355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вера Морозова » Дом на Монетной » Текст книги (страница 5)
Дом на Монетной
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:52

Текст книги "Дом на Монетной"


Автор книги: Вера Морозова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Письмо пристава Халтурина

Полковник Дудкин раздраженно отбросил перо. Встал, мелкими шажками прошелся по кабинету. Остановился у каминных часов с хриплым боем. Завел медным ключиком. Осторожно надвинул стеклянный футляр на бронзового орла, удерживающего в клюве циферблат. И опять мелкими шажками зашагал по ковру… Заичневский… Заичневский… Государственный преступник, которым с некоторых пор так интересуется Петербург. Полковник был стар, считал дни, оставшиеся до выхода на пенсию. И вдруг Заичневский – глава организации! Тайная организация в Орле! В столице зашевелились. Понаехали агенты, хлыщеватые молодчики, которые смотрят на него, как на дряхлеющее дерево – вот-вот на сруб!

Заичневского полковник знал, встречал в дворянском клубе, в обществе. Обходительный, приятный, в молодости бедокурил, но теперь, после стольких лет изгнания?! Вряд ли! К тому же известный литератор, автор солидных статей «Орловского вестника», многих столичных газет… Впрочем…

Полковник потер сухие ладони. Сильным движением дернул шнурок, позвонил.

– Принесите письмо пристава Халтурина. Дама ожидает? – спросил дежурного офицера.

– Более получаса. Письмо при мне! – Офицер раскрыл папку, ловко выложил письмо на зеленое сукно.

Полковник пробежал глазами бумагу. Пристав Халтурин, дальний родственник жены, просил помочь некой даме получить свидание с Заичневским. Полковник поднял глаза на офицера. Тот улыбался, показалось, язвительно и настороженно.

– Просите! – Полковник прикрыл письмо газетой. Офицер услужливо распахнул дверь. Полковник быстро оглядел вошедшую даму. Приятная. Невысокого роста. Интеллигентное лицо с едва приметными веснушками. Волнистые волосы с седыми прядями.

Дама поклонилась. Подождала, пока офицер придвинул стул. Полковник раздраженно молчал, офицер исчез, бесшумно закрыв дверь.

– Вы хотите получить свидание с подследственным Заичневским? – вопросительно поднял кустики бровей и, не дав возможности ответить, сказал: – Нет и нет!

– Почему я не могу повидаться с господином Заичневским?

Она сидела на мягком стуле, высоко подняв голову, в черном строгом платье с закрытым воротом.

– Вы просите о невозможном!

– О невозможном?! Свидание с господином Заичневским при столь любезном приеме и рекомендательном письме? Забавно! Заичневский, уважаемый человек, в обществе хорошо известен. Ваш отказ произведет неприятное впечатление. Причина ареста неясна. К тому же он нездоров – заболевание сердца, жесточайшая подагра. Пожалуйте справку от лечившего его врача, а в тюремном замке находится без теплых вещей. Как я могу оставаться равнодушной! Я просто настаиваю на своей просьбе!

– Передайте теплые вещи через тюремную канцелярию! Распоряжусь, – устало заметил полковник, протирая пенсне с золоченой дужкой.

– Передать без свидания?! Как я узнаю, в чем именно нуждается подследственный? – с иронией заметила Яснева. – Нет уж, увольте! Разрешение на свидание в вашей власти – так сказали в канцелярии. Не откажите в любезности… К тому же необходимо узнать, кого из адвокатов следует пригласить. Конечно, в случае, если это досадное недоразумение не разрешится в ближайшие дни.

– Думаю, не разрешится! – Полковник забарабанил сухими пальцами по сукну. – На сей раз Петру Григорьевичу не так легко будет выпутаться. Последний обыск дал многое… Дело серьезное и обещает быть громким…

– Но изобличающих обстоятельств нет! Аделаида Романова, арестованная одновременно с Петром Григорьевичем, мне жаловалась и раньше на частые обыски…

– Вы знакомы с Романовой, проживающей с Заичневским в одной квартире? – насторожился полковник.

– Она секретарствовала у Петра Григорьевича. Известному литератору без секретаря невозможно! Согласитесь… – Яснева прямо взглянула в лицо полковника. – Подозревать не значит обвинять!

– Да-с. Изобличающих обстоятельств нет, вернее, очень мало, но есть строгое предписание из Петербурга. А пристав Халтурин в письме… – Полковник не договорил, встал из-за стола. – К Заичневскому у меня отношение доброе. Человек интересный, в обществе приятный. К тому же родовитый дворянин, владелец имения – и вдруг революционер! В Орловской губернии, видите ли, разыскали Робеспьера! Только предписание строжайшее: арестовать безотносительно к результатам обыска. Орловский Робеспьер!

Яснева тонко улыбнулась. Полковник, поняв, что она оценила шутку, также удовлетворенно улыбнулся.

– Все это – недоразумение! Заичневский не виноват. Рада, что встретила в вас человека образованного и либерального. Весьма приятное исключение… Разрешите взять Петра Григорьевича на поруки под денежный залог. – Мария Яснева протянула заранее подготовленное заявление. – Тюремное заключение он переносит тяжело.

– Увольте… Увольте… Содержание в тюремном замке как меру пресечения изменить не могу… Да-с, не могу!

– А свидание?

– Разрешу на двадцать минут.

– Мало, очень мало… Но что делать?

Дама, поблагодарив, ушла. Полковник долго стоял у раскрытого окна. Торопливо вернулся к столу и каллиграфическим почерком стал писать:

«Скопление в Орле значительного числа лиц неблагонадежных, как известно из достоверного источника, получило начало от пребывания здесь бывших политических ссыльных Заичневского, Белоконского, Арцыбушева.

Орел считается агитаторами как наиболее населенный против Тулы и Курска, лучшим для жизни и заработков, особенно удобным для сношений со столицами. Прилив этих и других лиц, высланных по подозрению в политической неблагонадежности из столиц и городов, находящихся в усиленной охране, начался с 1885 г., когда возвратился в Орел Заичневский, а затем прибыл Арцыбушев…»

В тюремном замке, в комнате для свиданий, Яснева была не впервые, каждый раз при этом испытывая чувство скованности и неловкости. Почерневший дубовый стол. Скамьи, спинки которых отполированы за долгие годы посетителями. Икона, подсвеченная лампадой. Звонкая тишина. Окно под потолком, затянутое частой сеткой.

В коридоре послышались шаги. Тощий надзиратель открыл дверь и пропустил Заичневского. За эти две недели, что они не виделись, Петр Григорьевич сильно изменился. Ссутулился. Посуровел. Резко означились морщины на высоком лбу. Светло-голубые глаза его обрадованно сверкнули, когда Мария поднялась навстречу.

– Славно, что вам удалось пробиться! – Он крепко пожал ей руку, выразительно посматривая на дежурного надзирателя.

Мария Яснева сунула надзирателю кредитку. Тот осклабился и, засовывая деньги в карман, ушел, прикрыв дверь.

– Допрашивали? В чем обвиняют? – быстро спросила Мария, опасаясь, чтобы не помешали разговору.

– Разумеется… Следователь прислан из Петербурга. Благожелательный. Обходительный. Вкрадчивый. Мягко стелет, да жестко спать! Основной интерес к юнкерскому училищу. С кем виделся, о чем разговаривал… Ссылаются на глупейший адрес, которым приветствовали меня в номерах на Никольской.

– У юнкеров прошли обыски… Взяли бумаги…

– Так… Следователь размахивает ими, хотя ничего конкретного не выдвигает. У меня на квартире при аресте нашли письма юнкера Романова, велеречивые, напичканные глупостями. Прав Писарев: «Родительская палка лучше родительской ласки»! Аделаида эти письма не уничтожила, хотя я требовал, а сложила на дно сундука! Святая наивность! – Заичневский недоуменно пожал плечами. – Непозволительная глупость!

Яснева загрустила. Она знала об этих письмах. Их показывал Леонид, когда приходил в кондитерскую на Серпуховскую, там неподалеку она снимала комнату. Юнкер положил на столик письма сестры из Орла. Прочитав их, она ужаснулась. Так откровенно говорить о политических вопросах! Советовала прекратить переписку, доказывая ее неразумность. Собиралась объясниться с Аделаидой, но не успела…

– Конечно, следили давно, но последняя капля – перлюстрированные письма. В России все под запретом – мысли, знакомства, письма. – Заичневский поднялся, расправил широкие плечи. – Главное – сохранить силы, выработать единую линию поведения на следствии. Никакой тайной организации. Поездки в Москву вызваны литературными интересами. Встречи в номерах – желанием студентов потолковать о беллетристах-народниках…

Мария понимающе кивала.

– Труднее всего объяснить шифрованные письма из Курска. К сожалению, их не успели уничтожить.

– Случайно нашли… Заслали не по адресу…

– Разумеется, выкручусь! Если дело доведут до суда, тогда придется говорить! Статьи по политическим процессам, переданные вам, необходимо использовать для нелегальной печати, материал богатейший! – Заичневский помолчал и грустно заметил: – «Эй, собирайтесь на смену, старый звонарь отзвонил!» Нужно думать об организации. Теперь все на ваших руках. Арцыбушева допрашивали в качестве свидетеля. Дело привычное: сегодня свидетель – завтра подследственный! При вашей конспиративности вы должны удержаться. А посему укройте все, сберегите людей, предупредите юнкеров, чтобы пообчистились, научите, как вести при аресте.

Яснева протянула Заичневскому клетчатый плед. Поежилась от тюремной сырости. С грустью вглядывалась в дорогое лицо. Неужели опять ссылка?! Как сдал за эти недели, но держится великолепно, словно плененный лев.

– Как говорят, в драке волос не считают, но лучше было бы их считать! К арестам следует относиться спокойно. Обидно – арест на таком развороте работы… Главное – сохранить организацию. Дело всей моей жизни! Явки, связи, типографию, архив оставляю на вас! – Заичневский протянул руку. – Требую и надеюсь!

– Ora è sempre! – ответила Мария.

Яснева и Заичневский обнялись. Троекратно расцеловались. Мария заплакала. Заичневский ласково погладил ее по русым волосам.

– Как Аделаида? – передавая теплые вещи, спросила Яснева, смахивая слезы.

– Связь с ней установил через фельдшера. Аделаида в третьем корпусе. Настроение отвратное, но на допросах ведет себя умно. Здоровье ухудшилось, чахотка… Позаботьтесь о ней. – Заичневский накинул на плечи плед. – К тому же волнуется о брате…

– С Леонидом пока все благополучно. После обыска его вызывал полковник, учитывая хорошие аттестации, под суд не отдал, грозился перевести в полк под Смоленск. Думаю, что уцелеет. Значит, мне придется возвратиться в Москву… Не хотелось бы вас оставлять одних… – И, заметив, как отрицательно затряс головой Заичневский, закончила: – Уеду в пятницу, сегодня буду терзать полковника – выбивать свидание с Аделаидой…

Заскрипела дверь. Громыхнув ключами, появился надзиратель. Свидание закончилось.

Тургеневский бережок

В Орле стихи Апухтина, местного уроженца, были в большой моде. Барышни бредили сладкими рифмами, воспевавшими грусть и разочарованность. Для сегодняшней встречи Мария прихватила синеватый томик Апухтина, подражая губернским барышням. Машинально раскрыла книгу, начала читать:

 
О смерть, иди теперь, без жалоб, без упрека;
Я встречу твой суровый лик.
Ты все-таки теплей, чем эти люди-братья:
Не жжешь изменой ты, не дышишь клеветой…
Раскрой же мне свои железные объятья,
Пришли мне, наконец, забвенье и покой.
 

Стихи Апухтина, этого «смеющегося философа», как его называли в обществе, не принесли облегчения. Она захлопнула томик, продолжая думать свою невеселую думу.

Свидание в тюремном замке с Аделаидой Романовой оставило тяжелый осадок. Аделаида стояла за частой решеткой рядом с надзирательницей. Высокая. Худая. На впалых щеках чахоточный румянец. Острые плечи тряслись от душившего кашля. Поговорить толком не удалось. Надзирательница угрюмо насупилась, не отводила глаз от Аделаиды. Вмешивалась в разговор, прерывала. Больше всего Аделаида боялась за Заичневского. Он был ее кумиром, ее радостью. Считала себя виновницей несчастья. Ругала за письма, за наивность, которая так дорого обошлась. Она готова взять всю вину на себя, лишь бы уберечь Заичневского. Жадно расспрашивала о его самочувствии, боялась, не сердится ли… В заключение расплакалась. Мария старалась ее успокоить, протянула руки через железные прутья. Надзирательница пригрозила прекратить свидание. Аделаида расплакалась сильнее. Мария поспешила передать теплые вещи, деньги, книги. Толстыми пальцами с грязными ногтями надзирательница начала листать книги, просматривать корешки. Мария громко советовала читать стихи Гейне, особенно «Сосну», за прекрасный слог и глубокую мысль. Аделаида понимающе кивала сквозь слезы. Между строками стихотворения тайнописью передавался совет Заичневского, как держать себя на следствии. Мария прижалась к холодной решетке, пытаясь захватить тонкие пальцы Аделаиды. Надзирательница уронила книгу. Наклонилась с трудом. Грузная. Неповоротливая. Мария быстро сунула записку, Аделаида запрятала ее в рукав. Сквозь железную решетку глядели тоскующие глаза.

Аделаида в тюрьме… Заичневский в тюрьме… Арцыбушева допрашивали… Леонида выслали… Что будет с нею? Мария протерла стекла очков, которые начала носить с недавних пор. Неужели погибнет организация, столь хорошо законспирированная?! Пришли новые люди, молодые, неопытные. Вот группа юнкера Романова… К несчастью, Заичневского спасти не удалось, жандармы пришли раньше. Но теперь, когда она знает суть обвинения, нужно ехать в Москву, предупредить людей…

Заичневский торопил ее, но неожиданно в Орле пришлось задержаться. Прибыл человек от Синегора. Мария насторожилась. Вероятно, сказывались последние аресты. У тюрьмы после свидания с Аделаидой Романовой ее остановил молодой человек. Наружность приятная, располагающая. Оказывается, привез транспорт литературы из Одессы, а Заичневский в тюрьме! Уже третий день мотается по Орлу, да, к счастью, додумался подежурить около тюрьмы. Наткнулся на нее. Незнакомец, заметив недоверие, начал ссылаться на сестер Кокишевых. На квартире этих сестер Заичневский читал реферат о французской революции, на котором была и она. Правильно, был такой случай. И все же она не узнавала его. Это впервые. Зрительная память никогда ей не изменяла. На конспиративную квартиру не повела. Транспорта из Одессы не ожидали. Но главное – беспокоил откровенный интерес незнакомца к Заичневскому. Он настаивал на встрече с ней, отказываться было рискованно. Подумала и выбрала Тургеневский бережок – место, столь любимое орловцами. Сидела в беседке с колоннами, покрытыми блестящим льдом.

С высокого обрыва открывался красивый вид. Город утопал в белой дымке. Высоко взметнулись золотыми куполами соборы. Сверкала Ока, берега казались бескрайними, сливаясь со снежными полями. Слышался глухой треск взламываемого льда. Плакали ивы, распушив бело-желтые почки.

Мария подставила солнцу лицо, радуясь теплу. Отливал золотом рыжий лисий мех воротника. По широкой лестнице, запорошенной снегом, поднимался вчерашний незнакомец. Низко надвинутая шапка скрывала его лицо. Короткая суконная куртка распахнулась. На шее болтался цветастый шарф.

– Хорошо, что избрали такое уединенное место, – весело сказал он, оглядываясь по сторонам.

– «Уединенное»! Да в ротонде вся молодежь встречается! Ока в ледоход прекрасна. Всю ночь не спала – слушала, как грохочет река, содрогается от взрывов. Экая силища! – мечтательно заметила Мария. – Стихия! Глаз не оторвать!

– Ближе к делу. За эти дни все осточертело. Бегал. Искал, – прервал ее молодой человек. – Вот письмо от Синегора.

Письмо было коротким. Синегор рекомендовал молодого человека, просил ввести его в организацию, а как гостинец принять транспорт из пятнадцати брошюр – статьи Герцена и Огарева, изданные в Лондоне. Конечно, это капля в море, но голод на литературу большой. Транспорт оказался в багаже. Оставлен на вокзале, запрятанный в бельевой корзине. Молодой человек выразил желание развезти литературу по местам, на которые она укажет. Говорил скороговоркой, словно хотел поскорее закончить неприятную часть. Девушка, насторожившись, молчала, не проявляя интереса к литературе.

– Как там Синегор? – полюбопытствовала она, чтобы поддержать разговор.

– Неплохо. Слесарит в мастерской, обосновался солидно. Синегор дал явку к Кобылянскому на Верхнегостиную улицу, да за мною какие-то молодцы закружили… Решил не рисковать – сразу к Заичневскому.

– А что вас испугало?! – небрежно спросила Мария, ожидая, что незнакомец назовет ответную фразу пароля: «Бойцы вспоминали минувшие дни, где в жарких сраженьях сражались они».

– Всю дорогу твердил явку от Одессы до Орла. Пароль забыл, а Верхнегостиную улицу запомнил… – Молодой человек виновато развел руками.

Мария смотрела на него с интересом. Явка названа точно. Квартира Кобылянского в недавнем времени использовалась для явок. Но как можно забыть пароль, хотя бы назвал девиз организации! Ora è sempre!.. Впрочем, такие случаи бывают. Мария это испытала, приехав за литературой в Петербург. Счастье, что на улице наткнулась на Наталью Оловенникову.

– Мастерская у Синегора за Дюковским садом, – с удивительной точностью заметил незнакомец.

Яснева не перебивала, вопросов не задавала, слушала, подперев подбородок рукой.

– Синегор добром вспоминал вас. Очевидно, дружили, – заметил молодой человек; руки его теребили концы шарфа.

Это было неправдой. Синегора знала понаслышке. Из Курска в Одессу его направил Заичневский, чтобы организовать доставку литературы морским путем.

Молодой человек говорил оживленно. Сообщал детали, факты. И эта нарочитая точность настораживала.

– Синегор советовал разыскать вас, если Заичневского не окажется в городе.

– Я никогда из Орла не выезжаю… Только при чем здесь Заичневский?!

Молодой человек непонимающе посмотрел на нее и продолжал разговор:

– Синегор очень предусмотрителен, нарисовал карту города, чтобы избежать лишних расспросов. Стрелкой обозначил путь от вокзала до Верхнегостиной улицы.

– Синегор хорошо знает Орел, – удовлетворенно заметила Мария, а сама подумала: «Опять неправда: Синегор работал в Курске и Орла не знал». Помолчала и, оживившись, спросила: – Почему Синегор слесарит в Одессе?!

– Так он же слесарь!

– С чего это! Он – ветеринарный врач… Я хорошо его знаю, дружила с сестрой. – Мария остановила удивленный взгляд на незнакомце. – Кто вы?

Молодой человек отпрянул. Посмотрел дико, машинально завязал шерстяной шарф.

– А вы?

– Мечтаю стать революционеркой! В свое время Заичневский, мой дальний родственник, запретив думать об этом, охладил мои увлечения. – Придвинулась к молодому человеку и, наклонившись, доверительно попросила: – Литературу привезите в гостиницу. Я рассорилась с родственниками и временно проживаю там. Прочту с удовольствием. Площадь Полесская, напротив института Благородных девиц…

– Литературу в гостиницу?!

– А что особенного? Прошу, испытайте меня…

– Да вы с ума сошли!

– Тогда держите литературу на вокзале. Ведь у вас большие связи. Не могли бы сыскать рекомендательное письмо к госпоже Кириковой, начальнице института Благородных девиц?

– Госпожу Кирикову не имею чести знать! А Синегор?

– Ветеринарный врач! Он всегда мне нравился… Странный вопрос!

– Не ждите меня в гостинице, барышня, не играйте в революцию. Опасно!

И заскользил по обледеневшей лестнице. Мария с улыбкой смотрела на концы шарфа, разлетавшиеся в стороны.

Старшая сестра

У развилки дороги виднелась черно-белая полосатая караульная будка. Мария остановила лихача. У шлагбаума прохаживался часовой с винтовкой. Рядом низкорослый юнкер. Дежурный по училищу юнкер с интересом рассматривал приближавшуюся даму.

– Попросите юнкера Романова! – Дама поравнялась с караульной будкой.

– Доложу офицеру! – вытянулся молоденький дежурный.

– Офицеру? – мягко остановила его дама. – Сегодня у Леонида день рождения, дома приготовили ему сюрприз. – И, увидев, что юнкер колеблется, попросила: – Я – сестра Леонида.

– Сегодня пятница, а свидания по воскресным дням! – Юнкер наклонил голову. – Порядок, сударыня!

– Представьте, к вам приедет сестра за тысячу верст и ее не пропустят из-за формальностей?!

– Но, сударыня…

– Monsieur! Je veus voir mon frere! [3]3
  Я хочу видеть своего брата!


[Закрыть]

Мария развернула большую коробку, перевязанную красной лентой. Полыхнули глянцевитые маки. Стояла спокойная, гордая, в темно-голубом костюме, оттенявшем серый цвет глаз. Кокетливая шляпка на светлых волосах.

– Прошу, monsieur! Время дорого, mon ami! [4]4
  Мой друг!


[Закрыть]
Юнкер козырнул. Быстро пошел к красным казармам, видневшимся сквозь деревья. Мария не выпускала его из поля зрения. Смотрела, как поднялся по широким пологим ступеням, распахнул тяжелые двери. Показался Леонид, на ходу застегивавший шинель. Засмеялся, крепко пожал руку дежурному.

Леонид нетерпеливо вглядывался в поджидавшую его даму. «Верно, не узнал!» – решила Яснева, подняв шитую вуаль на поля шляпки. Юноша заулыбался. Высокий. Широкоплечий. Лицо с правильными чертами. Под выпуклым лбом выразительные глаза. Мягкая бородка и усики плохо уживались с молодостью.

– Наконец-то, mon frere! – бросилась Мария, прижала Леонида к груди и, не дав опомниться, поцеловала: – Поздравляю… Поздравляю…

Леонид краснел от смущения. Теребил пеструю ленту на коробке конфет. Умилялся дежурный. Девушка, увлекая Леонида в Лефортовский парк, приветливо подняла руку:

– Merci, mon ami! [5]5
  Спасибо, мой друг!


[Закрыть]

В Лефортовском парке на дорожках, размытых вешними водами, проглядывала рыжая глина. Ноги утопали в вязкой грязи. Около уличного фонаря с разбитым стеклом прыгали черные грачи.

Яснева шла молча, слушала сбивчивый рассказ Леонида:

– Из Петербурга ждали великого князя. Начальство устроило обход, а потом начался обыск. Выворачивали тумбочки, просматривали вещи. – Леонид снял фуражку, провел платком по бобрику стриженых волос. – Обыск возмутил всех. Будущих офицеров обыскивали, как карманных воришек! С особым пристрастием господин полковник копался в моих личных вещах.

– Негодяи! А офицерская честь?

– Меня удаляют из училища! Бедная Аделаида… «Служить только одному делу, достижению известной цели»… Мало пришлось нам поговорить, мешала разница в возрасте, разъезды сестры, изливались больше в письмах. – Глаза Леонида полыхнули огнем. – Какие надежды возлагал на кружок саморазвития, на Петра Григорьевича… Не могу жить среди пустоты и пьянства. Мне нужна ваша поддержка.

– Удаляют из училища?!

– Да. Вызывал полковник. Потрясал расчерченными письмами Аделаиды. Посетовав о моей карьере, предложил выехать в Имеретинский сто пятьдесят седьмой пехотный полк.

– Где стоит полк? Под Смоленском?

– Нет! Под Саратовом. Как быть с кружком? Кто-то же должен остаться?

– Безусловно! А вам дадим надежные адреса в Саратове. Условие одно – осторожность! Я еще не сказала самого главного. Заичневский арестован…

– Арестован?! А сестра?

– Тоже… К несчастью, сохранились письма. Серьезная улика против Петра Григорьевича. Опять ссылка в Сибирь, кандалы, этап… Он немолод, болен. Как мы без него…

– Могу я помочь сестре? Заичневскому?..

– Помочь? Умным поведением на допросах, если что… Учтите! Заичневского никто не видел. Не знал! Нелегальные издания куплены на развале у Сухаревки. И прочая глупость!

– На развале у Сухаревки?! Разве там продают?

– А вам какое дело! Этим пусть интересуются господа хорошие! Прокламацию нашли в конке, можно в вагоне поезда, в библиотечной книге. Все дело случая! Не называть имен… Никого вы не знаете! Это первая заповедь!

– Как-то все обернется? Жаль сестру…

В Лефортовском парке стояли сосны в снегу, почерневшем от талых вод. От прогалин поднимался легкий пар, на обочине дороги пробивались кустики травы, по булыжникам звенели ручьи, завихряя в водовороте порыжевшие щепки.

Мария жадно вдыхала весенний запах леса. Густой. Смолистый. Любовалась деревьями, обсыпанными мелкой апрельской зеленью, набухшими почками на блестевших от вешнего сока березах.

– Завтра увидимся, Мария Петровна?

– Завтра? Кто знает! Будем сегодня обо всем договариваться….


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю