Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

57

Мы встретились с Лидой на следующий день.

Она сама позвонила мне и предложила то звёздное кафе, которое я когда-то выбрал для нашего первого свидания, однако в кафе мы так и не пошли – Лиде неожиданно расхотелось сидеть впотьмах, любуясь на иллюзорные звёзды.

Мы просто гуляли по аллее, где стояли похожие на газовые глобусы фонари.

Уже смеркалось, но ночное освещение ещё не включали. Лида снова надела старомодное коричневое платье. На плече у неё висела сумка, похожая на портфель.

Она не решалась начать разговор. Я тоже молчал. Лишь когда мы прошли мимо полдюжины фонарей, Лида спросила, не глядя на меня:

– Ты как? Как у тебя дела?

– Прихожу потихоньку в себя, – ответил я. – Да всё нормально на самом деле, – добавил я. – Всё по-прежнему.

– По-прежнему? – спросила Лида. – А ты ещё живешь в общежитии или…

– Честно говоря, я и сам пока не решил. Но из квартиры матери ехать до института около часа даже на скоростном монорельсе.

– Многие ведь так ездят.

– Да, – согласился я, – хотя… Всё же в общежитии удобнее. Да и к тому же…

– Понимаю, – перебила меня Лида. – Извини.

– За что?

Мы остановились.

– За всё.

Ветер развевал её волосы, длинные чёрные пряди падали ей на лицо, но она не обращала на это внимание. Я вдруг вспомнил, как мы прощались в тот день, рядом с общежитием, когда от холода ломило кости, а я был в одной лёгкой рубашке с расстёгнутым воротником. Я вспомнил тепло на своих губах.

– Знаешь, – начал я, – ты могла бы извиниться и по суазору. Я на самом деле всё понимаю. Это ты меня извини.

– Не надо, – Лида нахмурилась. – Ничего ты не понимаешь. Всё… сложно. Я просто просила дать мне немного времени, но… Вчера я видела тебя на станции.

Мы шли по аллее – рядом, как парочка, которая ждёт, когда спустятся сумерки, и загорятся призрачным светом похожие на планеты фонари.

– Я тоже тебя видел, – сказал я.

– Да, – сказала Лида.

– Скажи, – спросил я, когда мы проходили мимо пустой скамейки, – а этот забавный куб, проектор голограмм, у тебя сейчас с собой?

Лида покачала головой.

– Нет. Я по ходу всё-таки его потеряла. Или, может, дома где-нибудь завалился. Но найти так и не смогла. А что? – Она улыбнулась. – Хотел бы посмотреть?

– Не знаю, – ответил я. – Наверное. Это было так красиво. В тот вечер, помнишь?

– Сейчас в любом случае ещё слишком светло.

– А не хочешь вернуться в кафе? Посидели бы вы, выпили кофе.

– Нет, извини. Погода хорошая, вечер приятный. Давай просто пройдёмся.

Мне казалось, что до станции монорельса остаётся лишь несколько шагов.

– Ветер вот только… – сказал я.

– На самом деле я хотела поговорить, – добавила Лида с таким видом, как если бы в кафе нам пришлось бы сидеть в вынужденном молчании, наблюдая за тем, как плывут в темноте фальшивые звёзды.

– Да… – начал я и осёкся; я вдруг взял Лиду за руку, и она остановилась, испуганно взглянув на меня. – Я же и так всё понимаю. Если ты просто хотела объяснить…

– Ничего ты не понимаешь, – повторила Лида.

Ветер снова разметал её волосы. Я держал её за руку.

– Тогда объясни, – сказал я.

Лида смотрела прямо перед собой и не говорила ни слова. Кто-то проходил мимо нас; вдалеке, над редкими деревьями, летел навстречу ветру электрический поезд; загорались, вздрагивая и моргая, как от перепадов напряжения, первые уличные фонари.

– Объясни, – повторил я.

Лида подняла на меня глаза и тут же отвернулась, закусив нижнюю губу. Её кисть в моей руке напряглась.

– Отпусти, – сказала она.

Я отпустил.

Встречный ветер ослаб – или просто переводил дыхание. Лида поправила спутавшиеся волосы и сделала несколько шагов вперёд, к очередной пустующей скамейке.

Потом остановилась, посмотрела на меня.

– Ты идёшь?

– А куда мы идём, Лида? – спросил я, не двигаясь с места.

– Ты идёшь? – повторила она. – Со мной?

И сама взяла меня за руку.

– Ты меня извини, – вновь начала она. – Я так запуталась. Я… Я понимаю, что для тебя сейчас очень тяжёлое время. На самом деле – для всех нас. Кто знает, быть может, уже завтра…

Она смотрела через вздрагивающие на ветру ветви на серое вечернее небо, словно ожидала увидеть там огни заходящих на орбиту кораблей.

– Кто был тот парень? – спросил я и тут же сказал сам: – Знаешь, я чувствую себя таким кретином…

– Мы встречались, – перебила меня Лида.

– Встречались? – спросил я. – А сейчас? Вчера мне показалось…

– Но сейчас уже не вчера! – сказала Лида. – На самом деле мы уже очень давно знакомы…

– Да, а Витя ведь говорил мне…

– Мы… – продолжала Лида. – На самом деле у нас сложные отношения. Мы расставились на время, а потом… – Она замолчала на несколько секунд, решая, что сказать. – А потом мы расстались снова.

Руки у меня вспотели.

– Знаешь, чего я сейчас больше всего боюсь? – сказал я.

– Чего? – спросила Лида.

– Того, что ты опять исчезнешь, – сказал я. – На несколько дней, на неделю, на месяц. Даже в соцветии ничего не будешь писать. А потом я как-нибудь встречу тебя на улице и…

– Я не исчезну, – сказала Лида, но тут же отвернулась и вновь посмотрела на вечернее небо.

– Я тебе не верю, – сказал я.

Она вздрогнула, как от удара током, глаза её блеснули, губы сжались, но потом лицо её неожиданно смягчилось, она прижалась ко мне, обняла за плечи.

– Что ты… – пробормотал я.

– Помолчи, – сказала она.

Мы стояли так долго, пока на аллее не зажглись все фонари. Я все ещё чувствовал тепло на губах, но не решался её поцеловать – я был уверен, что она исчезнет в тот самый миг, когда губы наши соприкоснутся.

– Давай сходим куда-нибудь, – сказал я.

– Сейчас?

– Необязательно сейчас. Можно завтра. Когда ты выберешь. Сходим как парень и девушка.

– А куда? – спросила она.

Лида прижалась ко мне щекой, и её дыхание щекотало мне шею.

– Космический театр? – сказал я.

– Звёзды и любовь? – Я почувствовал, как она улыбается. – Или как там это было? Можно, правда… там, по-моему, уже не идёт ничего интересного.

– Солнечное затмение больше не показывают? – спросил я.

– Не показывают, – сказала она.

– Ну, тогда мы могли бы…

– А помнишь, мы как-то ездили к реке? – сказала Лида. – Куда-то далеко, ночью. Ты ещё взял напрокат такую огромную машину… Я подумала, мы могли бы…

Лида подняла голову. Глаза у неё влажно блестели. Она хотела ещё что-то сказать, но слова застыли у неё на губах. Неожиданный порыв ветра разметал её волосы. Говорить больше было не нужно. Я склонился над ней и…

56

Идеальная тьма медленно затягивала яркое дневное солнце.

Я представлял, как тень от Луны мчится по далёким пригородам и скоростным автострадам, а солнце тем временем превращается в изогнутый полумесяц, вспыхивает и скрывается в темноте. И на небе, потускневшем, погасшем, как экран с покрытием из жидких кристаллов, остаётся только пугающий чёрный диск, охваченный тающим пламенем – короной из последнего солнечного огня.

Я снова проснулся в темноте.

Солнечный нимб погас, и сумерки сменила вечная мёртвая ночь. Как будто всё вокруг перестаёт существовать, когда нет отражённого света – когда ты не можешь доверять собственным глазам.

Я долго лежал на кровати, неподвижно глядя в чёрный потолок. Я помнил солнечное затмение так явственно, словно был в космическом театре только вчера; я чувствовал поцелуй Лиды на своих губах. Сколько я на самом деле нахожусь в этой тюрьме? Два года? Они могут говорить что угодно, они, наверное, даже сведут меня когда-нибудь с ума своими рассказами, пытками и бессмысленными допросами, но память кожи обмануть они не в силах.

Я провёл рукой по губам.

Привычно шипел воздуховод над кроватью, выдыхая холодные струи воздуха с запахом хлора, но утробного машинного гула не слышалось – как и призрачных голосов.

О чём они тогда говорили? Название камеры, Д2. Кто-то с Ахилла. Кто-то такой же, как я.

Лидия?

Я несколько раз моргнул и потёр рукой глаза.

Единственное, что я видел – это горящий красный глазок камеры наблюдения, однако тьма меня уже не пугала, я привык к ней, как привыкает ослепший доверять другим органам чувств.

Я медленно поднялся, шагнул в темноту, разведя в разные стороны руками – как акробат, балансирующий на канате. До двери было ровно восемь шагов. Немигающий глаз камеры наблюдения смотрел в пустоту. Я вдруг вспомнил, как кто-то (наверное, Виктор) рассказывал мне, что у некоторых панорамных камер есть слепое пятно – слишком маленькое, чтобы можно было незаметно прокрасться по коридору или зайти в какую-нибудь тайную дверь, но вполне достаточное, если нужно всего лишь укрыться от чьих-то глаз.

Поможет ли мне это?

Я мог бы спрятаться в этом слепом пятне, и когда девушка, называющая себя Таис, не увидит меня на своих мониторах и зайдёт сюда, сжимая в руках пульт управления светом, я набросился бы на неё сзади, отобрал бы её оружие и… И тот мужчина, с которым она как-то спорила в моей камере, нажал бы свою кнопку, и через секунду я бы уже лежал без чувств.

Я расстегнул куртку и провёл рукой по правому плечу.

Воспаление на коже сошло, имплантат давно уже не активировали, и я едва смог нащупать небольшую припухлость над трицепсом. Имплантат зашили неглубоко, и, когда я с силой давил на плотную опухоль под кожей, то чувствовал, как вшитое в руку устройство неприятно перекатывался под пальцами. Мне нужно было обязательно вытащить его, но разодрать кожу пальцами я не мог.

Я глубоко вздохнул, изогнул шею и, как можно выше задрав правую руку, вцепился зубами в плечо.

В тот же момент в комнате зажёгся свет.

– Отойдите от двери! – послышался резонирующий металлический голос.

Слепого пятна нет.

– Лида? – крикнул я и тут же поправился: – Таис? Это ты? Зачем тебе этот модулятор? Ты не можешь говорить без него?

– Какой ещё модулятор? – возмутился голос.

– Что значит, какой? Таис, ты опять…

– Отойдите от двери! – рявкнул, позвякивая, неживой голос.

Я подчинился.

– Настало время кормления, – сказал я, усмехнувшись, и сел на постель.

Голос молчал. Я пытался сообразить, поможет ли мне как-нибудь пустая упаковка от пакета с суспензией. Впрочем, если за мной наблюдают круглые сутки, и у камеры нет слепого пятна, то я никак не смогу незаметно вытащить имплантат.

– Еды сегодня не будет? – спросил я.

Голос проскрежетал что-то нечленораздельное – кто-то пытался прочистить горло, встав у микрофона, – и через несколько секунд из люка в двери вылетел белый пакет. Грузный паёк шлёпнулся неподалёку от меня, клеёные стенки пакета не выдержали, и суспензия потекла из надорванных швов, расплываясь жирным пятном на полу.

– Да что же вы делаете?! – крикнул я и бросился к пакету.

Вытекло не так много, однако пакет потерял герметичность, и белесая жидкость сочилась из него, стекая по моим рукам. Я надорвал края пакета снизу и стал жадно пить, запрокинув голову.

Под потолком вновь раздался звон.

– Лидия, – произнёс искажённый модулятором голос.

– Что? – не понял я, вытирая губы руками.

Пакет уже опустел, и я бросил его на пол.

– Кто такая Лидия? – спросил голос. – Расскажите о Лидии.

Я засмеялся.

– Теперь я вижу, – сказал я. – Ты не Таис. Ты… – я напрягся, пытаясь вспомнить, – ты Алик, да? Или кто-то ещё? Сколько вас там? Вы все на кого-то похожи, все украли чужие лица?

– Кто такая Лидия? – повторил голос.

– Вы ведь и так это знаете, – сказал я. – Должны знать. Лидия – оператор четвёртого разряда, была приписана к кораблю Ахилл. Так же, как и я. В момент нападения сепаратистов была…

Я вдруг осёкся. Где была Лидия? Последние события на Ахилле – когда врубилась тревога, и все коридоры корабля залило красным светом – я помнил смутно.

Я закрыл глаза.

Я был в тоннеле, соединявшем отсеки – лишь в паре метров от рубки. Я не помнил, как оказался там. Сигнализатор в ухе истерично вопил, я пытался выключить его, засунув в ушную раковину палец, но от этого буравящий черепную коробу визг стал только громче.

Лидия.

Я поморщился. Её не было рядом со мной. В коридоре вспыхивали аварийные люминофоры, на мгновение я поддался панике, слишком сильно оттолкнулся от настенного поручня и больно врезался в стену правым плечом. Плечо болело так, словно я содрал с него всю кожу, но я не обращал внимания не боль; перед глазами плыла красная муть.

И тут я увидел её.

Время замедлило свой ход, аварийные люминофоры в стенах медленно разгорались, наливаясь судорожным слепящим светом, и также плавно затухали, коридор на мгновения погружался в темноту, а Лидия падала сквозь эти всполохи света, расставив руки, неподвижно глядя перед собой остекленевшими глазами, подчиняясь неизвестно откуда взявшейся силе притяжения.

Нет, всё было не так. Не так.

– Что произошло с Лидией? – прогремел голос под потолком.

55

На следующий день после нашего разговора в сквере рядом со звёздным кафе Лида не пришла в институт.

Я написал ей несколько сообщений, но она ответила только поздним вечером, и я даже решил, что у меня начались галлюцинации, когда получил извещение на суазор. Она написала, что заболела, что (должно быть) недостаточно тепло оделась во время нашей последней прогулки, что в сквере было слишком ветрено и что вообще у неё, скорее всего, ослаблен иммунитет. Я не поверил ни единому её слову, пожелал ей скорейшего выздоровления, разделся и лёг в постель, хотя и понимал, что всю ночь не смогу уснуть.

Я старался представить, как спустя несколько лет пойду служить на какой-нибудь огромный корабль, который не может даже заходить в атмосферу планет – однако передо мной упорно вставал образ Патрокла на низкой орбите Венеры. Мысли о Лиде сменялись мыслями о войне; я видел космические корабли, которые горели, распадаясь на части, как древние деревянные фрегаты; потом я вспомнил крематорий, погребальный костёр и незаметную табличку с именем моей матери на могильной стене.

Было уже за полночь, когда суазор, брошенный на столе, возбуждённо задрожал. Я нехотя поднялся с постели.

"Не спишь?" – написала Лида.

От удивления я чуть не выронил наладонник из рук.

"Почти сплю", – ответил я. – "А ты почему не спишь?"

Ответ пришёл через несколько минут – я уже успел снова вернуться в постель:

"Не хочешь меня навестить?"

На следующий же день, после учёбы, я поехал к Лиде домой.

Второй раз в жизни я купил цветы – семь алых роз – и коробку шоколадных конфет в вычурной красной коробке в форме сердечка.

Я волновался больше, чем во время вступительных экзаменов. Я боялся, что нежные розы завянут, пока я буду добираться до её дома, что растает в коробке шоколад, что я запутаюсь на тесных улицах в центре, и мне не поможет даже мой суазор.

Лида не сказала, кто ещё будет дома, кроме неё, а я не решился спросить. Я представлял, что всё её семейство примется пристально оценивать меня, едва я переступлю через порог. В монорельсе я несколько раз даже подумывал о том, чтобы повернуть назад – написать Лиде, что не смогу приехать из-за каких-нибудь внезапных и неотложных дел. Я почти жалел, что она меня пригласила, но в то же время очень хотел увидеться с ней.

Я сидел у дверей с цветами и коробкой конфет.

Другие пассажиры поглядывали на меня с многозначительными улыбками, я немного стеснялся этого повышенного внимания, мне было стыдно держать в руках конфеты и букет.

Я сидел, отвернувшись, и смотрел на проносящиеся в окне улицы.

Когда поезд въехал в центральные районы, солнце скрылось за похожими на сталагмиты многоэтажками, а пустое безоблачное небо поблекло, отражая унылую серость однотипных городских кварталов.

Что-то было не так.

Люди на улицах шли слишком быстро и нервно. Все отчаянно торопились куда-то. Какой-то человек выбежал из подъезда жилого дома и замер посреди улицы, уставившись в небо над головой. Другие пассажиры за моей спиной о чём-то взволнованно разговаривали. Кто-то закричал.

Я вздрогнул и обернулся.

Суазор ожил в моём кармане, доставляя опаздывающие из-за перегруженной сети сообщения – методично, как отсчитывая секунды, одно за другим.

Повинуясь странному импульсу, я вышел на следующей же остановке.

Люди на станции необычно яростно ломились в открывшиеся двери и едва не втолкали меня обратно; я старался защитить свой драгоценный букет, прикрывал его рукой, но рослый мужчина с бледным обескровленным лицом отпихнул меня локтём так сильно, что я едва не упал на платформу, а один из цветков сломался в стебле и обречённо склонил свой нераскрытый бутон.

Вскоре я остался на станции один.

Поезд тронулся, как только закрылись двери, и быстро полетел по сверкающим путям, как будто машинист пытался наверстать время, потраченное на остановку.

Я и сам не понимал, зачем вышел. Я даже не знал точно, где нахожусь. Я сел на скамейку рядом с урной и выбросил сломанный цветок. Теперь в букете оставалось ровно шесть роз – алых, едва распустившихся. Я осторожно проверил все остальные цветы, потом вытащил суазор и открыл первое же уведомление. Экран на секунду закрасился чёрным, и включился новостной канал.

– …точных сведений, – зазвучал надрывный женский голос. – Правительство пока не сделало никаких официальных заявлений, однако к нам попала запись, снятая с одного из кораблей, участвовавших в операции.

На экране появилась голубая аура планеты, похожей на Землю; изображение тряслось, высоко над орбитой что-то ярко вспыхивало, ослепляя сенсоры корабля, и автоматический фокус камеры постоянно сбивался, из-за чего весь экран периодически заливало бессвязное марево из цветов, пока электроника наводила утраченную резкость. Призрачный горизонт из короны газов плавно поднимался вверх; можно было подумать, что корабль, с которого ведётся съёмка, падает на планету – прямо в центр чудовищной бури, растянувшейся на сотни миль. Ещё через несколько секунд экран зарябил, изображение порвалось и распалось на бессвязные квадраты, а когда картинка восстановилась, я понял, что растущий над поверхностью планеты газовый гриб – это вовсе не ураган.

Земля?

Я вскочил на ноги – цветы вместе с коробкой конфет остались лежать на скамейке. Я только сейчас заметил, что на станцию поднялись несколько человек. Немолодая женщина испуганно взглянула на меня и тут же отвернулась, сделав вид, что рассматривает уходящие вдаль электрические пути. Небо было по-прежнему невозмутимо серым, без облаков, и даже ветер, из-за которого простудилась Лида, затих, настороженно выжидая чего-то.

Внизу послышался искажённый голос светофора, запрещающий переходить дорогу на красный свет, я вздрогнул, пришёл в себя после временного помутнения, и вновь развернул суазор.

– …только догадки, – говорила ведущая. – Мы не можем подтвердить то, что Венера подверглась массированному ядерному удару, однако на основе имеющихся материалов наши специалисты предполагают, что показанный в видеофрагменте взрыв мог быть следствием падения на поверхность планеты крупного линейного корабля…

Суазор работал на полную громкость; люди, стоявшие на станции, смотрели на меня. Пожилая женщина, прятавшая от меня глаза, прошептала что-то – мне послышалось "это неправда", – и поспешила к спуску на улицу, откуда по-прежнему доносился механический голос светофора.

– …об операции не были извещены… – надрывалась женщина, ведущая выпуск новостей.

Я убавил звук.

– Также, по непроверенным данным, – приглушенно шептал суазор, – всего в нескольких миллионах километров от Земли были отмечены серьёзные гравитационные возмущения, которые могло вызвать большое скопление кораблей. Впрочем, мы пока не смогли подтвердить или опровергнуть эту информацию. Известно однако и то, что двадцать минут назад были отменены все коммерческие рейсы, и на планете установлен негласный карантин.

– Это повтор, – сказал мужчина неподалёку от меня. – Пока ничего нового. Но они точно не смогут добраться до Земли.

Я кивнул, хотя и не совсем понимал, о чём он говорит.

– На настоящий момент даже не известно, когда именно была санкционирована проведённая на Венере операция, – продолжала ведущая. – Все её детали держались в строжайшем секрете, и произошедшее стало для нас…

Светофор под эстакадой предлагал всем желающим перейти на другую сторону улицы. Лампа на флагштоке над станцией часто замигала – приближался поезд.

– …трудно оценить, – доносилось из суазора, – последствия… будем держать вас…

Я свернул суазор, взял со скамейки букет и коробку конфет. Заговоривший со мной мужчина пренебрежительно взглянул на меня и отвернулся. Мне вдруг показалось, что с того момента, как я вышел из поезда, прошло несколько часов, и Лида уже перестала меня ждать. Розы завяли. Солнечный день подходит к концу, и скоро в городе станет темно, как в космическом пространстве.

По перрону заскользила быстрая угловатая тень – длинный состав подходил к станции. Суазор вновь задрожал в моём кармане, но я смог прочитать сообщение лишь, когда забрался в вагон.

"Ты слышал?" – написала Лида.

"Скоро приеду", – ответил я.

"Самое страшное, – написала Лида, – что я ни секунды не сомневалась, что именно так всё и будет. В такие моменты понимаешь, насколько все остальные твои проблемы на самом деле ничтожны. Представь, если они всё-таки смогут пробиться к Земле? Всё вокруг перестанет существовать через несколько секунд".

Все проблемы ничтожны. Смерть моей матери, наши отношения с Лидой. У меня затряслись руки.

"Даже конец света не сможет…" – начал писать я, но остановился.

Что не сможет?

Я вспомнил свой сон – когда огромный, похожий на перевернутую пирамиду корабль медленно заходил на орбиту Земли, выплывая из мёртвого сумрака, материализуясь из оглушительной пустоты вместе со своими истошными сигнальными огнями и чёрными дырами в многотонной броне.

Суазор снова завибрировал – пришло ещё одно сообщение от Лиды:

"Приезжай. Я жду".

Я вдруг почувствовал себя так, словно до конца света оставалось лишь несколько минут – несколько минут до того, как на орбите появится умирающий корабль, несущий сотни термоядерных ракет. Мне нужно проехать ещё несколько остановок. Я не успею увидеть её до того, как атомная буря захлестнёт весь континент.

От станции монорельса я бежал, держа в одной руке подсказывающий мне направление суазор, а другой – прижимая к груди коробку конфет и растрепавшийся букет. Люди испуганно шарахались от меня, я случайно столкнулся с кем-то неподалёку от монорельса и чуть не упал, но даже не остановился, чтобы извиниться. Я несколько раз пробежал через перекрёсток на красный, игнорируя механический голос, запрещавший мне идти. Меня чудом не сбила машина; я и сам поражаюсь, как умудрился не потеряться, когда лишь мельком смотрел на свой суазор. Когда я звонил в её дверь, то уже едва стоял на ногах.

Мне открыла сама Лида.

Она была в тёмном домашнем платье, похожем на траурное, и шлёпанцах на ногах. Мы обнялись, едва я переступил через порог.

– Я успел, – прошептал я, прижимая её к себе.

– Что? – спросила Лида.

Вместо ответа я её поцеловал.

– Я тебя заражу, – тихо сказала она, отстраняясь.

Я по-прежнему держал в руке конфеты и букет.

– Это тебе, – сказал я.

Лида улыбнулась, взяла букет и склонилась над цветами, которые, как мне показалось, тут же расцвели в пыльном комнатном свете.

– Шесть? – спросила она.