Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

81

Меня затягивала безграничная, сводящая с ума темнота, в которой я растворялся без остатка. Нет ничего хуже сна, когда всё, что ты видишь – это отсутствие света. Особенно, если вдруг понимаешь, что спишь.

Патрокл.

Только это воспоминание позволяло мне хоть как-то бороться с темнотой.

Патрокл.

Он быстро наливается светом и скользит по небосклону, как падающая звезда, которая неумолимо приближается к линии оптического горизонта, проваливается в темноту. Но вот Патрокл застывает и кажется, что все звёзды гаснут из-за его лучистого света. Вынужденный странник. Лишь раз в десять лет он возвращается домой, к Земле. Говорили даже, что гравитационные возмущения, которые вызывает корабль таких размеров, могут привести к наводнениям и бурям, поэтому Патрокл всегда встаёт на дальнюю орбиту – застывает на высоте в тысячи километров над Землёй.

Он ярче, чем народившаяся луна.

Мы смотрим на вечного странника, ни говоря ни слова, а тем временем, на другой стороне планеты, поднимается ужасающий ураган.

Но потом Патрокл исчез, растворился в ночи, и надо мной вновь сомкнулась темнота.

Я проснулся.

На секунду мне показалось, что в кармане моих брюк лежит пластиковый куб – большой и угловатый, до треска растягивающий ломкую синтетическую ткань, – однако там ничего не было.

Свет по-прежнему не горел.

Собственное тело стало вдруг незнакомым и чужим, как будто, пока я лежал без чувств, сознание моё перенесли в другого человека. Или же гнетущая темнота и пустые, как космическая бездна, сны просто лишили меня рассудка.

Я попытался приподняться на кровати, однако тело моё так ослабло, что я едва мог двинуть рукой.

Мне было страшно.

Я задыхался, что-то сильно стискивало мне грудь, не давало сделать глубокий вздох. У меня мелькнула мысль, что из комнаты откачивают воздух. Это конец. Больше не будет безумных допросов и тестов, кривляющегося лошадиного черепа и суспензии со вкусом извёстки.

Я почувствовал странное облегчение.

Голова закружилась, как от удушья.

Я потерял сознание.

Прошло несколько секунд. Или часов.

Я снова мог дышать, хотя грудная клетка все ещё болела так, словно у меня были сломаны все рёбра. Я лежал с закрытыми глазами, однако по судорожной пульсации где-то за моими опущенными веками я понял, что в комнате горит свет.

Было что-то ещё.

Я слышал мягкие осторожные шаги – как в больнице, где ходят в шёлковых бахилах – и едва различимый скрытный шёпот. Однако я почти ничего не мог разобрать – лишь отдельные слова и обрывки фраз.

– …в порядке… – тихо сказал голос, – …не думаю, что в действительности… Да, мне кажется, я слишком… не стоит… в каком-то… немного подождать…

Голос затих, как если бы говорившая догадалась, что я уже не сплю.

Прошло время, прежде чем я решился открыть глаза.

Свет в комнате действительно горел, но уже не обжигал глаза, а мягко обтекал ровные белые стены, оставляя приятные островки мрака на потолке и в углах. Я лежал на запакованной в целлофан кровати. На мне была другая одежда – бесформенное тёмно-серое одеяние, похожее на дешёвую униформу, вроде тех, что носит на кораблях обслуживающий персонал.

Я попытался вспомнить…

Последнее, что сохранилось в моей памяти – это девушка, до невозможности похожая на Лида, и пронзительный укол в правое плечо, которое до сих пор болело так, словно с него содрали кожу.

Мне это приснилось?

Однако я и правда был не один. Я увидел высокую девушку в приталенном комбинезоне. Она стояла ко мне спиной и слегка сутулилась, склонив голову и сведя плечи, нашёптывая что-то в корабельный коммуникатор или суазор.

Я хотел окликнуть её, но решился. Я осмотрелся. Меня по-прежнему держали в гулкой камере со светящимися стенами, однако что-то вокруг изменилось.

Девушка.

Она ещё не заметила, что я проснулся, и стояла, отвернувшись, прячась от меня. Её обтягивающий серый комбинезон был похож на защитную форму, вроде противорадиационного костюма. Длинные чёрные волосы распадались у неё по плечам.

Нет!

У меня потемнело в глазах.

– Лида? – хрипло позвал я.

Девушка вздрогнула и обернулась. В руке она держала длинный пульт управления светом.

– Лида? – спросила она.

Она смотрела на меня с удивлением и даже страхом.

– Почему? – спросила девушка дрожащим голосом. – Почему вы называете меня так?

– Но ты… вы…

Она была так похожа на Лиду, что это не могло оказаться простым совпадением.

Девушка взволнованно коснулась своих чёрных волос и отступила к двери.

– Но разве это не ты? – сказал я. – Я ничего не понимаю… Где мы находимся? Что это за место?

Девушка немного успокоилась.

– Меня зовут не Лида, – сказала она. – Я – Таис. Вы меня с кем-то путаете. Это возможно в вашем состоянии. Вы… вы сейчас находитесь в нашем центре. Вы в безопасности. Не стоит волноваться.

– В центре? – Я приподнялся на кровати. – В каком ещё центре? Мы на Венере? Я военнопленный?

– Что? – Таис рассмеялась, но смех у неё вышел натянутым и неживым. – Как вы можете быть военнопленным, если никаких военных действий не ведётся?

– Судя по тому, что я помню, это не совсем так, – сказал я.

Таис закрыла глаза и устало потёрла рукой лоб, но тут же снова взглянула на меня, как будто боялась, что, стоит ей потерять бдительность лишь на секунду, как я сразу же вскочу с кровати и наброшусь на неё.

– Вы не военнопленный, – сказала она. – Мы на Земле.

– Если я не военнопленный, то почему меня держат в этой камере и относятся со мной, как…

Моё сердцебиение вновь участилось, мне стало сложно дышать. Я несколько раз хрипло втянул в себя воздух и медленно, как больной, ещё не отошедший от комы, уселся на кровать, упираясь руками в скользкую вискозную плёнку.

Таис сделала ещё один шаг по направлению к двери.

– Что здесь вообще происходит? – спросил я. – И если ты… если вы не Лида, то где она? Где остальные члены экипажа?

– Вас держат здесь ради вашей же безопасности, – ответила Таис, нервно сжимая в руке цилиндрический пульт.

– Где остальные?! – Я попытался встать, но снова упал на кровать; голос мой почти сорвался на крик. – Где Лидия?

– Остальные члены экипажа… – пробормотала Таис, встав у самой двери. – Я даже не знаю, как…

Она не договорила.

– О чём вы? – Сердце в груди свело судорогой, голова закружилась. – Что… произошло?

– Я не уверена, – Таис запнулась. – Я не могу пока сообщить вам всё, это может быть слишком… Но, поверьте, я…

Из последних сил, как человек с безнадёжным ранением, делающий предсмертный рывок, я поднялся на ноги, оттолкнувшись от кровати, и встал, покачиваясь, опираясь рукой о металлическое изголовье. В глазах у меня потемнело, я понимал, что в любую секунду могу свалиться без чувств.

– Не подходите, – сказала Таис и выставила вперёд руку с пультом.

– Где Лидия?! – с ненавистью прохрипел я, почти не различая ничего вокруг. – Что с ней?

– Извините, мне не стоило вообще… говорить об этом, – неуверенно пробормотала Таис. – Дело в том, что на Ахилле произошла катастрофа. И вы… один из пострадавших.

– Но я не понимаю… – Я опустился на кровать и неподвижно уставился в пол перед собой; чувство ярости сменилось пустотой в груди. – Как же так получилось? Почему мне ничего не говорили? Почему меня держат здесь, взаперти? Зачем нужны все эти опыты?

– Вам говорили, – ответила Таис и добавила чуть тише: – Много раз.

– Но как же это… – Я посмотрел на девушку, которая сжалась у двери, выставив перед собой пульт, как холодное оружие. – Я уверен, что никогда не забыл бы такого.

– Тем не менее, вы… забыли, – сказала Таис.

– А Лида? Что с ней? Что с ней произошло?

Таис не ответила.

– Вы правда считаете, что я мог бы забыть это? – спросил я.

Мой голос дрожал, глаза застилала пелена. Но прошла секунда, и всё вдруг стало мне ослепительно ясным.

– Я понял, что здесь происходит! – выкрикнул я. – Мы на Венере. Вы и раньше захватывали экипажи наших кораблей. И никакие конвенции вам не помеха… Вы проводили эксперименты! Всё, что здесь происходит… – Я снова попробовал приподняться, но силы окончательно покинули меня. – Эти ваши внезапные откровения, вы сама – клон, неумелая копия Лиды, этот дурацкий лошадиный череп – всё это часть ваших безумных экспериментов!

– Лошадиный череп? – удивилась Таис. – Какой ещё лошадиный череп?

– Что значит, какой…

Я вдруг застыл от удивления. Механическая башка с красным электрическим глазом действительно исчезла – как будто её и не было вовсе. Вместо громоздкого, похожего на череп устройства над дверью торчала едва заметная полусфера камеры наблюдения, внутри которой тускло горел светодиод.

– Как это понимать? – с трудом выдавил я из себя; обычная панорамная камера вдруг испугала меня больше, чем припадочный электрический череп. – Здесь была такая… штука на кронштейне, робот… Я не знаю, как его… Но теперь… – Я повернулся к Таис, которая по-прежнему сжимала в руке пульт. – Теперь его нет.

– Я не понимаю, – сказала Таис.

– Что это? Это ещё один тест? Ещё одно…

– Я не понимаю, о чём вы, – повторила Таис. – Мы действительно проводим тесты, но это делается в рамках нашего обследования, для вашей же пользы. Вы здесь не пленный, вы – пациент. И я понятия…

– Пациент? – перебил я Таис. – Какой ещё пациент? Пациент чего?

– Пациент, – спокойно сказала девушка и добавила, странно помедлив: – Пациент нашего центра. Вам правда не о чем волноваться. И я… я понятия не имею, о каком роботе вы говорите.

Холодная струя искусственного воздуха неприятно била мне в спину. Я сидел, опустошённо склонив голову, и смотрел на сверкающий металлический пол и свои босые ноги.

– Послушайте, я… – начала Таис и неуверенно, всё ещё выставляя перед собой пульт, подошла ко мне, – я действительно…

Я поднял голову.

– Где я нахожусь? – спросил я.

80

Жидкокристаллические жалюзи на окнах не работали, и широкие многослойные стёкла горели по краям – у металлических, как в космических кораблях, рам – словно начинали плавиться от обжигающего осеннего солнца. Я не мог даже смотреть в окно, как будто после бессонной ночи начал страдать от странной, необъяснимой светобоязни.

Виктор, объявившийся ближе к началу занятия и хлопнувший меня сзади по плечу, напугал меня так, что я чуть не выронил суазор.

– Готов? – бодро спросил он.

– И как я должен был готовиться? – сказал я.

Виктор пожал плечами и усмехнулся. Для прохождения первого практического занятия по нейроинтерфейсу нас всех разделили на группы по пять человек – по какому-то невнятному, никому не известному принципу, – и я оказался вместе с Виктором и ещё тремя студентами, которых никогда раньше не видел. Лиды с нами не было – своенравный генератор случайных чисел, распределивший всех по порядковым командам, поместил её в группу, проходившую вводное занятие в самом конце, почти через две недели после меня. Я обещал ей всё подробно рассказать, хотя она и делала вид, что практика по работе в нейросети волнует её не больше, чем обычная лабораторная по химии. Я же не находил себе места от волнения.

– Сам-то как? – спросил я Виктора. – Ты прямо педант сегодня. Как-то на тебя не похоже.

– Да, – небрежно протянул Виктор, – часы отстают.

Но было видно, что он тоже волнуется.

Накануне он наслушался у старшекурсников сплетней, что тесты на способность работать в нейросети, которые проводились на подготовительном, иногда – в одном или двух случаях из ста – могли показать неверный результат. Существовала вероятность – небольшая, но от того не менее пугающая, – что после кромешного ада вступительных экзаменов и целого года на факультете ты потеряешь всё из-за первого практического занятия по нейросети.

Наша группа была уже в сборе, но все молчали – кто-то со скучающим видом смотрел в свой суазор, кто-то нетерпеливо прохаживался перед закрытыми дверями. Не одного меня напугали истории об ошибочных тестах. Виктор улыбнулся и уже приоткрыл рот, намереваясь, видимо, выдать очередную страшилку от старшекурсников, но передумал.

– Не спал, что ли, всю ночь? – спросил он.

– Что, так заметно? – сказал я.

Занятие началось в тишине.

Мы неторопливо зашли в аудиторию, где должна была проводиться лабораторная и встали перед рядами высоких стоматологических кресел – как пациенты, записанные на приём.

С профессором, который вёл у нас первое практическое занятие, нас уже знакомили раньше – правда, я никак не мог вспомнить его имя, хотя раньше не забывал имена.

– Ну что ж, – сказал профессор, кисло сморщившись в попытке изобразить приветливую улыбку, и молитвенно сложил ладонями руки, – ну что ж, – повторил он, – первая лабораторная, да?

Ему никто не ответил.

Невысокий и худощавый, с осунувшимся бледным лицом – так обычно выглядят люди, пролежавшие несколько лет в стационаре – он старался показаться радушным и часто улыбался, наглядно демонстрируя то, что современная стоматология не всесильна.

– Всех, кто волнуется, – сказал профессор и осмотрел нас, сощурившись, – а это, как я понимаю, все… я попросил бы не волноваться…

Он сделал выразительную паузу, ожидая реакции на свою шутку.

– Для начала я немножко расскажу вам о том… что здесь да как, – продолжал профессор, забавно покачивая из стороны в сторону руками. – Да, хочу сразу сказать – если вы здесь ожидали увидеть всё, о чем говорили вам коллеги со старшего курса – все эти провода, подключённые напрямую к мозгу, железные обручи, сжимающие виски, – то, боюсь, мне придётся вас разочаровать…

Бодрый и деловитый голос профессора, так удивительно контрастирующий с его внешностью, немного успокоил меня, я перестал думать о теории вероятности, об одном шансе из ста и своём позорном исключении со второго курса – и тут же почувствовал усталость. Казалось, сила тяжести в небольшой аудитории с затемнёнными окнами увеличилась за мгновение в несколько раз. Я едва мог устоять ногах, с трудом справляясь со своим огрузшим неповоротливым телом.

– Плохо выглядишь, старик, – шепнул мне Виктор.

Профессор осуждающе покосился на Виктора. Благоговейная тишина была такой же непреклонной частью наших лабораторных, как и густая электронная тень на окнах.

– На сегодняшнем занятии, – сказал профессор, подошёл к одному из кресел нейроинтерфейса и, оценивающе смерив его взглядом, упёрся рукой в подлокотник, как будто тоже едва мог устоять на ногах, – на сегодняшнем занятии, – медленно повторил он, – мы не будем выполнять какие-либо сложные задания. Ваша задача просто пройти через первое подключение, ознакомиться с азами, так сказать. Поэтому волноваться не стоит. В первый раз вполне может что-нибудь не получиться. Это нормально. Это естественно. Для этого здесь я.

Голос его, впрочем, звучал уже не так уверенно. Я посмотрел на терминал, у которого он стоял – повёрнутый в мою сторону триптих с чёрными прорезями посередине, – и у меня снова перехватило дыхание от волнения.

– Первое подключение я проведу с каждым индивидуально, – продолжал профессор, – поэтому, – он мельком взглянул на настенные часы, – если нет добровольцев, то я, пожалуй, пойду по списку.

Я оказался вторым.

Девушка, которую профессор вызвал первой, несколько секунд просидела в кресле рядом со стеной, слепо уставившись перед собой. Я долго наблюдал за ней, чувствуя неприятный холодок на спине. Её грудная клетка вздымалась через неестественно-ровные ритмичные интервалы, как если бы лёгкие её накачивали воздухом невидимые маховики. Её руки неподвижно лежали на подлокотниках. Она дышала, сидела в кресле, смотрела перед собой затуманенными глазами – и в то же время не выглядела живой. Потом она вздрогнула так, словно кто-то провёл у неё под носом ваткой с нашатырём, испуганно осмотрелась по сторонам и – улыбнулась. Профессор помог ей подняться, протянул руку – в тот момент я почему-то не сомневался, что она действительно не смогла бы встать сама, – и подошёл ко мне.

– Нужно какое-то время, чтобы к этому привыкнуть, – сказал профессор, отводя меня в другой конец аудитории, к терминалу у окна.

Можно было подумать – он не хочет, чтобы наш разговор слышали другие.

Я обернулся. Девушка, пережившая свой первый нейросеанс, молча стояла у дверей с другими студентами и – улыбалась. Она не говорила ни слова. Все в аудитории молчали.

Говорил только профессор.

– Подключённый к сети оператор – не самое приятное зрелище, – продолжал он. – Все поначалу пугаются. Я тоже, помнится…

Профессор сам прервал свой не успевший начаться рассказ и показал кивком головы на кресло.

– Садитесь, – сказал он.

Я медлил.

– Просто сядьте, – сказал профессор. – Терминал сейчас не работает. Это самое обычное кресло. Мы немного поговорим с вами, прежде чем подключиться.

Я сел. Кресло было жёстким и неудобным – высокий подголовник давил мне в затылок, и я не стал откидываться на спинку.

– Расслабьтесь, – сказал профессор. – Кресло само примет нужное положение. Просто откиньтесь назад. Вот так… Руки – обязательно на подлокотнике.

Я перестал сопротивляться и расслабился. Кресло и правда медленно и мягко изменилось, подстроившись под моё тело – подголовник больше не мешал, но аккуратно поддерживал мою голову, спинка плавно облегала меня, как кокон, а руки сами легли на широкие подлокотники. Мне никогда не было так удобно. Кресло необъяснимым образом угадывало все мои желания. Я почувствовал, что засыпаю. Даже голос профессора звучал теперь тише, чем раньше.

– На самом деле, – сказал он, – в этом нет ничего страшного, совершенно ничего. Там, – профессор провел рукой по триптиху, – совсем нет страха. Это, если хотите аналогий, похоже на сон – вы просто уснёте и проснётесь. Это как сон, в котором время – другое. Для вас пройдёт несколько часов, здесь – несколько секунд.

Профессор щёлкнул пальцами.

Я с трудом боролся со сном.

– Это звучит несколько… – пробормотал я.

– Пугающе? – предположил профессор. – Вовсе нет. Ведь то же самое происходит и в обычных снах, разве не так?

– Я плохо помню свои сны, – сказал я.

– Этот вы запомните, – улыбнулся профессор.

Я устал сопротивляться, закрыл глаза и – едва не провалился в вязкий окутывающий сон.

– А вы неплохо подготовились! – рассмеялся профессор. – Но я ещё не закончил.

– Несколько часов? – спросил я, вспомнив его слова. – Но что…

– Это, конечно, не совсем верно, – перебил меня профессор. – В нейросети нет привычного нам ощущения времени. Если вы боитесь, что вам станет скучно…

Профессор снова рассмеялся.

– Просто делайте то, о чём я рассказывал, – сказал он. – Вы, надеюсь, слушали меня внимательно?

Я кивнул головой.

– Это как лабиринт, – продолжил профессор свои аналогии, – только совершенно не сложный. Вы можете выбрать любую дверь, любой выход – и ваш выбор всегда будет правильный.

– Да, я помню, вы говорили, – сказал я.

– Есть ещё один момент, – сказал профессор.

Он, наконец, оставил в покое триптих и зачем-то встал позади меня, упёршись руками в спинку кресла. Я больше не видел его лица, но слышал голос – отчётливый, и в то же время тихий. Он как будто вводил меня в транс, нашептывая мне в ухо свои гипнотизирующие заклинания.

– В конце любого сна, – говорил профессор, – вам нужно проснуться. В обычном сне вы просыпаетесь сами, но здесь… – Голос профессора вдруг затих, почти сошёл на нет, – здесь немного иначе.

– Что вы имеете в виду? – спросил я и попробовал повернуться, но профессор остановил меня, обхватив мою голову и зафиксировав её на подголовнике.

– Нет, не двигайтесь, – сказал он. – Терминал уже работает.

– Как работает? – Я непроизвольно дёрнулся.

– Спокойно, – сказал профессор. – Первое подключение очень плавное. Это как сон. Вы же хотите спать? Просто сидите. Расслабьтесь. У вас ведь так хорошо это получается.

Я кивнул головой – вернее, попробовал кивнуть, но в действительности не смог даже пошевелиться. Голос профессора совсем затих. Я был уверен, что он бесшумно отдаляется от меня, плавно отступает в другой конец комнаты.

– Вас, конечно, всегда можно разбудить, – говорил профессор, – но всегда ведь лучше, когда просыпаешься сам, правда? Для этого обычно используют специальное слово. Вроде голосовой команды. Вам просто нужно придумать, произнести это слово и…

– И что это за слово? – спросил я; мне уже тяжело было говорить.

– Вы должны выбрать сами, – сказал профессор. – Это должно быть что-то личное, важное. Что-то такое, что имеет для вас особенное значение. Просто произнесите это слово сейчас, я введу его в интерфейс и… – профессор чуть слышно усмехнулся, – пожелаю вам спокойной ночи.

Голос профессора доносился издалека и казался искажённым, словно его загадочным образом преломляла сгущавшаяся в комнате темнота. Я чувствовал тихую спокойную усталость, медленно проваливаясь в невесомость и темноту, но меня это уже не пугало.

Лишь собственный голос ещё как-то связывал меня с исчезающим профессором – всё остальное уже сгинуло, растворилось в тишине.

– Слово? – повторил я. – Любое слово?

– Да, – послышалось из темноты. – Только выбирайте быстрее.

Я тщетно пытался сопротивляться густой осязаемой тьме, которая затягивала меня. У меня оставался лишь один последний вздох, последнее мгновение.

Слово. Оно как будто высветилось передо мной. Всё было так очевидно и просто. Я набрал полную грудь воздуха и дрожащим от слабости голосом произнёс…