Текст книги "Девушки"
Автор книги: Вера Щербакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 17
Варя приехала, когда уже все ушли на завод. Было что-то волнующеё в том, как она вошла в пустую, без девушек, комнату и, поставив портрет на стул к стене, не раздеваясь, в пальто, села к столу; казалось, прошло много-много времени с тех пор, когда она уехала отсюда, и вот возвращается чем-то не похожей на прежнюю Варю. В поезде она ни на минутку не могла вздремнуть, а все сидела у окна, смотрела на убегающие в сторону опушки зимнего леса столбы и думала, думала…
Полученное накануне письмо Симы Варя скрыла от матери; как ей хотелось сейчас, если бы было возможно, скрыть его от себя! Но ни там, в вагоне, ни здесь, заглянув в зеркало на свое уставшеё, с прямыми широковатыми бровями лицо, она не могла солгать себе: Иван Титов занимал все её мысли, все чувства! Тамара Комова и Титов! Не верилось, не хотелось верить! Но если рассуждать хладнокровно, то почему же и нет: Тамара привыкла пробовать свое кокетство на всех, а Титов, как видно, неразборчивый на знакомства, едва ли даст себе труд не отвечать на него. А тут еще это рационализаторское предложение, оно, конечно, сблизило их.
Варя все сидела, облокотившись на стол и зажав голову руками, но надо было на что-то решиться, прежде чем идти в цех и встретиться с ними. Самодовольное, холеное лицо Тамары, за которым она всегда так ухаживала, натирая разными кремами, встало перед Варей. Тут все было мелкое: и черты лица и их выражение. И, честное слово, Варя не питала к Комовой сейчас никаких особенно неприязненных чувств, кроме давно укоренившегося чувства неуважения. Но Титов не Тамара, с его умом и талантливостью… Так где же глаза у него?
«Просто он никого не любит и разменивается по мелочам, беря то, что само плывет в руки. Вот и все», – пришло на ум Варе.
Она встала, сняла пальто и поставила себе чаю. «А я не хочу, и мне стыдно ревновать его к Тамаре, – думала она, расхаживая по комнате и чувствуя прилив энергии и сил – Может, я ошибалась, но мне казалось, в последнеё время он меня, а не её, выделяет среди девушек. Да уж не напутала ли Сима?» – спросила Варя, на минуту останавливаясь перед окном, за которым виднелись мохнатые ст снега провода на фоне серого неба, и тут же переносясь мыслями в родной дом, в комнату матери с окном в сад. Там, до письма Симы, она ни разу не вспомнила о Титове, будто его не существовало на свете.
«Затаюсь, выжду, как карантин, и все пройдет», – подумала Варя, решив всеми силами души противиться этому ненужному ей сейчас, несвоевременному чувству к человеку, которого она так мало знает.
На работу в цех Варя пошла после обеда. Кулакова, увидев Варю издали, бросилась ей навстречу и чуть не задушила в объятиях.
– А мы тут без тебя, ругай не ругай, а с делом справляемся. Коля Субботин мне помогал.
Варя подошла и поздоровалась с девушками.
– Целуй, – приказала Лизочка, подставляя свою круглую щечку. На Симу донос, груба со мной стала, пообедать не давала как следует: "Не рассусоливай да не рассусоливай». В цех раньше времени гонит.
– Ну и гоню, – сказала Сима. – Небось и ты бы на моем месте гнала.
– А где твой помощник? – спросила Варя.
– Вон в тумбочке копается. Молодец наш комсорг: в две смены работал. Он теперь у нас Лизочкин подшефный, – равнодушно пояснила Сима. – Тут без тебя за полторы недели много чего произошло. Видала: Лизочка ему наказала крепко спать и не видеть плохих снов.
– Да, что вы, черти! – рассмеялась Варя.
– Верно говорю, – продолжала Сима, – Коля с Лизочкой живут в одном доме, вот Борис Шаров и поручил ей шефствовать над ним, а то парень от тоски пропадает. Дело на лад пошло, – добавила она весело. – Коля на работу даже стал являться при галстуке…
Коля Субботин, с которым Варя только сейчас улучила время поздороваться, спросил её:
– Ну как съездила, что мама? – И, мотнув головой в сторону станков Комовой, предложил – Пойдем посмотрим. Сомнительно все это, но… весьма эффектно. Резец на славу! Только ума не приложу, как она справилась с расчетами… Скоро все станки переналаживать начнем.
– Пойдем, – согласилась Варя и, ничем не обнаруживая своего чувства, долго стояла за спиной Муси, присматриваясь к работе нового резца. Все было таким, каким она его и представляла: ну что ж, тем лучше!
А Тамара, издали кивнув Варе, засуетилась, побежала куда-то.
К контратаке готовится, – сострила Сима. – Как же, о нас в «Труде» написали, а о ней всего-навсего в многотиражке!
Вскоре они увидели её в паре с чернорабочим за тачкой, доверху нагруженной поковкой. Было видно, что Тамаре тяжело: пот струился по раскрасневшемуся, перепачканному лицу, тоненькие подкрашенные бровки расползлись.
«Что это она так усердствует? – изумилась Варя. – Схожу, узнаю».
На складе черных колец Варе сказали, что поковки много, правда не проверенной, но тоже годной. А проверенную Комова всю забрала себе.
– Так привезите, пожалуйста, – распорядилась Варя.
Поковку привезли, и Варя поровну велела разложить их каждой паре. Лизочка первая начала обрабатывать новую поковку.
– Варя, Варя! – закричала она.
Варя подбежала к ней.
– Брак материальный вторично, – упавшим голосом сказала девушка, подавая кольцо.
Варя заметила на внутреннем диаметре кольца темное расплывчатое пятно.
– Варя, Варя! – кричали от своих станков Ирина с Симой.
Варя проверила кольца пробкой. Размер был правилен Значит, брак был действительно материальный, как определила Лизочка.
«Вот оно, Тамаркино усердие! Все проверенные кольца себе забрала в запас. Как не стыдно ей!..»
Тамары у станков не оказалась, и Варя, взглянув на своих взволнованных, следящих за ней станочниц, показала рукой, что идет наверх, к технологу Толе Волкову.
– Дело в том, – объяснил Волков, – что кузница, экономя металл, уменьшила допуски. Первая партия вышла не совсем удачно; мы потребовали от них контролера, чтобы отсортировали годные от негодных. Они пообещали, да не всю поковку разобрали. Я распоряжусь, чтобы у Комовой взяли лишнеё, – продолжал он, спустившись в цех.
– Стоит ли? – нахмурясь, возразила Варя. – Комова кольца на своем горбу таскала, чуть не надорвалась от жадности. Я видела, но понять не могла, что случилось. Да вон она, – показала Варя в сторону бежавшей к ним Тамары.
– Толя, здравствуй, не виделись, кажется, сегодня, – запыхавшись, произнесла Тамара, подавая ему руку и, повернувшись к Варе, неожиданно протараторила – Что, поковки у тебя проверенной нет? Мне станочницы сказали… Так бери, я всегда готова идти навстречу бригаде, с которой соревнуюсь, о чем речь!..
– А речь о том… – начала было Варя, но сдержалась. – Хорошо, – сухо сказала она, – возьму. – Затем, помолчав, сказала – Покажи свое изобретение, похвались.
– Да тебе, очевидно, уже нахвалились, – беспечным тоном отвечала Тамара, принимаясь шепотом считать кольца. – Вот эти можешь забирать себе, – сказала она Варе, отделяя рукой несколько столбиков колец. – Да что ты на меня так смотришь?! – с вызовом воскликнула Тамара и щеки её побагровели. – Ну да, знаю, что ты думаешь, – продолжала она торопливо, не давая перебить себя. – Думай, это твое личное дело, но, пожалуйста, не заводи нигде разговоров. Пока… Заметь, я говорю: пока… До официального разбора дела… Понимаешь?
– Понимаю, – с усмешкой отвечала Варя. Она было почувствовала себя оскорбленной словами Тамары и, главное, тоном, каким они были произнесены, но, заглянув в её вспыхивающие зеленым огоньком глаза, из которых так и проглядывал страх, рассмеялась – официальный, так официальный! Значит, начинаем выкручиваться, Тамара Владимировна?
А Комова, проводив Варю остановившимся от ужаса взглядом, спрашивала себя: «Неужели она что-нибудь знает? Почему смеётся? Ну нет, что бы она ни говорила, я все равно стану отрицать все!»
…Тамара готовила себя к самозащите, не брезгая, если понадобится, снова пустить версию о ревности. Она сидела, облокотясь на стол, с видом очень уставшего, обиженного и во всем разочарованного человека.
– В чем вы обвиняете меня, Никита Степанович? Неужели вы думаете, что для меня нет ничего святого? – произнесла она давно заготовленную фразу, посмотрев на входивших. – Да вот и Варя сама, она скажет! – сказала Тамара, заметно оживившись. – Варенька, ну признайся, вспомни, ведь я с тобой не раз говорила, что расточные резцы горят и надо что-то придумать.
– Отлично помню, говорила. А вот чего не помню так не помню… Ты мне никогда не показывала свои разработки на этот счет, – отвечала Варя, – однако мои смотрела.
– Это правда, не показывала, но разработки у меня были раньше твоих и очень совпадали. Вот, выходит, из-за чего я сейчас страдаю, не обидно ли? – плаксиво проговорила Комова. – Но клянусь всем, что есть дорогого на свете, – с жаром продолжала она, еще не зная, что скажет дальше, смутно надеясь, что её перебьют и тогда клятва получится куда естественнеё, – что есть дорогого на свете… – растерянно повторила она.
Все молчали, не глядя на неё, и Тамаре пришлось договорить:
– …клянусь, я еще до Вари обдумывала и работала над этим. Тут есть свидетели. – Она посмотрела на Белочкина: «Как, и ты молчишь?» – упрекнул её мимолетный взгляд. – Лев Михайлович, скажите! – попросила Комова, но, не дав ему заговорить, продолжала сама – Конечно, с расчетами мне было очень трудно, и, если бы не помощь Льва Михайловича, прямо скажу, я бы запуталась, как ты, Варя, запуталась. – «Что, съела?»– торжеством блеснули её глаза. – Ведь у меня за спиной, – Тамара преднамеренно напомнила это, – восемь классов и курсы наладчиков. Правда, не так уж мало, и я сейчас учусь – она слегка замялась, решив не говорить, где учится, – и все-таки мне было тяжеловато… Но с помощью товарища инженера я работу сделала. Если в чем есть моя вика, – уже совсем оправившись от досадной вначале растерянности, заключила Тамара, – то только в том, что я недостаточно настойчиво уговаривала инженера товарища Белочкина (Тамара нарочито официально величала его) разделить со мной авторство… Впрочем, это никогда не поздно исправить. Как вы мне скажете, я так поступлю, – смиренно добавила Тамара, обводя всех взглядом и останавливая его на Титове. Лева был союзник – это ясно: не отступил от своего слова, поддержал в нужную минуту. Ну, а Титов, кто же он? Три дня назад в кинотеатре он держал её за руку, на улице помогал застегнуть воротник пальто и, проводив её до дому, многозначительно простился: «До завтра, Томочка!» Это завтра оказалось растяжимым: они виделись с ним в цехе и все, о встрече вечером Иван не заикался. Может, ждал, чтобы она снова напросилась, как и в первый раз? Но Тамара боялась показаться навязчивой, ждала, что будет дальше… Ждала она и теперь с непонятно почему все возрастающей тревогой заглядывая ему в глаза, в которых ничего не могла прочесть, – Я скажу, можно? – попросил Титов слова у Никиты Степановича и приподнялся. – У меня к Тамаре Комовой вопрос: к чему была такая поспешность с внедрением предложения именно в те дни, когда Жданова отсутствовала на заводе? И еще: выходит так, что Комова знала, над чем работает Жданова, и знала, как все это сходно с её замыслами. Почему же она, зная это, ничего не сказала ей о своей работе, ведь её-то разработки она смотрела?..
Тамара сидела на стуле, выпрямившись, с застывшей полуулыбкой на губах. Крепко сцепленные под столом руки одеревенели, но она не шевелилась, не меняла позы, боялась выдать себя неосторожным движением или вырвавшимся стоном, а надо было что-то отвечать Титову, спасать себя. «Как я просчиталась, как просчиталась, уповая на его дружбу! – стучало в её голове, и она с нескрываемым недоброжелательством посмотрела на Ивана. – Каков мальчик!»
«Тамара возненавидит его теперь и никогда не простит ему этого», – подумал Белочкин, втайне ревнуя Тамару к Титову.
– Не вижу в том вины и беды, что Комова не показала своей работы Варе Ждановой, – заговорил он, обращаясь к Титову. – Да, не показала, да, не поделилась… Но, Иван Семенович, не вы ли говорили мне однажды, что не любите и просто боитесь говорить о том, что еще самому бывает не совсем ясно, что еще находится в процессе обдумывания, вынашивания, так сказать… Тамара Комова поступила точно так же. Ко мне она пришла в тот момент, когда было многое готово и в бризе уже знали о её работе. Предложение Тамары мне сразу показалось очень дельным и нужным, и я уцепился за него. Заявка в бризе, кстати, была оформлена намного раньше отъезда Ждановой. Вот товарищ подтвердит, есть документы… Так что все очень ясно и просто разрешается. Тамара Комова – наладчик способный, я знаю её не месяц и не два (это было сказано специально для Титова), ну и не побоюсь добавить: талантливый наладчик, судя по её работе. Я кончил, товарищи – заключил Белочкин. усаживаясь на место с лицом серьезным и очень значительным в эту минуту.
Тамара поблагодарила его глазами: она была спасена.
– До свиданья, товарищ Лукьянов, до свиданья, товарищи! – с учтивой улыбкой говорила через десять минут Тамара, не чувствуя под собой ног.
Закрыв дверь кабинета, Тамара с секунду постояла, прислонясь к стене. Ома выходила отсюда формально оправданной, но провожали её, как виноватую; она видела это по лицам, по взглядам, Лева не в счет.
«Ну и черт с ними и с их недоверием! Не пойманный не вор, – думала Тамара. – Да и что такое это недоверие по сравнению с тем, что за мной осталось и что могла отнять Жданова: слава, деньги, почет. Люди, не им чета, повыше, будут считаться со мной! Мое имя на заводе стало известным. А известность, пусть и без чинов, тоже сила своего рода. И я не глупа и не беспомощна, чтобы не пользоваться ею!»
Следом за Комовой от Лукьянова вышла Варя. Она ни на каплю не сомневалась, что Тамара где-то словчила: в бризе всего вероятнеё. Такая грязь! Не хотелось больше думать об этом. Но Титов, его выступление! Тамару чуть удар не хватил, когда он стал говорить о ней: не ждала, по-видимому!
«И я не ждала после того, что написала Сима», – призналась себе Варя и шла, улыбаясь сама не зная чему, с удовольствием посматривая вокруг на развешанные весной ледяные сосульки по карнизам крыш, от которых так и повеяло на неё детством. Захотелось быть счастливой, нужной кому-то и очень любимой. Вот если бы сейчас у неё была назначена встреча с Иваном Титовым! Зря она, пожалуй, объявила карантин на чувства к нему. Уж не Комовой ли испугалась, смалодушничала? Эх, Варька, Варька!..
Прошло две недели. В техническом кабинете завода давно уже работали над чертежами потока, когда Варя, выкроив, наконец, свободный час, смогла зайти туда. Она не узнала комнаты: занавеси на окнах, дорожки на полу, цветы в плошках на столах. А в войну, Варя вспомнила, здесь стояли узкие кровати под колючими одеялами для тех, кто работал бессменно, и её однажды до слез растревожила худосочная веточка акации в железной самодельной кружке на тумбочке.
…Ребята трудятся, словно заправские чертежники, склонившись над досками-пантографами. Сима тушью закрашивает напечатанные Ириной заглавия – новый талант открылся – до того старательно, что не замечает высунутого языка. Но здесь никто не смеётся, хотя Варя знает, что в другой обстановке достаточно бывает показать палец – и смеха хватит надолго.
За отдельным столом чем-то занята и Тамара. Варя покосилась в её сторону: «Вот как! Впрочем, в изобретатели попала…»
– Вам, Варя, потруднеё оставил, главный конвейер, – сказал Титов, крепко пожимая Варе руку.—
Разберитесь, пожалуйста, прежде чем чертить. Я опасаюсь, не будет ли заедать в передаче.
– Почему же потруднеё именно мне? – спросила Варя. – Я никакого пороха не выдумала. – Говоря это. Варя смотрела на Комову с явным вызовом, но Тамара не подняла даже глаз от бумаги, не приняла вызов: осторожная стала. Варя вздохнула, взяла чертежи и села за стол.
– Что ж, давайте посмотрю.
Главный конвейер, так объяснил ей Титов, перечерчивали второй раз, уменьшив его высоту, но и новое решение было неудовлетворительно. Рассматривая модель Титова, Варя даже здесь, в таких маленьких пропорциях наблюдала помехи в передаче. А ведь остановись главный конвейер, вся трасса оцепенеёт, кольца замрут на пол пути.
«Нет, не годится, – думала Варя по дороге домой, живо представив остановку потока. – Тут никакие дежурные слесари не помогут. Главный конвейер должен работать выверенно, точно. Вон как хорошо строят новый дом: ни суеты, ни толкучки. Лебедки перетаскивают лесоматериал, тоже трудятся безотказно».
Варя остановилась и стала смотреть.
«Простое устройство у этих лебедок: цепь да шестеренки-звездочки, как у велосипеда, а тоже, наверно, не сразу нашли».
К лебедке подошел подсобный рабочий и, расслабив цепь, тавотом смазал шестеренки. Потом снова натянул цепь, и шестеренки исправно закрутились.
Варя, смущенная улыбкой рабочего, отошла немного в сторону.
«Никак, лебедки сроду не видала», – прочитала она в его насмешливом взгляде.
«Видала, конечно, видала, – про себя возражала ему Варя, – но что-то в ней есть очень важное и нужное для меня сейчас, на что я раньше не обращала внимания».
Варя постояла еще несколько минут, мучительно напрягая память: что же ей так смутно, но настойчиво напоминает лебедка? Она вглядывалась в это нехитрое приспособление с таким чувством, будто смотрела на что-то очень знакомое, но забытое.
– Ах, да, шестеренки-звездочки! Цепь у нас в главном конвейере есть, а вот звездочек нет. оттого и заедает.
В комнате, едва присев на стул, она тут же приблизительно подсчитала и набросала цепную передачу на бумаге.
– Да звездочки же, не иначе! – закричала от радости Варя, проверяя снова и снова. – Вон как к месту пришлись, голубчики. Эй, тетеревята, – забарабанила она соседям в стену, позабыв, что девушек нет дома.
На следующий день Варя пришла в «товарищество изобретателей», как в шутку они называли свой коллектив, когда все были в сборе.
– По лицу вижу, что нашла, нашла что-то новенькое! – встретил её Волков, – За километр светишься.
Варя развернула тетрадь, отдавая её во власть стол– пившихся ребят.
– Звездочки? – спросил Толя, взглянув на чертеж. – Гениально!
– Позвольте, позвольте и мне взглянуть, – сказал Титов, немного обиженный на Варю, что она не показала ему первому.
«Пожалуйста», – сказала я ему и протянула тетрадь, – писала через день Варя в своем дневнике. – Он стал расхваливать меня и, как тогда, назвал умницей. Тамара стояла поодаль с раскрасневшимся, насупленным лицом. А сегодня, когда я спешила в читальню, размахивая портфелем, чтобы немного позаниматься перед уроками, Иван в черном кожаном пальто и серой шляпе остановил меня. Я покраснела и до того растерялась, что чуть было не выронила портфель, так потрясла меня эта неожиданная встреча. «Вы далеко?»– спросил он, не спуская глаз с моего медленно остывающего лица. «Вы напугали меня, – сказала я. – А иду я в читальню, вернеё уже пришла». Я встала на ступеньку лестницы, а он стоял на земле, чуть пониже, и по его лицу было видно, что он собирается что-то сказать мне… Я потом весь вечер в техникуме помнила этот взгляд, так не свойственный выражению его лица, всегда решительному и твердому, и не знала, как объяснить его. Хоть беги и спрашивай, почему он так посмотрел на меня. Надевая после уроков перед зеркалом берет, я сразу поняла, отчего краснею (господи, опять краснею!) и чьи глаза в зеркале смотрят на меня. Неужели он? Но зачем он здесь? «Работал, устал, вышел побродить, – сказал Иван. – На улице хороший вечер. Жалко, уже каток не работает. Помните, до войны вы катались со мной, но забыли?» Забыла ли я? Его перчатка с прорванным большим пальцем все еще хранится у меня в корзинке. Эту перчатку он надел мне на катке на озябшую руку. Он и тогда уже был взрослым, а я девчонкой-школьницей, а вот возился со мной: учил кататься, точил коньки. Значит, помнил, не забыл, а мог бы и забыть. Я первая ни за что не напомнила бы ему. Что я тогда значила для него? Заходил к отцу по работе, на «ты» меня называл, а я его на «вы».
«Куда же мы побредем?» – спросил Иван, как только мы вышли на улицу. «Не знаю, куда вы, а мне надо домой», – сама не знаю почему, отказалась я – и хорошо сделала. В ту же минуту на тротуаре возникла Тамара, и, называя Ивана по имени, путая «ты» и «вы» (нот до чего дошло у них!»), напомнила ему, что он обещал сегодня быть с ней у Муси Цветаевой, где устраивается небольшая вечеринка с танцами под радиолу.
«Пойдемте, а, Варя? – сказал Иван совершенно неожиданные для меня слова. – Вы ведь танцуете? Я. признаться, большой любитель… Тамара, приглашайте её!»
Тамара процедила что-то сквозь зубы. Я отказалась. Сборище у Муси – заводские стиляги, которых я про сто презираю. Тамара с поспешной радостью подхватила Ивана под руку, кокетливо засмеялась чему-то, и они ушли. До меня явственно донеслись её слова: «Варюшка у нас большой дичок, не от мира сего!»
Да, забыла добавить: это она сказала после того, как они меня, по настоянию Ивана, проводили до дома. Куда как вежлив!»
«..Кто же он, этот Иван Титов? Герой и умница, инженер с дипломом, черноволосый, смуглый, широкоплечий парень, говорят – красивый, но я считаю его некрасивым, хотя и лучше всех, – кто он, и неужели я полюбила его?»– спрашивала в дневнике Варя. «Но ведь однажды мимолетное увлечение Белочкиным я тоже чуть было не приняла за любовь, – писала она дальше. – Конечно, Титов не Белочкин, и стыдиться своего пусть увлечения, мне не придется даже и перед мамой».
Длинном рядом многоточий Варя закончила свою запись. Не было в целом мире человека, которому она решилась бы доверить то, что записала в тетрадь. Не зажигая света, Варя разделась и легла в постель, хотя знала, что не уснет в эту трудную ночь. Она то возобновляла в памяти недавнюю встречу с Титовым, затем с Тамарой, то смотрела на её пустующую кровать! «Как затанцевалась – и ночевать домой не пришла. И ему весело с ней…» То упрекала себя, зачем она не сдержала своего решения, не заглушила еще в самом истоке чувство к Титову. Она не думала, как ей быть завтра при встрече с Иваном, что решат и скажут девушки из бригады, Тамара, просто знакомые в цехе, видевшие их вместе на улице, в техникуме, – эти мысли проходили как бы стороной, мало тревожа Варю. Разве ей не все равно, что подумают и что скажут, когда у неё так тяжело на душе, так тяжело!..
