Текст книги "Девушки"
Автор книги: Вера Щербакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Глава 27
Новый год встречали всем «штабом» в квартире у Вари с Симой. Было немного тесновато, но зато весело, Симу капали на радостях и чуть не уронили. Сима рассвирепела.
– Нерадивых на мороз! – потребовала она, принимаясь вполне серьезно выталкивать гостей на лестничную площадку. Тогда кто-то из «потерпевших» предложил пройтись, а через минуту все были на улице, и первые снежки уже летели друг в друга.
Город не спал, несмотря на поздний час; музыка неслась из репродукторов над безлюдными улицами, зато в домах всюду горели огни, и в окнах, на фоне елочных ветвей, двигались тени. Была новогодняя ночь над Москвой. И хотя она, вероятно, ничем не отличалась от прошлых ночей, но сознание, что ночь эта не простая, а новогодняя, придавало ей особую значимость. Было безветренно, но холодно так, что дышать больно, будто весь воздух насыщен миллиардами блестящих на свету ледяных иголочек. Они-то и покалывают в носу и в горле.
– Товарищи, знаете что, – вдруг заговорила Лизочка, останавливаясь и соединяя в тесный круг растянувшийся по всей улице ряд Парней и девушек, взявшихся под руки, – давайте сочинять «письмо в будущеё». Сейчас, все вместе! В такую ночь грешно только песни горланить..
– Как, прямо на улице? А мы носы себе не поморозим? – спросил Толя Волков не столько серьезно, сколько ради смеха.
– Не поморозим! – тут же поддержал Лизочку Коля, впрочем, предложив для гарантии выделить ответственного дежурного по носам. – Пусть он следит, – продолжал Коля под общий смех, – и отвечает за каждый нос строго. При случае даже собственным!
– Нет, ребята, пожалуйста, без шуток, – потребовала Лизочка, вглядываясь в разрумяненные морозом лица. – Варя, начинай ты, нам ведь с тобой поручена письмо.
Коля перебил её:
– Позволь мне. Я предлагаю так: «Дорогие наши сверстники далекого будущего! Сейчас новогодняя ночь тысяча девятьсот и так далеё года на земле, мы идем по улице в хорошем настроении после вечеринки рядом со своими любимыми под руку и время от времени, в мало освещенных местах, целуем их украдкой в щеки, и даже, кто ухитряется, в гу…»
Девушки не дали Коле договорить: налетели на него, зажали ему рот. Парни, которым очень понравилось такое начало, бросились на защиту Субботина, приговаривая, что правда, видно, глаза колет, а ведь договаривались во всем быть правдивыми.
Уличенные во лжи, девушки посмеялись и замолчали, угостив «поборников правды», по примеру Симы, колотушками.
А Коля, теперь уже вполне серьезно, продолжал:
– «Да, мы любим, и в этом чувстве, наши далекие друзья, мы можем поспорить с вами: мы любим нежно и преданно, на всю жизнь, потому что девушки наши, как и юноши, вполне достойны такой любви!»
– Хорошо, Коля, продолжай. Пусть знают, что мы жили на свете не сухарями. Молодец, Коля! – раздавалось со всех сторон.
А Лизочка сияла, слушая эту похвалу точно с таким же удовольствием, как если бы хвалили не Колю, а её. «Нужно обязательно показать ему мой доклад о коммунизме», – решила она.
– Ребята, взгляните-ка на небо! Красота какая! – неожиданно закричала Лизочка, останавливая всех.—
Высокое, торжественное и… неизменное, – добавила она с невольным вздохом. – Ведь таким же оно будет и тогда, когда наше письмо до адресата дойдет. Вы представляете? У меня просто мурашки по спине…
– Озябла, вот и мурашки. Домой пора, – заметил Толя Волков, когда все, по настоянию Лизочки, достаточно налюбовались небом.
– Так, значит, письмо не докончим? – спросила недовольным голосом Варя.
Сегодняшняя новогодняя ночь была так хороша! Жалко было расходиться, не дождавшись рассвета, – пусть серенького, зимнего, бедного красками по сравнению с тем летним на даче; но тогда душа Вари была полна тревог и сомнений, а сейчас она вся – счастье! Жалко оставлять руку Ивана, хотя бы и до завтра, и эти милые дружественные лица вокруг, без которых ей теперь трудно даже представить свою жизнь!..
– Нет, докончим. Дальше пойдет так, – ответил Коля под неотступным влюбленным взглядом Лизочки, переносящим его чуть ли не на то самое небо, на которое она только что обратила внимание. И он начал говорить про чувство любви, рвущеёся, по его словам, наружу, к сверстникам далекого будущего.
– Ой, далекого ли? – спросил Титов, вызывая общий взрыв смеха. – По-моему, это не письмо в будущеё, а любовное признание Лизочке Лаптевой. Верно я говорю?
– Верно, вечно! Лишить его слова! – закричала первая Сима и, обратившись к «секретарствующей» на ходу Ирине, наказала ей – Ты смотри, не вздумай записать бред влюбленного…
Сима выглядела очень эффектно в своей черной каракулевой кубанке на русых кудрях, лихо заломанной набок, и в сером, облегающем по тонкой талии пальто со складками. Фронтовой товарищ Ивана Титова, приглашенный им на вечеринку, – военный летчик – ни на шаг не отходил от Симы, что, впрочем, мало трогало её трудно уязвимое сердце.
– А ну, давайте потише! – вдруг потребовала она, заметив, что Варя собирается сказать что-то.
– «Дорогие друзья! – начала Варя. – Вы, наверно, не можете себе представить, как мы часто горячо говорим и думаем о том времени, когда вы, счастливые из счастливых, будете жить и творить на земле! Мы, конечно, завидуем вам, но не очень, по честному говоря..» Верно, не очень? – спросила Варя своих слушателей.
– Ясно – не очень. Двигай дальше! – сказала всех Сима.
– «А все потому, что немалое счастье выпало и на нашу долю, – продолжала Варя выразительным, чуть дрогнувшим голосом. – Своими руками строить то будущеё, в котором вы живете, защищать его, любить. Научила нас этому Коммунистическая партия, созданная товарищем Лениным. Наши отцы и старшие братья видели Ленина в дни демонстраций и парадов, живого, близкого. Многим из них он пожимал руки…»– Варя помолчала, заметно взволнованная. – Вот у меня и все пока, – затем сказала она. Не наградили аплодисментами. – Да, вот еще что! Давайте расскажем в письме о нашем потоке, как мы его строили, как жили на комсомольской даче, с лирикой или без лирики, как хотите… Однако я полагаю, что без консультации по таким вопросам специалиста Коли Субботина, – Варя помедлила несколько, – не обойтись!
А Коля, под дружный рев качающих его, летал уже вверх и вниз и наконец был брошен в пышный сугроб снега у тротуара.
– Черти озорные, поднимите, слышите! Рассержусь, черти! – кричал Коля, барахтаясь в снегу, пока ему не подали руки.
– Значит, письмо, можно сказать, готово, осталось подредактировать немного конец, добавить, – подвела итоги Варя, заглядывая в записную книжку Ирины. – В общем ура нам, друзья, ура!
– Ура, ура!.. – гаркнули все разом, очень довольные ночной прогулкой.
Через день на цеховом комсомольском собрании в красном уголке Лизочка делала доклад о коммунизме. Это было очень кстати: хотелось помечтать, проветриться после окончания большой работы над потоком.
– Я закрываю глаза, и передо мною сады, сады: яблоневые, вишневые, миндалевые – в цвету. Легко и радостно живется человеку, ибо давно уже осуществлена предначертанная еще Марксом формула: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». И куда хочешь иди, поезжай: границ нет, бедных н богатых нет. Все люди – братья в самом святом и высоком значении этого слова! И этот рай земной человек завоевал и построил себе сам – в труде и борьбе. Но сколько еще дел впереди! Ведь нет конца дерзаниям и мечте человеческой..
«Да, да. как хорошо! – думала Варя. – Всегда вперед и вперед?»
– Коммунистическая партия, – продолжала, между тем, Лизочка, – как светоч, освещает путь к коммунизму, ведет, учит. Все самое честное, самое мудрое, самое гениальное принадлежит ей. Велика честь быть членом, такой партии, а мы, комсомольцы, должны готовить себя пополнить её ряды…
Варя с особым чувством гордой радости повторила про себя: «Пополнить её ряды».
После доклада, за который все благодарили Лизочку, Коля, на правах комсорга, зачитал письмо в будущеё.
«Комсомольцам эпохи полного коммунизма»– так было озаглавлено оно.
Лирическое вступление, сочиненное в новогоднюю ночь Колей, слушали с улыбками, не скупясь на похвалы, которые сопровождали чтение. Дальше рассказывалось о потоке и делах комсомольской организации. Перечислялись имена знатных стахановцев, в том числе было названо имя Вари, Лизочки, Симы, Ирины и многих других. Имени Тамары Комовой не упоминалось в письме, и это задело её.
– Выходит, кто сочинял письмо, тот и вписал себя? Я протестую, слышишь, Субботин! Необходимо внести поправки. Найдутся куда достойнеё названых! – прокричала Тамара с места с покрасневшим от негодования лицом.
Коля прекратил чтение.
– Ты что, товарищ Комова, о себе хлопочешь? – вежливо спросил он Тамару. – Ребята, ставлю вопрос на голосование.
– Отменяется! Долой! Какое еще голосование? Все правильно! – кричали со всех сторон. – Читай дальше, комсорг!
А Тамара в эту минуту, прижав одно ухо к плечу, другое заслонив рукою, нервно царапала записку Субботину.
«Настаиваю на голосовании. Отдельные выкрики ничего не должны решать, иначе буду жаловаться». И подпись: «Стахановка Комова».
– Увы, товарищи, придется, видимо, голосовать! – пробежав смеющимися глазами записку Тамары, объявил собранию Субботин, предвкушая, какую бурю злого смеха вызовет это нелепое, всерьез написанное послание, продиктованное зарвавшимся тщеславием!
Когда, наконец, все отсмеялись и шум смолк, а Тамара опрометью бросилась к двери, с ехидной услужливостью раскрытую перед нею, Коля, держа в руках письмо, раздумчиво проговорил:
– Вот что, ребята, столь горячий протест Комовой навел меня на одну мыслишку… Я соображаю так: раз в этом письме не всем выпала честь поставить свои подписи, то давайте годика через два-три, что ли, сочиним другое, а может к старому что припишем, ну и, конечно, подписи добавим. Если, положим, сейчас какой товарищ оказался почему-либо в недостойных, то к тому времени, глядишь, в первых его фамилия станет красоваться. Ну как, товарищи, по душе пришлось мое предложение? – спросил Субботин у комсомольцев, сам очень довольный им. – Значит, что же? В протокол предложение внесем?
В протокол записали, и чтение письма в будущеё («Первого пока», – добавил Коля) продолжалось.
– «Друзья наши, – заканчивалось оно, – украшайте землю, делайте её прекрасной. Вам легче и доступнеё сделать это: она вся принадлежит вам – свободным, трудовым людям. Немало еще испытаний, лишений стоит на нашем пути. Но мы все готовы вынести, ибо все дороги ведут к коммунизму, и только к нему!
Да здравствует жизнь в борьбе, трудностях и радостях! Да здравствует коммунизм!»
– Теперь подписывайте, – строго сказал Коля, обводя взглядом задумчиво-серьезные лица столпившихся у стола комсомольцев.
Подписывались в тишине, будто дыхание вечности носилось в этой скромной, украшенной трудовыми знаменами комнате.
Собрав подписи, Субботин всунул письмо в плоскую флягу, запечатал её сургучом, затем положил в чугунную коробку, крышку которой тут же приварил автогеном. Голубым язычком пламени на коробке написал: «Вскрыть только при полном коммунизме».
– А что, если откопают раньше? – осведомилась озабоченная Сима.
– Небось грамотные: прочтут и оставят в покое.
– Эх, хоть бы посмотреть одним глазком, как это произойдет все! Откопают, читать станут… Вот ведь дошли же до нас кандалы.
– А вдруг нас всех, участников письма, воскресят, восстановят из праха? – испуганно сияя глазами, продолжила мысль Симы Лизочка. – Помните, у Маяковского: «Вот он, большелобый, тихий химик, перед опытом поморщил лоб. Книга – вся земля, выискивает имя воскресить кого б». Вот нас и воскресят! Всех, всю компанию. Рецепт человека нашего времени они уже будут знать… По атому слепят.
Лизочка так размечталась, что даже обиделась, когда все весело засмеялись над словами «рецепт человека».
Коробку зарыли в сквере на дворе завода, под клумбой, на метровую глубину.
Сима затянула песню «Гимн демократической молодежи», и подступившая было к сердцу грусть, – на письмо-то ведь никому, несмотря на фантазии Лизочки, не дождаться ответа, – развеялась.
Солнце грело по-весеннему, слепило глаза, заревом пламенило в высоких окнах цехов.
Никита Степанович и Титов шли Варе навстречу.
– Завтра поток сдаем государственной комиссии, – шепнул Иван Варе, взяв её под руку, – значит, в срок– таки уложились!..
– Оо-о! – только и нашлась сказать Варя.
– Поток в цехе – это, конечно, хорошо, – услыхала Варя слова Никиты Степановича. – Но, Ваня, еще лучше тот поток, который его создал – неукротимый поток молодости нашей великой Родины. Вот он перед нами, чудесный, живой: Варя, Сима, Коля Субботин, Фрося! Мастера какие, умники! Это только в нашем цехе. А сколько на заводе, на других заводах, фабриках, колхозах!.. По всей стране! Они и откопают свое письмо в будущеё, когда поседеют их головы, потому что сами приближают его с каждым днем.
– Да, я верю в это! – просто сказал Титов.
