Текст книги "Девушки"
Автор книги: Вера Щербакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
«Вижу, спасибо за все!» – кивнул Толе Субботин и в ответ ему так стиснул свои руки, что они побледнели.
Все собрание с явным одобрением следило за приятелями, про дружбу которых, смеясь, говорили, что её и водой не разольешь.
Коля протер очки.
– Товарищи! Еще я скажу об одном человеке… О нем много сегодня говорилось, о Тамаре Комовой, – продолжал Субботин равным, спокойным голосом. – Человеку этому, по моему мнению, пока что легко жилось на свете, ему все удавалось, «везло», как принято говорить, и были даже такие девушки, которые подражали Тамаре Комовой. Их, правда, очень немного, но были. А зря! Ведь если Тамара Комова станет жить и поступать так же, как до сегодняшнего дня жила и поступала, то я не завидую её будущему… Мне рисуются два возможных пути в жизни Тамары. Первый и, пожалуй, лучший, с её точки зрения;– это: с расчетом выйти замуж, «устроиться», что называется, бросить работу и зажить «барыней» за спиной мужа. Но тут могут быть два «но». Первое: всегда ли муж сможет обеспечить ей беззаботную жизнь? И второе: что, если он её разлюбит и бросит? Случается и такое. Что тогда? А она уже к тому времени немолода, профессии в руках нет. Дети у такой матери никчемные, они привыкли сидеть на шеё папеньки. А если и «вышли в люди», – Коля иронически улыбнулся при этих словах, – то того и гляди не пустят маменьку к себе на порог. Ничего не поделаешь – какова яблоня, таково и яблочко? Я как-то читал у тебя, Тамара, письмо твоей матери. Горькое письмо, надо оказать, полное упреков… Забыла ты её, не помогаешь… Помнишь? Ты обещала мне, Тамара, поговорить с сестрой а предпринять что-то. Ты мне потом говорила, что сделала необходимое. Сделала? – спросил Коля, обращаясь к Комовой перед всем собранием.
– Мама гостит сейчас у сестры, и я часто вяжусь с иен, – ответила Тамара, слегка пожимая плечами. – Я сама о ней очень скучаю! – добавила она, мысленно проклиная памятливость Субботина.
Он молча выслушал её, о чем-то раздумывая. Его поторопили:
– Ну что же, Коля, давай заканчивай свою речь. Ждем вариант номер два!
– Второй вариант, – проговорил Коля, – мне хочется пожелать всем нашим славным девушкам, в том числе, конечно, и Тамаре. Не уходи, Тамара, из коллектива, работай с нами, становись мастером своего деда и учись. Обязательно учись! Не домашними хозяйками на кухне мужа мечтают стать наши девушки, а, ни в чем не уступая мужчинам, командовать на производстве, лечить люден, работать у станков, да так, к слову сказать, чтобы сменщики никогда не были на них в обиде! Девушки наши не оставят товарища в беде, как не оставят старую мать без слова привета и помощи. И счастливы будут те избранные ими, кого они полюбят чистой, требовательной и гордой любовью! Попадись мне такая девушка, да я за ней на край света побегу… В огонь и в воду готов, с одним, разумеётся, существенным условием: остаться после этого испытания живым и невредимым. Иначе для чего стараться? Желание, как видите, эгоистично, но весьма понятно. Я кончил, товарищи! Просил пять минут, а проговорил двадцать, так что извиняйте, другн!
– За что же извинять? Молодец ты, Коля! – кричали девушки, награждая его признательными аплодисментами. – Почаще говори нам такие речи, на пользу пойдут!..
Тамара тоже со всеми вместе хлопала Субботину, а про себя ехидно думала: «Пусть все видят, как я благодарю его «за науку».
Выйдя с завода, Тамара поглядела вокруг с таким чувством, словно вновь возвращалась сюда из дальнего путешествия. Еще утром она была близка к тому, чтобы бросить все, уехать с завода, если, чего доброго, исключат из комсомола, а следовательно, не оставят и бригадиром. Там, на месте, среди незнакомых людей, легче будет начинать все сначала.
Привычные глазу жилые корпуса с зеркальными окнами магазинов первого этажа, сквер, обнесенный ажурной оградой, киоски с книгами, киоски с цветами, где она столько раз проходила или назначала под часами трамвайной остановки свидание – все оставалось, как было, на прежних местах. И продавщица мороженого та же, что утром предложила Тамаре мороженое. Она купила «эскимо», радуясь про себя, что может идти, дышать морозным воздухом, есть мороженое, как все люди. А давно ли её точил тайный недуг страха, мучительного ожидания!..
«Что ж, за битого двух небитых дают», – подумала Тамара, высоко поднимая голову.
А следом за Комовой, не замеченный ею, шел Коля Субботин. Ему нравилось вот так следить за Тамарой: он думал, что читает её мысли. Девушка шла явно веселая: купила мороженое, потом, съев его, негромко запела. Субботин, невольно улыбаясь, прислушивался к её голосу. Он думал о Тамаре с гордостью, как о сильном человеке, раз не сломили её эти испытания. «Переволновалась немного, понервничала, а теперь за дела: значит, не обиделась на критику, поняла свою вину…»
Пораънявшись с Тамарой, он пошел рядом, подделываясь под её шаг. Что-то говорило его душе, что эта встреча будет для него не совсем обычной.
– А, Коля! – приветливо сказала Тамара и взяла его под руку, вопросительно заглядывая в глаза. – Мождо?
«Да, да, зачем спрашивать…»– отвечали его глаза, и он локтем прижал к себе её руку.
– Ты не сердишься на меня? У нас все по-прежнему? – спрашивал Коля, стараясь выводить свою спутницу поближе к фонарям, чтобы видеть её лицо.
– Да нет же! Откуда ты взял? – возбужденно отвечала Тамара. – Нам, кажется, обоим поровну досталось, по выговору…
– Хорошие ребята у нас. В таком коллективе не пропадешь…
Тамара незаметно поморщилась; ей даже в мыслях не хотелось возвращаться к собранию, а тем болеё говорить с Колей на эту тему; не поймут они друг друга!
– А я хорошая? – кокетливо, не без умысла, спросила Тамара, чтобы разом покончить с неприятным для неё разговором, и вдруг, остановившись, прижала Колину руку к своей груди.
– Тамара! – изумленно воскликнул Субботин, на мгновение оторопев от такого неожиданного поступка девушки. Он никогда еще не говорил с ней о своей любви: она не хотела этого, не допускала. И Коля понимал почему: в горькие минуты их неровных отношений он сознавал, что Тамара не любит его. Но вот она сама вызывала его на признание.
– Для меня не только хорошая. Ты самая хорошая… – тихо сказал Коля неожиданно изменившим ему голосом.
Тамара, не скрывая загоревшейся в глазах радости победы, долгим, неотрывным взглядом посмотрела тм него. «Все-таки приятно, когда в тебя влюблены», – подумала она и тут же пожалела, что Субботин, а не Белочкин сказал ей эти слова.
– Ну, а ты, Тамара, тебе есть что ответить мне? – спросил, слегка заикаясь, Коля, ободренный блеском её глаз.
Тамара, не отвечая, потянулась к нему своим улыбающимся лицом с чуть разомкнутыми влажными губами, и Коля понял, что может поцеловать её.
Он привлек к себе девушку, испытывая легкое головокружение от её впервые так близко сияющих ему глаз и теплого, отдающего ароматом свежего сена дыхания на своем лице. Дав поцеловать себя, Тамара отпрянула от Субботина, и он тут же разомкнул объятия. Он боялся, пусть даже ненароком, чем-нибудь обидеть её в такую необычную минуту.
«Еще не поздно, позвоню Белочкину», – соображала Тамара, заторопившись домой и ускоряя шаг, суеверно думая о том, что в сегодняшний удачный день ей должно повезти с Левой.
– Тамара, ты знаешь, я тебе говорил однажды, как я смотрю на наши отношения, – между тем продолжал Субботин, ведя её под руку. – Я не уважаю, нет, её признаю, – поправился он, – таких людей, которые неискренни или разбрасываются в своих чувствах.
Она, казалось, внимательно слушала и смотрела на него широко раскрытыми и будто наивными глазами. Это трогало и умиляло его. Он чувствовал себя мужчиной, сильным человеком, ответственным за эту слабую, милую ему девушку, будущую жену. Он с благодарностью вспоминал, как она просто, доверчиво разрешила ему, наконец, поцеловать себя.
Тамара глядела на Субботина с невольным удивлением: она всегда находила его некрасивым, неуклюжим от робости. Сейчас он хорошел на глазах. Она плохо вслушивалась в смысл его слов, но ей нравился его уверенный тон и этот новый, незнакомый взгляд немножечко свысока.
«Не выйдет с Левой – займусь им…»– безмятежно подумала Тамара и с легким сердцем, довольная собой, ни на мгновение не задумываясь о том, что поступает дурно, обманывая его, прощаясь, протянула Субботину левую руку в пуховой перчатке.
– Для друга, – многозначительно сказала она, мягко пожав его большую руку, красную на ветру.
Минуту спустя, весело напевая, Тамара поднялась к себе в общежитие на второй этаж. Девушек дома еще не было. Наскоро переодевшись, что было не в её правилах (она любила посидеть перед зеркалом), Тамара снова вышла на улицу и направилась к телефону-автомату. Знакомый вкрадчивый и особенно красивый по телефону голос Белочкина тут же ответил:
– Вас слушают!
– Это я, Лева, – сказала она с удовольствием произнося его имя. – Ты уже дома, Лёва, да? Я соскучилась и хочу тебя видеть!
– Завтра, сейчас не могу? – сухо отказался Белочкин.
– Нет, сегодня или никогда, ты меня знаешь! – требовательно повторила Тамара, все еще не веря, что такой хороший день мог закончиться плохо.
– Хорошо. Через час на Пушкинской, – быстро, как все слабохарактерные люди, уступил Лева, польщенный такой настойчивостью со стороны девушки.
– Ну, если ты очень просишь, я приеду к тебе, – снисходительно отвечала Тамара, вешая трубку.
Она чувствовала себя вполне отомщенной, а главное– на высоте в глазах того, кто стоял у автомата. Но, раскрыв дверь, Тамара чуть не вскрикнула: от будки по всю мочь почему-то убегал человек, похожий на Колю Субботина.
«Неужели он? И все слышал… – с досадой подумала она, не зная, что же предпринять. – Ай, да ну его, пусть ревнует. Крепче любить будет», – успокаивала она себя, торопливо направляясь к трамваю. Но тревожные мысли росли и росли. Давно ли она давала себе слово быть особенно осторожной и скрытной во всем, да и к чему наживать лишних недругов, когда собрание показало, что их у неё и так достаточно.
«Догнать бы и успокоить его», – раскаивалась Тамара, уже сидя в трамвае, придумывая разные положения, в которых Субботин может навредить ей. Выходило, таких положений нет, это сугубо личное, да и Коля, «святой колпак», едва ли станет пытаться мстить ей.
…Коля стоял напротив дома, где жила Тамара, прислонясь к толстому стволу дерева, оставаясь невидимым для прохожих, и следил за девичьей тенью в знакомом окне. Но вот свет погас и Тамара вышла. Боясь быть назойливым, он шел за нею следом второй раз за этот вечер, сам не отдавая себе отчета, зачем он это делает.
Тамара зашла в автомат. Коля стал ждать её первого слова с таким волнением, что сам удивился, почему. Разве теперь не все ясно в их отношениях? Когда Тамара назвала имя Белочкина и начала просить о встрече с ним, Коля желал одного: уйти и не слышать ничего. Но он усилием воли принудил себя выстоять до конца. Он мстил себе за малодушие: ведь видел же и знал, да и товарищи говорили, что не друг она ему и совсем не любит… «Так посмеяться надо мной!.. И за что?»– спрашивал себя Коля и все шел и шел не останавливаясь, лишь бы как можно дальше уйти от того места, где он поцеловал её и она, в знак согласия на его слова любви, пожала ему руку.
«И все ложь и ложь!.. – мученически думал Субботин, ужасаясь, что мог жить опутанный этой ложью и даже верить, что Тамара, пусть медленно, но переменится, станет лучше. Он видел и раньше, что Тамара лжива и не однажды убеждался в этом. Но одно дело назначить свидание и не прийти и другое – так бесстыдно солгать ему сегодня… Этого он не мог постичь, не мог понять.
Коля шел в пальто нараспашку, не ощущая холода. От ледяного обжигающего ветра у него горело лицо и закоченели руки. Не заметив, как оставил позади поселок, он вышел по открытому полю к Москве-реке.
– Значит, все кончено, бесповоротно кончено… Ни слова примирения. Клянусь! – проговорил Коля вслух, и уязвленная душа его («На кого променяла меня?! На этого пустого франта!») стала понемногу успокаиваться.
Домой он вернулся в двенадцатом часу ночи и, стараясь не показать своей взволнованности под пытливым взором матери, сел с сестрой ужинать. Характерное покашливание отца доносилось из родительской спальни; отец занимался по вечерам, учась заочно в институте. Пелагея Михайловна ходила на цыпочках, говорила негромко, тарелки ставила двумя руками, чтобы не загреметь случайно, косилась на закрытую дверь. Муж не любил, когда ему мешали.
Коля жевал с отвращением, временами забываясь, над тарелкой сидел сгорбись, устремив в одну точку неподвижный взгляд.
– Коленька, здоров ли ты? – спросила Пелагея Михайловна, переглянувшись с дочерью.
Фрося мимикой и жестами показывала матери, что нужно ему поставить градусник.
– Я устал и хочу спать, – сказал Николай, вылезая, не доужинав, из-за стола, чтобы постелить себе постель.
Но мать, опережая его, принялась стелить сама.
«Вот всегда она такая! Ну чего всполошилась?» – недовольно подумал Коля, расшнуровывая штиблеты. Теперь лучше всего в его положении, он знал, предоставить себя опеке матери, иначе она все равно не успокоится.
Мать накрыла его одеялом и украдкой перекрестила. Коля поймал её руку; он хотел сказать ей, зачем она это делает, но, взглянув в расстроенное лицо матери, молча погладил ей ладонь.
Фрося, погасив верхний свет, села читать к настольной лампе. Коротенькие толстые косички её, заплетаемые по утрам матерью, смешно торчали на склоненной над книгой голове. Она, вероятно, читала очень интересную книгу, читала шепотом по школьной привычке, и Коля видел, как шевелились её губы.
«Кнопка, а на завод просится работать», – подумал он, стараясь не вспоминать о том, что час назад случилось с ним. Но стоило ему закрыть глаза, как вновь возникала Тамара с улыбающимся, ждущим поцелуя лицом, и Коля на всякий случай прижимал к подушке рот, чтобы не выдать свою боль криком. Он бродил по поселку до изнеможения, иззябнув весь, и думал, что, переступив порог дома сразу оставит за ним все ненужные ему, мучительные воспоминания о Тамаре. Но они пришли и, как враги, стояли у изголовья выжидая случая, чтобы наброситься на него.
Час спустя Пелагея Михайловна, услышав шелест убираемых мужем в портфель учебников, вошла к нему.
– Отец, Алексей Иванович, Коленька-то уж не заболел ли у нас. посмотри: стонет все, ворочается!
Ее полное доброе лицо выражало крайнюю озабоченность.
Алексей Иванович Субботин, невысокий коренастый мужчина со смугло-бурым цветом лица, что особенно подчеркивала седина волос, зная за женой слабость к преувеличениям там, где касалось здоровья детей, с недоверием посмотрел на неё своими живыми, умными, серыми глазами, продолжал укладывать книги. Ему, занятому человеку, не нравилось, что сын и дочь росли под присмотром матери, которая их баловала. Он рос не так в многодетной семье кузнеца: оно и понятно – не те времена. Но как бы эта «тепличная» атмосфера не испортила детей! И Алексей Иванович как мог старался вносить в воспитание сына «мужской элемент»: поощрял занятия спортом, по воскресным дням с малых лег брал мальчика с собой на охоту. Дочь же Фрося, к удивлению и радости отца, не нуждалась в таких мерах. Выносливая, сильная, она никогда не болела и характер имела самый независимый.
– Ну что там с ним? Наверно, немного простудился, – сказал он жене, проходя за нею в соседнюю комнату, которая служила детям спальней и столовой одновременно.
Коля, находясь в том мучительном состоянии раздвоенности, когда усталому телу так необходим сон, а мозг все бодрствует, воскрешая в тягучей последовательности одну картину за другой, услышав шаги и разговор родителей, притворился спящим.
Легкая теплая рука матери осторожно легла ему на лоб. Ее сменила другая, тяжелая шершавая рука отца, мастерового человека.
– Никакого жару, зря всполошилась. Ты бы побольше заботилась, мать, не о теле, а о его душе… – проговорил отец, отходя от постели, как будто догадываясь о переживаниях сына.
Глава 5
Когда кончилось собрание, Варя Жданова видела, как Шаров подошел к Никите Степановичу и о чем-то стал говорить с ним. Варя стояла поодаль и ничего не могла слышать из этого разговора, но по тому, как у неё вдруг жаркими толчками забилось сердце, она поняла, что говорят о ней. Лукьянов оглянулся и, встретившись глазами с девушкой, позвал её.
– Иди, иди, – значительно сказал Борис, подталкивая Варю в спину. – Вот тебе моя рука на счастье, а я на занятия спешу.
– Ты любишь завод, знаешь его? – спросил Никита Степанович Варю в цехе.
– Люблю, Никита Степанович. Только мне сейчас в цехе радости мало, – ответила Варя, ожидая, что парторг спросит её: почему мало? Но Никита Степанович согласно кивнул ей – Знаю, Борис рассказывал.
Они шли к станкам, где работала теперь Варя. Никита Степанович – он был инженер-механик цеха – отдал какое-то распоряжение мастеру. Варя за шумом не расслышала его слов. Она все еще мысленно находилась на собрании. У неё впервые было такое ощущение, словно она осязаемо почувствовала мудрую силу коллектива: вот как о Тамаре много и правильно говорили!.. Все заметили, ничто не прошло мимо. И Варя невольно задумывалась о себе: а как жила она, что сказали бы о ней на таком собрании? «И Никита Степанович, зачем он позвал меня?»
Никита Степанович, разговаривая с мастером, со стороны наблюдал за Варей. Золотоволосая, худенькая, она очень походила на своего отца, погибшего на фронте. Лукьянов знал Николая Васильевича – секретаря парткома завода – еще в годы первой пятилетки, будучи комсомольцем. Сходство её с отцом трогало и располагало Никиту Степановича к Варе. И тем приятнеё было убедиться ему сегодня на собрании, что застенчивая, почти робкая на вид девушка умеёт быть решительной и твердой. В мастерстве её он не сомневался. Лукьянов имел случай не раз наблюдать Варю на работе. Да и комсорг цеха аттестовал её с лучшей стороны.
– Давай зайдем вон туда, – показал он на застекленную конторку мастера, где никого не было.
Они зашли и сели на промасленные табуретки, опершись локтями на оцинкованный стол, Шум цеха доносился сюда несколько приглушенно, но куда ни оглянешься, все станки как на ладони! Уютно, и говорить можно свободно.
У окон монтажники, сняв с подъемного крана станок, устанавливали его на приготовленный фундамент, а тем временем кран снова плыл в вышине со своей перепеленатой стальными тросами ношей. Варя не могла отвести глаз: кто-то счастливый будет работать на этих блестящих полировкой и свежей краской станках, только что привезенных с машиностроительною завода!
Никита Степанович перехватил Варин взгляд и понял его.
– А ведь хороши? – сказал он, как бы поддразнивая девушку.
Он сам – инженер, в прошлом рабочий – тоже не мог проходить равнодушно мимо неопробованных новых станков: «Вот бы поработать!»
Варя, не отвечая, вздохнула. Никита Степанович улыбнулся.
– Варя, а ты имеёшь какую-нибудь мечту? – неожиданно спросил он. – Ну что-нибудь заветное?..
– Мечтаю о своей бригаде, Никита Степанович, – сразу вспыхнув вся, но не опуская глаз, сказала Варя. – Мне кажется, я бы справилась, станки знаю.
– Мечта хорошая – бригадирство, – одобрил Никита Степанович. – Но мало знать станки и выполнять норму. В бригаде люди должны воспитываться, расти. Вот, скажем, выбирают из бригады кого-нибудь в бюро комсомола, а ты как бригадир можешь поручиться за него: не подведет! Ведь тут никакие административные меры не помогут…
– Не помогут, – согласилась Варя, вспоминая Тамарину бригаду.
– У нас, к сожалению, об этом часто забывают, – говорил Лукьянов. – А ведь так ясно: культурный, политически грамотный рабочий сегодня – это хозяин у станка, а завтра – рационализатор, изобретатель, умный бригадир. Вот если бы создать такую бригаду, чтобы из неё, скажем через год, все могли пойти бригадирами! Поставь, Варя, перед собой такую цель, а бригаду мы тебе дадим. Станков много прибывает. Вон эти и принимай, – показал он в сторону монтажников.
У Вари захватило дыхание. Она несколько секунд молча смотрела в лицо Никиты Степановича с таким выражением, будто настаивала, чтобы он повторил это еще раз.
– Ну, так, значит, подбирай, Варя, бригаду, – заговорил он, поднимаясь. – И помни мой наказ: воспитывай людей в бригаде. Объясни им сразу, чего ты от них будешь требовать, заведи жесткий учет и дерзай, новаторствуй. экономь каждый грамм металла. Сама знаешь: завод борется за звание предприятия отличного качества, все учтётся.
– Знаю, Никита Степанович. Спасибо, справлюсь! – с чувством сказала Варя. – Постараюсь времени не терять даром и Симке не дам!
– Это кто такая? – спросил с улыбкой Никита Степанович.
– Подружка моя по общежитию, Сима Кулакова.
– А, это та, что чуть что – и драться буду!
– Она самая…
Никита Степанович ушел, а Варя все сидела. Она пробовала себя запугать ответственностью: «Справлюсь ли?» Но мысли наперекор всему приходили веселые, озорные.
«Бригадир Варвара Жданова! Маме подожду писать, порадую сюрпризом». К конторе кто-то шел. Варя поспешно поднялась и шагнула к выходу.
– Ты что, премию получила? – спросил мастер другой смены, столкнувшись с ней в двери. – Сияешь вся, как самовар начищенный.
Варя молча улыбнулась, направляясь на свободные участки, где монтажники устанавливали её будущие станки.
«Не помяли бы трубки для эмульсии», – неожиданно, с хозяйской придирчивостью, заволновалась Варя и сказала об этом монтажникам.
Так, с новым, заполнившим её всю чувством, она прошла несколько цехов, во все всматриваясь и все отмечая про себя. Завод менялся на глазах. Что стоил один цех, в котором впервые делали крупногабаритные подшипники! Станины, где они обрабатывались, в размах человеческих рук, а кольцо до того непривычное для глаза, словно обруч с сорокаведерной бочки.
– Вот Тамару бы сюда, – посмеялась Варя. – Испортит кольцо, в стружку не упрячет!
Но зато были и такие малюсенькие, что еле-еле влезали на мизинец. В своем цехе она снова задержалась на лестнице, любуясь на него. «А грязновато у нас», – поморщилась Варя, разглядывая зоркими глазами паутину в углах потолочных рам, облупившуюся посеревшую краску. – «А что, если собраться да все отмыть, покрасить? – размышляла она. – Работы на один выходной. Варя бросила последний взгляд на цех, представляя, как все здесь заблестит и засияет после уборки.
На улице уже горели огни, и репродуктор у трамвайной остановки щедро рассыпал по поселку звуки вальса. Было знобко, и люди проходили, подняв воротники, спешащей, деловой походкой. Девушка посмотрела на них с удивлением; она не чувствовала холода, хотя пальто не застегнула. Ей хотелось петь во весь голос, как на демонстрации: «Встречай, Симок, бригадира, встречай!»
И Варя пела.
На следующеё утро она проснулась задолго до гудка. В комнате было до того ярко от солнца, что на осколок зеркала на стене больно смотреть: так он блестел и лучился.
«Словно весной», – подумала Варя, с удивлением рассматривая в стакане веточку хризантемы, принесенную Симой из заводской оранжереи.
– Эй, Кулакова, работу проспишь! А Тамарка опять не ночевала дома? – поинтересовалась Варя, заметив неразобранную постель.
Сима осторожно высвободила из-под одеяла свою белокурую, в бумажках и тряпочках, голову.
– Ох, Варюшка, и натанцевалась я вчера! На сто лет вперед, – сказала она. – И Тамарку с Мусей там видела.
– Как тебе не надоело чуть не каждый вечер на танцы ездить? – заметила Варя, не разделяя Симиной восторженности. – А мама тебя почему-то любит, – добавила она в раздумье.
– Значит, есть за что, – заносчиво отозвалась Сима. – Твоя мать – это человек! Ну ладно: раз, два, три – с кровати лети! – скомандовала Сима и, отбросив одеяло, стала делать гимнастику. – Видала! – хвалилась она своими мускулами, наклоняясь над Варей. – В случае чего постоять за себя сумею!
– Да уж здорова, вижу, – согласилась Варя. – Тебе бы при твоей силе работать надо так, чтобы только кости трещали, а ты лодыря гоняешь, – проговорила Варя, ожидая взрыва негодования.
Но Сима сказала спокойно, ничуть не рассердясь:
– И правильно делаю, а что? На Тамарку работать не стану.
– Сима, а если бы я тебя позвала в бригаду, – замирая, спросила Варя, – тогда как?
Вчера, придя от Никиты Степановича, Варя долго думала, кого же пригласить в бригаду? Конечно, Симу, если Сима пообещает работать на совесть. На её слово можно положиться.
– Пойду! – без колебаний согласилась Сима, даже не полюбопытствовав, дают ли Варе бригаду н когда. – Но, чур, – оговорилась она, – не задаваться и деньгами обеспечивать.
– Насчет заработка не от одной меня будет зависеть, от тебя тоже, – ответила Варя.
– Ну, значит, постараемся! – сказала Сима и стала одеваться.
Сима – человек непосредственный, вспыльчивый, держать язык за зубами не умеёт, да и не любит.
«Что ж, – заключила Варя, – сработаемся. Но вот кого еще возьмем в бригаду?»
По дороге на работу Варя спросила об этом Симу.
– Мою приятельницу, кого же еще?
– Приятельницу, какую? У тебя их много.
– Да Лизочку же, Лаптеву.
– Это такую маленькую, с хорошеньким носиком и красивыми глазками? – вспомнила Варя. Тихая она и совсем тебе не пара. Как вы с ней сдружились?
– Тихая? —удивилась Сима с презрительной гримасой.
Варя усмехнулась.
– Ладно. Подумаем. Надо присмотреться к Лизочке. Боевая – это не плохо, воевать нам придется.
Спускаясь в цех, Варя узнала вчерашние станки, которые устанавливали монтажники. Они уже стояли в рабочем ряду, целиком собранные, но не подключенные еще электриками в общую систему.
«Скоро, скоро!»– подумала Варя, представляя, как она станет работать на этих новых послушных автоматах: первый наладчик, вводящий их в жизнь!
Тамара с Мусей опаздывали и, запыхавшиеся, бежали к станкам со спецовками в руках. Электрические цеховые часы показывали без пяти восемь. Пустив станки, Тамара с дружелюбной улыбкой подошла к Ждановой.
– Будильник подвел, – сказала она, как бы оправдываясь перед Варей за свое опоздание.
Варя на своей паре станков работала ритмично, следила за резцами, не доводя их до окончательного износа. Сторожкая мысль о бригаде не покидала её. Налаживая станки, она проверяла себя на каждом случае: справится ли она с тремя парами, не будут ли они простаивать? По часам засекала, сколько тратит времени на резец.
Мастер, как бы мимоходом, заглядывал на её участок, и Варя по глазам видела, что он доволен ею.
А в это время у станков Комовой стоял технолог Толя Волков с секундомером, собираясь снимать хронометраж. Надо было проверить технологические карты операции: все ли так, как записано в них, не занижена ли где скорость?
– На глаз видно, уж что-то очень медленно шпиндели вращаются. Особенно на станках Комовой, – поделился он с Варей. – В войну ведь станки перевозили с места на место, досталось им.
Тамара нервничала, не понимая и не решаясь спросить, что проверяет Толя. У неё то и дело выходили из строя резцы. Она поспешно меняла их. Потеряв самообладание, наобум пристукивала ключом, сдирая до крови пальцы.
– Ты что горячишься, Комова? – спросил Волков. – У тебя же целое корыто стружки, она давит на резцы, оттого они и горят. Выключи моторы.
Тамара остановила моторы и, вытирая потный лоб рукавом, сказала:
– Пойду ругаться к мастеру.
– И не вздумай, отгреби сама и продолжай работу, – посоветовал Толя.
– Мне самой? Я не чернорабочая, – багровея, отказалась Тамара, но тут же крикнула – Муська, дай крючок! – и трясущимися руками стала отгребать стружку.
После обеда с тарой под стружку и крючком появилась смуглая черноволосая девушка с яркими, словно слегка припухшими губами.
– Я прислана по распоряжению мастера, – сказала она.
«Тамарка нажаловалась, – решила Варя. – Как же, бригадир – и стружку отгребать!»
Девушка работала без сноровки, но старательно орудуя крючком и свободной рукой, не обращая внимания на то, что может порезаться.
«Эта барыню из себя не корчит», – дружелюбно подумала Варя и поинтересовалась, как её зовут.
Девушка сказала, что зовут Ириной Фоминой, а работала она в другую смену, вот отчего её не знают здесь. В цехе недавно, «коптилась» в заводоуправлении. Надоело, плюнула и ушла! Но пот беда: станки в капитальном ремонте, гоняют на черную работу.
– Но это неважно, это временно, добавила она, улыбаясь такой пленительной и немного грустной улыбкой, что Варе захотелось узнать Ирину поближе.
– Вы далеко живете? – спросила она у неё.
– Нет, недалеко, в заводском поселке, отвечала Ирина и, нацарапав на клочке бумаги свой адрес, подала его Варе. – Вот, прошу вас, обязательно приходите ко мне, – звала она, – познакомлю вас со своим сынишкой.
«Как, вы разве замужем?» – чуть было не спросила Варя, но какое-то неосознанное смутное чувство осторожности, что Ирине этот вопрос может быть почему-либо неприятен, остановило её.
– С удовольствием приду сегодня или, в крайнем случае, завтра, – пообещала Варя, питая в душе надежду пригласить Ирину в бригаду, если она и при близком знакомстве будет все так же нравиться ей.
Но ни в этот, ни в следующий день Варе не удалось побывать у Ирины. Борис Шаров нарушил все её планы, а произошло это так: выслушав Варю о том, что хорошо бы устроить воскресник в цехе, он, быстрый на решения, подал ей карандаш и бумагу.
– Пиши в газету: призываю всех комсомольцев и так далеё. Сделаем наши цехи светлыми и чистыми. Ясно, надеюсь?
Варя села и, не долго думая, написала.
На другой день Варя с Симой вышли из дому раньше Тамары, чтобы наедине поговорить о своей дальнейшей работе. Подходя к проходной завода, Сима вдруг ахнула и схватила Варю за руку.
– Смотри-ка, читай! – проговорила она, показывая на большой, во всю стену, плакат, – «По призыву комсомолки Вари Ждановой».
– Кто эта Жданова? – услыхала Варя разговор. – Дельно придумала, в цехах давно пора навести порядок, с окончания войны не убирались.
– Пошли, Сима, – сказала в смущении Варя. – Удивляюсь Борису. Ну, написал бы по призыву комсомольцев цеха…
– Ага, цеха! – передразнила Сима. – А я вот, например, спала и ухом не вела. Скромность-то не к месту!
В цехе к Варе подошел Борис и, лукаво улыбаясь, попросил не сердиться.
– Боря, я не сержусь, но разве можно так, перед всем заводом сразу. А если ничего не выйдет?
– От тебя зависит, чтобы вышло, – возразил Борис. – Я вот и иду к тебе из комитета комсомола с поручением. Да ты подожди пугаться-то! Ну выступишь на общем комсомольском собрании, свои ведь все. Почитай статью Ленина «Великий почин». Вот и выйдет хорошо. Я тебе помогу подготовиться.
Варя представила заводской клуб, переполненный комсомольцами, себя за длинным столом президиума, с волнением вглядывающуюся в оживленный зал. Вот-вот прозвенит звонок и ей предоставят слово.
