Текст книги "Прекрасная пастушка"

Автор книги: Вера Копейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

20

– Мама, не плачь, при чем тут ты?

– Это я ее пригласила. Это я виновата, – рыдала потрясенная. Серафима Андреевна.

– Да никто не виноват, ни ты, ни Рита. Это пьяный шофер на «КамАЗе».

– Как было замечательно, когда под нашими окнами не ходили машины. Когда висел «кирпич». – Она всхлипнула. Потом подняла глаза, они сердито блеснули. – Надо потребовать, чтобы знак повесили на место. Вот был бы жив Игнатий…

– Мама, теперь «кирпичи» вешают возле других домов, ты ведь сама понимаешь. Возле нашего его больше никогда не повесят.

– Но тогда бы Риточка не разбилась.

– Мама, надо радоваться, что у Риты перелом только двух ребер. Ты понимаешь? Ты понимаешь, как повезло Ванечке? У него больше нет никого на свете.

– Я бы взяла его к себе…

– Давай не будем об этом. Я был у Риты, доктор сказал, что она пока еще в шоке.

– Она… в коме?

– Нет, это не кома. Болевой шок. Он проходит скорее.

– Но ты взял у нее ключи?

– Взял. Я сейчас поеду за Ванечкой. Мне позвонила воспитательница, она уже привезла его домой.

– А как же… ключи?

– Рита оставляет ей вторые.

– Понятно. Я еду с тобой. Ты один его просто напугаешь.

– Да о чем ты, мама? Я что, такой страшный?

– Нет, ты не страшный. – Серафима Андреевна все еще всхлипывала. – Ты не сможешь с ним правильно разговаривать. Он тебя не поймет.

– Но я не собираюсь с ним говорить на суахили. Я, по-твоему, никогда не видел детей? – вдруг рассердился Саша. «А то видел? – спросил его противный голосок. – Ты и не знал, что у тебя самого есть сын».

– Если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, – повысила голос мать, – ты вообще останешься дома. Я вызову такси и поеду одна.

– А я тебе не дам ключ! – тоном опытного ябеды торопливо сказал Саша.

– Ладно, – сдалась Серафима Андреевна, – поедем вместе.

Они открыли дверь Ритиным ключом и вошли. В маленькой квартире было тихо, пахло свежестью и чем-то еще. Они замерли, переступив через порог.

– Боже мой, как давно я не ощущала этого запаха, – прошептала Серафима Андреевна.

– Какого, мама?

– Донника. Это трава такая. Вон, смотри, у Риты целый букет. – Она на цыпочках подошла к столу и глубоко вдохнула. – Здесь желтый и белый. Я попрошу потом, чтобы она мне привезла такой же. Наверное, у нее на даче растет.

Они огляделись и в слабом свете ночника увидели кровать возле дальней стены, в алькове, и спящего на ней мальчика. Стена возле кровати оклеена обоями со зверюшками и птицами. Розовое спокойное лицо мальчика казалось безмятежным. На стуле возле кровати лежали джинсы с дыркой на колене.

– Какой пижон, – кивнул Саша.

– Прелестный ребенок, – согласилась Серафима Андреевна. – Ведь такой мог быть и у тебя.

Саша вздрогнул, как от удара в солнечное сплетение, и едва удержался, чтобы не согнуться пополам. «Ох, мать, – подумал он, – ты и сама не знаешь, в какую точку сейчас попала».

У него есть такой сын. Где-то.

Вилиному сыну шесть лет. Примерно. Потому что он не знает точно, в какой день, в какой час, в какой миг их страсти его семя попало на благодатную почву.

Он фыркнул – ну и глупую фразу он соорудил, но по сути – верную.

– Так что будем делать? Будить? – шепотом спросил он мать.

– Нет, мы посидим здесь. Хочешь – поезжай домой, а я останусь. На диване. А утром подумаем, с Ритой повидаемся.

Саша хотел что-то возразить, но, посмотрев на мать и увидев, как горят ее глаза, как порозовели щеки, он открыл рот и закрыл снова. Сейчас она была необходимой кому-то, и знала это. Только она и больше никто, а своего права она никому сейчас не уступит.

* * *

Шла к концу больничная неделя, Рита уже смирилась со всеми потрясениями, которые выпали на ее долю. Когда она открыла глаза и увидела перед собой лицо Саши, она подумала, что у нее бред. С какой радости ему-то быть здесь?

– Тсс… Не дергайся. Это я, – предупредил он Риту и положил руку поверх ее руки.

– Но.

– Я все тебе расскажу, – пообещал он.

– Ванечка? – Рита распахнула глаза, и в них был самый настоящий, неподдельный страх.

– Он в порядке. Он уже у матери. Мать летает как на крыльях.

– Нет! – свистящим шепотом проговорила она. – Нет! Я не отдам!

– Как это не отдашь? – непонимающе нахмурился Саша и уставился на нее. – А что ты сделаешь? – В его глазах засветилась игривая насмешка. – Ты тут лежишь, жертва автокатастрофы, а ребенок….

– Это мой ребенок! – Рита открыла рот, она задыхалась. – Мой!

– Тсс… – Он снова положил руку ей на руку. – Макушка, успокойся. С ним все в полном порядке. У них с моей матерью получился замечательный тандем. Они сейчас… ты просто не поверишь, что делают.

Спокойный голос Саши подействовал на Риту. Кажется, он не собирался заявлять свои права на ее ребенка. Она закрыла рот и плотно стиснула губы. Она вспомнила все. Она вспомнила, как бежала от Решетниковых вниз по лестнице, собираясь немедленно забрать Ванечку и спрятаться, чтобы они не нашли ее, даже если догадаются о том, о чем догадалась она.

Она вспомнила, как рванула с места на своей «восьмерке» и не глядя вывернула из арки на дорогу. Грузовик летел на нее, но она заметила его только тогда, когда он ударил в правый бок машины.

– Она проследит за ним, пока ты валяешься здесь. – Спокойный голос Саши пробился сквозь сгусток страха, засевший в мозгу.

– А… ей это… необременительно?

– Да что ты. Ты сама слышала, что она спит и видит внуков.

– Но он ей… чужой. – Рита как могла отстаивала Ванечку, свою собственность.

– Ну и что, что чужой? – Саша повел пожал плечами. – Она всегда любила детей. Она ведь была учительницей.

– Они сейчас знаешь что делают?

– Что? – Рита слабо улыбнулась.

– Играют в домино.

– Но он не умеет, – произнесла Рита и попробовала глубоко вздохнуть. Попытка обожгла болью грудь. – Ох…

– Тихо, Макушка. У тебя сломаны два ребра. Твой Ванечка еще как умеет. Между прочим, в детстве мы с мамой тоже резались в домино. Так что ей не привыкать учительствовать по этой части. Потом она научит его играть в лото, она его всему научит. – Он засмеялся.

Рига закрыла глаза. Только бы никто из них не догадался. Только бы Саша не увидел те самые изумрудные глаза. Пока что они у Ванечки светлого изумруда, но меняются от настроения. Когда оно у него тревожное, они даже сереют.

– А он просится ко мне?

– Еще как! Мама обещает привести. На той неделе. А я уезжаю. В понедельник выхожу на новую работу. Я тебе говорил.

– Надо же, никогда не думала, что мои ребра могут сломаться, – проговорила Рита тусклым голосом.

– Ничего, бывает, это идет на пользу другим. – Он подмигнул ей. – Помнишь, Адам тоже поплатился ребром, но какова вышла Ева! – Саша многозначительно усмехнулся. – . Да, кстати, со страховкой порядок, я все сделал. Так что…

– Спасибо, Саша. Я просто не…

– …не знаешь как благодарить – и не надо. Я знаю. Ты просто меня поцелуешь.

Она порозовела.

– Но я не могу…

– Потом, когда сможешь. А сейчас я тебя поцелую.

– Но…

– Я посетитель, навещаю… друга. Разве я не могу поцеловать в щеку? – Не ожидая согласия, Саша наклонился и поцеловал. Она закрыла глаза, чтобы они не выдали ее потрясения, которое никак не соответствовало обыденности поцелуя.

Вот так поворот. Рита уставилась, не мигая, в потолок, когда Саша вышел за дверь.

Она боялась показать ему хотя бы фотографию Ванечки! Она взмокла при одной мысли, что может произойти, если она отзовется на предложение Серафимы Андреевны и приведет его в гости к Решетниковым даже без Саши! А теперь ребенок у них, он с ними один. И что может произойти дальше, она не в силах вообразить.

– Ну как мы себя чувствуем? – спросил доктор, который совершал обход в сопровождении сестры. – Цвет лица бледноват, но, по-моему, он для вас естественный. Вы из малокровных дамочек, правда? – Пожилой мужчина улыбнулся Рите. – Из таких, что на вид бледненькие, а внутри стальной штырь. – Он протянул руку и пощупал перевязку. – Думаю, на следующей неделе размотаем барышню, да? – спросил он сестру.

– Как скажете, доктор.

– Так и скажу. Запиши в тетрадь. Макееву – на пятницу. Рита молчала, круглыми глазами следила за врачом и сестрой. Опыта болеть у нее не было никакого.

– Как настроение? Я думаю – в порядке. Муж и свекровь энергичные, они вас быстро на ноги поставят. Всех благ, дорогая. – Он потрепал рукой по ее узкой руке, которая лежала поверх простыни. – Все будет хорошо. Ты сейчас на белой полосе житейской зебры. Везет по-крупному.

– А если по-мелкому везет? – сама от себя не ожидая, спросила Рита.

Доктор обернулся.

– Когда везет по-мелкому, то о крупном забудь, напротив, жди больших неприятностей, запомни это.

Она запомнит. Потому что крупнее жизни нет ничего. На ее фоне даже то, что Ванечка попал к Решетниковым, может быть поправимо.

У Риты теперь полно свободного времени, и она могла думать хоть круглые сутки.

Наконец-то она поняла, что означают записи в ежедневнике Лены: «ОВ-4»… «ОВ-13»… «ОВ-ЗО». Это срок беременности, она отмечала, сколько недель прошло. Она постоянно думала о нем, иначе Лена не писала бы всякий раз «ОВ».

Рита не пыталась догадаться, почему они расстались, сейчас ей это было совершенно не важно. Более того, она поймала себя на мысли, что даже не испытывает никакой ревности.

Потому, что Лены уже нет на свете? Но ведь это чувство она испытывала даже тогда – теперь-то можно себе признаться, – когда давным-давно, почти в детстве, Сито-Решето невинно прикладывался к щечке какой-нибудь девчонки. Она помнит тягучую тоску на сердце после этого, когда самый яркий солнечный день становился серым…

А сейчас?

А сейчас… Странное дело, но сейчас она была рада… за Сашу. Потому что жизнь одарила его такой отчаянной, такой бескорыстной, ничего не требующей взамен любовью. Жизнь одарила его любовью, которая таким ярким светом нежданно-негаданно осветила ее собственную жизнь. После того как Рита взяла Ванечку, все дни ей стали казаться солнечными.

Она не сжималась от страха, от ужаса за свой порыв, которому она подчинилась в весенний день в маленькой деревушке на чукотском берегу. Она не спрашивала себя – да что такое она сделала? Почему? Она схватила мальчика, прижала его к себе и почувствовала, как ее сердце наполнилось любовью.

Она снова и снова видела Ванечку, его слабое бледное тельце, холодное, потому что в доме было с утра не топлено… Женщина, которая после смерти Лены присматривала за ним, ожидая, куда ребенка определят местные власти, еще не приходила… А потом она рассказала, что его бумаги должны были быть отправлены в Анадырь…

Рита была в те дни как во сне, ей не нужны были никакие бумаги, только он сам, маленький и теплый. За нее все сделали другие… Впрочем, все это уже совершенно не важно. Ванечка по всем документам ее сын.

Сердце Риты снова сжалось. Но ведь тогда она жила в другой среде, там, где люди стремятся прибиться друг к другу, и она казалась странной женщиной, одинокой в том холодном краю одиночества, в котором человеку просто не выжить одному. А если бы это произошло при иных обстоятельствах, допустим, в этом городе, где она живет сейчас, она… совершила бы такой поступок?

Какой надуманный вопрос, одернула она себя. О чем она себя спрашивает? Конечно. Она давно, с ранней юности, конструирует свою собственную жизнь сама. Она всегда хотела, чтобы в ее жизни было все, чему полагается в ней быть. Она хотела, чтобы в ее жизни был ребенок.

И он есть.

На душе Риты потеплело, она расслабилась и услышала за окном соловьиную трель сигнализации припаркованной поблизости машины.

Рита вытерла пот со лба. Ночник в палате слабо светил, но его света вполне хватило, чтобы высмотреть в своем прошлом вот этот честный ответ: она взяла Ванечку, зная, что для нее это единственно возможный вариант иметь сына.

21

У Саши Решетникова, который вернулся к себе в Нижний Новгород, времени было меньше, чем у Риты, но он то и дело ловил себя на мысли о ней и о Ванечке. Они вытеснили у него из головы даже Вилю и ее ребенка, точнее, их общего ребенка. То потрясающее открытие отошло на второй план из-за недавнего события, в котором он принял столь деятельное участие, словно стараясь вниманием к Рите и ее Ванечке возместить то, что, как оказывается, он недодал другой женщине и ее сыну.

Он снова и снова рассматривал фотографии, которые принесла в тот день Рита, и, глядя на нее, не понимал – как же могли ее считать некрасивой? Точеная фигурка, правильные черты лица, тонкие руки с букетиком цветов в них. И потом, та сцена в парке – это не был просто алкогольный туман. Он захотел ее тогда, значит, что-то его влекло к ней. Он помнит тот резкий запах… С тех пор Саша никогда и нигде его не ощущал.

А она… Надо же, она захотела, чтобы именно он был ее первым мужчиной. Так что же это выходит, она на самом деле была в него влюблена все годы? Иначе разве женщина станет хранить невинность до двадцати двух лет, чтобы отдать ее именно ему?

Нельзя сказать, что Саша помнил подробности произошедшего в ту ночь или чувства, которые испытал. Но что-то тогда она ему сказала, что-то такое, чего он не понял до конца. То ли про то, что она его догнала, нагнала, настигла… Или приманила? Или пасла?

Он покрутил головой – нет, ему не вспомнить. Слишком давно и слишком мало для него всегда значили слова женщин. Язык тела он понимал гораздо лучше.

Рука сама потянулась к телефону.

– Мама? Ну как вы там?

– О, мы просто превосходно. – Он давно не слышал такого бодрого голоса матери.

– Ты уже научила Ванечку играть в подкидного?

– Ты меня обижаешь. Завтра мы начинаем уроки покера. В приличных домах играют в покер, чтобы ты знал, дорогой мой сын. Кстати, звонила Рита, ее выпустят в пятницу.

– Понятно, – сказал Саша и помолчал. – Я, может быть, приеду.

– Что же, будет неплохо, – сказала мать. – Сам ответишь на вопросы моего юного друга, он хочет знать все про овцебыков и о том, как их пасут.

Саша засмеялся.

– Да, их пасут, это точно. Иначе их не загонишь, они слишком подвижные и своевольные.

Серафима Андреевна положила трубку и оглянулась. Ванечка сидел за столом над книжкой, и поза его была знакома настолько, что у нее закололо сердце.

Сын Шурик сидел всегда вот так, скосившись на правый бок. Она не отрываясь смотрела на мальчика, пытаясь уловить что-то еще, а что именно – она сама не знала.

Конечно, люди похожи, дети тем более. Они обезьянки, вот и Ванечка наверняка кого-то копирует, как и его тоже кто-то копирует в свою очередь. Но… Нет, этого просто не может быть. Ванечка оттопырил нижнюю губу и двумя пальцами потянул ее в задумчивости.

Серафима Андреевна уже открыла рот, чтобы одернуть его, и даже приготовилась сказать: «Шурик!» – но вовремя удержалась.

Ну, какое отношение этот мальчик может иметь к ее сыну? Она никогда ничего не слышала о Рите, кроме того, что эта девочка училась в одном классе с ним. И потом, если Ванечке шесть, то в год его рождения Шура работал в Тикси.

– Ванечка, а ты помнишь, как жил на Чукотке?

– Помню. Я катался на собаках. На оленях. Я ел икру и строганину. У меня были красивые унты и меховая шапка, как, как…

– Послушай, маленький капитан Врунгель, тебе было три года или четыре, когда ты сюда приехал жить. Как ты мог кататься на собаках? На оленях?

– Ну… тогда на самолетах! – не задумываясь ответил Ванечка. – И знаете, что я делал?

– Что ты делал? – спросила Серафима Андреевна, тасуя карты.

– Я перевозил телепузиков на Аляску. На вездеходе. Прямо по льду!

– Ох, ты и сочинитель, дружок.

– Вы не верите? Вот когда телепузики залезали в люк, я их там ловил и перевозил на Аляску. Через пролив. Мама мне показывала на карте.

– Понятно, ты у нас очень грамотный.

– Ага. А еще я люблю что-нибудь находить.

– Например? Что ты нашел недавно?

– Да я почему-то все время нахожу одинаковое. – Ванечка пожал плечами и запустил пятерню в светлые волосы. Они встали дыбом, и Серафима Андреевна обомлела. Ну вылитый Шурик в шесть лет!

– Что же это?

– Да, знаете, стекляшки. Зеленые стекляшки.

– А где ты нашел такую стекляшку в последний раз? – Серафима Андреевна нахмурилась.

– У вас на ковре.

Она оторвала глаза от карт и охнула.

А ну покажи! Неужели Шурик что-то разбил и не сказал мне? Тайно убрал, не слишком внимательно, как всякий мужчина…

Ванечка протянул ладошку, на которой лежала «стекляшка».

Серафима Андреевна нацепила очки и потянулась к предмету, желай рассмотреть его как следует. Если это осколок, то от чего он? Поднеся его к самым очкам; она вдруг просияла.

– Боже мой! Малыш, как же я тебе благодарна! Ты не представляешь! Слава Богу, ты снял тяжкий груз с моего сердца. – Она импульсивно обняла Ванечку и прижала к груди. – Это давний подарок Шурика. Он привез мне камень из Африки. Это мой камень, а я его потеряла. Представляешь, я потеряла талисман удачи. – Она пригладила волосы мальчика, и снова ей показалось, что она уже испытывала точно такое чувство – такие жесткие, густые волосы она уже гладила. И форма головы тоже была такой. – Вот почему мне так не везло в последнее время. – Она отпустила Ванечку.

– А какую тетю везло, если вас высадили? – задумчиво спросил он, снова усаживаясь на стул.

На секунду оторопев, Серафима Андреевна принялась копаться в памяти. Когда-то она быстро и умело переводила с детского языка на взрослый. Она не могла похвалить себя за то, что не утратила навык, потому что ответила обыденной фразой:

– Не важно, теперь мне будет везти. – Она помолчала, потом вдруг вспомнила и спохватилась: – А где еще ты нашел такой камень?

– Дома, под столом. Только он был не голый, а одетый.

– Одетый? Во что?

– В коричневую бумажку.

– Куда же ты его девал?

Отдал маме.

– А что она сказала?

– Что это вовсе даже не стекляшка.

– Правильно сказала твоя мама. Это камень, изумруд.

Серафима Андреевна не знала, что и додумать. Такое совпадение… Или Шура подарил Рите тоже такой камень… Или кто-то еще… Вот Шура приедет, с ним она и разберется.

Но Саша не смог приехать, как собирался, поэтому за Ритой в больницу отправилась Серафима Андреевна вместе с Ванечкой.

Со слезами она наблюдала нежную встречу матери и сына, и в памяти возникли картинки прошлого – она тоже попадала в больницу и за ней приезжал муж Игнат, а с ним вместе Шурик.

Рита приглашала зайти к ним, но Серафима Андреевна отказалась и на том же такси поехала домой.

Ей нужно подумать, кое-что сопоставить, но в тишине и одиночестве. Присутствие других людей Серафима Андреевна всегда ощущала очень остро, она чувствовала, как волны чужой энергии сталкиваются с тайфуном ее собственной.

Рита вернулась домой, а через несколько дней ей уже казалось, что ничего не произошло, тело даже не напоминало о перенесенной боли, а об остальных потрясениях она приказала себе не думать.

Серафима Андреевна звонила, даже не столько ей, сколько Ванечке, они говорили о чем-то своем, Рита не вмешивалась в их беседы и дела, потому что не знала, как поступить. Мальчик признался ей, что влюбился в Серую Фиму, как он называл ее, а могла ли она воспрепятствовать или помешать любви?

Рита вышла на работу, Захар Петрович сам позвонил и поторопил ее.

– Хватит изображать из себя хрустальный сосуд, – грубовато, в своей обычной манере, приказал Захар Петрович. – Есть заказ, птичий, я один не справлюсь, Рита.

– Но, Захар Петрович, я не птичница.

– Ты не птичница и сама не курица. Ты у нас самая настоящая кошка, рысь. Это известно. Но мы попадем как кур в ощип, если ты, милая, не станешь птичницей. Есть одно дельце, – он хрипло засмеялся, – чудной заказ. Но денежный.

– Чудной и денежный? – неуверенно спросила Рита. – А… в чем дело?

– Выходи завтра утром, узнаешь.

Машина была еще в ремонте, но на днях Рита должна ее уже получить. Решетников и о машине побеспокоился. Подумав об этом, Рита испытала незнакомое чувство – однако как приятно, когда кто-то заботится о тебе.

Она вышла из дома пораньше, чтобы пройти по свежим, умытым поливалкой улицам, без всеобщей толчеи в центре города. Она давно не носила ужасных шпилек, как в юности, и сейчас ей было удобно и приятно шагать в туфлях на среднем каблучке. Это раньше шпильки были обувью на каждый день, а теперь они – вечерняя обувь или… профессиональная, но тоже вечерняя, или, скорее даже, ночная, ухмыльнулась Рита, объясняя себе, почему она рассталась со шпильками.

Она надела брюки в коричневую и бежевую клетку и бежевый пиджак с коричневой блузкой. После больницы Рита еще не подстриглась, поэтому собрала отросшие волосы в хвост – новая прическа привнесла какую-то странную, лихую свежесть в настроение.

Птицы, стало быть? С Захаром Петровичем скучать не приходится. Где он откапывает всех этих клиентов? Бесплатных – ясно где. Тот же краеведческий музей, на который он работал столько времени. Но… Местные власти, надо думать, не забудут его душевную щедрость и не менее щедро отблагодарят. Заказом.

Рита не раз думала о том, что вполне созрела профессионально для того, чтобы взять лицензию и работать самостоятельно. Конечно, она сделает это когда-то, она запустит свое дело, чтобы потом ее сын мог войти в него. И продолжить, когда она сама отойдет от дел.

Но сейчас Рита не была уверена, что сможет так же обеспечить себя заказами, как Захар Петрович обеспечивает их обоих.

Надо сказать, он хорошо платил ей, никогда не кидал, не задерживал. Если Даниэла делала заказ именно ей, он брал себе всего несколько процентов, понимая, что, не будь Рита Ритой, не видать ему австриячки с ее заказами.

Привез он недавно и сруб, как обещал, к ней на дачу. Осенью Рита наймет рабочих, и они построят баню, чтобы они с Ванечкой могли зимой приезжать на дачу и получать самое настоящее удовольствие.

Рита ожидала вопросов от Захара Петровича, когда Алик утратил интерес к таксидермии, но она, чтобы не осталось никаких надежд у хозяина, объявила ему:

– Захар Петрович, халява кончилась.

– Вот как? С тебя потребовали плату?

Она засмеялась и кивнула:

– Да, и не в той валюте.

– Понял.

А потом они узнали, что на местном телевидении появился новый председатель, которому, по слухам, не подошел «отреставрированный», имелось в виду крашеный, директор. Он его просто сократил. Олегу Сергеевичу Щербакову пришлось искать успокоения в другом месте, и он уехал из города.

От набережной, где жила Рита, до институтского подвала надо было пройти одну длинную улицу – минут двадцать, не больше. Но Рита, как и всякий человек, переживший сильное потрясение, привычный окружающий мир воспринимала по-новому. Надо же, она раньше не обращала внимания, что Дом техники стал другого цвета, бледно-розовый. Покрасили его, что ли? А вон тот гастроном, в который она ходила еще школьницей, неужели он стал супермаркетом? Стоит заглянуть как-нибудь.

Ей нравился город все больше и больше, кособокие деревянные дома с еще более косыми дровяниками уступали место кирпичным невысоким домам. Вятке никогда не шло быть городом высоких панельных домов, и она словно сама догадалась наконец об этом. Она обретала облик купеческого города, которым была не одну сотню лет.

Рита хотела жить вот в такой Вятке, более того, она готова ее полюбить.

Она остановилась на перекрестке, пропуская троллейбус, потом автобус, он пыхтел и скользил по политому водой асфальту лысой резиной. Потом натужно взревел и выбросил Рите под ноги щедрую порцию выхлопных газов. Рита отскочила и поморщилась.

Светофор переключился, она перешла через дорогу. Улица устремилась вниз, под горку, отсюда хорошо видно желтоватое здание института.

Издали Рита словно впервые разглядывала фасад, обвешанный рекламными щитами, табличками, оповещающими, что все это огромное здание сдано в аренду. Магазин телевизоров, фирма, торгующая средствами мобильной связи, страховое общество, меховой магазин, таксидермическая мастерская…

Она открыла тяжелую деревянную дверь, охранник махнул рукой в черной перчатке.

– Петрович уже там. Привет, Маргарита.

Захар Петрович выключил чайник и, не здороваясь, спросил:

– Зеленый будешь?

– Буду. – Рита села напротив него на стул. – Здравствуйте, Захар Петрович. – Она пристально посмотрела на него и по хитрому выражению лица хозяина поняла: их ждет необычный заказ.

– А вот попьем чаю, позеленеем от зеленого, и нам все станет нипочем!

– Ну, с чего начнете свой рассказ? С целого или с частностей?

– Если с целого – то нам надо делать… восемьдесят шесть чучел уток. Про две сотни я, конечно, хватил, чтобы тебя позабавить.

– Что-о?

– Тебе половину и мне половину, – пропел строчку старой песни Захар Петрович.

Рита оторопело смотрела на своего хозяина.

– Зачем?

– Что за вопрос? Заказчик хочет. – Он пожал плечами. – Заказчик платит. В твердой валюте.

– Но… я с птицами не умею работать.

– Научишься. Тебе еще не сто лет. А мы что заказывают, то и делаем. Тебе что, деньги не нужны? – ехидно поинтересовался Захар Петрович.

– Еще как нужны. А сроки?

– Ты раньше выпей чай-то. – Он ухмыльнулся и подвинул ей чашку.

– Боюсь поперхнуться.

Он сам едва не поперхнулся от такого ответа.

– Какая ты, однако, осторожная, Макеева.

– После больницы станешь осторожной.

– Лучше бы ты была за рулем такая осторожная. Ладно, допей, расскажу.

Рита залпом выпила чашку чаю, сняла с языка горьковатый листик, который раздавила во рту.

– Я слушаю, Захар Петрович. – Она подперла кулаками щеки.

– Только мне нечего тебе рассказать, дорогуша. – Он нарочито равнодушно пожал плечами, но Рита не поверила. Она хорошо знала, что Захар Петрович Старцев никогда не возьмет заказ, если не учтет все до мелочей.

– Шутите, Захар Петрович?

– Конечно, шучу. – Он допил чай. – Я не из тех, кто уважает принцип – меньше знаем, крепче спим. – Он ухмыльнулся. – Если его придерживаться, то можно вообще не проснуться. А теперь слушай. Звонила Даниэла, искала тебя, но ты у нас в ту пору валялась на белых простынях, причем, как уверяют доктора, одна, гм…

Рита не удержалась от улыбки.

– Ну вы никак не можете без своих специфических намеков. Конечно, я же не знаю всей правды, поэтому полагаюсь на домыслы, строю всякие разные намеки.

– Ну хорошо, я перетерплю. – Рита поморщилась. – Говорите.

– Вот-вот, главное качество женщины – терпение. Бог терпел и вам велел.

– А по-моему, нам, – не удержалась и вставила Рита, но Захар Петрович и ухом не повел. – Так вы скажете наконец, что хотела Даниэла?

– Ну вот, всегда говорил, что женщины по сравнению с мужчинами немножко с тупцой, потому что они думают другим полушарием мозга. А я, как специалист-таксидермист…

– Но вы-то, таксидермист, не вставляете чучелам мозги? Вы уравниваете таким образом самцов и самок…

– Вот тут ты права, дорогая. Но ты-то – неужели ты до сих пор не догадалась, что Даниэла заказала нам с тобой чучела-копилки?

– Из уток? Копилки?

– Ну да. Теперь дошло наконец? Ей нужны разные – гоголи, чернети, серые утки, широконоски, шилохвости…

– Вы хотите сказать… мое ноу-хау работает? – Рита вскочила со стула.

– Не горячись, дорогуша. Оно не только работает, но и будет тебя кормить, когда ты просто станешь валяться на белых простынях… с кем-нибудь. – Он подмигнул ей, но Рита никак не отреагировала, она хотела узнать, о чем он. – Потому что я кое о чем побеспокоился. – Захар Петрович взял со стола папку. – Я тут, извини, конечно, но без твоего ведома, отправил бумагу, чтобы твое ноу-хау твоим и осталось. Я послал ее в Бюро патентной экспертизы в Москве. Вот копия.

Рита вчитывалась в то, что написано на листе бумаги, и прочитанное ей нравилось,

– Значит, мы продаем Даниэле только изделия?

– Да, – сказал Захар Петрович. – Хотя она девушка сообразительная, она хотела купить и саму идею. Но очень дешево. Я не думаю, что мы правильно бы с тобой поступили, если бы клюнули на предложение. А если ты получишь свидетельство по всем правилам, то обеспечишь приличный кусок хлеба не только себе, но и Ванечке. Поняла?

– Я просто… не знаю…

– Зато я знаю. – Он хмыкнул. – Ну а теперь подтверди мне еще раз свою сообразительность, Макеева. Вот ты бы как впарила покупателям утку-копилку? Почему утка, а не курица должна сторожить твои монетки-еврики?

– А Даниэла сказала?

– Да, но мне кажется, она придумала не самый убойный вариант. Даже не буду тебе его рассказывать.

Рита чувствовала, что ответ крутится на языке, он есть. Есть… вот сейчас она ухватит его…

Ну конечно! Недавно они с Ванечкой читали книжку о животных и птицах и…

Она увидела огромные глаза Ванечки и его вопль: «Четыре метра? Это как… два папы?»

Рита помнит, как сильно и больно сжалось на секунду ее сердце – значит, мальчик уже постоянно думает о папе. Он рисует его себе гигантом… Но Рита на сей раз решила не уклоняться и уточнить: «Как два с половиной папы». Она сразу поняла, как верно ответила, – мальчик нахмурился и попытался разобраться, судя по всему, с какой стороны предполагаемого папы считать его половинку.

– Я бы напирала на один факт, – начала Рита. – Эти привычные всем нам птицы ныряют на глубину больше четырех метров. Поэтому сбережения под водой гораздо надежнее, чем на суше. Ну а как это оформить броско – дело специалистов другого профиля. Они за это деньги получают.

Захар Петрович расплылся в улыбке.

– Знаешь что, давай отметим твое полное выздоровление. У меня тут есть кое-что… Купил в магазине дьюти-фри в аэропорту Орли, – он многозначительно поднял вверх палец, – когда летел из Парижа. Бренди «Три бочки». Две я уже выпил, – он достал из шкафа литровую бутыль и хмыкнул, приложив палец к стеклу, – сама видишь.

– А по-моему, так две с половиной, – засмеялась Рита.

– Ты всегда споришь с мужчинами. Почему? Наверное, потому, что ты нам завидуешь?

Рита покачала головой и совершенно искренне сказала:

– Уже нет. Наливайте.