Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

73

Я решился всерьёз поговорить с Лидой только за день до начала зачётов. Я не стал полагаться на ненадежность случая и сам написал ей утром, ещё до первой лекции, что нам надо встретиться и обсудить происходящее.

Ответила она только после обеда.

Я возвращался с Виктором в главное здание. Тогда резко похолодало, с утра выпал первый снег, голые ветви облетевших деревьев в сквере покрылись инеем, как блестящим искусственным крахмалом, а я по привычке надел только короткую осеннюю куртку и дрожал всякий раз, когда навстречу нам дул ледяной ветер.

– Я тебе уже говорил, что в этом году по нейроинтерфейсу будет другое задание? – спросил Виктор. – Не то, что было у тех, кто курсом старше. Решили усложнить, гады.

– Говорил, – ответил я, засовывая руки поглубже в карманы куртки.

– Что думаешь делать?

Я пожал плечами.

Виктор перед каждым экзаменом и зачётом проводил настоящее исследование, пытаясь выведать билеты у старшекурсников, хотя это ему не слишком помогало, и его средний балл всегда был лишь немногим выше проходного. Один неудачный зачёт, несчастливый билет или ещё какая-нибудь досадная случайность – и он вполне мог бы попасть в список на исключение.

– Вроде у меня всё хорошо с нейроинтерфейсом, – сказал я. – Что такого сложного они могут там ввернуть? Мы за первое полугодие и не прошли ничего толком.

– Кто знает, – ответил Виктор. – Опять ходят слухи, что они собираются…

Нас прервал сердитый гудок суазора. Я вытащил его окоченевшими руками и прочитал:

"После занятий. На первом этаже, у входа".

Виктор остановился и с любопытством взглянул на меня.

– А что у тебя с ней? – спросил он. – Ты последнее время вообще ничего не рассказываешь. Вы расстались, что ли?

– Я не знаю… – сказал я.

Вновь подул ветер, руки мои задрожали, и я поспешно спрятал суазор в куртку.

– Я не знаю даже, встречались ли мы вообще, – сказал я.

Виктор кивнул головой с таким видом, словно именно это и ожидал услышать.

– Да брось ты её, – сказал он. – Она всех динамит. С тобой-то хоть…

– Всех? Кого всех?

– Рассказывают, – уклончиво ответил Виктор.

– Что рассказывают? – не унимался я. – Кто?

Виктор молчал, странно отвернувшись от меня.

– Ты что, к ней подкатывал? – Я толкнул его в плечо.

– Ой, да прекрати ты!

Виктор раздражённо взглянул на меня и зашагал дальше по аллее. Я пошёл вслед за ним.

– Слышал просто, – сказал он через плечо. – Многие пытались её пригласить. Она всем отказывает. Говорят, парень у неё есть, и она с ним давно, ещё со школы. Не знаю, правда или нет.

Я остановился. Окрепший ветер нёс по дороге снежную пыль, но я уже не чувствовал холода.

– Извини, – сказал я.

– Да ладно, что там, – сказал Виктор. – Я тебя понимаю. Ты ведь на неё давно ещё запал. Потом… может, и неправда это. Может, у вас…

Мимо нас торопливо шли студенты, кутаясь в одежду и прикрывая лица. Ветер был таким ровным и сильным, что казалось, будто его создают не перепады атмосферного давления и высот, а огромная, работающая на полную мощность турбина.

Виктор терпеливо стоял рядом, но потом, наконец, не выдержал и сказал:

– Пойдём. Скоро пара. Да и я сейчас окоченею.

Я кивнул, но не сдвинулся с места. Вместо этого я достал суазор и долго смотрел, как по его испорченному экрану плывут цветные призрачные кляксы.

Я написал ответ:

"Я буду ждать".

Лида пришла вовремя, хотя я был почему-то уверен, что она опоздает. В отличие от меня она была одета совсем по-зимнему – тёплые брюки, длинная куртка с воротником из искусственного меха. Волосы она заплела – я второй раз в жизни видел её с косой.

Я ждал её на улице. Она вышла через открывшиеся с тонким шипением двери и недовольно посмотрела на меня.

– Я имела в виду внутри, – сказала Лида. – Чего ты сюда-то вышел? Не замерз ещё?

– Мне не холодно, – сказал я.

– Зайдём внутрь, – сказала она.

Мы встали неподалёку от входа, хотя могли бы пройти в буфет или в одну из пустых аудиторий. Лида всем своим видом показывала, что торопится, поэтому я не решился ничего предложить.

– Так о чём ты хотел поговорить? – спросила Лида.

– Я хотел бы извиниться, – начал произносить я заранее отрепетированную речь. – Мне очень нравилось встречаться с тобой и… если я сделал что-то не так…

– Ты здесь не причём, – перебила меня Лида.

Она вдруг замолчала. Я смотрел ей в глаза.

– Давай сходим вместе куда-нибудь, – сказал я. – Можно после зачётов, если у тебя сейчас нет времени. Помнишь то звёздное кафе? Или…

– Я не против, – сказала Лида, – но… Ты понимаешь, всё сложно. Я сама запуталась. Мне просто нужно время.

– Я ждал больше месяца, – сказал я, сам удивляясь своей храбрости. – Сколько ещё тебе нужно времени?

– Я понимаю, прости, – Лида опустила голову. – Это сложно объяснить, но…

– У тебя кто-то есть? – спросил я.

Лида нахмурилась, и я тут же пожалел, что задал этот вопрос.

– Здесь не место, – сказала она. – Давай потом? Всё… сложно, и я…

– Потом? – спросил я.

Лида вздохнула и оглянулась. Можно было подумать – она боится, что кто-то подслушает наш разговор.

– Мы могли бы… – неуверенно начал я, – сходить куда-нибудь, поговорить. Если ты не хочешь здесь.

– Сходим, – сказала Лида. – Но потом. А пока…

– После зачётов? – спросил я.

72

После того, как Лида ушла, так ничего и не объяснив, мне захотелось снова поехать в город – на окраину, к космическому театру – и, несмотря на холод, бродить по улицам всю ночь напролёт. Я уже сидел в электричке, когда получил сообщение от матери:

"Только что прошла полное обследование. Есть проблемы. Приезжай".

Я навещал её последний раз больше месяца назад, хотя она постоянно приглашала меня к себе. Мать всегда жаловалась на проблемы со здоровьем, поэтому я не придал особого значения её сообщению, но всё же ответил, что ненадолго заскочу и пересел на другую линию монорельса.

Она ждала меня, сидя за столом, на котором стояла чашка с холодным чаем. Ни один из экранов не работал. В квартире повисла тягостная тишина.

Мать обняла меня, поцеловала в лоб и долго смотрела так, словно мы не виделись несколько лет. Я уже ожидал, что она скажет, как сильно я изменился.

– Ты как будто на другой планете! – вздохнула мать. – Так редко вижу тебя теперь… Загружают вас там сильно, да?

Я кивнул головой.

– Ты не перерабатывай, – сказала мать. – У тебя всё всегда получалось, ты же такой талантливый… Посмотри, какой ты уставший, бледный. Со сном плохо?

– Завтра начинается сессия, мама, – сказал я. – Я вообще ненадолго. Мне ещё повторить надо.

– На ночь зубрить – дело плохое, – сказала мать. – Только вымотаешься. В ночь перед экзаменом лучше как следует отдохнуть. Хочешь, оставайся?

Она взяла со стола чашку, выплеснула остывший чай в раковину и принялась медленно оттирать края чашки под тонкой, похожей на застывшее стекло, струйкой воды.

Я молчал.

– Ох, я так разволновалась, что ты приедешь, что даже чай забыла вскипятить, – сказала она. – Вот, – она оставила чашку в раковине и стала вытаскивать из холодильника какие-то пакеты. – Я тут купила…

– Я правда ненадолго, – сказал я. – Мне надо ещё повторить кое-какой материал. Вместе с другом. Там поменялись билеты.

Мать покачала головой.

– Ну, хоть посиди со мной немного, – сказала она. – Я сейчас чай поставлю.

Я сел за стол. Мне показалось, что в нашей гостиной, которая раньше были пропитана тягучим ароматом жаркого и наваристого домашнего супа, пахнет каким-то едким тошнотворным лекарством.

Я посмотрел на мать.

– А что с обследованием? – спросил я. – Ты говорила, что есть проблемы.

– Ничего серьёзного, – неожиданно сказала мать и включила чайник. – Просто возрастное. Я завтра ещё схожу к кардиологу, проверюсь… Ничего такого на самом деле.

– К кардиологу? – спросил я.

– Говорят, аритмия какая-то, – сказала мать. – Ерунда, правда. Лучше расскажи о себе.

Это было совсем на неё не похоже.

Я смотрел, как мать взволнованно суетится у плиты, и вдруг подумал, что она сильно постарела за последние годы. Волосы она подкрашивала ещё давно, но теперь частенько не попадала в цвет, забывая, какой до этого пользовалась краской. Сегодня она заколола волосы на затылке, чего никогда прежде не делала, и из-за этого стала похожа на молодящуюся старуху.

– Да мне особо нечего рассказывать, – сказал я. – Всё учусь да учусь. Задают много, программа плотная.

– Но это ведь то, что ты хотел? – спросила мать.

– Да, – ответил я. – Сложно, но… мне нравится на авиакосмическом.

– Я рада за тебя, – сказала мать.

Она отключила запевший электронной трелью чайник и разлила кипяток по чашкам.

– А подружка у тебя есть? – спросила она.

Я почувствовал, как что-то кольнуло меня в грудь.

– Нет, – сказал я.

Мать покачала головой.

– Со всей этой учёбой даже на девушек нет времени? – сказала она. – Нельзя так. Такое время сейчас у тебя…

Она поставила передо мной чашку с дымящимся чаем и корзинку с залитыми глазурью пирожными, от одного вида которых меня начинало мутить. Есть мне ничего не хотелось. Мне не хотелось даже пить чай. Я взволнованно повертел на блюдечке чашку. Я как будто пришёл в гости к совершенно незнакомой женщине, которая из вежливости угощает меня пирожными.

Я подул на горячий чай и заметил маленький скол на кайме чашки.

– Разбила, – сказала мать. – Всё из рук теперь валится.

– Почти незаметно, – сказал я.

Мать улыбнулась.

– Значит, тебе всё нравится в институте? – спросила она, усаживаясь рядом со мной.

Я пригубил немного раскалённого, не успевшего завариться чая и кивнул головой.

– То, что ты и хотел, – тихо повторила мать.

Она приподняла свою чашку с чаем, держа её за тоненькое хрупкое ушко, и тут же поставила обратно на блюдце. Можно было подумать, что тихое позвякивание фарфора как-то необъяснимо успокаивает её.

– А ты не хотел бы, – мать резко отодвинула от себя чашку; чай перелился через край, выплеснувшись на блюдце, – перевестись? Ведь тебя же возьмут на любой…

– Что значит перевестись? – Я даже привстал от удивления. – Зачем? Куда я буду переводиться?

– Неужели ты сам не понимаешь? То, что сейчас происходит… Все эти… проблемы. Ты же окажешься в самом пекле!

– О чём ты? – спросил я и тут же догадался сам: – Венера? Да ладно тебе! Всё уже давно решилось. Да и какое это вообще имеет отношение…

– Да как же решилось! – Мать взмахнула руками, едва не опрокинув свой чай. – Об этом только и пишут везде, везде говорят. Ты что… не читаешь?

Я вытащил из кармана суазор, экран тут же затянула плотная поволока из расплывчатых пятен, и лишь спустя несколько секунд в этом электронном мареве стали проявляться угловатые иконки приложений.

Я открыл новости и перешёл в политический раздел.

– И что? – спросил я. – Ничего такого. Одни разговоры. Журналистам же тоже надо на хлеб зарабатывать.

Мать молчала.

– К тому же как это связано с переводом? – спросил я. – Если даже и начнётся что-то… Я в армии карьеру делать не собираюсь, дай бог дослужусь до пилота на каких-нибудь коммерческих рейсах.

– Ну да, коммерческие рейсы в оккупированную территорию.

– Какую оккупированную территорию, мама? Поменьше смотри новости! Придумала себе тоже причину для беспокойств. Да я пока доучусь, все ещё двадцать раз переменится. Ещё парочка таких кризисов пройдёт. Если на всё так реагировать…

Мать улыбнулась.

– Да ты ешь пирожные, ешь, – сказала она. – Вкусные. Я только утром их купила.

Она пододвинула к себе чашку с остывающим чаем и сама взяла похожее на эклер пирожное, густо залитое тёмной глазурью. Я положил на стол суазор, открытый на странице с текстом новости о восстании сепаратистов на Венере, и снова пригубил чай – терпкий и необычно горький на вкус.

Мать с любопытством взглянула на экран, по которому плыли цветные пятна.

– Что с твоим суазором? – спросила она.

71

На зачёте по нейроинтерфейсу я попал в одну группу вместе с Лидой и впервые в жизни увидел, как она подключается к сети.

Виктор тогда по своему обыкновению решил сдавать в самом конце, словно и вправду надеялся, что его малодушная надежда на усталость преподавателя как-то непонятно оправдает себя на зачёте, где результат оценивал бесстрастный компьютер на основе полученных во время задания очков. Я же пошёл со второй по счёту группой, ещё не зная, что вместе со мной окажется Лида. Я даже замер от удивления, когда увидел, как она стоит рядом с креслом нейроинтерфейса и разговаривает о чём-то с преподавателем. Она почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня через плечо, улыбнулась и тут же снова отвела глаза.

Группа была уже в сборе.

Терминалы рядом с Лидой оказались заняты, и я выбрал себе местечко в другом ряду, ближе к окну – так, что Лида оказалась прямо за моей спиной. Мы все стояли рядом с креслами, но никто не садился, хотя терминалы и не работали.

Преподаватель – его звали Тихонов – подошёл к окну, быстро взглянул вниз и, вытащив из кармана пульт, направил его на оконную раму с таким видом, как если бы дистанционное управление работало лишь на расстоянии в несколько сантиметров.

Комнату тут же затянул густой вечерний сумрак.

Тихонов сунул пульт в нагрудный карман пиджака и прокашлялся, как оратор перед началом торжественной речи.

– Что ж, – сказал он, – как я понимаю, все уже здесь. Отлично! Да вы садитесь, садитесь, я активирую терминалы чуть позже.

Мы продолжали стоять. Тихонов прошёлся между рядами терминалов и встал у двери. Из-за невысокого роста и худосочного телосложения издали его нередко принимали за студента.

– Ну что ж, – сказал Тихонов и продолжил своё хождение по аудитории – на сей раз обратно к окну, – можете и постоять. Я понимаю, это ваш первый зачёт по нейросети, но, уверяю вас, тут нет ничего сложного. Правда, хочу заранее вас предупредить, что задание в учебном центре решили всё-таки поменять…

Послышался чей-то недовольный возглас, я закрутил головой и встретился взглядом с Лидой, которая напряжённо смотрела в затенённое окно. Увидев меня, она качнула головой и попыталась улыбнуться, однако уголки её губ лишь едва заметно вздрогнули.

Я впервые видел её такой взволнованной.

– Уверяю вас, – продолжал Тихонов, – что это ничего не меняет. Ваше новое задание – световой туннель, мы его тоже подробно разбирали, и в нём нет абсолютно ничего сложного.

Тихонов стоял у окна, и из-за густых теней на стёклах его лицо казалось совершенно чёрным.

– На всякий случай я напомню основной принцип. Ваша цель – пройти до выхода по световому туннелю. Есть два туннеля – зелёный и красный, которые находятся в разных плоскостях. На вашем пути не будет никаких развилок и дверей, ничего такого, но в определённые моменты движение по одному из световых туннелей будет становиться невозможным, вы просто… почувствуете это. В таких случаях вам необходимо будет переместиться в другую плоскость, в другой световой туннель, и продолжить движение. Всё очень просто.

– А почему решили поменять задание? – спросила Лида.

Я обернулся, но она почему-то сделала вид, что не замечает меня, продолжая, нахмурившись, смотреть на Тихонова.

– Учебная часть, – махнул Тихонов. – Но на самом деле это задание также часто использовалось на первых лабораторных, завалить его, – Тихонов хихикнул, – практически нереально. Я вообще не помню… ну, скажем так, вспоминаю с трудом случаи, когда кто-нибудь не проходил это задание… Итак…

Тихонов, наконец, вышел из тени и остановился рядом со мной, оглядывая собравшихся в аудитории студентов.

– Есть ещё вопросы?

Вопросов не было.

– Что ж, – сказал Тихонов, – тогда подключаемся. Я начну с первого ряда.

Лида была второй.

Я сел в кресло и обернулся. Тихонов на секунду склонился над её терминалом, щелкнули тугие тумблеры, и я заметил, как Лида поёжилась и зябко повела плечами. Тихонов несколько секунд сосредоточенно изучал терминал, проверяя что-то, а потом взглянул, улыбаясь, на Лиду и предложил ей садиться манерным движением руки. Лида тихо кивнула головой, пригладила собранные на затылке волосы и опустилась в кресло.

– Расслабьтесь, – сказал Тихонов. – Всего несколько секунд…

И в этот момент Лида посмотрела на меня – испуганным отчаянным взглядом, моля о помощи. Её руки напряглись, а пальцы вцепились в подлокотники, словно немая машина пустила электрические разряды во все нервы в её теле.

Я вздрогнул и чуть не вскочил на ноги.

Неожиданно Лида расслабилась, кисти её разжались и безвольно свесились с подлокотников, а открытые глаза – её пронзительные зелёные глаза, которые она так часто прятала от меня, отворачиваясь или склоняя голову – остекленели и уставились в одну точку.

– Вот и чудненько, – сказал Тихонов. – А страху-то было.

Я почувствовал ледяной озноб.

– Следующий, – сказал Тихонов и подошёл к последнему в первом ряду терминалу.

Я продолжал сидеть, повернувшись, и смотрел на Лиду, застывшую в кресле. Её лицо ничего не выражало, взгляд был пустым и мёртвым, а рот слегка приоткрылся, как будто в то самое последнее мгновение – перед тем, как пустота поглотила её – она пыталась что-то сказать мне, но не смогла, и слова эти теперь навсегда застыли у неё на губах.

Я даже не заметил, как ко мне подошёл Тихонов.

– Не желаете присоединиться? – спросил он.

– Что? – не понял я.

– Ваша очередь, – сказал Тихонов.

Я кивнул головой и откинулся на спинку кресла.

– Просто расслабьтесь, – повторил уже в пятый раз Тихонов и щёлкнул тумблером на терминале…

70

Свет.

Это невыносимое сияние сводило меня с ума. Я застонал и закрыл лицо руками. Мне хотелось только одного – спрятаться, спастись от безудержного света. Но спасения не было. Вокруг уже не существовало ничего, кроме света.

Я лежал на холодном металлическом полу рядом с кроватью.

Из стен исходило ровное свечение. Перед моими обожжёнными глазами плыли неровные цветные круги. Я почти ничего не видел. Казалось, мои тюремщики решили лишить меня зрения.

– Прекратите! – крикнул я. – Я ничего не вижу! Выключите! Выключите свет!

Откуда-то издалека, из самых стен, послышался глухой нарастающий рокот, который становился пронзительнее и выше с каждой секундой, пока не рассыпался в треске странных электрических помех. Можно было подумать, что кто-то пытается включить неисправную громкую связь.

– Свет! – крикнул я.

У потолка раздался надрывный звон, на секунду я даже услышал чей-то искажённый модулятором голос, но не смог разобрать ни слова.

Я перевернулся на живот и попытался встать, но лишь с трудом приподнялся на дрожащих руках. Сил больше не оставалось, руки мои безвольно согнулись, и я упал, уткнувшись лицом в металлический пол.

– Свет… – прошептал я, хотя и понимал, что меня никто не слышит.

Я попытался представить себе темноту – глубокую холодную тьму, в которой нет ни единого источника света, идеальную чёрную тень, накрывающую меня с головой, поглощающую всего, без остатка, но, даже зажмурив глаза, я не видел ничего, кроме опустошающего белого сияния.

Свет пожирал меня, я таял в этой ослепительной бездне.

Я не чувствовал ни ног, ни рук, и даже калёный холод металлического пола уже не обжигал моё неподвижное парализованное тело. В последней беспомощной попытке хоть как-то сопротивляться этой уничтожающей меня силе я попытался приподнять голову и – провалился в пустоту.

69

Я ослеп.

Это было первой, вспыхнувшей, как умирающий зрительный нерв, мыслью, но я не почувствовал ни страха, ни разочарования, ни боли – лишь странное холодное облегчение, спокойствие, пустоту. За все дни моего заточения зрение стало лишь источником безумной бессмысленной боли, и даже когда глазам моим позволяли отдохнуть, я не мог доверять тому, что вижу.

Но мир вокруг меня вовсе не был бесцветен и пуст.

Я чувствовал плотную вискозную плёнку, на которой лежал – кто-то, наверное, перенёс меня на кровать, пока я был без сознания, – я слышал мерное шипение воздуховода, сдавленный электрический гул, доносившийся в мою камеру через гигантские воздушные шахты – шум генераторов кислорода, двигателей или энергетических установок, – а ещё я слышал чьи-то приглушённые, едва отличимые от дыхания голоса.

В моей камере кто-то был.

Я попытался приподняться на кровати, но мои виски сжимал раскалённый стальной обруч, и каждое движение причиняло мне боль.

Я прислушался к голосам.

Я действительно был не один. Ко мне, или за мной, пришли. Мужчина и женщина.

Мужчина явно с трудом заставлял себя говорить вполголоса, а иногда и вовсе забывал про шёпот, и открытые резкие окончания отдельных слов отдавали металлическим командным басом. Женский голос, наверное, принадлежал Таис, и звучал неуверенно и слабо, почти сливался с темнотой.

– Сколько можно уже? – сказал мужчина, и последнее слово, резкое, жалящее "уже" прозвучало так отчётливо и звонко, словно он нарочно хотел меня разбудить. – Ждать больше нельзя. У него уже, – опять это "уже", – критическое состояние.

– И когда ты хочешь начать? – послышался сбивчивый женский голос.

Да, это точно была Таис. Или Лида?

– Завтра, – сказал мужчина. – У нас просто нет больше времени.

Командное "нет" прозвучало так громко, что Таис раздражённо шикнула и наверняка приложила палец к губам.

– Всё-таки я против, – прошептала она. – Мы вообще не знаем, как это подействует…

Мужчина вздохнул, издав раздражённый грудной рык.

– Против ты или нет, – он снова произнёс "нет" в полный голос, – но у нас нет, – ещё одно громкое "нет", – других вариантов. Ты сама-то посмотри, что происходит.

На несколько секунд голоса исчезли, уступив тишине.

– Но есть же… – неуверенно начала Таис. – Та, из Д2.

– Это не вариант, – жёстко перебил её мужской голос. – И ты это знаешь. У него куда более стабильные показатели. Её вообще скоро переведут, скорее всего…

– Когда?

На сей раз уже Таис забыла о том, что нужно говорить вполголоса.

– Какое это сейчас имеет значение? – устало ответил мужчина. – Я вообще не понимаю, о чём мы спорим. – Он стал говорить тише; можно было подумать, что он и правда устал от этого разговора. – Ты кажется, хотела сделать ему ещё один укол?

– Погоди, – прошептала Таис. – Нужно подождать ещё несколько минут. Нельзя вот так… подряд.

– Как ты с ним возишься… – сказал мужчина. – Делай сейчас, – снова резкое неумолимое "сейчас". – Нам пора. Сколько времени уже?

Таис что-то ответила, однако голос её потонул в монотонном шуме внезапно заработавшей вентиляции, и я ничего не смог разобрать.

Я лежал на полиэтиленовой плёнке, замерев в неестественной позе – одна нога согнута в колесе, другая свисает на пол, а руки скрещены на груди, как у покойника. Слышалось едкое шипение воздуха из вентиляционной решётки и мягкие осторожные шаги – такие медлительные, как будто Таис нарочно тянула время и шла, постоянно оглядываясь назад.

Шум, доносившийся из вентиляции, затих. Откуда-то свысока потянуло хлором. Шаги прекратились – Таис остановилась у моей кровати. Я даже слышал её дыхание.

Я представил, как Таис держит в руках длинный шприц с хромированными кольцами для пальцев и медленно склоняется надо мной, заносит острую иглу.

Мне вдруг надоело притворяться спящим.

Я мог бы быстро повернуться, перехватить её за руку и отобрать шприц. Это ничего бы мне не дало – тот мужчина с командным голосом наверняка пристально следил за нами, да и я никогда не смог бы сбежать с имплантатом в правой руке, благодаря которому меня могли отключить, как зависший терминал, нажав кнопку на пульте. У меня не было плана. Однако просто лежать и притворяться я уже не мог.

Я резко дёрнулся вправо – туда, где, как я представлял, стояла Таис со шприцом, – открыл глаза и тут же замер от удивления.

Я не ослеп.

В камере было светло, однако белое свечение больше не выжигало мои глаза, а мягко струилось по ровным и пустым стенам. И передо мной стояла Лида. Лицо её показалось мне озабоченным и уставшим, но в то же время она улыбалась – едва заметно, уголками губ. Она была так красива! Длинные чёрные волосы рассыпались у неё по плечам, а на лоб упала непокорная чёлка. Лида виновато убрала её рукой, а потом наклонилась ко мне. Она хотела что-то сказать – совсем тихо, шёпотом, чтобы тот мужчина в дальнем конце комнаты не услышал.

Я посмотрел в её зелёные глаза, в которых горели похожие на искорки электрические отблески и улыбнулся в ответ. Лида вздохнула, губы её приоткрылись, и она…