Текст книги "Девушки"

Автор книги: Вера Щербакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 22

Чувство превосходства над людьми, с некоторых пор стало второй натурой Тамары Комовой. Это чувство сопутствовало ей повсюду. Если Тамара общалась с ниже себя стоящим по служебной лестнице, то была назидательна и не терпела никаких возражений.

– Не желаете слушать, не надо! – говорила она в таких случаях и поворачивалась к человеку спиной.

Зато с теми, кто стоял выше её, она держалась вежливо, почтительно, но с неизменным чувством собственного достоинства. «Взять хотя бы начальника цеха, что он? – рассуждала она. – Поставлен директором, его могут и снять. А она, Тамара Комова, выдвинута, можно сказать, самой историей, народом. Никаким приказом её нельзя снять из знатных стахановцев. Еще никем и ни разу не писался такой приказ и едва ли будет когда-нибудь написан!»

Глядя на себя в зеркало, Тамара видела не просто свое лицо, но личность, знакомую по портрету в проходной завода и уж в какой-то мере не совсем принадлежащую себе. Она не решалась теперь, как бывало, выдавить вскочивший на носу или еще где прыщик, а шла в поликлинику к врачу, предварительно назвав свое имя со всеми титулами.

Теперь Комова обижалась, если к её имени не прибавляли слово «знатная стахановка», и она не уставала рассказывать всем, как на заседании коллегии замминистра назвал её знаменем завода.

Тамара выступала там не по необходимости что-то сказать, а лишь с одним желанием обратить на себя внимание, запомниться людям. Комова слегка покритиковала в своей речи главного инженера за нечуткое отношение к предложениям стахановцев и тут же, как бы уравновесив чаши весов с добром и злом, стала расхваливать директора.

Неужели и после этого не дадут ей отдельную комнату? А много ли, спрашивается, таких Комовых на заводе?

Тамара пробовала однажды говорить с треугольником цеха, но там не только не поддержали просьбу, а даже неприятно удивились: чего еще надо одинокому человеку, недавно переёхавшему из общежития в благоустроенную квартиру?!

Тамара выжидала, волнуясь: в соседнем подъезде освобождалась комната, куда уже наметили переселить одну многодетную семью; но эту комнату просила и она. Кого же предпочтут: ничем не выдающегося среднего рабочего или её, знамя завода?

Тамара предусмотрительно не говорила об этом поединке Белочкину: вдруг не выиграет его?

И вот семья начала готовиться к переёзду, укладывать узлы, поговаривая о новоселье.

«Еще посмотрим!..» – не сдавалась Тамара, набирая номер телефона замминистра, с секретарем которого она перезванивалась время от времени.

– Говорит стахановка завода, – сказала Комова привычную фразу, поздоровавшись с замминистром. – Вы помните меня?

Он помнил, и Тамара стала коротко излагать свою просьбу, не злоупотребляя терпением замминистра.

– Я позвоню, узнаю в чем дело. Вы работайте спокойно, – пообещал он.

«Ну, нет, так не пойдет. Здесь наговорят ему!»– подумала Тамара, и, извинившись за то, что отвлекает замминистра от государственных забот, она с жаром принялась доказывать ему, почему к ней такое нездоровое отношение на заводе.

– Да, да, нездоровое, неправильное, – повторила она, – а все потому, что есть товарищи, не терпящие критики. Не буду голословна и назову вам имя главного инженера завода. Я покритиковала его на заседании коллегии со стахановцами города, когда, помните, вы назвали меня знаменем… – У Тамары чуть дрогнул голос. – Мне надо расти, учиться, а жилищных условий нет…

– Хорошо! – отрывисто сказал замминистра и положил трубку.

Так, никуда не переёхав, семье пришлось развязать свои узлы.

А у Тамары на глазах у всех портился характер. Ссылаясь на замминистра, она потребовала сделать в комнате ремонт, окрасить стены под шелк и общий в квартире телефон перенести к ней на письменный стол: с большим начальством ведь разговаривать приходится!

Тамара еще больше пополнела, движения её стали неторопливы, важны. Любуясь на себя в зеркало, Тамара думала: «Неужели было время, когда я считала свое лицо не совсем красивым?» Она с трудом вспомнила, к чему она тогда могла придраться «Ах да, кажется, нос…

Верно, нос немножко толстоват и курносоват. Но ведь сотни девушек на заводе с идеальными, словно на заказ, точеными носами завидуют ей теперь, Тамаре Комовой, и едва ли не образцом красоты считают её самой природой надменно вздернутый нос?! Впрочем, немного, может, и толстоват, благодушно согласилась у зеркала Тамара, – не беда, я и с таким носом многим париям нравлюсь!»

Странно у неё получается: на заводе её менеё ценят, чем в министерстве. «Л все потому, думала Тамара, что большому начальству с высоты виднеё, кто чего стоит. Вот давно бы пора из бригадиров-наладчиков (беспокойная должность!) перевести её, скажем, в мастера. А работать мастером она сумеёт: административная должность, чего проще! Но тут не миновать просить Леву Белочкина замолвить словечко перед начальством, – раздумывала Тамара, не зная, на что решиться в отношении Титова. – Вот если бы они оба поддержали её!»

Тамара и сама не знала, влюблена ли она в Титова в том смысле, как понимала это Варя. Тамара всегда и во всем руководствовалась в первую очередь материальным расчетом и поэтому считала себя застрахованной от всяких сердечных травм и связанных с ними переживаиий. Так она рассуждала и теперь: Белочкин, как и Титов, инженер. А что касается будущего, то со своим веселым и уживчивым характером Лева нигде не пропадет, а вот у Титова не раз будут неприятности на работе, если случится, что он попадет когда-нибудь к начальнику, который любит, чтобы подчиненные плясали под его дудку. Даже ей, Тамаре, трудно с Иваном: ходи к нему, пиши, а он и ответить не соизволит. И это в то время, когда Белочкин для неё на все готов!

«А чем я хуже этого гордеца Титова? – спрашивала себя Тамара. – Положим, он инженер, зато у меня слава, меня на всем заводе знают и по центральному радиовещанию упоминали однажды. Да, вот еще… он Герой, – к досаде своей вспоминала Тамара, не зная, что противопоставить этому его преимуществу. – Герой, – начинала рассуждать она с кисленькой – улыбкой. – А многие знают о его геройском звании? В цехе и то не все, а на заводе и подавно. На лбу ведь не написано. А звездочка, надо полагать, у тетки засундучена. Как же; мы скромны, мы тихи и прежними заслугами не кичимся! Простофиля он, а не Герой! В одной комнатке со старухой ютится, своей жилплощади не имеёт. Что ж, значит завод не дает ему. Одно дело Герой на фронте, другое – на производстве, – с торжеством заключила Тамара. – Ну, а с потоком еще всякое может быть, с ним и загреметь недолго. Нет, к чертям, унижаться перед Титовым не стану. Чего доброго, Левушку из-за него потеряешь, он и так уж слишком долго ревнует».

Но не в характере Тамары Комовой было так просто отказаться от человека, которого она привыкла считать когда-то своим поклонником. «Хоть нервы Варьке потреплю», – мстительно думала она, распуская всюду слухи о том, что вот Титов, пообещав жениться на ней, бросил её, как самый бездушный, легкомысленный эгоист, хотя она и не нуждается в нем.

А Варю предостерегла:

– Я похитреё тебя, и то обманул. Ой, Варька, смотри!…

И Варя смотрела на неё молча, презрительно, хотя знала, что Тамару этим не проймешь. Но и пускаться с ней в объяснения было выше её сил! Отстанет же она когда-нибудь. А пока… Как все это тяжело и неприятно, и обидно как!.. Ну пусть бы другая кто, не Тамарка Комова!

Титов в это время, встречаясь с Варей, не мог не заметить с болью в душе, как что-то неладное прокрадывалось в их отношения: мучился и не знал, что делать. Он понимал, что за любовь надо драться, тысячами видимых и невидимых нитей соединить жизнь Вари со своей!

Иван несколько дней ходил подавленный и злой, затаенно присматриваясь, с кем и как ему предстоит драться за неё, за свою любовь. Он ревниво оберегал в душе мечту о такой любви, которая выпадает на долю человека, может быть, один раз в жизни. И вот судьба не обошла его, не обделила, сохранив ему первозданную свежесть и силу чувств. Но никогда и ни с кем он не испытывал такой странной сковывающей его робости, какую испытывал теперь с Варей. Иван чувствовал себя смешным влюбленным мальчиком, сердился, с горечью убеждаясь, что так легко рухнула перед Варей его хваленая, тренированная годами выдержка. Однако надо было как-то действовать, и Иван, принуждая себя преодолевать робость, заговаривал с Варей, подходил к её станкам ча ще, чем того требовалось по работе.

В темно-зеленом халате с туго перетянутым но талии ремешком, с подобранными под берет волосами, она походила со стороны на тонкого подростка-мальчика. Тем неожиданно красивеё было её строгое продолговатое девичье лицо с задумчивым взглядом карих глаз.

Титов жил теперь в непрерывном напряжении, давно утратив спокойное, ровное состояние духа. Как он ругал себя, что не писал Варе все эти годы, ни разу не приехал на каникулы и не попытался встретиться с ней!.. Может, совсем бы иначе повернулась его жизнь? Она бы встречала его по телеграмме, и он, соскочив со ступенек поезда, обнял бы её.

…Целый вечер Титов проходил по улице, посматривая на освещенные окна читальни, за которыми сидела она и не догадывалась, что он ходит тут и думает о ней. Наконец он не выдержал и зашел в здание, где сразу у зеркала увидел Варю и, заглянув в него, встретился глазами с испуганно-радостным взглядом девушки

С испуганно-радостным, подумать только! Она не ждала его, но рада видеть; надо быть слепым, чтобы не прочесть это!

Титов снял шляпу и неожиданно для себя молодцеватым жестом пригладил волосы. Скореё, скореё от света на улицу, где потемнеё; нельзя, чтобы. Варя видела его в таком счастливо-глупом состоянии.

И вот они шли рядом на виду у всего поселка и просто, дружески разговаривали.

«А что, взять и сказать сейчас, как я люблю её, чем мучиться? – подумал Иван, но лишь небольшую долю секунды чувствовал в себе присутствие решимости сделать это. – Нет, лучше потом, позднеё, когда она поймет и поверит, как она дорога мне и как необходима!»– снова, не в первый раз уже, откладывал Титов свое объяснение с Варей.

Глава 23

Лизочка Лаптева не раз слышала от знакомых девушек разговоры о том, что Коля Субботин у неё под "башмаком». Сначала это её очень возмущало, и она старалась доказать неправоту таких суждений. Потом просто перестала придавать им значение; мало ли кто что говорит?

Она-то знала, каков он. Коля мог уступить ей в споре, куда пойти: в театр или в кино, но ни на йоту не поступится своими убеждениями. И она любила Колю за это и невольно отдавала ему дань первенства, потому что, работая с ним вместе, не могла не видеть, насколько ему все легче и быстреё дается, чем ей, а в школе рабочей молодежи он шел одним из первых учеников и тянул за собой Лизочку.

Ей с ним было хорошо и спокойно, как с братом. Единственное темное пятнышко в её любви – его увлечение Тамарой – скоро прошло, как только она узнала Колю поближе. Это было ошибкой, заблуждением с его стороны, но не настоящим чувством. Не мог он с его честностью, прямолинейностью, возвышенными мыслями любить такую девушку, как Тамара? И хотя между Лизочкой и Колей никогда не было разговора о его прошлом увлечении, он знал, как Лизочка смотрит на это. Ска понимала его душу, и это было одним из бесценных её качеств. Она была истинным другом! Коля теперь не мучался, не сомневался, как бывало с Тамарой, не анализировал своих чувств. Он просто не мог не любить Лизочку и готов был с юношеской беспощадностью отстаивать это чувство, если понадобится, перед целым светом.

Первый, кто это понял, был отец.

Коля, провожая однажды Лизочку, пришел домой слишком поздно, в третьем часу. Отец, отперев ему дверь, ничего не сказал, а лишь взглянул на сына, как тот спокойно, будто ничего не случилось, снимал пальто.

– Извини, отец, что разбудил тебя, – сказал он на молчаливый вопрос отца. – Я провожал Лизочку Лаптеву из театра и немного задержался.

– Пелагея, мать, смотри-ка, кавалер провожал барышню и задержался… – чуть не крикнул, вспылив, Алексей Иванович, но, взглянув в лицо Коли, вовремя остановился.

Сын вырос и больше не нуждается в его попечительстве, я главное – он прочитал на его лице такое неоспоримое право этой Лизы Лаптевой быть провожаемой им, что в первые минуты почти растерялся.

– В другой раз соизволь брать ключ с собой, – не понимая, почему он так сразу уступает сыну, как бы против своей воли, проговорил отец, силясь вспомнить, кто же такая Лиза Лаптева.

Но вот она пришла к ним в дом, не к Фросе, а к сыну, сразу, хотя и краснея, сказав об этом, и Алексей Иванович, превыше всего уважающий в человеке прямоту характера, оценил это в девушке.

– А, старые знакомые! – сказал он несколько насмешливо, но эта насмешливость относилась отнюдь не к самой Лизочке, а всего-навсего к её по-детски маленькой руке, так энергично тряхнувшей его руку.

По взглядам, которым обменялись сын и Лизочка, отец понял, что этот её приход обусловлен ими, а Коля ничего не сказал дома.

«Самостоятельным хочет быть», – подумал Алексей Иванович со смешанным чувством обиды и уважения. Впрочем, уважения было больше: не сам ли он с малых лет старался развивать эту черту в характере сына?

Да, они договорились о её приходе, потому что Коле казалось слишком оскорбительным скрывать свое увлечение Лизой, так много значащей в его жизни.

Лизочка не сразу согласилась прийти в дом к Коле, но он настаивал, и она по его взволнованному лицу поняла, что это очень важно для него, и согласилась. Она всегда уступала ему в таких случаях.

Коля помог Лизочке снять пыльник и подал неловко стул, от усердия зацепив его ногою за дорожку на полу. Фрося, все замечавшая, прыснула было в кулак, но мать вызвала её в соседнюю комнату.

Беги-ка в магазин, – сказала она ей там. – Угостить ведь надо гостью. Ай да Коленька, наш тихоня!.. До чего же хороша, просто птичка-невеличка!

– Кто, мама?

– Да Лизочка эта!

– Подожди, мама, подожди. Так ты её что же, Кольке в невесты прочишь? – воскликнула Фрося, хлопая себя по лбу.

– Хорошая девушка так просто не придет в дом к молодому человеку, – отвечала мать. – То-то он все: Лизочка да Лизочка!..

– Да, Лизочка… А мне ни гу-гу, молчок, – обидчиво протянула Фрося, надув губы. – Не знаю, куда папка смотрит, женихаться ему разрешает…

– Что ты, что ты, да он уже не маленький! И от родителей не скрывается, это хорошо!

– Мама, а ты знаешь, Лизочка – подруга Симы Кулаковой, – вдруг просияв глазами, вне себя от восторга, сразу позабыв про обиду на брата, сообщила Фрося. – Моей Симы! – говорила она, наскакивая с объятиями на мать.

– Ну, подруга так подруга, а теперь живо в магазин!

– Не бегу, а скачу в таком случае: одна нога здесь, другая там! – весело отвечала Фрося и, выйдя в столовую, совершенно не беспокоясь о том, как Лизочка истолкует её поцелуй, звонко, с видимым удовольствием, расцеловала её в румяные щеки.

– Ефросинья, ты что это? – засмеялся отец и, обращаясь к Лизочке, путая «ты и вы», сказал ей.

– Чем-то вы ей очень понравились. Ты Фросю давно знаешь?

Лизочка ловила на себе взгляды Коли и видела в них привычное ей восторженное сияние.

Когда-то– Лизочке казалось давно – она, находя поручение комитета очень странным: взять шефство над Колей, – впервые заговорила с ним. Ей было жалко Колю, она видела, как он расстроен и пристыжен, и было вместе с тем немного смешно, что такой взрослый, долговязый парень не может постоять за себя. Да и зачем ему, некрасивому и застенчивому, понадобилась любовь кокетливой и бойкой Тамары?

Вскоре, не заметив как, они будто обменялись ролями: не Лизочка, а он шефствовал над ней, и Лизочке было трудно вспомнить, да и не верилось, что она могла считать его смешным и некрасивым. И если ей, случалось теперь, знакомые девушки говорили, за что она полюбила рыжего, некрасивого Колю, она искренне возмущалась: с его душой – и некрасив.

Она не могла прожить и дня, не увидевшись с ним. А сейчас, когда строился поток в цехе, Коля, случалось, задерживался в городе, зная наперед, что не избежать объяснений с Лизочкой. Но вот она однажды появилась в цехе сама, среди ночи. Титов первый заметил её.

– Лизочка, ты что? – крикнул он с высоты транспортерной ленты, где они больше двух часов, злые и уставшие, мучились с Колей над вопросом, почему застревают кольца.

Коля в эту минуту тоже увидел Лизочку и, рискуя сломать или, по крайней мере, вывихнуть ногу, спрыгнул к ней.

– Ежик, что случилось? Дома, да? – спросил он, с трудом переводя дух. – Да ну говори же!

Ничего не случилось. Просто я пришла к Алексею Ивановичу, соскучилась и пришла. Что, не веришь?

Коля засмеялся:

– Нет, не верю. Ко мне пришла. Отец! – тут же крикнул он. – Встречай делегацию!

Через несколько минут Алексей Иванович, Коля и Титов сидели наверху в пустом буфете за разложенными в тарелке припасами Лизочки.

– Ты нам, как бывало подмастерьям, обед в салфетке принесла, – сказал Коля с неуверенной улыбкой на губах, трудно привыкая к тому, что отец, по всем приметам, относится к Лизочке, как к родной.

– Почему подмастерьям? Мы протестуем. Правда, Лизочка? – возразил Алексей Иванович, блеснув глазами из-под своих нависших седых бровей. – Мастера мы! Да и ты уже не подмастерье, слава богу!

Он встал, потянулся: невысокий, кряжистый, с красной, будто растрескавшейся от глубоких морщин шеёй, в неизменном черном халате с отвисающими большими карманами, где были тряпки для вытирания рук, штан– гель и всякие нужные инструменты. Мастер следовал пословице: запас карман не ломит, а в нужную минуту все должно быть под руками.

– Спасибо за угощение, – поблагодарил он Лизочку. – Только это не манер по ночам не спать, в отпуск отдыхать нужно. В другой раз непременно рассержусь, – с шутливой угрозой добавил он, касаясь своей тяжелой загрубелой рукой волос девушки.

Проводив Лизочку до проходной, Коля спустился в цех, придумывая, как лучше объяснить отцу и Титову, почему она приходила Но его ни о чем не спросили и ничего не сказали. Тогда Коля слова влез на транспортерную ленту, где уже находился Иван. Тот сидел свесив ноги и курил папиросу за папиросой. Субботин, пройдя по линии, тут же обнаружил, где на сей раз не сработал отсекатель колец, остановив всю трассу.

– Хоть кричи, хоть плачь, – сказал ему Титов, рукой разгоняя около себя густое облако дыма. – Кажется, уж с такой тщательностью ставили эти проклятые отсекатели. Совсем бы их выбросить к черту!

Коля Субботин, освобожденный по просьбе Титова от работы наладчика, монтировал со слесарями поток, часто с радостью убеждаясь, что может быть полезен не только как технический исполнитель.

Отсекатели еще в чертежах беспокоили Колю: никогда нельзя было поручиться за их бесперебойную работу. Они с отцом много передумали вариантов-заменителей, которые тут же сами отвергали – так все было несовершенно.

– К черту! – сказал вдруг Титов, сидевший до того в глубокой задумчивости. – Терпеть не могу эту дрянь. Давай ломать их, Коля!

– Да что ломать-то?

– Отсекатели, что… Груз с души долой! Сломаем к черту, скореё придумаем что-нибудь.

Схватив с трассы молоток, размахнувшись (чувствовалась сноровка бывшего слесаря), Иван ловко ударил по отсекателю.

– Бей, Николай, бей?

– Вы что, ополоумели? – закричал снизу Алексей Иванович, подбегая к ним. – Перестаньте же, дураки, сейчас же перестаньте, желоба мне все поизуродуете! Слышите или нет? – надрывался он, ища вокруг себя не особенно тяжелый предмет, которым можно было бы образумить рассвирепевших конструкторов.

Ответом был неумолкаемый стук молотков и хохот. Мастер выругался, собираясь лезть наверх по узенькой прутообразной железной лесенке, но голос сына остановил его:

– Приканчиваем, отец, сейчас сами спустимся.

– Ну можно ли так? К чему озоруете? – поостыв несколько, отчитывал Алексей Иванович Титова и Колю, отиравших с довольных лиц пот, будто и впрямь они сделали доброе дело.

– Можно, отец, все можно. Теперь будем думать, что делать.

Лизочка к вечеру этого дня ждала Колю на дачу, не раз выбегая на веранду смотреть, не пошел ли дождь, обещавший быть продолжительным и сильным. Небо низко нависло над землей сплошными густыми тучами.

Дождь не мог, конечно, задержать Колю, но Лизочка беспокоилась, что он промокнет, не захватив с собой ни плаща, ни зонта.

Дождь пошел таким могучим ливнем, словно не шел все лето, и Лизочка рассердилась на него, с сердцем захлопнув окно.

Но она не выдержала, скоро вышла на веранду и туг увидела шедшего по размокшей и глинистой дороге Колю. Он шел босой, в подвернутых брюках, под зонтиком: зрелище, достойное того, чтобы смотреть на него.

На веранде поднялся хохот, щедро посыпались разнообразные советы, вроде: «Зонт-то, зонт держи прямеё над куполом!» или: «Ноги смотри не замарай!»

Лизочка смеялась со всеми вместе: уж очень Коля походил сейчас на длинноногую цаплю под зонтом.

Отыскав Лизочку среди других, Коля улыбнулся ей.

– Как ты догадался зонтик захватить, вот чудо! – поспешила проговорить Лизочка, складывая зонт, чтобы как-нибудь замаскировать свое радостно вспыхнувшеё лицо.

– Да я и не догадался. Это соседка по даче дала. Она уже садилась в поезд, ей зонт был не нужен.

– Соседка? Какая? Наверное, та, навязчивая? – нахмурясь, спросила Лизочка, небрежно бросая зонт на плетеный стул. – Опекать, значит, взялась тебя? Мило!

– Ничего не опекать: ну, дала и дала, раз дождик, – смущаясь, от того, что их слышат, проговорил Коля.

– Ах, дождик? Почему-то она никому другому не предложила своего зонта, а именно тебе! – наступала, разгорячась, Лизочка, совершенно не придавая значения тому, что они не одни. – Странно, здороваться вдруг стал с ней, а теперь зонт… – продолжала она.

– Ну, Лизочка, я был у них, покупал молоко. Нельзя же так, человек сам первый здоровается…

– Хорошо, а зонт? Зачем ты взял его? – с язвительной любознательностью допрашивала Лизочка.

– Да, с зонтом я сплоховал.. – признался Коля, чувствуя себя загнанным в тупик. – И черт меня дернул взять его, все равно промок!

Лизочка украдкой взглянула в расстроенное лицо Коли, и гнев её стал утихать.

«С ним и поссориться всерьез нельзя. Хороший мой!»– подумала она и как ни в чем не бывало начала расспрашивать Колю, удачно ли им поработалось прошлой ночью, после её ухода.

«Вот всегда она такая: вспылит, а потом самой же неудобно», – отметил про себя Коля, впрочем безо всякой обиды на Лизочку.

– Да, я приехал с хорошей новостью: сладили мы с отсекателями! – отвечал он, принимаясь подробно толковать Лизочке, как все это выглядит в применении к потоку.

– Ребятам скореё расскажи, что мне одной объясняешь? – возразила Лизочка, ударяя в «вечевой колокол» на общий сбор.

И вот Коля, подбрасываемый молодыми, сильными руками, летал вверх и вниз под дружный крик: «Качать автора!..»

– Я не автор, ребята, я не автор! – пробовал возразить Коля, придерживая руками очки, но голос его тонул в ликующих возгласах.

– Николашу моего не уроните! Ох, не уроните моего Николашу! – кричала, требуя осторожности, Лизочка, бегая вокруг ребят.