Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

23

Я тут же отдёрнул руку и размазал по коже капельку крови.

Чувство тошноты неожиданно прошло. Похожий на антенну обломок оказался острым, как медицинская игла – им без труда можно было разрезать кожу. Я нахмурился, не понимая, как мог не увидеть его раньше, на видном месте на полу – и в этот момент всё понял.

Я быстро взглянул на камеру, электрический глазок которой по-прежнему таращился в стену над кроватью.

Заметили?

Мне оставалось надеяться, что нет.

Я засунул антенну в правый рукав, проткнул ей складку ткани, закрепив, как значок, и вернулся на кровать.

Свет горел, камера неотрывно смотрела на меня.

22

Её рейс отменили. Её перевели на другой корабль. Всё было просто – такое случалось не раз.

Но я всё равно никак не мог в это поверить.

Я помню, как она открыла дверь, как приветливо поцеловала меня в щёку, и как мы замерли, стоя друг против друга – я с букетом алых роз в руке.

– Сколько лет! – сказала Лида.

– Это тебе, – сказал я, протягивая букет.

Лида предложила выпить чаю, мы сели за стол и – замолчали. Было столько всего, о чём я хотел её спросить, но я сидел, глядя в затенённое окно, и не говорил ни слова.

– А куда ты хотел сходить? – спросила Лида, вставая.

Она прошлась по комнате, взволнованно потирая плечи, остановилась у плиты, включила чайник.

– Не знаю, – сказал я. – Я думал, может…

– Космический театр? – подсказала Лида.

– Да.

– Честно говоря… – Лида вздохнула и чуть заметно улыбнулась – одними уголками губ, – я так устала от всего этого… космического…

– Понимаю, – сказал я.

Лида подошла к окну, поправила стянутые на затылке волосы, коснулась настенной панели, отключающей электронные шторы, и тут же отдёрнула руку, как обжёгшись.

– Хороший день сегодня, – сказала она и снова опустила на стёкла тень. – Но я так и не могу ко всему этому привыкнуть. Столько пространства и… людей.

Она повернулась ко мне; глаза у неё были тусклыми, погасшими.

– Мне кажется, что я долгое время была… больна.

– Понимаю, – повторил я.

– Ты, наверное, и сам чувствуешь то же самое, – продолжала Лида. – Странно, правда? Никогда бы не подумала, что так всё и будет. Это ведь совсем не то, что мы…

Чайник издал раздражённый гудок и отключился. Лида достала чашки. Позвякивал фарфор. Длинная тень скользнула по комнате, пролетела по стене и ламинату; темнота на мгновение коснулась её плеч, чёрных волос и сгинула, растаяв на свету – где-то за окном, на далёкой эстакаде, уходил от станции электрический поезд.

Я почувствовал, как что-то подступает к горлу.

– Ты знаешь… – сказал я. – Ты знаешь, все эти годы…

Я поднялся на ноги. Стул предательски заскрипел. Лида, стоявшая ко мне спиной, опустив плечи и заваривая чай, вздрогнула.

– Ты права, – сказал я, – это действительно было похоже на болезнь. Или на сон. Я так удивился…

Лида слушала меня, не оборачиваясь. Над чашками с кипятком поднимался пар.

– Я так удивился, когда увидел тебя там, в списках, – сказал я. – Я подумал, что схожу с ума. А потом ты исчезла. А потом…

Я подошёл к ней и обнял её за плечи. Лида повела плечами, сбрасывая мои руки, и повернулась.

– Давай пить чай, – сказала она.

Мы снова сидели за столом.

Чай был раскалённым и безвкусным, как пустой кипяток. Лида взволнованно крутила на блюдце фарфоровую чашку.

– Ты живёшь здесь одна? – спросил я.

– Нет, – качнула головой Лида. – Это же квартира родителей. Я подумала, что с нашей работой мне собственное жильё не так уж и нужно, хотя сейчас уже не знаю…

– Их нет?

– Да, – сказала Лида. – Сегодня их нет. Я тебя так с ними и не познакомила. Извини. Просто сейчас…

Лида вздохнула.

– А что у тебя произошло? – спросил я. – Ты ведь училась на биологическом, а теперь…

– Я вернулась, – Лида виновато улыбнулась. – Снова пошла на третий курс. Ты к тому времени уже закончил.

– Ты могла бы написать, – сказал я.

– Я… – Лида пригубила чай и отодвинула чашку. – Я не хотела.

– Понимаю, – сказал я.

Чай обжёг мне губы.

– Ты извини, – сказала Лида и попыталась улыбнуться. – Сейчас ведь всё иначе, столько лет прошло.

– Это ты меня извини, – начал я. – Ведь я тогда…

– Знаешь, что! – Лида как-то встрепенулась и хлопнула ладонью по столу. – Давай не будем говорить об этом. Что было, то было. Столько лет… Мы ведь уже другие люди. – Она взглянула на меня, и глаза её на мгновение вновь заблестели. – Расскажи лучше, на каких кораблях ты летал. Ты ведь уже долго служишь.

– Сначала на Сфенеле, пассажирском, – сказал я. – Летел долго и медленно, да и я чувствовал себя какой-то стюардессой – разносил напитки, показывал пассажирам, где туалет…

Лида хихикнула.

– В общем, это был ужас и кошмар. Потом был Гефест, грузовой корабль. Ну, тут ты сама знаешь – перегрузки, инъекции. И вот теперь очередной перевод. Снова на баржу. Меня, кстати, повысили до второго разряда, теперь я младший пилот. Новый рейс, правда, почти через полгода.

– Понятно, – Лида кивнула головой. – Чем думаешь заниматься это время?

– Честно говоря, я вообще об этом не думал, – сказал я. – Мне как-то в голову не приходило, что…

– Что придётся чем-то заниматься? – рассмеялась Лида.

– Полгода – это много, да. Надо что-нибудь придумать.

По комнате вновь пролетела тень – стремительно скользнула по стенам, точно в порыве ветра.

– А ты через два месяца?

– Да.

– Я бы тоже… – начал я и осёкся. – Я бы тоже не хотел здесь так долго… Я бы тоже хотел улететь. Здесь уже всё чужое, – я нахмурился и посмотрел в тёмное окно, на тонущий в тени город. – Снова привыкать ко всему этому.

– Но ты должен, – сказала Лида. – Нельзя же так – летать всё в время в этих консервных банках. Мы же всё-таки… земляне.

– А ты? – спросил я.

Лида отвела глаза.

– Да, я совсем закрутилась, – сказала она. – Что мы чай-то… Хочешь чего-нибудь? Я купила эклеры.

– Эклеры? – спросил я.

Лида встала. Зашуршал целлофан, и она вернулась к столу с прозрачной пластиковой коробкой.

Лида пододвинула ко мне эклеры и села. Заскрипел стул.

– Извини, – сказал я, глядя на пирожные в тёмной глазури, – извини, я…

– Совсем уже от жизни человеческой отвыкла, – сказала Лида. – Странно уже просто сидеть так, в тишине… Ты не скучаешь по этому шуму на кораблях? Гул, который издают генераторы… Поначалу он дико раздражает, а потом… Потом без него уже не получается уснуть.

– Я, наверное, уже не отличал его от тишины, – сказал я. – А вот все эти звуки, разговоры людей, даже шум ветра… всё это как-то пугает.

– Наверное, с какого-то момента людям уже нельзя долго жить на Земле, – сказала Лида. – Они просто уже не могут. Становятся другими.

– Наверное.

– Но… – Лида улыбнулась и взяла эклер, – но это ещё мы.

Мы замолчали. Я так и не решился прикоснуться к пирожному.

– Значит, уже через два месяца? – спросил я.

Лида кивнула головой.

– На самом деле уже жду, не дождусь, – сказала Лида. – Я ведь уже давно должна была улететь.

– А что произошло со Атреем? – спросил я.

– Да ничего не произошло, – сказала Лида. – Просто назначили на другую миссию – нам не особо-то и объясняли. Да и чего тут сделаешь… Бывает такое…

– И теперь Ахилл?

– Ага, Ахилл, – сказала Лида, откусывая пирожное. – Я слышала, правда, что это вообще что-то доисторическое, но это лучше, чем ничего… У многих из команды Атрея вообще назначений нет до сих пор, так что я не в том положении, чтобы жаловаться.

– Тоже верно, – согласился я.

– Я не хотела тут… оставаться так долго, – сказала Лида. – Я тогда ещё не знала, что ты здесь.

Я молчал.

– Значит, ещё полгода на Земле? – спросила Лида.

– Да.

– Полгода… – Лида нахмурилась. – А я к Ганимеду… Мы расходимся в месяц-другой. Бывает же.

– У нас всё время так, – сказал я. – Помнишь, там, на станции, которая чуть не рухнула на планету?

– Я видела тебя, – сказала Лида.

Чай остыл. В комнате стало душно. Город в окне накрывала искусственная темнота.

– Знаешь, что! – неожиданно бодро сказала Лида, поднимаясь. – Космический театр? А почему бы и нет? В конце концов, прогуляемся хотя бы. А то мы как… прячемся.

– Пойдём, – согласился я.

– Сейчас…

Лида вышла из гостиной. Я встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, ожидая. Достал суазор, просмотрел новостную ленту. Мой букет роз, оставленный и забытый, лежал на журнальном столике у двери.

Лида появилась спустя несколько минут.

Она надела зелёную кофту с короткими рукавами и мини-юбку – в этой одежде она была похожа на студентку, которая идёт на свидание с сокурсником.

– Не холодно будет? – спросил я.

– Мне показалось, там тепло, – улыбнулась Лида. – Но ты прав. Возьму-ка я куртку.

Она снова вернулась в комнату. Я смотрел на цветы.

– Ну так что? – послышался голос Лиды. – Идём?

Она повесила на плечо свою старую потрёпанную сумочку, похожую на портфель.

– Идём, – сказал я.

– Ой, цветы! Я и забыла.

Лида потянулась к букету, и я зачем-то схватил её за руку. Она посмотрела на меня, её глаза вспыхнули, но она тут же отвернулась, сжимая, как от досады, губы.

– Нет!

Я привлёк её к себе; она не сопротивлялась, но по-прежнему смотрела куда-то в сторону, пряча от меня глаза.

– Лида… – сказал я.

Похожая на портфель сумочка упала на пол, соскользнув с её плеча.

– Лида, – повторил я, – что с нами не так?

– Не надо, – прошептала она.

Я обнял её и поцеловал в шею. Лида сразу напряглась и попыталась вырваться, толкая меня рукой в грудь. Её трясло.

– Даже если это всего два месяца, – сказал я, – после стольких лет… Даже если мы…

– Я сказала – нет! – крикнула Лида и неожиданно яростно оттолкнула меня обеими руками.

Я отшатнулся, потеряв равновесие, уперся спиной в журнальный столик и схватился за его столешницу, чтобы не упасть. Столик резко заскрипел и сдвинулся, а мой букет с розами повалился на пол, к её ногам.

– Уходи, – сказала Лида.

– Прости меня, – сказал я.

– Уходи! – крикнула она и подняла свою сумку.

Цветы остались лежать на полу.

Я хотел сказать что-нибудь, оправдаться, но – молчал. В плотном прогретом воздухе висела пыль, дышать было тяжело. Я повернулся к двери и с силой дёрнул за ручку. Мне нужен был воздух. От духоты кружилась голова.

Дверь не открывалась.

– Сейчас…

Лида потянулась к замку и наступила на букет – один из стебельков переломился, и она вздрогнула, как от боли, точно острые шипы прокололи ей ногу.

Я схватил её за руку и с силой притянул к себе.

– Ты… – выдавила из себя Лида.

Она часто дышала, а лицо её раскраснелось, как от приступа астмы.

– Заткнись, – сказал я.

Она ударила меня ладонью по щеке, ткнула коленом в бедро, пытаясь отбиться, но я всё равно её не отпускал. Глаза её стали влажными от слез, она закусила нижнюю губу, как будто ей приходилось терпеть невыносимую боль, снова попробовала вырваться и вдруг прижалась ко мне.

В этот момент я её отпустил.

– Я не люблю тебя, – сказала она.

Она дрожала, обнимая меня за шею. По щекам её стекали слёзы.

– Я знаю, – сказал я.

21

Окно было распахнуто настежь.

С улицы доносился усталый вечерний гомон, отрывистые гудки машин и ритмичные, как пунктир, сигналы светофоров. Ветер приносил воздух с запахом жжёной резины и раскачивал створку окна, пытаясь сорвать её с петель.

Город умирал, захлёбываясь в собственном крике.

Небо медленно смеркалось с востока, солнечный свет тускнел, догорая в стеклянных стенах и окнах, и с высоты в сотни километров на город спускалась ночная темнота.

Букет роз – черенок одного из цветков надломлен между шипами – стоял в пластиковой вазе, которую забыли наполнить водой. Бутоны вздрагивали и качались в порывах ветра, сталкиваясь и распадаясь, теряя свои лепестки. Тени от поездов иногда проносились по комнате, соскальзывая со стен и пролетая над полом, перемежаясь с последним солнечным светом – напоминая о том, что время не остановилось, что каждая секунда приближает нас к темноте.

Простыня сбилась, одеяло было скинуто на пол.

Лида лежала у меня на груди. Она не спала, но глаза её были закрыты, и дышала она ровно и медленно, как во сне, когда тебе ничего не снится. Я гладил её по волосам, и она улыбалась.

– Мне до сих пор кажется, что мы летим куда-то, – прошептала она. – Что всё вокруг движется.

– Земля движется, – сказал я.

– Да, – Лида приподняла голову. – Это наш с тобой космический корабль. Только очень медленный. Так что полёт…

– Лида, – сказал я, – Лида, слушай, я…

20

Я ждал темноты.

Обломок антенны приятно оттягивал мой правый рукав, слегка покалывая острым концом кожу.

Я лежал с закрытыми глазами, закинув за голову левую руку, чувствуя даже через сомкнутые веки, что в комнате ещё горит свет.

За мной следили.

Я вдруг подумал, что если Таис решится сейчас зайти – чтобы сделать укол или рассказать очередные бредни, – то наверняка заметит этот обломок в моём рукаве.

Я повернулся лицом к стене и сжался, защищаясь от света. Я чувствовал спиной, как камера просверливает меня своим электрическим взглядом.

– Таис, – сказал я, не открывая глаз, – Таис, выключи свет. Я очень хочу спать.

– Что? Ты серьёзно?

Я вздрогнул и обернулся, уставившись в оглушающую белую пустоту.

– Я…

19

Лида села на край кровати и отвернулась от меня. Я наклонился к ней, провёл рукой по её плечу.

– Ты серьёзно? – спросила она. – Думаешь, так можно?

– А кто запрещает?

Я прижался к ней. Она сидела, не двигаясь, но я чувствовал, что она вновь отдаляется от меня.

На улице было уже темно. Окно мы закрыли, но в комнате всё ещё стоял колкий отрезвляющий холод. Цветы в пластиковой вазе поникли в темноте.

– Есть же процедура. Можно написать заявление, – сказал я. – Ничего такого. Я даже хотел уйти с Гефеста, когда мы разминулись на станции…

– Да, – сказала Лида, – а ещё ты хотел уйти с технологического.

– А ты ушла. И вернулась.

– Я не понимаю…

Лида сбросила мою руку, встала с кровати и подняла с пола юбку.

– Не понимаю, – повторила она. – Что это изменит? Ты так явно не поможешь своей карьере. Да и потом, это сейчас…

– Что сейчас?

Лида ничего не ответила. Она застегнула юбку, подобрала мятую кофту и натянула её на себя через голову.

– Что сейчас? – повторил я.

– Это сейчас ты так думаешь, – сказала она. – А потом… потом ты поймёшь, что всё это… неразумно.

– Неразумно?

Я схватил её за плечи и повернул к себе. Она подчинялась мне с каким-то безразличным смирением, как будто просто устала говорить мне "нет".

– Быть с тобой – неразумно?

– Я не то имела в виду, – сказал Лида. – Переводиться сейчас, на другой корабль. Экипаж Ахилла уже укомплектован, даже если тебя и возьмут, то только с потерей разряда, и ты…

– К чёрту этот разряд! О чём ты вообще говоришь?

Я обнял её, и она положила мне голову на плечо.

– Я не знаю, – вздохнула Лида. – Я уже ничего не знаю.

– Ты сама-то хочешь, чтобы я полетел с тобой?

Она молчала.

– Лида?

– Ещё два месяца, – тихо сказала она. – Почему мы сейчас должны об этом говорить?

– Ты же знаешь, решение лучше принять сейчас.

– Я не хочу принимать никакие решения, – сказала Лида.

– А я хочу, – сказал я.

Мы снова легли в постель. Она смотрела на меня, улыбаясь. Я гладил её по волосам.

– Лида… – прошептал я, и она замерла, ожидая, – Лида, скажи мне, а почему…

18

– Зачем ты мучаешь меня? – спросил я. – Таис?

Я лежал, отвернувшись от камеры, которая прожигала меня насквозь.

– Таис! – крикнул я. – Выключи свет!

Мне никто не ответил.

– Лида?

Под потолком раздался отрывистый щелчок, и комната погрузилась во тьму.

17

Время, отпущенное нам, пролетело быстро. Казалось, что всё вокруг – все эти ночи, и дни, и город, переставший пугать огнями, и криком, и шумом дорог, и Лида, которая была со мной, и только со мной – лишь привиделось мне во время сеанса в нейросети.

Я перестал думать о войне. Я впервые не хотел улетать с Земли.

Но потом подошло время. Нас ждала пустота, исчерченный пунктирами рейсов открытый космос, Ахилл.

Мы сидели в тесных неудобных креслах, пока наш корабль, вырвавшись из гравитационного колодца, выходил на земную орбиту. Лида смотрела на меня так, словно до сих пор не верила в то, что я действительно с ней. Перевод, вопреки моим опасениям, быстро одобрили – кто-то из команды Ахиллы получил преждевременное повышение, а я потерял обещанный мне второй разряд и четыре месяца отпуска на Земле.

И вот я снова был на корабле, в герметичной рубке с терминалами нейроинтерфейса, где мы сидели так близко друг к другу, что едва не касались плечами. Я боялся, что за время, проведённое в Москве, успел уже привыкнуть к огромным открытым пространствам, к голубому небу, к дождю, к тому, что звёзд почти не видно на небе даже после того, как догорает закат, однако теперь всё это представлялось мне лишь странным стремительным сном из тех, что сразу же забываются на рассвете.

Я вернулся домой.

Красные огни в стенах погасли, и отсек залил голубой свет – как в холодильной камере. В узком, как бойница, иллюминаторе поднималась во тьму сверкающая корона Земли.

– Расчётное время – двенадцать минут! – сказал первый пилот, уставившись в рябящий экран.

Капсула для экипажа в Ахилле была ещё меньше, чем на моём предыдущем корабле – коридор тянулся всего на несколько метров и походил на гулкий воздуховод в небоскрёбе, а в рубку нам приходилось протискиваться к креслам по очереди.

– Десять минут.

Корабль, по заведённой последнее время традиции, всё ещё управлялся с Земли, и мы ждали, когда нам разрешат подключиться к нейросети.

– Девять минут, – сказал первый пилот.

Он выглядел как мой ровесник – может, на год или два старше – и вёл себя уверенно и деловито, тщательно выполняя служебную инструкцию, как робот. Я не сомневался, что это первый его полёт в должности пилота.

– Восемь минут!

Я вспомнил практические занятия по нейроинтерфейсу и экзамен, который сдавал вместе с Лидой, когда потерялся в созданном собственной фантазией лабиринте и никак не мог выйти из сети. Сейчас, как и тогда, места рядом с Лидой были заняты – мне достался самый последний в ряду терминал, у небольшого иллюминатора, в котором не было видно ничего, кроме тонкого лимба Земли.

– Пять минут, – сказал пилот, проверив крепление ремней безопасности.

Видно было, что он нервничает – так же, как и Лида на том злополучном экзамене.

Я с трудом повернулся в кресле – ремни почти не давали мне двигаться – и посмотрел на неё. Она поправляла волосы, стянутые в пучок. Почувствовав мой взгляд, она сощурилась и качнула головой в сторону сидящего рядом пилота, пытаясь что-то сказать.

Но я не понимал.

– Три минуты!

Я подумал – а с чего вдруг пилот решил считать время? Так советовали делать в какой-нибудь инструкции, или же звук собственного голоса помогал ему справиться с волнением? Интересно, как бы чувствовал себя на его месте я?

– Две минуты!

Я вздохнул и закрыл на несколько секунд глаза. Через две минуты мы получим полный контроль над кораблём – в предыдущие мои полёты, когда никому не приходило в голову считать, я и не думал, что это время длится так долго.

– Одна!

Я повернулся. Пилот активировал свой терминал, и стоящий перед ним триптих засверкал, переливаясь световыми сигналами – включился режим диагностики, занимающий ровно десять секунд.

Я снова взглянул на Лиду. Она улыбнулась мне и что-то сказала, беззвучно двигая губами. Мне показалось, я даже разобрал несколько слов – "я", "тебя".

Я почувствовал, как холодеют мои руки.

Её терминал тоже работал. Огни на триптихе перестали мигать и застыли, как будто время, искажённое в этом замкнутом пространстве, неожиданно сбилось со счёта и замерло, остановилось.

Я вздохнул.

Лида, всё ещё продолжая улыбаться, повернулась к терминалу и тут же обмякла – улыбка медленно сошла с её лица, руки повисли на поручнях, а глаза неподвижно уставились в потолок.

Я…

Тебя…

16

Света не было.

Я лежал в темноте, повернувшись к камере спиной. Правое плечо вновь разболелось, и я поглаживал его рукой через одежду – как застарелую рану от ожога, которая никак не могла затянуться.

Я был уверен, что кто-то неусыпно следит за каждым моим движением и долго колебался, прежде чем вытащить из рукава обломок антенны. Потом я расстегнул куртку и выпростал правую руку. Я делал всё осторожно и медленно – те, кто следили за мной, должны были подумать, что я просто ворочаюсь на кровати, пытаясь уснуть.

Плечо освободилось.

Я провёл по саднящей коже рукой и нащупал маленькую припухлость, похожую на воспалившийся гнойник. Я чуть-чуть надавил на припухлость пальцами, и плечо тут же отозвалось слабой ноющей болью.

Имплантат был неглубоко под кожей.

Я сжал в левой руке обломок антенны, глубоко вздохнул, задержал дыхание и вонзил обломок под кожу, вскрывая набухший гнойник.

Я едва сдержался, чтобы не закричать. Я прокусил нижнюю губу. По подбородку потекла струйка крови. Плечо нарывало так, как будто я разрезал обломком антенны все жилы; на глазах выступили слёзы.

Я перевёл дыхание, сжал зубами воротник куртки и, не дожидаясь, пока боль утихнет, ещё раз проткнул антенной кожу на плече.

Зубы скрипели, я с силой сжимал плотный воротник, отдававший непонятно откуда взявшимся привкусом крови. Я попробовал расширить рану на плечо, но сердце тут же бешено замолотило, перед глазами поплыли красные круги, а моя левая рука затряслась, как при падучей.

Мне пришлось остановиться.

Несколько минут я лежал, не двигаясь, глубоко и часто вздыхая, пока не унялась дрожь в руках. Потом я осторожно коснулся раны – и тут же отдёрнул руку. Я разрезал кожу не в том месте, болезненная припухлость, похожая на гнойник, все ещё чувствовалось под пальцами. Как это могло быть?

Я с силой надавил на гнойник, и мышцы на правой руке свело судорогой – казалось, что они скручиваются и разрываются, что лопаются сосуды, а кровь обжигает, как серная кислота.

Я непроизвольно застонал – и тут же зажал себе рот рукой.

Не выдержав, я быстро обернулся и посмотрел на камеру – её тусклый глазок по-прежнему горел в темноте.

За мной следили.

Я ждал, но ничего не происходило. На мой стон не обратили внимания, я мог продолжать.

Я провёл рукой по изрезанной коже – гнойник немного сдвинулся к ране. Тогда я снова взял обломок антенны, зажав его между указательным и большим пальцами, и, сдавив кожу вокруг гнойника, сделал разрез – резким, судорожным движением – и как будто рассёк себе нервный узел.

Слёзы брызнули у меня из глаз. Я бросил обломок и конвульсивно сжал рукой плечо, словно только это могло спасти меня от болевого шока, не дало бы боли разойтись по всему телу, превратив меня в огромный комок разрезанных нервных окончаний.

Я лежал так долго – полчаса, час, может, больше – и всё это время стискивал своё разодранное правое плечо.

Когда боль немного стихла, и я почувствовал, что начинаю проваливаться в глубокую головокружительную темноту – теряю силы от усталости, – я отпустил плечо, и в этот момент понял, что на ладони у меня что-то лежит.

Я почти ничего не видел в темноте.

Я сжимал между пальцами что-то маленькое и плотное, похожее на яблочное семя, только ещё меньше в размерах. Я не мог поверить, что действительно смог вытащить это из своего плеча.

Вся правая рука была залита кровью. Я осторожно просунул её обратно в рукав и застегнул куртку. Перевязать было нечем.

Мне оставалось лишь ждать.