Текст книги "Прекрасная пастушка"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
15
Письмо от Галины Петровны пришло довольно быстро, оно было вложено в посылочку, в которой лежала даже баночка любимого балыка. Галина Петровна, конечно, никогда не могла отказать себе в удовольствии побаловать другого, такова натура. Но в посылке были и бумаги.
«Дорогая моя Риточка. Если бы ты знала, как вовремя пришло твое письмо. Когда новые хозяева Лениного дома затеяли ремонт, они вынесли все и едва не запалили костер. Но я оказалась в нужное время в Нужном месте. Не думала я, что тебе это понадобится, но на всякий случай убрала в кладовку. Взяла и кое-что на память о Лене, так, пустячки ни тебе никак не помогут.
Ну скажи еще раз, не убедительное ли доказательство того, что нет ничего случайного в этом мире? Провидение ведет человека в бухту Провидения. Каламбур, но это так. Поэтому все бумаги, которые я нашла, твои. Скажу честно, я их не читала, просто руки не дошли. А ты, заступив на место матери Ванечки, прочтешь между строк то, чего не прочтет никто другой». Рита отложила пакет с бумагами, словно боялась прямо сейчас открыть его и узнать что-то. Для того чтобы все прочесть, совершенно права Галина Петровна, ей надо перевоплотиться в Лену.
Но как? Если она не видела ее никогда?
Она пошла на кухню, открыла холодильник и вынула бутылку водки, настоянной на зверобое. Дачный урожай, усмехнулась она. Зверобой рос по всему участку совершенно беспрепятственно.
Она налила рюмку и выпила залпом, почувствовав терпкость травы и мягкость водки. Зверобой. Зверолов.
Отец Ванечки вполне мог быть и зверобоем, и звероловом. Он не мог быть школьным учителем, бухгалтером или счетоводом. Мужчины этих профессий робки и нерешительны, особенно в маленьких поселках.
Рите стало смешно от пришедшей в голову мысли. Однако какое мгновенное действие оказывает рюмка, принятая вовремя и именно того напитка, который нужен в данный момент. Открывается острота мысли и внутреннего зрения. «Третий глаз, да? – посмеялась она над собой. – Куда уж там третий, свои бы два глаза открыть как следует, не зашоренно».
– Ну что ж, постараемся, – сказала себе Рита.
Она снова увидела Чукотку. Странное дело, пока она жила там, то видела ее другой, будто ходила и все время смотрела себе под ноги. А сейчас, издали, она видела такие сцены, которых, казалось, никогда и не было.
Но они были. Такая, как эта. Рита тотчас услышала свой голос, который перехватывало от ужаса. Она замерла и уставилась на Галину Петровну, потом схватила ее за руку.
– Что это?
Земная твердь дрожала, от горизонта двигалась серая масса, она шла на них, словно сель с горы, Рита слышала какой-то странный необъяснимый хрюкающий звук. Это нечто приближалось, Рите казалось, она уже чувствует горячее дыхание, хотя сама не могла бы сказать, почему у этого нечто должно быть горячее дыхание.
– Как Змей Горыныч, – прошептала она и закрыла варежкой лицо.
Но тут же открыла. Она должна увидеть, что это. Чем ближе лавина подкатывала к ним, тем становилось яснее.
– Теперь поняла? – В глазах Галины Петровны стояло торжество, словно она сама управляла столь мощной силой.
– Да…
Самки-оленухи с телятами шли первыми, а самцы, выстроившись полукругом, замыкали шествие, охраняя стадо от волков.
– Поняла суть? Волков и людей олень прекрасно видит и слышит. Необыкновенно умные животные. – Женщина покачала головой. – На отдыхе каждое стадо выставляет своих дозорных. А на равнине сторожевые олени замечают врага за километр. И если мы с тобой еще тут постоим, ты увидишь такое… – Галина Петровна кивнула в сторону реки. – Сейчас, сейчас… Смотри.
Рита смотрела, и ей казалось, что воды в реке больше нет, а есть только заросли плавучего кустарника.
– Видишь? Обрати внимание, у самок тоже рога, а не только у самцов.
– Так это – рога? – выдохнула Рита. – На воде?
– Именно так.
Стадо переплыло через реку, и только тогда вода очистилась, но ее поверхность никак не могла успокоиться, рассерженные волны шипели друг на друга.
– Олени ушли своей дорогой, точнее – трассой, которую много веков назад указали им предки.
– Знаешь, почему у оленух рога? – продолжала Галина Петровна – Чтобы важенки могли отстоять свое право на корм у сильных, но комолых быков.
– Вот как?
– Самцы сбрасывают рога в самом начале зимы.
В человеческой природе видимых рогов нет ни у кого. Но важенкам тоже приходится бороться за свой корм, усмехнулась Рита, вспоминая недавнюю сцену на даче. Кстати, Алик больше никак себя не проявлял.
Не проявлял себя никак и Саша Решетников, подумала Рита, хотя втайне она надеялась.
«Да почему надеялась? И на что? – одернула себя Рита. – Следующая юбилейная встреча одноклассников будет еще через пять лет. Вот тогда и надейся. Жди».
А Решетников в это время сидел на диване у себя дома, в Нижнем Новгороде, уставившись в телевизор и бездумно нажимая кнопки дистанционного управления, перескакивая с канала на канал. Все программы сливались в один сумасшедший хоровод, такой же, как и его мысли. Но были среди них и те, от которых невозможно избавиться нажатием кнопки, как, он только, что избавился от чудовищного зрелища – беременная, почти на сносях, эстрадная певичка, выставив голый живот со вздутым пупком напоказ, пела о любви. Его передернуло и замутило.
Неизвестно, от чего бы замутило еще, но внезапно раздался телефонный звонок.
– Эй, бородач! Привет! – пророкотал голос в трубке. – Узнаешь?
Знакомый голос пытался прорваться сквозь базарную толчею мыслей, и ему удалось.
– Ну конечно, «Сократ».
– Да не «Сократ», бери шире. Я теперь полюбил «Лингву». Саша засмеялся:
– Знаешь, я тоже. Я помню, в «Сократе» не было и половины слов по биологии нашего с тобой любимого животного. А ты где, Мартыныч?
– Прямо сейчас – в институтской гостинице. Ты завтра будешь на конференции?
– Завтра? У меня еще отпуск. Не хотелось бы светиться.
– Понял.
– Слушай, дуй ко мне, а? Это рядом. Посидим, повспоминаем. Заночуешь у меня. А утром – на конференцию.
– А… жена не вздыбится на полуночного гостя?
– Ну у тебя и лексика, – хмыкнул Решетников.
– Лексика каждого субъекта соответствует окружающей его среде. Я живу среди животных, а они, сам понимаешь, могут вздыбиться. Ты знаешь об этом не хуже меня.
– Понял. Очень доходчиво объяснил. И полно, как всегда. За что тебя я всегда любил. Но не волнуйся, дыбиться некому. Жены нет.
– Ну я понял, все нормальные жены нагуливают загар на заграничных пляжах в эту пору.
– Да с чего ты взял? Нет у меня никакой жены! – Решетникову стало интересно, откуда такая настойчивость у Паши Мартынова, который был при нем самым первым компьютерщиком на Таймыре.
– Не понял. Врали, что ли?
– Да о чем ты? Приезжай, разберемся. Жду. Адрес запиши.
– Пишу…
Пока Паша Мартынов ехал, Саша распорядился на кухне. Он вынул из холодильника мороженую курицу, положил в микроволновку и покрутил таймер. Двадцать минут хватит, оделил он ее временем. Когда гость приедет, он поставит ее печься, а потом включит ненадолго гриль, и они прекрасно поужинают. Всякий раз он с благодарностью вспоминал коллегу, который надоумил его сдаться передовой кухонной технике.
Более того, в ожидании гостя Саша сделал над собой усилие и почистил овощи – кабачок, которым угостил его сосед, и перец. Будут овощи гриль, которые напомнят ему об истинно гурманских обедах в прошлой, африканской жизни, когда его приглашали в посольство. Было дело в Кении, где в него влюбилась дочка рядового сотрудника, а точнее сказать – охранника, но все расстроилось, когда Решетникова перевели на дальние кофейные плантации, а срок ее студенческих каникул закончился.
Девушка была похожа на Вилю, вдруг пришло ему в голову. Высокая, белая, только гораздо моложе, вдвое моложе. Тогда была моложе. Виля в юности…
Рука, в которой он держал нож с зеленой пластмассовой ручкой, замер над ярко-зеленым перцем. Опасаясь той мысли, которая заставила его замереть, он попытался переключиться и сосредоточиться на перце – он где-то слышал, что самые полезные овощи ярко-зеленые. Витаминов в них больше, чем в овощах любого другого цвета.
Ярко-зеленый изумруд, неограненный, он подарил Виле на Новый год. Она так и не сделала при нем кольцо с этим камнем. Да и где было сделать?
Саша вздохнул, теперь не надо ловчить с самим собой и прятаться от себя. Он надеялся – или просто ожидал, – что Паша расскажет ему что-то о Виле.
Паша звонил в дверь так энергично, будто за ним гналась стая собак. Он всегда был такой – резкий и взрывоопасный, но это лишь пиротехника, довольно скоро понял Решетников. В минуту настоящей опасности он надежный мужик. Однажды, все поселение на Бикаде с ужасом наблюдало, как со склона, совсем не с того, откуда ждали животных, неслись галопом овцебыки.
– Берегись, Паша! – крикнула ему Виля, первой заметившая опасность.
Саша до сих пор помнит приоткрытые рты животных, из которых, как и из ноздрей, вырывались облачка пара, головы опущены, и потому глыбистые тела казались безголовыми. Все замерли, а Паша внезапно обернулся и закричал: «Стоять!» Он сорвал с шеи клетчатый шарф и, размахивая им, помчался навстречу стаду.
Никто не дышал, не разрешая себе думать о том, что сейчас произойдет у них на глазах.
Но Паша оказался не только быстрым, но и мудрым. До него оставалось не больше пяти шагов, когда овцебыки остановились, потом развернулись и, пыхтя и отплевываясь направились обратно на склон.
Он помнил, как Виля бросилась ему на шею, но Саша не ревновал в тот момент, потому что понимал – это порыв доктора.
– Ты как? – спросил он, подойдя к приятелю.
– Ну разве что немного успокоительного бы, – сказал он.
– Сейчас я дам тебе валерьянки, – пообещала Виля.
– Лучше всего той жидкости, в которой настаивают валерьяновый корень.
Он выпил полстакана неразбавленного спирта и даже не захмелел.
А говорят, что страх к человеку приходит после.
В действительности дело в другом – после приходит не страх, а его осознание, как и осознание многих поступков, произнесенных в горячке слов. Как и прозрение. Как много чего еще.
Паша любил Вилю, а она любила его, Решетникова Александра Игнатьевича.
– Так вот, стало быть, как ты живешь, – говорил Паша, оглядывая большую гостиную. – Говоришь, холост до сих пор? – Он ехидно взглянул на давнего друга по Арктике…
– Можно подумать, ты женат, – фыркнул Саша.
– Ну не всем же… А кстати, где твоя роскошная рыжая борода? Или ты больше не из породы овцебыков? – Он хитро усмехнулся. – Ты от них открестился?
– Понимаешь, борода ухода требует, а мне уже лень, – сказал Саша, добавляя в рюмку гостя коньяку. – Да, курочку не обделяй вниманием, – кивнул он на разрезанную поджаристую птицу на большом блюде в окружении нежных овощей гриль.
Слушай, ты стал таким кулинаром… – Паша с хрустом отломил куриную ногу.
– Для дорогого гостя чего не сделаешь, – улыбнулся Саша. – Давай рассказывай.
… И тот рассказал. Он рассказал такое, от чего Саша Решетников впервые за годы своей бестрепетной жизни почувствовал, что этот мир полон печали.
16
Что это может быть такое, в конце концов?
Рита крутила две буквы и так, и этак. Она пыталась придумать ответ, но все равно не понимала, что может таиться за буквами, написанными черным фломастером: «ОВ».
Первое, что пришло на ум… женские тампоны. Но смешно, для чего записывать в блокнот: «ОВ-4», «ОВ-13», «ОВ-ЗО».
Рита Макеева вот уже, который вечер подряд разбирала бумаги, присланные Галиной Петровной. Среди прочих бумаг Рита обнаружила ежедневник, он, как написала коллега, не из ее чулана, его отдала сослуживица Лены. Судя по всему, Лена вела его время от времени, не обращая внимания на даты и месяцы, а повинуясь какой-то внутренней логике. Этой книжки ей хватило больше чем на год. В ней-то Рита и обнаружила, среди латинских названий лекарств и кличек животных, странные, загадочные буквы с цифрами.
Может быть, дозы чего-то?
Она отложила загадку на потом, хорошо зная по собственному опыту, что не стоит упираться лбом в стену, а лучше отойти на время и сделать новый подход.
Ванечка уже спал в своей кроватке в алькове – она специально для него устроила уголок за ширмой из расписного бамбука с нестрашными драконами, нарисованными желто-синей краской.
Малыш прекрасно отдохнул в Анапе, хотя это и стоило немалых денег. Лагерь, в который она его отправила, принадлежал коммерческому банку, для директора которого она, сделала несколько ковров из волчьих шкур.
– Ма-ам, – раздалось из-за ширмы.
– Ты не спишь? – Она вскочила и побежала к мальчику. – Не-а.
– А почему?
– Я думаю.
– О чем ты думаешь?
– А я наврал.
– Кому и что? – спросила Рита с интересом. – Ну перестань дергать губу! – Она увидела, как нижняя губа сына оттопырилась и он принялся ее дергать.
– Зое. Я сказал, что за мной папа приедет.
– Папа? – вскинула брови Рита, и пальцы вздрогнули. – Куда приедет?
– В Анапу.
– А разве за Зоей папа приехал?
– Не-а. Ни за кем никто не приехал.
– Почему же ты так сказал?
– Потому что я всем, говорил, что у меня самый лучший папа.
– А мама? – Рита попыталась перевести стрелки на себя.
– Про маму никто никогда не говорит.
– Почему же? – Рита на самом деле удивилась. Искренне.
– Потому что мамы у всех самые лучшие.
Она засмеялась от изумления.
– Почему ты смеешься? – Ванечка даже привстал, – Ты разве не знала? Твоя мама тоже была самая лучшая.
Он уронил голову на подушку, и Рита надеялась, что он сейчас снова заснет. Но не тут-то было, мальчик лежал, открыв глаза, и смотрел на Риту. Какой загорелый, свежий, сильно повзрослевший. Красивый мальчик.
Рита судорожно сцепила пальцы, не желая спорить с Ванечкой или уточнять с ним оценку своей собственной матери. Она откашлялась и спросила:
– Что ты сказал потом? Когда папа не приехал?
– Ничего.
– А как обошелся?
– Никто не спрашивал.
– Ну вот и хорошо, – сказала Рита, тем самым рассчитывая закрыть тему. – Ты, похоже, не хочешь спать.
– Не хочу. Я хочу кефиру. Как в Анапе.
– Сейчас будет тебе кефир. – Рита с облегчением вскочила со стула, слава Богу, это пожелание выполнить просто.
– Мама, мама, ты только посмотри! – снова закричал Ванечка из комнаты. Он уже перелез в большое кресло и держал на коленях книжку с картинками. Он тыкал пальцем во льва. Нарисованный лев смотрел на него испытующим напряженным взглядом. – А ты можешь сделать такого?
– Ну, дорогой, если мы с тобой сами его завалим, то… – говорила Рита, держа в руках кружку с кефиром.
– Я не хочу, я не хочу! Лев живет в зоопарке.
– Но я говорю не про того льва. А про дикого, который живет в Африке. Если мы с тобой туда поедем и его завалим…
– Куда мы его завалим? На кровать? На мою кровать?
– Нет. Мы не будем его заваливать на кровать, – пообещала Pитa. Нет уж, если заваливать на кровать, то только не льва… А если льва, то не дикого…
Pитa смотрела на мальчика, говорила с ним, но всякий раз ждала вопроса, от которого все еще холодели руки. Вопроса про папу. Он возникал на ровном месте, когда не подстрахуешься.
Как-то раз, не подумав, а просто прельстившись симпатичной банкой, Рита купила чай. На металлической крышке изображено благостное семейство – лев, львица и львенок. Ванечка смотрел на это собрание с неподдельным восхищением, Рита даже похвалила себя: как здорово, что она догадалась и купила эту банку. Потом ткнул пальцем в львенка и спросил:
– Мам, я похож на него, правда? А вот это ты. – Он ткнул пальцем в львицу.
Рита внутренне сжалась, вот сейчас, сейчас он спросит: «Это наш папа, да?»
– Это наш папа, да? – немедленно повторил он вслух встревожившую ее фразу. – Наш папа-лев. – Он открыл рот и собирался еще что-то сказать, но Рита быстро задала ему вопрос, чтобы перевести разговор на другое. Она знала на что, это беспроигрышный вариант. Годится на все случаи жизни – пока.
– Да, совсем забыла, Ванечка, ты хочешь мороженого?
– Ура! – было громким ответом.
Она подхватила металлическую банку с чаем и понесла на кухню. Встав на табуретку, она засунула злополучную банку на самую верхнюю полку, упрекая себя за бездумную покупку. Незачем нести в дом то, что может взволновать ребенка и направить его мысли в ненужную, в тревожащую душу сторону.
Рита уже протянула кефир мальчику, но рука ее вдруг замерла на полдороге. Ей пришло в голову странное воспоминание из детства. Вообще-то она старалась не допускать до себя воспоминаний из той жизни, потому что в них было слишком много боли, не явной, постороннему глазу не видимой, но она ее чувствовала так сильно, так остро, эти воспоминания до сих пор были остро-холодными… Но было, было одно лето, теплое, когда она ненадолго оттаяла. То было лето, когда она стала на время… пастушкой.
Рита засмеялась и отдала Ванечке кефир.
– Мам, а над чем ты смеешься? Я тоже хочу посмеяться, – сказал он, обеими руками принимая кружку.
– Правда? Тогда расскажу. А ты пей.
Она смотрела, как уверенно и цепко мальчик просунул пальцы сквозь ручку кружки. Он будет, судя по всему, рослый и крепкий. Интересно, он в отца? Если бы она смогла хотя бы взглянуть, чтобы представить себе, каким может быть Ванечка. Гены проносят коды рода через поколения. Это точно. А сама она чувствует что-то от предшествующих ей поколений?
Конечно, и довольно часто. Иногда, неожиданно увидев себя в зеркале, Рита вздрагивает, потому что видит гримасу или выражение лица матери. А иногда ловит себя на том, как гладит шею под волосами, будто она затекла у нее. Но мать так не делала, значит… так делал отец? И это у него затекала почему-то шея, а ей по наследству перешел жест?
Ванечка любил эту кружку с милой картинкой – рыжий лисенок выглядывает из бурой летней норки. Однако, подумала Рита, глядя со стороны на свою покупку, как сказал бы Сысой Агеевич, она, покупая ее, все еще не избавилась от настороженности, она опасалась, что ее поймают. Это не лисенок, а она сама выглядывает в мир, боится в него выйти. Человек выбирает из множества вещей только те, которые подходят ему по внутреннему состоянию в тот момент, когда он совершает свой выбор. Сейчас, подумала Рита, она купила бы Ванечке кружку с другой картинкой. Например, с тигренком, который растянулся на животе и внимательно следит за птичкой. Или с девочкой-пастушкой, которая топает следом за пестрой коровой.
– Мам, ты мне обещала рассказать. – Ванечка вытащил нос из кружки, он старательно допивал кефир до самого дна.
– Ладно, слушай.
…То лето, когда она была пастушкой, оказалось необыкновенным и единственным в своем роде. Ей было шесть лет, почти столько, сколько сейчас Ванечке. Они с матерью жили в коммунальной квартире, им должны были дать со дня на день другую. Мать была вся в делах, и Рита только толклась под ногами и мешала. Она всегда ей мешала, но в то время – особенно. Вот соседка и уговорила ее отправить Риту в деревню, к своей матери.
В другое время мать ни за что не стала бы одалживаться, но тогда она была согласна на все.
Мать соседки жила на севере области, в Афанасьевском районе, в деревне Гордино. И фамилия там была одна у всех – Гордины. Все по очереди пасли овец и коров. Баба Нюра, у которой жила в то лето Рита, брала ее с собой каждый раз в свое дежурство. Рите нравилось валяться в траве и смотреть в небо. Потом бежать в ближний лесок и находить веточки с красной земляникой, а позже – голубикой и черникой. Однажды баба Нюра оставила стадо на нее и пошла домой, хотела завести пироги к выходным.
Рита, преисполненная ответственности, пристально следила за животными. Овцы лениво щипали траву, некоторые мирно дремали поодаль, наевшись. Задремала и она, сморенная солнцем и умиротворенная синевой неба.
Внезапно она почувствовала, как задрожала земля.
– Гром, подумала я, – услышала она свой голос и удивилась, что в нем до сих пор звучит страх.
– Ты испугалась грома? – шепотом спросил Ванечка.
– Нет, я открыла глаза и увидела его.
– А кого – его?
– Здоровенного быка. У него на шее болтался колокольчик, он звонил, а бык мчался прямо на моих овец.
– Ты залезла на дерево? – Глаза Ванечки расширились, они были изумрудного цвета, как весенняя трава.
– Нет, я не могла. Я отвечала за стадо.
– Что же ты сделала?
– Ох, я была такая смелая. Я выдернула из волос зеленую ленту и побежала к нему.
– А он…
– По полю уже мчался пастух коровьего стада и что-то кричал. Я подумала, что он зовет быка по имени. «Опчи, Опчи!» Я тоже стала кричать: «Опчи, Опчи?»
– А бык?
– Бык, как ни странно, попятился от меня, потом отвернулся и очень мирно пошел к пастуху. Тот огрел его хворостиной, подбежал ко мне.
– Ты чего, не слыхала, что я тебе кричал? – спросил он.
– А что вы мне кричали?
– Беги, затопчет! Вот чего я кричал, – ответил мужик.
– А я думала, его зовут Опчи, – прошептала я.
Ванечка засмеялся.
– Ты была молодец, мама.
На том разговор с пастухом не закончился. Но об этом она не сказала сыну.
– Не бывает такого имени у быков, поняла? – говорил пастух ей, маленькой девочке. – Пастушка сопливая, – бросил он. – Это настоящий мужик, и его зовут по-мужицки. Орел. Поняла? Это коров можно всякими-разными Зорьками называть.
Рита заплакала, она что-то почувствовала грустное в его словах. Но что – не знала.
– Не реви. Чья будешь-то? Отец-то кто твой?
– Ничья не буду, – сердито ответила Рита.
– Так не бывает, чья-то ты есть, – вздохнул мужик и плюнул. – Все мы чье-то семя. Ладно, не хочешь говорить, чья ты есть, я тебя буду звать пастушкой.
Ванечка уснул, напившись кефира и погордившись своей смелой девочкой-мамой. Но Рита долго не могла заснуть,
Пастушка. От слова «пасти». Полезный навык. Пасти, пасти и загнать куда надо. Даже такого могучего, как Орел. В стойло, которое уже приготовлено. Там и сено есть, и вода…
А если она на самом деле найдет настоящего отца Ванечки?
Настоящего отца… Ненастоящего Рита Макеева могла бы найти, но… Впрочем, не только небезызвестный Алик недоумевал, чем он для нее не хорош, были и другие. Обычно женщина с ребенком хочет иметь рядом мужчину, и всякий раз претенденты на ее внимание считали себя вполне достойным вариантом, которому она должна только радоваться. Они готовы были снизойти и осчастливить ее.
– Вы принца ждете, Рита? – спросил один из таких.
– А вы не видели скульптуру на набережной Грина? Недалеко от моего дома? – засмеялась она в ответ.
– Вот если вы меня пригласите к себе, то мы вместе ее рассмотрим.
– К тому времени, когда это может произойти, я думаю, девушка та оживет и ее на самом деле подхватят настоящие алые паруса.
– Стало быть, вы, Рита, тоже ждете алые паруса. Понятно. Только учтите, романтических личностей больше нет. Сегодня мужчину нужно пасти, а не ждать.
Ну конечно, всем своим видом они показывали ей, что она не понимает своего собственного счастья.
Что касается методов, то она их знает. Но, наверное, нет пока поблизости того, к кому хотелось бы применить эти методы. То есть объект, конечно, есть, но…
Она подумает о нем и о методе, но после того, как разберется с настоящим отцом Ванечки.
С этой мыслью она заснула.
Утром, по дороге на работу, Рита снова вспоминала о Я бумагах Лены, которые она прочитала. Две буквы – «ОВ» – не шли из головы.
Итак, начнем сначала. Лена приехала на Чукотку с Таймыра.
Таймыр… Таймыр!
Она нажала на тормоз с такой силой, увидев красный свет светофора, что ее машина клюнула носом. Ехавший сзади грузовик едва не ударил ее в бампер. Шофер покрутил пальцем у виска, Рита увидела в зеркало заднего вида его злое лицо и губы, которые резво шевелились. Ясно без перевода. Баба за рулем, от нее все беды.
На Таймыре был… и он не просто был, там жил и работал Саша Решетников. Конечно, Таймыр велик, там есть и многолюдный Норильск, и Дудинка, и Талнах, и крошечные поселения. Но не важно, может быть, есть на этом самом Таймыре нечто, что обозначают двумя буквами – «ОВ»? Если он подумает, что она спятила, услышав от нее такой вопрос, то и пусть думает.
Надо позвонить в Нижний. А телефон?…
Светофор переключился на желтый, а грузовик, что стоял у нее за спиной, вначале сдал назад, потом взял влево и обошел ее на всякий случай. Поравнявшись с ней, обдал вонью из выхлопной трубы, которая торчала сбоку, тем самым выражая свое глубочайшее осуждение и презрение. Рита подняла стекло и включила вентилятор, даже не глядя на водителя, который едва не выпал из окна, пытаясь ей внушить что-то свое, мужское…
Да провались ты, отмахнулась от него Рита. У нее есть о чем подумать. Итак, надо позвонить матери Решетникова. Сказать, что… что хочет переслать ему фотографии со встречи одноклассников. Точно.
Она взяла вправо от полоумного грузовика и спустилась вниз по улице. Припарковалась, как всегда, под старой липой, ее место уже давно никто не занимает, хотя пришлось побороться за него. С коллегами по рулю, усмехнулась она.
Рита заперла машину и помчалась в подвал. Скорее, скорее позвонить матери Решетникова, пока не передумала.
Трубку сняла она, а больше ведь и некому. Рита слышала, что Сашин отец умер, а он был единственным сыном у родителей.
– Здравствуйте, Серафима Андреевна. Это Рита Макеева, одноклассница Саши. Я хочу послать ему…
Мать не только дала телефон, но и наговорила кучу слов о том, каким красивым снова стал ее мальчик, когда он сбрил свою отвратительную рыжую бороду, с которой он был похож на какое-то животное.
– Я так рада, что он приехал на встречу одноклассников без бороды. Видела бы ты, Риточка, это был не мой мальчик, это был настоящий овцебык.
– Кто?
– Овцебык. Он не рассказывал разве об этом этапе своей трудовой деятельности? Нет? Ты только представь себе, что после Африки и кофейных плантаций он оказался на Таймыре, он работал с овцебыками. Это такие животные, страшные, ох… То ли здоровая овца, то ли бык. Так мой сын стал маскироваться под них. У него была огромная борода…
Овцебык. Рита положила трубку. Поразительно, но ведь только вчера она вспоминала случай из детства. О том, как она была пастушкой и явился тот бык…
С каким-то странным чувством Рита прятала в сумку блокнот с записанным в нем Сашиным телефоном в Нижнем Новгороде, словно она вплотную подступила к чему-то, к какому-то рубежу или пределу.
– Рита! Здорово, дорогая. Подарочек от Даниэлы. Она прислала нам новые австрийские каталоги, хочешь – глянь. – Петрович завернул к ней по дороге в свою конурку, как он называл мастерскую. Он уселся на стул возле верстака, повернулся к Рите и похлопал рукой по портфелю, который раздулся, как переевший спаниель.
– Захар Петрович, лучше скажите, ваших птичек уже можно посмотреть? – Она уловила удовольствие на лице Петровича.
– К вечеру, – бросил он. – Но не позднее. Утром их заберут.
– Музей вам собирается платить?
– Только входными билетами, – засмеялся он. – Могу тебя сводить.
– Вы что, серьезно? Тогда с Ванечкой! Но я имею в виду в запасники.
– Это ты имеешь в виду, а вот что директор имеет в виду, не знаю. Но, я думаю, он мне будет обязан. Да, а как у тебя с урожаем нынче? – ехидно поинтересовался Захар Петрович. – На даче была?
– Трава растет замечательно, – засмеялась Рита. – Особенно клевер.
– Я понимаю, что возделывать землю – это удел мужчин. Помощники нужны?
– Знаете, где взять? – вопросом на вопрос ответила Рита.
– А почему бы тебе этого телевизионного бугая не нанять? По-моему, рвется…
– Спасибо, не надо, – фыркнула Рита, но ее обрадовало молчание Алика о том, что он уже побывал у нее на огороде.
Правда, Щербаков не предлагал тех услуг, о которых говорил Захар Петрович. Но бесплатной телерекламе конец, не дождетесь, подумала Рита, снова и снова удивляясь, как одинаково мыслят мужчины. Наверное, если бы у нее самой был отец и она росла рядом с ним, она бы меньше удивлялась свойствам мужчин, чем сейчас.
Что ж, правила игры в этой жизни устанавливают между собой мужчины и женщины. Она гораздо позже, чем остальные, но все равно постигала эти правила.
– Я не хочу портить созданное природой, Захар Петрович, Пускай растет трава там, где растет.
– Значит, поклонница английского газона? – с ехидцей поинтересовался он.
– Нет, на меня он наводит тоску. Я больше люблю мавританский.
– Но и он требует особых усилий.
– Только в одном – никому не разрешать копать на нем землю.
– А есть все же на это дело охотники? – Голос Захара Петровича стал заинтересованным. Рита, кажется, увидела, как у него в голове завертелись шестеренки. А вдруг Макеева еще кого-то подцепила на крючок? Полезного для общего дела?
– Сколько угодно.
– Ну, если они надеются на хорошую оплату, то почему бы и не покопаться… Даже если хозяйка не девушка, – с саркастическим намеком пробормотал он, будто себе под нос, но так, чтобы она наверняка расслышала.
Рита поняла, о чем он. Ах ты, старый сводник-негодник! Но что поделаешь, если даже для такого, как он, нормального человека женщина без мужа выглядит так, как будто с голой задницей стоит на площади.
– Вы дадите мне каталоги на ночь? – спросила Рита, переводя разговор на общее дело.
– Бери, если у тебя эта ночь свободна…
Рита вспыхнула.
– Да брось, я просто так языком треплю. С кем мне еще-то? А ты так ловко отвечаешь, одно удовольствие сцепиться языком. Ты умница, Рита Макеева. Давай дерзай дальше. Все у тебя будет как надо. Вот увидишь. Поверь старику. Не обижайся на нас, мужиков. Мы простые, куда проще вас, женщин, поверь на слово. Не ищи в нас особой тонкости. – Он стиснул ее плечи и вышел.
– Да, Захар Петрович, я не возражаю, если банный сруб окажется на моем огороде.
– Понял, дорогуша. Укажи место.
– Я его огорожу.
