Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

54

– Я бы ещё раз хотел подчеркнуть, что произошедшее на Венере – это трагедия для всех нас. В наши цели не входило развязывать орбитальные бои. Более того, мы всячески старались предупредить подобный исход. Вопреки слухам, которые сейчас распространяет оппозиция, по планете не был нанесен ядерный удар – по крайней мере, нашими силами. Произошедшее – это катастрофа, в которой виноваты сами сепаратисты.

Министр обороны стоял у микрофона, вытянувшись, как при равнении. Можно было подумать, что чёрный траурный костюм с наглухо застёгнутым пиджаком мешал ему пошевелиться. Однако говорил он спокойно и медленно, неподвижно глядя перед собой, словно читал текст с невидимого экрана.

– Но насколько нам известно, сейчас количество жертв… – начал журналист.

– У нас пока нет точных сведений на этот счет, – перебил его министр. – Предлагаю не спекулировать.

– Скажите, – прозвучал голос другого репортёра; камера вздрогнула и повернулась на несколько секунд к невысокому мужчине с редкими седыми волосами, – а какова вероятность ответных действий со стороны сепаратистов?

– Нулевая, – ответил министр.

– Вы хотите сказать, что сепаратисты точно не будут предпринимать…

– Они могут предпринимать что угодно, – сказал министр, – но космическое пространство Земли надёжно защищено. Вероятность того, что сепаратисты пробьются сюда равна нулю. Мы в полной безопасности.

– Но подождите… На настоящий момент нам даже не известно, каким количество кораблей обладают сепаратисты, и откуда вообще взялись эти корабли. Вы можете это как-нибудь…

– Так, давайте разберёмся, – перебил журналиста министр. – Прежде всего по нашим сведениям, никаких военных кораблей у сепаратистов нет. Однако на борту Терея, возможно, имеются термоядерные бомбы невоенного применения.

По залу прокатился гул голосов.

– Термоядерные бомбы? – крикнул кто-то за кадром; камера продолжала показывать невозмутимое лицо министра. – Но нам сообщали, что венерианскую луну закидали глыбами льда. Как вы можете это…

– Мы сейчас корректируем эту информацию.

– После того, как вы скорректируете, не окажется ли, что Терей – это вообще военный корабль?

– Не окажется, – жёстко ответил министр. – Захват военного корабля класса альфа-титан невозможен.

– А как вы можете прокомментировать тот факт, что несколько кораблей соединённого флота перешло на сторону сепаратистов?

– Никак. Это неправда. Ещё вопросы?

Министр осмотрел собравшихся пустым, ничего не выражающим взглядом. Камера продемонстрировала стремительную панораму конференц-зала. Вспыхнули камеры. Какой-то человек в яркой рубашке поднял руку.

– Скажите, – послышался неуверенный голос, – если учитывать тот факт, что у сепаратистов, как вы утверждаете, вообще нет военных кораблей, каким образом они умудрились сбить такой громадный линкор как Патрокл?

– Патрокл был обстрелян с искусственной луны, – сказал министр. – В этом и заключалась наша ошибка. Мы полагали, что весь оборонный комплекс базы был уничтожен во время бомбардировки, но оказалось, что это не так.

– Но всё-таки, каким образом такой мощный линкор, который, как я понимаю, способен противостоять…

– Одна из ракет попала в главную энергетическую магистраль. Патрокл потерял тягу и упал на планету. Я уже сказал об этом в самом начале. Ещё вопросы?

– Скажите, – послышался чей-то голос, – а текущая оборона Земли… Что она из себя представляет? Хотелось бы всё-таки быть уверенным, что она чуть более эффективна, чем оборонная система Патрокла.

Конференц-зал неожиданно задрожал, как во время подземных толчков; Виктор перехватил суазор другой рукой и немного прибавил громкость.

– Любой корабль без земного опознавательного кода будет уничтожен еще на расстоянии в несколько миллионов километров до Земли. Это в несколько раз больше, чем предельная дальность даже самых современных стратегических ракет. А то, что произошло на Венере – это трагедия. Мы не планировали военную операцию, это была миротворческая миссия. Если бы мы планировали военную операцию, исход был бы совершенно иным.

– Любой корабль? – спросил журналист, и камера не секунду переключилась на него. – Вы же говорили, что корабль всего один?

– Текущая оборона способна выдержать любое нападение, сколько бы ни было кораблей.

– Ну, а этот опознавательный сигнал… его невозможно подделать?

– Нет, – сказал министр.

– А если корабль будет захвачен? Например, произойдёт то же самое, что с Тереем?

Министр нахмурился; его лицо впервые за всю трансляцию стало выражать какие-то эмоции.

– Захват гражданского корабля ничего не даст, – сказал он. – Помимо всего прочего, есть также и защита нейроинтерфейсов. На настоящий момент уже внедрена новая система мнемонического кодирования, которую даже теоретически невозможно сломать. Все корабли, совершающие межпланетные рейсы, уже сейчас используют эту систему.

– Не могли бы чуть подробнее рассказать о новой системе защиты? – раздался женский голос. – Каким именно образом она работает?

– Система защиты не допускает использование терминалов нейроинтерфейса неавторизованными операторами, – сказал министр. – Сам оператор также не может выдать этот код. На настоящий момент я не могу предоставить вам других деталей.

– Но скажите, – спросила журналистка, – насколько мы можем быть уверены в надёжности всех этих систем? На Венере, к примеру, есть известный институт развития нейросетей, где проводилось много исследований. Не окажется ли так, что они с лёгкостью сломают вашу новую систему защиты. Вы ведь уже допустили ошибки на Венере. А сейчас на кону судьба всей Земли.

Министр ответил не сразу. Он вздохнул и на секунду закрыл глаза. Мы с Виктором переглянулись.

– Мы ответим за совершенные ошибки, – сказал министр. – В течение ближайших дней нами будет сделано несколько заявлений, однако это не является целью настоящей конференции. Что касается новых систем защиты, то в них ошибок быть не может. К тому же мы усиливаем патрули – в ближайшее время более десяти крейсеров начнут курсировать по стандартным маршрутам грузовых и пассажирских рейсов. Мы не оставим гражданские корабли без защиты.

– Извините, – крикнул кто-то, – вы собираетесь подать в отставку?

– Пока я не могу ответить на этот вопрос, – сказал министр. – В ближайшие дни будет проведена новая конференция.

– Но как вы сами оцениваете произошедшее на Венере? Вы думаете, эту трагедию можно было как-то предотвратить? Насколько вообще было необходимо военное вмешательство?

– Военного вмешательства не было, – сказал министр. – Но вмешательство было необходимо. Теперь сепаратисты показали своё истинное лицо. Земля и раньше находилась под угрозой, просто никто не задумывался об этом. А сейчас мы подготовлены и вооружены – и сделаем всё, чтобы защитить наших граждан.

– Но скажите, министр…

53

По одним каналам утверждали, что сепаратисты собирают для вторжения на Землю огромный флот, по другим – что произошедшее на Венере было тщательно спланированной операцией, а Патроклом намеренно пожертвовали, чтобы прикрыть массированный ядерный удар.

Я отписался от всех новостных программ.

Жизнь моя странно и стремительно изменилась. Несмотря на все уверения наших военных, я по-прежнему ждал, что в небе появятся корабли. Я был как больной, которому объявили, что ему осталось жить лишь несколько дней.

Я стал меньше общаться с Виктором. Я не читал новости. Я больше не ездил на старую квартиру, где умерла мать. У меня была Лида, и мне казалось – нет, я был уверен, – что в те дни она чувствовала себя точно так же, как я. Мы старались ценить то, что у нас было, и почти каждый вечер после занятий проводили вместе.

В институте объявили негласный запрет на любые спекуляции о трагедии на Венере. Преподаватели на лекциях больше не спешили радовать нас своими глубокомысленными теориями, в соцветии почти никто не писал о войне, и даже Соколовский стал, как в прежние времена, придерживаться программы курса.

Лишь однажды он позволил себе отвлечься.

– Нам всем сейчас нелегко, – сказал он в начале лекции о колонизации Венеры. – И я понимаю, что мой предмет в виду недавних событий привлекает немало внимания. У меня не было раньше возможности сказать вам об этом, но сегодня я отниму несколько минут от нашей лекции…

Соколовский встал перед учительским столом, вытянувшись и расправив плечи, глядя невидящим взглядом куда-то вдаль – прямо как министр обороны на той пресс-конференции, запись которой разлетелась по всей сети.

– Я очень рад, – продолжал Соколовский, – что последнее время в соцветии стало появляться меньше слухов и… провокаций, но иногда мне всё-таки приходится читать такие вещи от своих же собственных студентов, что мне становится стыдно из-за того, что я здесь преподаю.

Я сидел рядом с Лидой – на последнем ряду в поточной, – и она невольно потянулась к суазору, желая, наверное, проверить, что же так расстроило старика.

– Произошедшее на Венере, – говорил Соколовский, – это трагедия невиданного до сих пор масштаба. Жители Венеры – это не наши враги, это не противник, – Соколовский с видимым отвращением выговорил последнее слово, – это наши сограждане, такие же люди, как мы. Я уже не говорю о том, что почти два миллиона человек на Венере – граждане Земли, чьи-то родственники, жёны, мужья или дети, которые уже никогда не смогут вернуться домой.

Лида нервно теребила край экрана суазора, но не решалась открыть соцветие.

– В связи с этим, – Соколовский повернулся к аудитории спиной, как подсудимый, который не хочет слушать выносимый ему приговор, – становится так… жутко, когда понимаешь, что некоторые из вас верят в эти чудовищные провокации, всерьёз считают, что правительство санкционировало ядерный удар по планете, где живёт полмиллиарда человек.

Соколовский окинул взглядом затихших студентов и сложил, как при молитве, руки.

– Это просто неприемлемо, – говорил он. – Это ставит под сомнение всё, что мы когда-либо…

Лида качнула головой и, наконец, открыла свой суазор.

Она коснулась экрана пальцами, быстро пролистала какие-то сообщения и – замерла. Рука её застыла над суазором, а глаза испуганно расширились.

После занятий Лида была неразговорчива.

Она отказалась сходить со мной в кафе, сославшись на какие-то дела, но я всё равно вызвался проводить её домой. Мы молча дошли до станции, дождались поезда и всё так же молчали, сидя рядом в летящей над городом электричке. Я хотел спросить, что её так заботит, но сам боялся услышать ответ.

– Не стоило тебе со мной ехать, – сказала Лида, когда мы выходили на её остановке. – Возвращаться будешь в самый час пик.

– Это неважно, – сказал я.

– Я правда не могу сегодня. Встретимся завтра. Хочешь, можем сходить в этот твой любимый космический театр, хотя мы, наверное, там уже все программы пересмотрели.

– Мне казалось, он твой любимый, – сказал я.

Мы спустились с эстакады и остановились у пешеходного перехода. Горел красный. Я вдруг вспомнил, как бежал по этой улице с букетом цветов, будучи уверенным в том, что у нас остались лишь последние секунды до того, как всю планету накроет облако огня.

Я посмотрел на небо. Было ещё солнечно, но над городом сгущались низкие кучевые облака. Вечером обещали дождь.

– Что-то не так? – спросил я.

Лида покачала головой.

– Нет, – сказала она, – всё так. Я просто подумала…

– О том, о чём ты стараешься не думать? – спросил я.

– Да.

Загорелся зелёный, и мы зашагали через перекрёсток, подгоняемые командным голосом светофора.

– Думай, не думай, а ничего не изменится, – сказала Лида. – Ты вот сам думал…

Она не договорила.

– Ты знаешь, – сказал я, – наверное, я последнее время стараюсь, как и ты… Мы вместе, мы учимся на технологическом. К тому же скоро сессия – самый лучший способ прочистить себе мозги.

Лида рассмеялась.

– Кстати, твой друг…

– Витя?

– Да, он мне сказал, что ходят слухи… Ну, вроде как кто-то что-то подслушал или узнал через знакомого…

– В общем, как обычно.

– Да. Короче, он говорил, что исключений в этом году не будет, всех постараются вытянуть, разрешат неограниченное количество пересдач и всё такое прочее.

– Похоже, что они обходятся с нами, как с больными.

– Но ведь… – Лида коснулась рукой волос и как будто прикрылась от меня ладонью, – ведь в каком-то смысле мы и правда больны.

– В каком-то смысле? – спросил я.

– Ты думал, что будет, когда мы закончим? – сказала Лида. – Ведь эта ситуация… станет только хуже. Но даже те, кто всё-таки получит назначения…

– Мир уже никогда не будет прежним, – закончил я вместо неё. – Ты уже говорила.

– Но ведь это правда.

– Всё меняется, – сказал я. – Каждый день. Откуда мы знаем, что будет через три года? Три года сейчас – это…

– Целая жизнь, – сказала Лида.

– Целая жизнь, – сказал я.

Мы уже подходили к её дому. Я снова посмотрел на небо.

– Ты тоже… – вдруг спросила Лида, – ты тоже ждёшь, когда они появятся?

– На самом деле я верю тому, что говорят наши военные, – соврал я. – Оборона планеты, полная безопасность. Но это просто… сильнее меня… Знаешь, – я взял Лиду за руку, – мне однажды приснилось…

На мгновение всё вокруг потускнело – над нами пронеслась громадная тень скоростной электрички, скрывшейся за поворотом, поблёскивая горящими на солнце стёклами вагонов.

Лида остановилась, убрала волосы со лба и поцеловала меня в губы.

– Не говори, – прошептала она.

Я промолчал.

На следующий день мы пошли в космический театр и смотрели, как под громадным куполом образуется чёрная дыра. Планеты, солнца, созвездия превращались в пыль, исчезая в этой разверстой бездне. Сгинула целая галактика, погасли под куполом последние огни – над нами повисла давящая темнота.

Когда мы вышли из театра, Лида взяла меня под руку, прильнула ко мне и тихо, почти шёпотом сказала:

– Давай больше не будем ходить сюда.

52

Близилась сессия, финальные экзамены второго курса, а вслед за ними и долгие каникулы, а я всё не решался предложить Лиде съездить куда-нибудь вместе летом. Она так и не познакомила меня со своими родителями – в тот день, когда я приехал к ней с цветами, она была одна – и даже больше не приглашала меня к себе домой. Мы ходили вместе в кино, ездили загород, чтобы прогуляться по берегу реки, но иногда мне казалось, что Лида стесняется меня.

В первый день лета мы отправились загород на машине – на пустынный пляж, неподалёку от того места, где мы когда-то смотрели, как Патрокл встаёт на высокую орбиту Земли.

По радио рассказывали что-то о вооружённом столкновении с сепаратистами – вдали от Венеры, в нейтральном космосе, как теперь стали говорить. Правительство больше не настаивало на своей прежней версии – что у сепаратистов есть только один научно-исследовательский корабль, – однако никакой новой информации нам тоже не сообщали.

– Я не представляю, как так можно… – сказала Лида, с ненавистью глядя на хрипящий приёмник. – Уж лучше, как раньше, когда писали все, кому не лень. Ведь нам ничего толком не говорят, вообще ничего. Быть может, там давно уже…

– Лучше и правда об этом не думать, – сказал я.

– У тебя получается? – спросила Лида.

Я выключил приёмник.

Я перестроился в скоростной ряд и включил круизный режим; машина бесшумно неслась по удивительно пустой, многополосной автостраде. Блуждающая электронная тень на лобовом стекле пыталась поймать утренние лучи, которые иногда всё же пробивались через солнцезащитную дымку, и мне приходилось прикрывать ладонью глаза.

– Родители хотят, чтобы я перевелась, – сказала Лида.

– Как?

Я вздрогнул; солнце вновь засветило в глаза. Лида молчала, отвернувшись. Я взял её за руку.

– Куда? Перевестись куда?

– Я пока не знаю, – вздохнула Лида. – Я не знаю, хочу ли я. Но мне самой… становится страшно. Я раньше так мечтала об этом. Другие планеты, космические корабли, но теперь…

– Слушай, – начал я, – эта война… она не может так просто заставить нас отказаться…

– Может, – перебила меня Лида. – И заставит. Ты и сам знаешь об этом. Радио можно выключить, но… это ведь ничего не изменит.

Я не знал, что сказать. Солнце ненадолго скрылось за высокими соснами на обочине дороги, а потом засветило вновь, и всё ветровое стекло на мгновение стало тёмным.

– Когда? – спросил я. – Со следующего курса?

– Я не знаю, – сказала Лида. – Пока не знаю. Ещё ничего не решено.

– Но… – мне было сложно дышать, – ты действительно сама этого хочешь? Я понимаю тебя, мне тоже страшно. Да и моя мать предлагала мне перевестись. Но родители не могут… они не имеют права решать за нас. Здесь всё зависит только от тебя.

Лида молчала.

Я проехал нужный поворот, но не стал разворачиваться. Машина летела по пустой автостраде, радио не работало, заряда батарей хватило бы ещё на сотни километров. Я подумал, что хотел бы просто уехать вместе с Лидой подальше от города, от института, от своей пустующей квартиры и космического театра – и никогда, никогда не возвращаться назад.

– Но мы ведь будем… встречаться? – спросил я.

Лида коснулась моей руки.

– Почему так происходит? – спросил я.

– Как? – сказала Лида.

– Что-то всё время… постоянно разводит нас, – сказал я. – Стоит мне лишь приблизиться к тебе, как ты… отдаляешься от меня.

И тут я всё понял – всё стало вдруг ясным и ярким, как солнечный свет, который не могли остановить жидкие кристаллы на стёклах.

– Я переведусь с тобой, – сказал я.

Лида сильнее сжала мою кисть.

– Я переведусь с тобой, – повторил я. – Куда бы ты ни пошла. Есть вещи… – от волнения мне было тяжело говорить, – есть вещи, которые куда важнее, чем все эти глупые мечты. К тому же ты была права, когда говорила… Мир изменился. Звёзды стали другими… Помнишь, раньше мы ездили загород вечером, чтобы посмотреть на небо? А сейчас мы поехали утром, чтобы успеть вернуться затемно, потому что всякий раз, когда я смотрю на небо, я вижу…

– Смерть, – закончила за меня Лида.

Я проехал ещё сотню километров, пока, наконец, не встал на обочине рядом с небольшой, затянутой тиной заводью, через которую был перекинут хлипкий деревянный мост.

Мы вышли из машины.

– Красиво, – сказала Лида.

Я кивнул головой.

– А как далеко мы от Москвы?

– Километров двести где-то, – сказал я. – Если сейчас поедем обратно, то успеем вернуться ещё до обеда.

– Я пока не хочу уезжать, – сказала Лида.

– Я тоже, – сказал я и обнял её за плечи.

Пахло сыростью и болотом, деревянные доски под нами скрипели и прогибались, порывистый ветер развевал волосы Лиды.

– Ты серьёзно? – спросила Лида, перегнувшись через хлипкие перила; она улыбалась, глядя, как покачиваются на ветру кувшинки.

– По поводу перевода? – сказал я. – Да, серьёзно. Я не хочу оставаться в технологическом без тебя.

– Но мы ведь всё равно можем встречаться, – сказала Лида. – Даже если я переведусь.

– Я не хочу просто встречаться. Я хочу видеть тебя каждый день. Я хочу быть с тобой.

Лида повернулась ко мне.

– Спасибо тебе! – сказала она.

Она обхватила меня руками за шею и уткнулась лицом мне в плечо. Она плакала.

– Но я никогда себе не прощу, – сказала дрожащим голосом она, – никогда не прощу, если из-за меня ты откажешься от своей мечты.

– А я никогда себе не прощу, если потеряю тебя из-за этой дурацкой работы, – сказал я, касаясь её волос. – Я знаю, чего я хочу.

Мы не вернулись в город к обеду.

Когда мы ехали обратно, уже смеркалось, и на небе, в сгущающейся темноте, загорались первые звёзды.

– Как красиво! – сказала Лида, откинувшись на сидении и глядя в окно.

На следующий же день я сказал о своём решении Виктору. Тот долго смотрел на меня, не говоря ни слова, а потом покрутил пальцем у виска.

– Ты серьёзно? – хмыкнул он. – И всё из-за этой… Вот уж не ожидал от тебя…

Мне захотелось его ударить.

– Это так глупо, – сказал Виктор. – Переводиться сейчас… Ты хоть понимаешь, что уже не сможешь вернуться обратно? Ради чего всё это было? Всё, через что мы прошли?

Я молчал.

– Ты хоть представляешь, сколько ещё будет таких, как она?

Я с трудом сдержал себя, отвернулся и зашагал прочь по коридору. Виктор что-то прокричал мне вслед. Уже у лифтов он нагнал меня и грубо дёрнул за плечо.

Он часто дышал – так, словно пробежал стометровку, – а щёки у него раскраснелись от волнения. Он прижал к груди ладонь, как астматик, пытающийся восстановить дыхание, глухо кашлянул и сказал…

51

– Лида…

– Я же просила не называть меня так.

Я усмехнулся.

– Для вас – это что… превращается в игру?

Таис нахмурилась.

– Это не игра, – сказал я.

Таис не торопилась. Она стояла со шприцом в руке – как медсестра, которая вдруг забыла, как правильно делать внутривенную инъекцию – и смотрела на меня.

Я сидел на кровати.

Меня опять переодели, пока я спал или был без сознания – свежий костюм из грубой синтетической ткани неприятно лип к коже и вызывал зуд во всём теле. Я резко дёрнул правый рукав своей новой куртки, и ломкая ткань затрещала у шва.

– Время от времени мы делаем вам томограмму, – сказала наблюдавшая за мной Таис. – К сожалению, по правилам безопасности это всегда происходит под наркозом.

– Понятно, – сказал я. – И что показала томограмма?

– Ничего, – ответила Таис.

– Отлично! То есть вы делаете свои томограммы, они ничего не показывают, а потом вы наряжаете меня в новый костюм. Наверное, я должен вас за это поблагодарить.

Таис промолчала и открыла свой медицинский чемодан. Мне показалось, что глазок камеры покачнулся из стороны в сторону, пристально следя за каждым её движением.

– Таис! – позвал я. – Честно говоря, я был бы не против увидеть хоть что-нибудь, кроме этих стен. Хотя бы ту процедурную, где вы делаете томограмму.

– Я поговорю об этом, – сказала Таис, заправляя шприц.

– С кем?

– Со своим… – Таис подняла шприц на свет, взяв его двумя пальцами за хромированные кольца, – со своим куратором.

– Ну, конечно.

– Ты мне не веришь?

Таис опустила шприц. Она выглядела уставшей, даже больной – кожа у неё под глазами потемнела, как как после беспокойного сна, а губы стали бесцветными.

– Верю, – сказал я.

Таис занялась шприцом. Я провёл рукой по заросшей щетиной щеке.

– Скажи, – спросил я, – а сколько я здесь? Ну, на самом деле?

Таис вздохнула.

– Я же говорила. Но какой смысл опять это обсуждать, если ты не веришь.

– Нет, – сказал я, – я имею в виду с того момента, как я помню, когда я, как ты выражаешься, пробудился последний раз.

– А… – Таис поморщилась. – Девять дней, если не ошибаюсь.

– Всего девять дней?

Я поднялся с кровати. Таис с опаской взглянула на меня и прижала к груди шприц.

– Да, – сказала она, – время ощущается… иначе, когда ты…

– В тюрьме? – подсказал я.

– Когда ты болен, – сказала Таис.

Я подошёл к двери, над которой горел красный глазок камеры наблюдения. Пол обжигал холодом мои босые ноги.

– Скажи, – спросил я, – а есть какая-то причина, по которой мне не дают обувь? Это для того, чтобы я как можно реже вставал с кровати?

– Есть определённые правила… – сказала Таис, – правила безопасности.

– Безопасности? Я что, смогу навредить кому-нибудь тапком? Вы могли хотя бы…

– Это не я придумала, – перебила меня Таис.

– Ну, а всё-таки? – не унимался я. – Ты могла бы спросить у этого своего… как ты его называешь… куратора.

Таис взглянула на меня исподлобья – на секунду мне даже показалось, что ей тоже мешает горящий в комнате свет:

– Сядь, пожалуйста, – сказала она.

Я сел. Таис подошла ко мне и протёрла влажной ваткой шею; она занесла свой огромный шприц, но вдруг странно замешкалась.

Я схватил её за руку.

– Таис!

– Отпусти!

Она вырвалась и испуганно отшатнулась от меня. Я встал.

– Таис, – сказал я, – ты же сама понимаешь, что так больше не может…

Девушка продолжала пятиться к двери, но поскользнулась и едва не упала. Она выронила свой огромный шприц, тот со звоном упал на металлический пол, но – не разбился.

– Я предупреждала! Я больше не приду сюда! – крикнула Таис. – Слышишь? Больше ты меня не увидишь!

– Я вообще не понимаю, зачем ты сюда приходишь, – сказал я. – Куда ведь проще усыпить меня, как вы обычно делаете.

– Я хотела… – начала Таис. – Мне казалось…

– Ладно, – сказал я. – Извини. Я больше пальцем к тебе не прикоснусь. Можешь делать свой укол.

– Нет! – Таис подняла с пола шприц и быстро скрутила с него иглу. – Это уже не первый раз. Хватит! Больше ты… вы меня не увидите. Я…

Она замолчала, опустив голову. Красный глазок камеры уставился ей в затылок.

– Я не могу так, – прошептала она. – Столько раз это уже всё происходило. И каждый раз ты – разный. Всё повторяется. Ты как будто… доходишь до предела – вся эта твоя паранойя, этот бред. А потом ты просто… отключаешься. В прошлый раз, – Таис всё ещё не поднимала головы, – ты даже говорить-то толком не мог… И этот тест с фигурками – ты не смог его пройти. Я думала, что сейчас хоть что-то изменится, что я смогу тебе помочь, но ты же ничего не слушаешь, ничего не хочешь принимать…

Таис как-то зябко повела плечами, подошла к кровати и схватила свой чемодан.

– Но с меня достаточно! – крикнула она. – Больше ты меня не увидишь! Я… я переведусь.

Она направилась к двери. Я стоял, не зная, что мне делать.

– Лида! – позвал я.

Таис обернулась.

– Нет! – крикнула она. – Не Лида! Ты что, до сих пор не понимаешь? Нет никакой Лидии! Она просто не существует! Ты придумал её… Или это просто чьи-то чужие воспоминания. Лида… – Таис стала говорить тише, я едва слышал её, – это и есть причина вашего безумия.

– Но… – выдавил я из себя, задыхаясь от волнения; в глазах у меня потемнело, несмотря на обжигающий белый свет, – но как это может быть? Я ведь помню тебя!

– Не помнишь, – покачала головой Таис. – Ты… такой, как сейчас, проснулся всего девять дней назад. Ты и знаешь-то меня всего несколько дней. Ты просто… зациклился на мне. Твои воспоминания были… неполноценны. Кого ты ещё помнишь? Друзей? Коллег? В памяти любого человека – сотни, тысячи лиц, а сколько у вас?

– У меня всегда была плохая память на лица, – сказал я.

– Но только не на её лицо, да? – грустно улыбнулась Таис. – Я ведь просто была первой, кого ты увидел в этот раз. Если бы вместо меня зашёл кто-то другой…

– Нет! – крикнул я и бросился к Таис.

Она вздрогнула, чемоданчик выскользнул из её рук и с лязгом повалился на пол, а его серебристая крышка подпрыгнула, сорвавшись с ненадёжного замка. Но уже через мгновение Таис размахивала перед собой цилиндрическим пультом.

– Не подходи! – закричала она. – Ты безумен! Ты просто безумен! И я… я так тоже сойду с тобой с ума…

– Ты не можешь так поступить со мной, – прошептал я, замерев посреди комнаты. – Не уходи. Ты… – Я с трудом мог говорить. – Ты – единственное, что у меня есть, что ещё как-то помогает держаться. Без тебя я действительно сойду с ума.

Таис опустила пульт. Она вздрагивала, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

– Извини, – сказала она. – Я бы очень хотела тебе помочь, но всё, что мы делаем… это действительно не помощь. Я просто верила, убеждала себя, что всё изменится, что есть эта чёртова положительная динамика… Но никакой динамики нет. И я больше не в состоянии на это смотреть.

Истошный свет, который источали гладкие пустые стены, усиливался с каждой секундой. Я едва видел. Стоявшая передо мной Таис медленно таяла в оглушительной пустоте.

– Сколько раз? – спросил я. – Сколько раз ты уже говорила мне это? Про то, что нет никакой Лиды, про безумие и про всё остальное?

– Это впервые, – сказала Таис. – Мне запрещали. Да я и сама не решалась. Не стоило и в этот раз, хотя… это ведь всё равно ничего не изменило.

– Ты так во всём этом уверена, – сказал я. – Ты всё время пытаешься меня убедить, приходишь сюда… Но зачем? Только, чтобы сделать укол? Из жалости?

Я хрипло вздохнул. Воздух в комнате был пустым и мёртвым, у меня кружилась голова.

– Неужели тебя саму не мучат сомнения? Ведь они есть, правда?

Я сделал шаг вперед, навстречу к ней, и она вздрогнула.

– Почему ты так похожа на Лиду? Почему? Если бы ты знала… если бы понимала, что я чувствую, то ты не говорила бы мне, что всё это выдумано. Ведь это же моя жизнь. Ведь это… нельзя просто выдумать…

– Простите, – послышался её голос. – Больше я вам ничем не смогу помочь.

– Стой! – крикнул я, но она не остановилась.

Лязгнула тяжёлая металлическая дверь; я остался один.

– Лида! – закричал я, измождённо упав на колени. – Вернись, Лида! Постарайся вспомнить! Ведь ты…

Я закашлялся, меня разрывало изнутри. По щекам стекали слёзы.

– Лида… – простонал я, растянувшись на полу. – Пожалуйста, вернись, Лида… Я сделаю всё, я…

Я приподнялся на руках и посмотрел в оглушительно белый потолок.

– Таис! – крикнул я из последних сил. – Таис! Не оставляй меня здесь! Я же просто… сойду с ума…

Мне никто не отвечал. Надо мной висела безразличная тишина.

– Таис! – заплакал я. – Таис! Таис…