Текст книги "Девушки"
Автор книги: Вера Щербакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава 26
Третий день Варя Жданова работала на потоке мастером вместо Тамары Комовой. Титов сразу ввел девушку в круг её обязанностей, которых он, начальник потока, требовал от своего помощника.
Варя уверенно и деловито включилась в работу: знания техника за спиной были к тому серьезным подспорьем
Сима Кулакова, как и предполагала Варя, была назначена бригадиром на её место. Сима отнеслась к этому событию в своей жизни внешне спокойно, но с достоинством. И только выйдя на улицу, не смогла совладать с нахлынувшей в сердце радостью, её так и подмывало крикнуть, созоровать. Повинуясь безотчетному желанию, она шагнула к стоящей «Победе» и, уцепившись за ручку багажника, присела на бампер.
Машина тронулась, и Сима, обдуваемая со всех сторон ветром, поплыла вместе с нею.
– Встречай бригадира, Варенька!
Сима похудела, стала как будто взрослеё. И вдруг на глазах у всех начала худеть Фрося, словно из солидарности к подруге. Расплывчатые черты лица её приобрели выразительность, взгляд утратил наивное, детское выражение.
– Поработаешь со мной годик и тоже бригадиром пойдешь, – говорила Сима, – видя Фросино усердие.
Комова, осмотревшись на своей новой работе диспетчера, тоже осталась весьма довольна ею. Она должна была обеспечивать поток деталями из кузницы, заранеё проверив там, что они куют: нужны ли им типы.
Работа живая, всегда на людях.
– Хожу и проталкиваю, хожу и проталкиваю, – рассказывала Тамара Белочкину. – Со мной считаются, потому что знают, кто я! – с высокомерной ноткой в голосе добавляла она. – Что же, работа, как говорится, не пыльная, а денежки текут. Жить, Левушка, можно!
Поток работал теперь в две смены, а третья – ночная, предоставленная слесарям-ремонтникам, – обеспечивала бесперебойную работу дневной и вечерней. Ушедшие когда-то с потока рабочие вновь просились на него; заработки здесь повысились, а работа стала менеё утомительной и требовала определенных знаний. Лишь на немногих станках, где не совсем еще ладилось, оставались станочники, чтобы присматривать за автооператорами. Но повсеместно обслуживали линию уже одни наладчики. Тут были наладчики со стажем и начинающие – патриоты потока, вчерашние станочники, окончившие специальные курсы.
Поток давал теперь продукцию сверх проектной мощности, и производительность его все увеличивалась а увеличивалась с каждым днем.
Дело оставалось за государственной комиссией – принять его. Однако Титов, не переставая, работал над совершенствованием потока. Вместе с чувством уверенности в свою удачу росли и чудесные, необъяснимые силы ума и таланта. Уже новые смелые замыслы зрели в душе Титова. Он работал ночами, урывками днем, пока еще ни с кем, даже с Варей, не делясь своими мыслями.
Ивану очень хотелось, чтобы Варя побывала у них. Он тяготился, был недоволен теми коротенькими, на людях или в кино встречами, которые как будто вполне устраивали девушку.
Варя пришла к нему в восьмом часу вечера и застала дома Вассу; был обеденный перерыв второй смены. Иван спал на кровати: лег отдохнуть не раздеваясь, прямо на одеяло, снял лишь ботинки. Черная голова его
рельефно выделялась на белой подушке, лицо закрыто согнутой в локте рукой, будто не спит, лишь делает вид, а сам подглядывает: так вначале показалось Варе.
– Спит, спят, – промолвила Васса. – Умаялся за день-то.
Она пригласила Варю на диван к столу, заставила снять туфли и поставила их на батарею, узнав, что у гостьи озябли ноги. Варя села в свою любимую позу, поджав ноги, и потому должно быть сразу почувствовала себя как дома.
Поощряемый взаимной симпатией, быстро завязался разговор о приезде Марьи Николаевны: что пишет, когда ждать? Васса по-своему, весьма бурно, – все соседи и товарки были оповещены о достоинствах выбранной племянником невесты, – переживала предстоящую женитьбу Ивана. Лучше девушки, по мнению тетки, грешно было и желать. Молодец Ванюшка! И все же была одна тучка в этом безоблачном настроении Вассы: где после свадьбы поселятся молодые? В комнате Вари вместе с приехавшей матерью или у неё? Ведь она, хотя и тетка, но, как ни говори, заменила Ивану мать, так что права у них с Марьей Николаевной почти равны.
– Мамушка, – сказал сегодня Вассе Иван, – льщу себя надеждой и уповаю, – он вдруг захохотал, обняв тетку. – Фу ты, какая торжественность, глупею от счастья… Одним словом, так: мы с Варей переселяемся в свою комнату, которая, да будет тебе известно, не за горами: после Нового года обещают. А ты и её мамаша, милости просим, – наши постоянные гости!
«Ну и горю, конец! – подумала Васса. – По крайней мере, никому не обидно. А молодоженам нет лучше, как зажить сразу своей семейкой: больше будет ладу и согласия».
Иван между тем давно проснулся, но лежал не шевелясь, изподтишка наблюдая за теткой и Варей.
«Вот два человека, самые родные мне и близкие», – думал он, вслушиваясь в их разговор.
Тетка тронула за плечо Ивана.
– Вставай, я ухожу на работу, – сказала она. – Спишь, а у нас Варенька в гостях!
– А я и не спал вовсе, но думал, что ты мне снишься, – сказал Иван. Он поднялся и подсел к Варе, ему хотелось обнять её. Но непонятная ему самому робость внезапно овладела им. Тогда он осторожно прижался лицом к её волосам, спадающим на спину.
Варя улыбнулась и встала с дивана.
– Ну что же, угощать-то будешь? – спросила она. – Соловья баснями не кормят, а то уйду.
– Буду, буду! – вскричал Иван и побежал на кухню ставить чайник.
Вернувшись, он стал искать в буфете консервный нож, чтобы вскрыть банку. Но то ли тетка его куда засунула, то ли Иван так искал его, – нож не находился. Тогда Иван схватил столовый и, недолго думая, со всей силой стукнул ножом по банке. У Вари дрогнули брови.
– Сумасшедший! – сказала она с укором. – Ну кто так делает?! Не прячь: вижу, обрезал…
Она нашла под, бинт и перевязала ему руку. Иван с нескрываемым удовольствием отдался её заботам. Она пили чай, сидя за столом друг против друга, впервые в непривычной для них домашней обстановке.
– Теперь скоро всегда будем вместе, – сказал Иван, понимая без слов, о чем сейчас может думать Варя. – Я не говорил тебе, что мне дают комнату… Ты не возражаешь?.. – Он не докончил фразы, опять помешало волнение.
Варя сдержала улыбку.
– Возражать против комнаты? – переспросила она несколько врастяжку, со скрытым лукавством и, словно прислушиваясь к чему-то, немного наклонила набок голову, – жест, бесконечно нравящийся в ней Ивану, – Нет, конечно, не возражаю.
– Я не о комнате, Варенька. Я о том, чтобы быть нам всегда вместе… – перебил он её тихим голосом ч вдруг, собрав всю свою решимость, с какой-то незнакомой, отчаянной улыбкой полушепотом выпалил ей —
Мне все не верится, что ты меня любишь.
Счастливым румянцем окрасились щеки Вари, а взгляд, обращенный на Титова, засветился нежностью. Варя молчала, тронутая силой его любви и сомнений, которые не так давно мучили и её тоже. Сейчас в комнате Ивана, где висел на стене её портрет и лежали её ботинки с коньками, которые он брал точить, – все говорило о том, что она незримо жила с ним тут, и он думал о ней, может быть, каждую минуту.
«Глупые мы с ним оба, вот что!»– размышляла Варя, мысленно обещая впредь никогда не давать волн своим ревнивым чувствам.
– Вот уж не знала, Ваня, что полюбила Фому-неверующего, – проговорила она с улыбкой и поспешила пригнуться за спинку рядом стоящего стула. – Ой, ой, спасайся кто может!
Титов подскочил к Варе, схватил её за руки, притянул к себе, подняв со стула, и стал пылко целовать лицо и волосы.
Варя не отстранялась от его ласк, но когда он поцеловал её в губы, затем слегка отодвинулся, вопросительно всматриваясь в её особенно прекрасное сейчас лицо, она улыбнулась ему невеселой, тревожной улыбкой.
– Ты боишься меня? – спросил он с бесконечной нежностью и восхищением, прозвучавшим в его голосе.
Варя, не отвечая, стремительно прижалась головой к его плечу. Он тихонько засмеялся и прильнул щекой к её светлому затылку, от которого шел тонкий, чуть уловимый аромат ржаного свежего хлеба. Теперь он знал, как пахли её волосы.
– Пойдем, Ваня, погуляем лучше, – пробормотала она, делая попытку высвободить свою голову.
Иван не сразу отпустил её; он взял её голову в обе руки, бережно поцеловал в глаза.
– Теперь пойдем, если хочешь, – покорно согласился он и, в свою очередь, предложил – Давай на коньках покатаемся?
И вот они, оживленно переговариваясь, шли на тот самый заводской каток, где катались еще в довоенный год.
– А знаешь, Варенька, я ведь и тогда был уже влюблен в тебя, – говорил Иван, вполне серьезно веря, что так оно и было на самом деле.
Он часто в минуты раздумий о Варе возвращался к этой понравившейся ему мысли, убеждаясь в ней все болеё и болеё. Всю его жизнь Варя была с ним, так думалось теперь влюбленному Титову.
Варя засмеялась звонким, переливчатым смехом: так она стала смеяться недавно, в пору счастливой своей любви.
– Никогда не поверю, что можно было влюбиться в мои школьные косички, – не соглашалась она. – Мне припоминается другое…
Варя пристально посмотрела на Титова лукавыми, смеющимися глазами. Он сразу смутился и запротестовал:
– Нет, нет!
– А я говорю: да! Ты провожал в те времена с катка черненькую, низкого роста девушку. Как сейчас её вижу. Кто была она!
– Не помню, совершенно не помню! Вероятно, вместе учились в техникуме. А возможно, это Пина, жена нашего Виктора Георгиевича.
– Значит и ты за ней ухаживал?
– Что ты! Никогда! Просто Виктор не ходил на каток, а она ходила, и он поручал мне провожать её.
Падали снежинки, крупные, но редкие, потом все гуще и гуще и вдруг припустились сплошной завесой, совсем как летом торопливый дождь. Вард сняла перчатку и подставила ладонь, ловя эти серебристо-пушистые, будто только что распустившиеся почки вербы, невесомые пушинки снега. Они тут же таяли на руке, а Варя смеялась, сама не зная чему, просто так, от избытка радости, что вот идет она с Иваном Титовым, и он робко и преданно заглядывает ей в лицо, чувствуя себя немного виноватым за ту черноволосую маленькую девушку, которую он когда-то провожал с катка.
«Смешной он, право. Вот уж не ожидала!» – думала она.
Варя протянула Ивану озябшую без перчатки руку, и он с жаром трижды поцеловал её, потом стал отогревать в своих руках.
Снегопад кончился, как и начался, постепенно: отдельные снежинки, различимые лишь на свету вокруг фонарей, долго кружились в воздухе, медленно оседая на землю.
На катке, где было ярко, как при солнце, раздавалась музыка, и даже самые надоевшие, заигранные пластинки звучали тут свежо и по-новому волнующе. В раздевалке Иван помог Варе зашнуровать башмаки, присев на корточки. Ои не спешил, а Варя смущенно сердилась.
– Пусти, Ваня, пожалуйста, я лучше сама, – говорила она, но в то же время испытывала горделивое чувство, видя его у своих ног.
На катке их окликнул Борис Шаров, лихо затормозив перед Варей.
Приземистая, плотная фигура Титова выглядела весьма тяжеловесной рядом с сухощавым, гибким, точно лоза, Шаровым, и он сразу же на втором кругу отстал от Бориса.
– Варюша, прошу, составьте компанию! – пригласил Шаров девушку, галантно ей кланяясь.
Варя, не колеблясь, с заметным удовольствием вложила свои руки в его.
Иван отъехал в сторону, сел на скамейку; это было последнеё, что могла увидеть Варя. Затем все: припорешенные снегом елки, высокий резной забор, гирлянды цветных лампочек, люди на коньках и просто «глазеющая» публика – все слилось в непрерывный мелькающий обруч света. А они неслись и неслись навстречу ему, едва скользя коньками по льду, и посторонним казалось, что это не стоит им никаких усилий.
– Да с вами, Варя, можно рекорд поставить, – сказал девушке Борис, едва они, запыхавшиеся, подъехали к одиноко сидящему Титову. – Нужно лишь потренироваться как следует.
– Извини нас, Боря, нам пора, – отвечала ему Варя и взяла Ивана под руку, догадываясь, что творится сейчас в его душе.
Он вряд ли когда-нибудь сказал бы сам Варе о своей ревности к Шарову, но Варя так ласково его спросила, что Титов не вытерпел, признался глуховатым голосом, неуклюже посмеиваясь над собой:
– Черт его знает, что такое, Варенька!.. Стыдно вспоминать…
– Нет, нет, говори! – настояла она, притрагиваясь к его руке.
– Ну ладно, так и быть, послушай исповедь безумного, дурака влюбленного. На третьем круге я уже сомневался, не увлеклась ли ты Шаровым – таким чудесным конькобежцем. Сомневался, однако терпел. На пятом мне представлялось все конченным. Не смейся, Варя! Каково мне было? Мне уже мерещилась твоя свадьба с Борисом, его счастливое лицо и я сам в качестве унылого гостя… И вдруг! Бедный Шаров, как ты его здорово огорошила этим множественным «нам»! Что-то он теперь станет думать о нас?..
– А ничего: поймет, что мы вместе.
– Храбрая моя! – воскликнул Иван и попытался было поцеловать её. Но она вырвалась и побежала.
Иван, поправив на голове пыжиковую шапку, тотчас припустился за Варей, серая шубка которой мелькнула последний раз за поворотом улицы и скрылась. Там, за углом, начиналась наиболеё многолюдная часть поселка. Он бежал, расталкивая прохожих, и вдруг представил себе, как он выглядит со стороны: наверное очень похоже, что стряслась у него какая-то беда. Крикнуть бы во весь голос, что он счастливейший из смертных и догоняет свое быстроногое счастье! Он так и выпалил Варе, схватив её, наконец, за руку:
– Здравствуй, мое быстроногое счастье!
– Здравствуй, здравствуй! – отвечала она вполне серьезно, тяжело переводя дыхание.
«Нет, это не годится, если малейший пустяк и любой человек, как сегодня Борис Шаров, может испортить ему настроение, – думала между тем Варя. – Значит, что же… он не верит мне? А я ему?»
– Я, Варенька, обещаю тебе привыкнуть, и тогда, надеюсь, все пройдет, – оправдывался Титов, неловко улыбаясь.
Она смотрела на него несколько покровительственно.
– А к чему, собственно, привыкнешь? Ко мне? – спросила Варя. – Я не хочу, чтобы ты привыкал. Мне это не нравится… И потом ты обязан верить каждому моему слову, как, разумеётся, и я твоему. Вот мое непременное условие И моя мама говорит, что это первое и обязательное требование при совместной жизни. Да, требование: доверять нужно друг другу, без доверия не проживешь, – убежденно продолжала Варя. – Мама с отцом хорошо жили. Очень хорошо! Вот если бы у нас с тобой так получилось, Ваня!.. Ты знаешь, отец был революционером, а мама не отставала от него ни в чем. Они никогда не заботились, как это делают сейчас Тамара с Белочкиным, о своем мещанском благополучии, о семейном гнездышке со всяческими запасами и припасами… Ты слушаешь меня, Ваня? – спросила Варя Титова, стараясь рассмотреть выражение его глаз.
Они стояли у её дома, и морозец с ветром начинал чувствительно пощипывать нос и щеки.
– Конечно, слушаю, умница моя милая! – отвечал Иван, поднимая воротник Вариного пальто. – Я уважаю твоих родителей, очень уважаю. Глядя на них, найдется и нам о чем подумать… Ты правильно, Варя, говоришь! И вот тебе моя рука в знак того, что не придется тебе краснеть за меня перед твоей мамой. Передай ей это.
– Я знаю. Спасибо… родней мой! – отвечала с чувством Варя, впервые называя Титова этим нежным, задушевным словом,
Возвращаясь с работы после вечерней смены домой, Ирина Фомина увидела просунутое в ручку двери письмо. Она подумала, что письмо от брата, и не взглянув на конверт, беспечно вынула его. И только разлезшись и подойдя к столу, Ирина узнала на конверте расплывчатый почерк Павла. Первым побуждением Ирины было желание постучать соседке в стенку, лишь бы не оставаться наедине с этим страшным письмом. Что там в нем, зачем он пишет? Как много прошло времени с тех пор, когда его письма приносили ей столько радости?..
«Ирина! – прочла она, поспешно разорвав конверт. – Мне многое надо сказать тебе, а бумаге доверить не могу: так не скажется. Прошу тебя о встрече во имя нашего прошлого и нашего сына. Это прошлое свято для меня и живет во мне, несмотря ни на что, верь мне! Отвечай, когда и где можно видеть тебя. Молчание сочту за нежелание встретиться со мной.
Павел Сазонов».
– Павел Сазонов! – машинально вслух повторила Ирина, неподвижно сидя на диване у стола и стараясь дышать как можно ровнеё, чтобы ничем не выдать охватившего её волнения. У неё было такое чувство, будто она сидит перед Павлом и он наблюдает за нею.
«Так, значит, велит верить ему… Но что же, что заставило его написать это письмо? – думала Ирина. – С новой женой, наверно, не поладил или, как тогда со «ной, просто разлюбил её. «Верь мне…»– снова повторила она строчки из письма. – Как любит он говорить пустые слова!
Да, было время, я верила ему во всем. Он знал эго и с эгоизмом самоуверенного человека все еще рассчитывает сыграть на этом».
Слегка забывшись под утро, Ирина во сне увидела Павла, влюбленного в неё, как тогда, в ту последнюю предвоенную весну, самую счастливую пору её жизни. Этот сон утомил её и странно взволновал. Все чаще и настойчивеё мелькали предательские мысли о том, чтобы встретиться с Павлом, выслушать его оправдания и, обманув себя, поверить им.
«А там будь что будет?.. Значит, люблю…»
Днем Ирина не раз бралась за карандаш и, знач, что не пошлет письма, писала Павлу о своей тоске по нем, нежности и любви, которые имели такую живучую, неистребимую силу.
Было жалко себя, перечитывая эти письма.
Ирина боялась одного: как бы он не вздумал писать ей еще или, чего доброго, приехать сам.
И вот он написал ей вторично, извещая о своем приезде: «Ирина, пойми: иначе не могу!»
«А я могу? – мысленно обращаясь к Павлу, спрашивала его Ирина.
Быстро собравшись, так, что это было похоже на бегство, Ирина поехала за город к хозяйке их бывшей комсомольской дачи, с которой она подружилась за лето. Юрку Ирина отвела на выходной погостить к Лизочкиной матери.
«Пусть приезжает, а меня дома нет», – думала Ирана в дороге, безучастно глядя в окна вагона и представляя, как она обо всем завтра расскажет Варе.
Сойдя с поезда, Ирина пошла по знакомой, обросшей стройными соснами дороге, многолюдной летом, а сейчас пустой и оттого очень торжественной. Направо, невдалеке, виднелся хвойный лес, и было похоже, что это он выслал сюда своих величавых сторожей.
Проснувшись утром на даче чуть свет, Ирина взглянула через стеклянную дверь террасы в сад и испугалась, не узнала его: сад поседел за одну ночь. И вдруг до боли сжалось сердце. Зачем, зачем она убежала от свидания с Павлом, лучше идти, увидеть его, чем без конца терзаться! И Варя, наверно, посоветовала бы ей поступить именно так
Павел обещал быть к двум, он всегда был точен, Ирина это знала. Оставались считанные минуты, когда она вошла к себе в комнату, где со вчерашнего торопливого отъезда было не прибрано,
«Ничего, пусть», – подумала она, вспомнив, как восемь лет назад он ушел отсюда на фронт и в комнате также царил беспорядок.
Ровно в два по коридору раздались знакомые полузабытые шаги Павла, и Ирина, проклиная свою память, узнала их. Она встала навстречу медленно открывающейся двери, готовая заплакать, крикнуть не своим голосом, – до того были напряжены нервы.
Павел и не Павел стоял на пороге. Ирина помнила тонкого, стройного юношу с открытым лицом, а этот– был солидный, полнеющий мужчина в добротном пальто и шляпе В лице его, все еще красивом, не осталось и следа от того молодого, подкупающего своей задушевностью выражения, так нравившегося ей: оно было напыщенно и самодовольно даже в такую минуту.
– Раздевайтесь и садитесь, – сказала ему Ирина, и это необдуманно сорвавшеёся обращение на «вы» сразу заглушило в ней волнение. Да и Павел, как заметила Ирина, был спокоен, словно и не он писал ей эти раскаивающиеся письма, прося о свидании.
Он не сказал Ирине, изменилась она или нет, но в его глазах прочла, что изменилась: постарела. Зато много говорил о том, что он работает в тресте на руководящей работе, пользуется персональной машиной и имеёт квартиру.
Ирина слушала его с горящими, щеками, сидя на диване прямо, напряженно; сухой блеск её глаз обжигал Павла.
– Что ж, – сказал он, глядя с улыбкой на Ирину, – я писал тебе, ты знаешь мои чувства. – Он помолчал, дожидаясь, не скажет ли что Ирина, но она сидела все так же молча. – Хочешь, я стану помогать сыну? – Он шел сюда, рассчитывая на мелодраматическую сцену примирения, а тут, пожалуйста, сидит как истукан!
– Ирина, дорогая! – Он потянулся к ней с намерением обнять и впервые, глаза в глаза, встретился с её взглядом и… отвел руки.
– Почему вы думаете, что я нуждаюсь в вашей помощи? – тихо, сдерживая себя, спросила Ирина.
«Зачем он приехал? И не спросит даже, где Юрка», – растерянно думала она, не зная, как положить конец этому свиданию. Ей было грустно, жалко себя и обидно до боли за свое невольное волнение, с каким она ждала его, все еще почти любя все эти восемь лет.
– Я сейчас, – сказала она, выйдя на минуту в кухню, чтобы освежить под краном лицо, и вдруг почувствовала, как веко над правым глазом подергивается мелкой нервной дрожью.
Когда Ирина вновь вернулась в комнату, она увидела Павла посреди комнаты, который стоял с видом победителя и читал её к нему письма, забытые на этажерке. Она изменилась в лице и чуть не вскрикнула.
– Извини, я тут похозяйствовал, – несколько смущенно проговорил он, подходя к Ирине. – Какая ты скрытная, я не узнаю тебя. Мы все-таки свои люди…
– Отдай, отдай! Как ты смел?! – закричала Ирина, не слушая его и вырывая письма.
Павел, усмехаясь, положил письма на стол. Он ликовал, успев прочитать их, а ведь несколько минут назад ему казалось, что придется уходить отсюда ни с чем. Впрочем, Павел не утруждал себя думами о том, что может получиться из этой встречи. Подрастающей дочерью и все прощающей ему женой он был доволен и не собирался уходить от них, да и на работе могли быть осложнения: сейчас за развал семьи по головке не гладят. Ирину он увидел случайно из окна вагона метро и, наведя о ней справки, узнав, что она все еще не замужем, не мог обуздать разыгравшегося воображения: она все еще любит его – вот приятный сюрприз!
Овладев собой, Ирина стояла перед ним спокойная, лишь слегка побледневшая, укладывая письма в стопку.
– Не тебе, Павел, я писала их, не тебе… Разве я знала тебя? Нет! А теперь вижу… Ты зачем пришел ко мне? – спросила она, взглянув на Павла осуждающим, внимательным взглядом.
– Я люблю тебя, Ира, – сказал он, пытаясь придать голосу страстность, но даже сам понял, что не сумел.
Ирина вспыхнула:
– Лжешь – и не стыдно. Люблю!.. А обманул меня, ребенка. Я жила… Нет, нет, – тут же она остановила себя, – это кончено! Но учти: если хоть раз ты напишешь мне, не говоря о том, что попытаешься прийти, я даю слово, – глаза Ирины холодно блеснули, – пойду к тебе на службу, в твою организацию и… и испорчу тебе карьеру руководящего работника. Все! А теперь, искатель любовных приключений, шагом марш в свою хваленую квартиру!
Ирина бросила Павлу пальто и шляпу и, почти вытолкав его за дверь, с силой захлопнула её.
– Ах, какая низость! – проговорила она, оставшись одна и припирая спиною дверь, забыв в волнении, что куда проще и надежнеё запереть дверь на ключ.
Испуганное лицо Павла все еще стояло перед нею, и Ирина не спешила отгонять его: ей было приятно его унижение.
