Текст книги "Пора Познакомиться. Книга 2. Молодость (СИ)"
Автор книги: Вера Гончарук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
После этого он положил покупки на скамью, развернулся и пошёл прочь.
-" Ну и ладно– задиристо крикнула я в ответ-не очень-то и хотелось.
Потом скомандовала Витьке, пошли и мы двинулись дальше. Как ни странно, но из его слов мне было немного неприятно определение пустышки. Ведь я не была пустышкой, просто я его абсолютно не любила, но наверное так и нужно было сказать, а не насмешничать.
Из этого случая я сделала для себя вывод, что любому издевательству должен быть предел, а смеяться над ростом или внешностью человека, гадко. Больше таких промахов ни с кем не допускала. Одного раза хватило.
В следующие дни я старательно красила потолки и окна, рамы. На это ушло ещё два дня. Надя с Сашей были в лагере, мы с мамой на время ремонта разместились, я в сарае, она на террасе, так что процесс шёл быстро. На наклейку обоев ушло тоже два дня.
Последним завершающим штрихом явилась покраска полов. Если честно, я очень устала драить полы корчёткой, к тому же прямо на входе в большую комнату были безобразные, несмываемые разводы.
Прежний хозяин на этом месте разбирал и чистил мотор своего Запорожца, масло въелось в пол, а так-как пол был осиновый, то на голубоватом фоне осиновой древесины, пятна смотрелись безобразно.
Теперь я красила пол в желтоватую половую краску, красноватую брать не стала, ввиду того, что она была очень тёмной. На пол ушло уже четыре дня, ведь нужно было ждать просыхания и крыть вторым слоем. Таким образом на всё затратилась половина отпуска.
Оставшуюся я решила посвятить шитью. Всё это время Витька приходил ежедневно после работы и сразу хватался за хозяйственные дела, хотя его никто не просил. Он бежал за водой, занимался колкой дров, помогал матери поливать огород. В общем вёл себя, как примерный муж, но я по-прежнему не обращала на него внимания.
Когда он уходил, мать говорила « Вот какого мужика тебе нужно, а ты нос воротишь». -" На что он мне, если с ним поговорить не о чем, если только помолчать, а молчать я и одна умею'.
Мать только отмахивалась, мол на тебя не угодишь, будешь сидеть,своего беглеца ждать.
Однажды Витька пришёл не один, а Сашкой и теперь они приходили оба. Когда ремонт был уже закончен, на следующий день я сидела и ждала их прихода, мы договорились сходить в кино, кажется на Фантомаса.
И тут произошло неожиданное. Вместе с Витькой пришёл не Саша, а Борис. На мой удивлённый взгляд, Витька, как-то виновато произнёс, что Борису нужно со мной поговорить, а Сашка скоро подойдёт.
Борис сказал, что он должен посидеть, дождаться Сашку и у них будет мужской разговор. «Что за разговор-спросила я– и почему у меня дома, разве они не могли без меня, у себя поговорить?». На что он ответил, что разговор непосредственно касается меня. Я была заинтригована.
Мы сидели вокруг нашего круглого стола, когда вошёл, вернее почти вбежал Сашка и увидев Бориса резко остановился, даже изменился в лице. А Борис уже медленно вставал, с абсолютно каменным лицом и обратившись к Сашке, произнёс: « Ну что братец, давай рассказывай при ней, как ты добился её благосклонности?»
Сашка молчал, а Борис уже надвигался на него и на лице его было написано, что сейчас он Сашку ударит. В один миг я оказалась между ними с криком. «Нет!».
Недаром говорят, добрая слава под спудом лежит, а дурная впереди бежит. Это описывать долго, а мысль быстра и то,что я поняла в тот краткий миг, пролетело в моей голове мгновенно.
Не вина этого мальчишки, в том, что он похвастался брату, что у нас была близость, не вина, что ему хотелось убедить старшего в том, что он якобы преуспел там ,где старшему обломилось. Это была обычная мальчишеская бравада и он надеялся, что всё останется неизвестным мне.
В том, что такое вообще могло произойти, что он смог с лёгкостью оговорить меня была моя собственная вина, моё легкомысленное поведение, разнузданность языка и внешнее проявление развязности. Это я поняла мгновенно.
Ведь я всегда была чувствительным животным, а скорпионья натура искать вину в себе проявлялась ярко. Так вот, я поняла, что моя защитная броня, моя теория о том, что сама я о себе знаю, а на мнение окружающих мне наплевать, дала серьёзную трещину.
Одно дело,когда о тебе говорят досужие сплетницы, плевать на них, совсем другое, когда мужчины начинают осуждать тебя. Значит они видят в тебе именно то, чем ты хочешь казаться, а не то, что ты есть. Это открытие потрясло меня и отрезвило мою самоуверенность.
-Убирайся отсюда-закричала я на Борьку-не смей устраивать разборки у меня в доме. Ты не меня защищать пришёл, а своё уязвлённое самолюбие тешить. Надеялся, что я оттолкну брата и буду принадлежать тебе? Так вот я не вещь и никогда, слышишь никогда ничьей вещью не буду. И вообще, уходите оба, видеть и знать вас не хочу больше, пусть я в ваших глазах буду кем угодно, но вы меня более не увидите, уходите.
Как ни странно, ни тот ни другой ни разу меня не перебили, видимо я очень яростно выглядела, они помялись и потихоньку ретировались, а Витька, сжавшись сидел у окна.
-Ну, чего торчишь, как забытый гвоздь-кричала я уже на него-кончай рассиживаться, давай делами заниматься.-К-какими– дрожащим голосом спросил он.-Мебель перестанавливать будем, надоело всё, осточертело, -я бушевала.
Всегда, когда я хотела, что-то радикально изменить в своей жизни, у меня просыпался жёсткий зуд к перестановке. Каждое время года, я гоняла мебель по квартире на новые места. Так я сбрасывала отрицательную энергию и словно бы очищалась от вины за какие-либо свои поступки. А сейчас чувство вины и стыда были особенно сильны.
Глава 26. Перемены. Соблазны.
В последующие дни я долго и упорно размышляла, как мне жить дальше, чтобы избежать дурной молвы среди ребят.
Даже к девчонкам на телеграф я не бегала, мне нужно было побыть с самой собой.
Зато много одежды настрочила за эти дни. Когда я бывала зла на саму себя мне всё удавалось вдвойне, словно я отрабатывала наложенное на себя наказание.
Но вот отпуск кончился и я вышла на работу, даже начальник отделения заметила, что во мне произошли какие-то перемены. Во мне словно потух дичайший огонь, горевший внутри. Я стала собраннее и спокойнее. Потом, узнав, что у нас уволилась уборщица, вызвалась исполнять её функции, чтобы немного подработать.
Денег на жизнь нам катастрофически не хватало, мама зарабатывала 100 рублей, я 65, из них домой приносила 61-50, комсомол, профсоюз, досааф и прочие поборы. А уборщице платили 40 рублей, так что лишними деньги не были бы и я взялась за эту работу.
Для этого я приходила к 6 часам, убиралась, а в 7 уже открывала телеграф, почтовые работники и работники сберкассы начинали работу позже. Почта с 8 сберкасса с 9.
Почтальоны приходили, как и я к 6 но с заднего входа и ко мне не касались. Там за полставки убирался кто-то из своих. В свою вечернюю смену я убиралась напротив, после окончания работы почты и сберкассы, на телеграф после 9 часов народу приходило мало и я могла начинать уборку пораньше , а заканчивала в 22-30.
Так что теперь, в противовес прежней праздности, я как лошадь навалила на себя работы. Оказалось, что это много лучшее лекарство от тоски. Уставая я даже спать стала лучше.
Однажды мне пришлось очень туго. Почта была расположена в четырёхэтажном доме Сталинской постройки, с высокими потолками. Коммуникации требовали основательного ремонта, временами случались засоры. Вот такая прелесть и досталась мне в тот раз.
Пришла на работу утром, открыла дверь, переступила порог и тут же оказалась по щиколотку в дерьме. Засорилась канализация на уровне подвала и к нам выперло всё содержимое четырёх этажей.
Всё это плавало по полу и издавало «прекраснейшие» ароматы. Трудно 20– летней девчонке копаться в этом дерьме, но пришлось и вызывать аварийку и устранять грязь. Намучилась так, что смену после этого отработала впервые с трудом.
Больше такого не случалось. А ближе к зиме я работу оставила, наняли уборщицу, мне было бы тяжело зимой убирать большое помещение и справляться со своей основной работой. В этот период, я хотя бы не жила впроголодь, подработку оставляла себе на сигареты и питание и прочие нужды, а зарплату всегда и раньше всю отдавала маме.
А потом снова пришлось ходить полуголодной и тут я повелась на предложение нашего ревизора из узла связи.
Это и стало моим самым большим проступком за всю мою жизнь.
Наша контролёр Нечипорук Нелля, была особой очень пробивной, яркой брюнеткой, весьма красивой, немного полноватой, но стройной особой. Знала я её я детства. Она жила в дедушкином переулке.
У них был большущий двухэтажный дом, отец работал начальником стройтреста, поэтому вполне естественно, материалы для такого строительства у них были. Нелля была долго единственной дочкой и уже когда она заканчивала школу, мать родила сына.
Но Нелля по-прежнему ни в чём не знала отказа и жила на широкую ногу. Потом она сходила замуж, видимо неудачно, так как через полгода снова жила дома и невестилась. В общем прожигала жизнь по ресторанам и прочим местам в богатых компаниях.
Работала на почте оператором, а потом перешла работать ревизором. Ездила по Серпуховским и деревенским отделениям связи с проверкой работы. Работа её не напрягала, так как сказавшись, что едет на проверку, могла убыть в любом направлении, что её вполне устраивало.
Мать её работала замначальника узла связи, так что и дочери, не желавшей учиться, местечко обеспечила. Нелля была на десять лет старше меня.
В то время как меня, как самую безотказную в работе, часто посылали на подмену болеющих сотрудников в разные отделения связи, на три дня или неделю, хотя это входило в обязанности Нелли, она проводила время в своей компании. Потом наскоком приезжала в отделение, за день полтора, вместо положенных 3-7 дней, в зависимости от объёма работы, осуществляла поверхностную проверку, указывала на незначительные недоработки и снова упархивала.
То есть я знала саму работу, а она знала тонкости и лазейки в нашей работе. Этим мы и отличались.
Так вот, в этот раз, увидев, что я не иду на обед, а довольствуюсь куском хлеба с чаем, она пригласила меня пообедать в кафе, где и развела передо мной теорию моей дурости и неумения жить хорошо.
Видимо была во мне червоточинка, не просто же так, повелась я на её предложения. А предложила она мне махинации ,благодаря которым я могла иметь копейку-другую в своём кармане, на обед и сигареты. Мне бы уйти сразу, но я почему-то сидела и слушала её.
И вот она мне объяснила, что принимая к примеру срочную телеграмму, можно выписывать квитанцию на копирке сложенной вдвое, а потом оформить в квитанционной книжке эту телеграмму как простую, разницу в сумме взять себе в карман.
Или вызывая абонента в переговорную кабину, у кого разговор заказан более, чем на три минуты, включиться в середине разговора и сказать," ваше время заканчивается", он попросит продлить и будет говорить дальше, потом включится телефонистка с центральной и скажет ему тоже самое. Он закончит разговор и подойдёт к тебе доплатить.
Ведь на центральной не знают, что ты его предупреждала и доплаты не требуют. Ты мол у него берёшь за одну, две минуты себе в карман. Вот так можно заработать деньги. Поговорили и она потом уехала. А я думала, о её предложении. Не сразу я решилась на подобное.
Долго сомневалась, делать так с переговорами не решилась, а вот с телеграммами на подлог пошла. Правда не все подряд, а одну две в неделю. При этом передавала их я всё равно срочными, а не простыми, а на бланке аккуратненько переоформляла, как простую, чтобы расхождения с квитанционной книгой не было.
Сразу отмечу делала это я в течении полугода, всего телеграмм, вернее денег присвоила на 60 рублей. При этом клиенты не страдали, их телеграммы по линии проходили срочными и только на бумаге были якобы простыми.
Выходит крала я у государства, но это меня не оправдывает. Совесть меня мучила настолько, что я наизусть помнила каждую подделанную телеграмму. В общем-то по большому счёту больше позора претерпела, чем ущерба нанесла. Но это я вперёд несколько забежала. О самом разоблачении речь будет в своё время.
Свой 21-ый день рождения я провела с девочками на телеграфе. Приехала к ним в конце рабочего дня с бутылкой ликёра и тортом и мы посидели немного, поболтали и разошлись по домам. Главное я не ходила ни в какие компании и не гуляла с сомнительной публикой. Стала вдруг резко домоседкой и дочке посвящала больше времени.
Через недели две после моего дня рождения, к нам приехала молодая женщина из Воркуты. Вернее сама она была из Чехова, но в настоящее время жила с мужем, сослуживцем Виталия в Воркуте, а сейчас приехала навестить маму и ко мне.
Она рассказала, что приехала по просьбе Виталия. Нужно сказать, что всё это время, я писала ему письма, его мать дала мне адрес, и этих письмах, не упоминая о собственной жизни, просто рассказывала ему о дочке, посылала её фотографии.
Видимо жила где-то внутри надежда растопить его сердце. Не знаю точно. И вот она приехала сказать, что он просит меня приехать к нему. Одна дорога туда была двое суток и билет стоил 27-50, в один конец. Следовательно на то, чтобы поехать нужна была вся моя зарплата за месяц, плюс ещё немного для питания в дороге, туда и обратно.
Я не знала как поступить и тут вмешалась мать: «Ехай, денег я тебе дам». Решали ехать одной или с ребёнком. Совместно обсудили, что лучше одной, ни к чему ребёнка мучать.
В общем и Люба и мать настаивали на моей поездке и я согласилась. Мама дала Любе деньги на билеты, чтобы она купила нам обеим. Выезжать мы должны были 27 декабря.
Я отпросилась на работе, предъявив билеты и меня отпустили. Все понимали, что у меня может наладиться жизнь и не возражали, а напротив поддержали. С большим волнением и страхом готовилась я в дорогу.
Глава 27. Погоня за призраком.
И вот мы встретились с Любой в Москве на Ярославском вокзале. Поезд на Воркуту отправляется в 21-30 в это же время отправляется поезд из Воркуты. В Котласе они встречаются и стоят продолжительное время, до получаса.
Там электровоз одного состава меняется на тепловоз другого. То есть весь путь совершают только вагоны, а локомотивы отправляются обратно.
Я впервые в жизни еду так далеко.
У нас плацкарта, боковые места в проходе, то есть мимо нас постоянно ходят люди. Те, кто ездит неоднократно уже обустраиваются со знанием дела, первым долгом завешивая проём прихваченной из дому простынёй или одеялом,создавая таким нехитрым способом имитацию купе.
Моё место верхнее, Любино нижнее. Заправляем постели розданным бельём и некоторое время просто сидим. Вагон гомонит, плачут дети, кто-то уже распечатал бутылочку и уговаривает её, в общем большой колхоз на марше.
Некоторые ходят из вагона в вагон, ищут своих, уговаривают попутчиков поменяться вагонами. Обычная суета.
Я сильно волнуюсь, 21– летняя девчонка, всего раз в жизни побывавшая в Ленинграде и то на поезде ехавшем всего одну ночь, на сидячих местах. Я не знаю ни порядков в поезде ничего другого. Люба просвещает меня, объясняя где что находится, как и когда можно пользоваться туалетом, куда можно выйти покурить.
При этом пользование туалетом, вернее ручкой открытия и закрытия, а также краном для мытья рук пришлось показывать наглядно. Мне неудобно, что я такая тёмная в этих вопросах, но Люба смеётся, раз никогда не ездила, откуда тебе знать?
Когда я пошла курить в тамбур, пришлось одеваться, всё-таки зима, тамбур не отапливается, только вагон. Там я увидела собственно саму топку, её топили углём, сами проводницы.
Рядом с топкой был большой отсек в котором насыпан уголь. Всю дорогу проводницам приходится периодически подсыпать уголь, ведь отапливается не только сам вагон, но от этой же печи топится титан для горячей воды.
Почти перед самым сном проводница предложила желающим чай. Я очень долго не могу уснуть. Всё внове, запахи , звуки, обстановка, освещение. В отсеках оно гасится, а в проходе просто приглушается, но горит. А я не привыкла спать при свете.
К тому же можно сказать прямо перед носом в проход свешиваются ноги в не совсем приятно пахнущих носках. Дух в вагоне стоит ядрёный и не проветришь.
Долго смотрю в убегающую за окном черноту, лишь иногда на переездах или при проезде мимо населённых пунктов прерываемую чередой огней. Вагон покачивается на стыках, отовсюду доносятся разные звуки, от мощного храпа, до тихого сопения с присвистом, или бормотания во сне.
Задремала под утро, часика на два. А вскоре голоса просыпающихся людей, сопровождающие пробуждение звуки, вялое переругивание некоторых пассажиров и прочее, вырывают меня из сна. Я не сразу вспоминаю где я.
И снова мы сидим с Любой внизу. Она рассказывает мне об их житье-бытье на Севере, о службе наших мужей, о каких-то смешных случаях. Я и слушаю её, мне всё интересно и временами отключаюсь от её рассказа, мысли одолевают, а что будет, а как мы встретимся.
Она говорит, что и её муж и Виталий приедут на станцию встречать нас. Приедем мы в Воркуту завтра в 15-50.
Где-то в 9 часов по вагону с тележкой идёт раздатчица из вагона -ресторана. Она развозит завтраки. Это два яйца, хлеб, каша пшённая или геркулесовая, кофейный напиток и две большие булочки. Мы берём завтрак. Она спрашивает, что мы будем в обед, оставляет нам на столике карточку меню и просит отметить ,а на обратном пути карточку забирает.
В вагон-ресторан мы не ходим, Люба говорит, что там шумная публика и нам лучше есть на месте. Я тем более соглашаюсь, что по ресторанам ходить не приучена, была всего два раза толком, в Москве в кафе и на нашем вокзале в ресторане с мужем. Так что желания идти туда не испытываю.
Светлое время быстро заканчивается и вот опять уже мы едем в темноте. Люба говорит, а чему ты удивляешься, ведь мы едем на Север, а потом и вовсе в Заполярье, а там сейчас почти всё время ночь. Это для меня непонятно, как это всё время ночь, хотя я знаю из географии об этом, но одно дело читать, другое осознать и увидеть самой.
Ещё Люба рассказывает, что там сейчас 50 градусов мороза, но я их ощущаю, как 25, так как там климат сухой и мороз кажется мягче. Это тоже внове для меня.
Живут они не в самой Воркуте, а в посёлке Северном. Вокруг Воркуты разбросаны шахты и зоны-поселения. Я не сразу понимаю, какие зоны, а Люба мне объясняет, что лагеря для заключённых, которые и работают в шахтах и поселения для вольных или условно вольных, которые тоже там работают.
А мой муж служит на охране этих лагерей и её тоже. Это для меня новость, я даже не подозревала, что мой муж служит тюремщиком. Я полагала, что в обычной воинской части, оказалось нет, к строевой он не годен, а для этой службы вполне, и мол надо же кому-то выполнять эту работу.
Я тогда ничего ещё не знала о лагерях, о том, что там были политические и прочее. Об этом нигде не писалось, не говорилось, считалось, что всё это было в прошлом при Сталине и с ним же кончилось.
Наивность, да и подробностей о тех ужасах нам тоже не было известно, это гораздо позже и литература и газетные статьи появились и мы просветились.
Но уже одно понимание, что он тюремщик, как то смущало меня.
И видимо Люба это почувствовала, так как перевела разговор с их работы на личную жизнь, на их охоту в тундре и прочее разное. Но я как-то сильно волновалась, всё больше и больше и чаще бегала курить. Не знаю, что со мной происходило, но я металась внутри, как птица в клетке.
Ни одной законченной мысли, они прыгали с одного на другое, а потом появилось стойкое чувство, что он не хочет меня видеть. Я не знаю, откуда оно пришло, но словно бы по нервам ударил сигнал, беги обратно, тебя не ждут.
Мы подъезжали к Котласу, было восемь вечера.
Нас только что покормили ужином и я смотрела в окно, как мы подъезжаем к платформе, а с другой стороны также подъезжает встречный поезд. Когда поезда остановились и люди, кто ехал до Котласа пошли на выход, я вдруг лихорадочно стала одеваться и подхватив свой чемодан, бросилась на выход.
Люба, не сразу сообразив что происходит, в итоге бросилась за мной в чём была.
Я уже было хотела соскочить на платформу, когда проводница задержала меня," постойте, вам не нужно выходить, вы же в Воркуту едете".
Я ничего не успела ответить, меня настигла Люба, она вцепилась в мой чемодан и закричала:" Ты куда, с ума сошла, куда ты побежала, струсила, да? Брезгуешь нами?"
Это был удар ниже пояса. Я обернулась к ней и тоже закричала, со слезами в голосе, они уже текли у меня из глаз не останавливаясь:
–" Никем я не брезгую, мне нельзя ехать дальше, он не ждёт меня, он не хочет меня видеть, не хочет понимаешь?
"-"Нет , не понимаю, что ты выдумываешь, он же меня за тобой и послал, а ты испугалась моего рассказа и решила сбежать. Тебе такой муж не нужен, да? Ты не любишь его, вот и всё."
–" Неправда, я его люблю, но он правда не хочет меня больше видеть, поверь, это так, это правда. Я не могу объяснить, но я это знаю"
И проводница и Люба смотрели на меня так, словно перед ними умалишённая, были в этих взглядах и страх и жалость. Люба всё не выпускала из рук моего чемодана, а проводница сказала:
–Девушка, пожалейте подругу, здесь же холодно, она простынет, вы одеты, а она налегке"
Только тут я опомнилась, что Люба стоит в тапочках и лёгком спортивном костюме в ледяном тамбуре. Я тут же сдалась и пошла за ней в вагон.
Она ,не выпуская чемодана из рук, вся дрожа шла до места, а я покорно брела за ней, как овца на заклание.
Потом мы сидели, я рыдала и всё пыталась вдолбить ей, что мне нельзя ехать, но она не понимала моих доводов, как это я почувствовала и зачем я свою трусость пытаюсь замаскировать придуманной сказкой.
Чемодан она засунула под свое сиденье и теперь мне не было смысла куда-то бежать, деньги лежали в чемодане. Я с тоской смотрела на стоящий напротив поезд и не могла успокоиться, всё плакала, только теперь тихо.
В дорогу мама дала мне всего сто рублей, тридцать из них уже ушли на билет и постель, остальные предназначались на питание и обратную дорогу.
Одета я была в пальто, которое шила сама. Да, я и пальто научилась шить. Соседка работала в ателье пошива верхней одежды, она и показала мне, как вставлять приклад, как делать борта, как правильно отпаривать и отстрачивать.
А мне другая соседка отдала своё прежнее пальто, но оно было велико. Я распорола его и перешила, заодно перелицевав. Получилось хорошее зимнее пальто, кирпичного цвета, а воротник я соорудила из привезённого матерью Витальки соболя.
Он подстрелил его сам, выделал шкуру и прислал матери для меня. Вот она и привезла его мне, когда привозила Иришку из деревни. Так он и пригодился.
А обрезком из шкурки, который остался от кройки воротника, я обшила вязаную шапку из такой же пряжи кирпичного цвета. Получился ансамбль. Пальто было длинное до половины икры, приталенное, шестиклинка.
По-другому сшить было нельзя, так как оно изначально было такого покроя, просто пришлось основательно урезать ширину. Но смотрелось оно хорошо, не хуже нового и по фасону было вполне модным,ведь фасоны часто повторяются, меняются только детали отделки.
На ноги мама незадолго до этого купила мне войлочные сапожки на меху, невысокие не бабушкиных фасонов, а вполне симпатичные. Она купила их специально, для поездки к нему. Дома я бегала в кожаных полусапожках на каблуке, но мама сказала, на север в таких не ездят.
Жили мы тогда бедно, так что моё умение шить выручало всю семью. Затраты были только на материю, а иной раз мама приносила хорошие вещи от Кудряковых, ей отдавали в оплату за работу и требовалось перешить , что я успешно и делала.
Так что дома была считай собственная портниха и вязальщица и вышивальщица.
Впрочем мама моя вышивала много лучше меня, я тогда вышивкой занималась по настроению, от случая к случаю.
Следующую ночь я снова не могла толком уснуть, но в какой-то момент меня сморило и тут случилась неприятность.
Уснула, вернее забылась ненадолго, основательно перед этим наревевшись и проснулась вероятно от прогремевшего мимо товарного состава.
Свет горел вполнакала, все спокойно спали, я наполовину свисала с полки не вполне осознавая это. Потом наклонила голову вниз, посмотреть спит ли Люба и увидела,что её одеяло упало на пол, а она лежит сжавшись комочком. Мне почему-то показалось, видимо спросонья, что одеяло, вернее пол близко, только руку протяни, что я и сделала и тут же кувыркнулась с полки.
Видимо, спустив руку, я нарушила равновесие.
Падая, больно ударилась основанием шеи о подножку для опоры ноги, чтобы залезать на верхнюю полку. Видимо от удара, я на некоторое время выключилась, потому, что очнулась, полусидящая на полу, поддерживаемая кем-то сзади и вокруг меня толпился народ , а по проходу бежала проводница, тоже полузаспанная.
Все наперебой спрашивали меня, что случилось и как я оказалась на полу. Видимо грохот, когда упала, разбудил этих людей. Мне стыдно было признаться, что упала сверху и я сказала, что просто стала слезать в туалет и в это время поезд дёрнулся, вот я и упала, во время толчка. Кто-то сказал, что он тоже проснулся от толчка и моя хитрость сошла за правду, а я побрела в туалет.
Шея болела, голова кружилась и виделось всё, как в тумане. Видимо походка у меня тоже была шаткая, но это можно было списать на качание вагона на стрелках. В туалете меня вырвало и потом ещё некоторое время подташнивало. Я подумала, что наверное получила лёгкое сотрясение мозга.
Я тогда не знала, что разбила атлант, верхний позвонок и потом со временем он даст о себе знать основательно. А тогда я просто не понимала всей серьёзности своей травмы, да и кто из нас в молодости придаёт значение, таким мелочам, как падения, если внешних повреждений не видно. Подумаешь шея припухла сзади, пройдёт, заживёт как на собаке , думала я.
Глава 28. Предчувствия не обманули. Новые впечатления и возвращение.
В Воркуту мы приехали 29 декабря в 15-50, как и говорила Люба. Вот только что мы спускались с подножки, вот нас встретили Любин муж и другой парень, я оглядываюсь в поисках Витальки, его нет. Светло и я вижу вокзал, большую площадь перед ним высокое здание ресторана напротив и мы идём по дорожке к стоянке такси, как тут же, после нескольких шагов, стало темно и зажглись фонари. То есть никаких сумерек, словно выключили свет и всё.
Такое я вижу впервые. Я задаю вопрос, почему не на автобусе, а на такси, и мне отвечают, что автобусы ходят только по городу, а в посёлки ездят только на такси.
Мы с парнем идём впереди , а Люба с мужем сзади, они тихо о чём-то переговариваются. И опять у меня обострён слух.
Нет я не желаю подслушивать чужие разговоры, просто на морозе голоса звучат громче и я слышу слова Вити, Любиного мужа. Вообще-то он тоже Виталий, но они, чтобы не путаться ,этого договорились называть Витей.
Он говорит Любе, что не знает, как быть, вчера, около восьми часов вечера, Виталька задурил, он стал кричать, «на хрена она сюда едет, зачем я её позвал» и вообще бесился, а потом также внезапно успокоился. Я слышу, как Люба тихонько ахает, оборачиваюсь и говорю ей «а я что тебе говорила? А ты мне не поверила.» Муж Любы спрашивает у неё, о чём я и она пересказывает всю случившуюся в поезде сцену.
–Понятно-отвечает Витя-всё равно едем, там всё решим.
Я не хочу ехать и прошу оставить меня на вокзале, я поеду обратно вечером, этим же поездом. Но они не отпускают меня и усаживают в такси.
Мы едем по окраине города и вскоре оказываемся за ним.
Дорогу еле видно, по обе стороны ровные, как стол пустынные снежные просторы.
Ребята, что-то говорят, но я сижу погружённая в себя, никак не реагируя на разговор и меня оставляют в покое.
Едем минут пятьдесят. Внезапно справа начинается длинная серая бетонная стена, а сразу после неё мы сворачиваем направо и проехав ещё метров 500, оказываемся перед приземистыми, почти чёрными строениями с маленькими светящимися кое-где окнами. Это их жилые бараки а неподалёку от бараков, метрах в ста стоит вышка дозорного и большие ворота в зону. Поверху проложена колючая проволока, через каждые 100 метров прожектора.
Мы входим в барак, здесь тепло и светло, большая прихожая. По левую руку за открытым дверным проёмом видна кухня, там стоят газовые плиты и столы. Над столами на стенке полки с кухонной утварью.
Прямо напротив ещё один проём, там видны умывальники и лавки с тазами и корытами. Значит комната для стирки, понимаю я. Направо уходит длинный коридор с дверями. Мы входим в первую дверь. Это жильё Любы и Вити.
У них две комнаты, гостиная и спальня. Обстановка скромная, мебель казённая. Мы ставим чемодан, меня усаживают на стул. Витя бежит на кухню, возвращается ещё с двумя женщинами и ребёнком. Мальчик трёх лет, их сын.
Он виснет на Любе и уже не отходит от неё. Мы пьём чай, потом я спрашиваю, где Виталька и Витя провожает меня до третьей двери. Они живут здесь, говорит он. Они?-спрашиваю я, – " Ну, да они, это четверо солдат, это же общежитие, а семейные живут отдельно. Остальные по четыре в комнате.
Он предупреждает меня, что выключатель слева.
Нажимаю ручку двери. Дверь открывается. В комнате темно и не видно, есть ли в ней кто.
Зажигаю свет и вижу большую комнату слева у стены и рядом углом к ней по второй стене стоят кровати. Точно также справа расположены ещё две. У окна стоит стол, рядом с ним шкаф остальное место свободно. Возле выключателя вешалка с полушубками охранников.
Внизу под ней унты. На второй кровати слева, лицом к стене лежит мой спящий муж. Я его узнала сразу .
Тут же погасив свет я прошла к его кровати. Один раз увидев обстановку я прекрасно ориентируюсь даже в темноте, ни на что не натыкаясь и не делая лишних шагов. Это моя особенность,ориентироваться с первого взгляда.
Некоторое время постояла, переводя дыхание, потом аккуратно опустилась на край кровати и осторожно погладила его по волосам.
Он почти сразу проснулся, это я почувствовала по напрягшемуся плечу, которое задела. Некоторое время лежал замерев, потом резко повернулся, выпростал руку из-под одеяла и подняв её коснулся моих волос.
Он провёл по ним рукой, после вдруг резко вскрикнув сорвался с кровати, похватал в темноте со стула свои вещи, полушубок и унты с вешалки и выскочил из комнаты, как ошпаренный.
Вскрикнул,как выдохнул, он всего одно слово "ты!".
Я сидела, словно меня ударили по голове. Скорость с которой он ретировался, тон, которым он вскрикнул своё «ты», были похожи на то, словно он коснулся ядовитой змеи.
Этим было сказано всё.
Как во сне я встала, подошла к двери, зажгла свет и ещё раз огляделась. В ногах его кровати на стене висели фотографии моя маленькая и дочки. Дочка в платочке, с пальчиком, подпирающим уголок губы. Снимок из садика, который я сама ему присылала.
