Текст книги "Лидия (СИ)"

Автор книги: Василий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

50

Первой в летней сессии была лабораторная по нейроинтерфейсу, и я умудрился её провалить, хотя до этого всегда получал хорошие отметки. Тихонов, который вёл у нас экзамен, расстроился чуть ли не больше меня.

– Как же вы так? – сказал он, когда я, оклемавшись после длительного нейросеанса, зашёл к нему в кабинет, чтобы договориться о пересдаче. – Несложное же было задание, у вас же раньше… всё получалось. Беспокоило что-то? Я ведь говорил…

– Я, честно говоря, и сам не понял, – сказал я, виновато опустив голову; это был мой первый проваленный экзамен за всё обучение. – В какой-то момент мне показалось, что я внутри лабиринта, и этот лабиринт постоянно меняется, я ищу выход, но… выхода нет.

Тихонов покачал головой.

– Лабиринт у вас здесь. – Он коснулся указательным пальцем лба. – Я же объяснял! Вы сами всё полностью контролируете, система не строит для вас никаких лабиринтов. Сам интерфейс – это как… – Тихонов вытянул вперёд руку с раскрытой ладонью и нетерпеливо потряс ей, пытаясь подобрать нужные слова, – нервные узлы. Вы просто как бы нажимаете на определённые точки – и всё. Все эти световые туннели, радуги, комнаты – всё это было придумано для того, чтобы вам самим было проще адаптироваться. Чтобы было… ощущение перемещения в пространстве… Операторы не ходят по световым туннелям, – добавил Тихонов, улыбаясь.

– Я понимаю, – сказал я. – Вы нам всё это рассказывали, но, видимо, не так-то просто бывает… справиться с самим собой.

Тихонов вновь раздосадовано качнул головой.

– Вот только не надо забивать этим голову, – сказал он. – А то и в следующий раз вы тоже построите лабиринт. Знаете, – Тихонов наклонился ко мне через стол и заговорил чуть тише, – у меня в своё время тоже были проблемы. Но секрет тут довольно прост. У лабиринта должен быть выход – по определению. Даже если нет никаких световых туннелей, даже если вы просто блуждаете в темноте…

– Как-то я не очень в этом уверен.

– Нет! – Тихонов раздражённо взмахнул руками; я впервые видел его таким. – Выход должен быть! Просто вбейте это себе… – Он снова коснулся указательным пальцем лба. – Придумайте выход! У вас должна закрепиться вот эта вот связь, – Тихонов сжал правую руку в кулак и потешно погрозил пустому потолку. – Лабиринт – выход. Что угодно – луч света, дверь. И выход всегда будет появляться сам собой – в тот самый момент, когда вы решите, что потерялись.

– Я попробую, – сказал я.

– Попробуйте, – сказал Тихонов. – Но на самом деле я думаю, что сегодня вы просто перенервничали. Беспокоит, наверное, что-то? Хотя всех нас сейчас… Зайдите ко мне вечером – после того, как я закончу с последней группой. – Он встал и дружески протянул мне руку. – Договоримся о пересдаче. И… я уверен, у вас всё получится. Главное – не накручивать себя.

Мы попрощались, я вышел в коридор. Мне казалось, что я был на приёме у врача.

Лида ждала меня, стоя у солнечного окна.

– Ну, как? – спросила она. – Что говорит?

– Говорит, что я перенервничал, – ответил я.

Лида коснулась моего плеча.

– Когда пересдача?

Электронные жалюзи на всех окнах в коридоре не работали, в воздухе поблёскивала пыль.

– Пока неясно, – сказал я. – Просил зайти к нему, когда сдадут все группы. Будет забавно, если я снова провалю. Тогда даже переводиться не придётся.

– Не говори так, – сказала Лида.

На ней была розовая кофточка с короткими руками, в которой я видел её лишь однажды, на станции монорельса, и из-за этого я чувствовал себя неловко, как будто в действительности она ждала в коридоре совсем не меня.

– Ты должен всё сдать, – сказала Лида. – Это важно. В противном случае тебя не переведут на третий курс, и мы…

– Я понимаю, – сказал я.

Мы прошлись по солнечному коридору, спустились в буфет, где привередливая кофейная машина снова отказалась готовить нам кофе, а потом Лида уехала домой. Я думал о том, чтобы вернуться в общежитие, но сидеть одному в душной каморке мне совершенно не хотелось, и я вновь поднялся на этаж, где проходил экзамен.

Я устроился на скамейке у лифтов, напротив огромного информационного табло, где вспыхивали фамилии студентов, проходящих испытания в нейросети.

Вскоре появился Виктор. Он вышел из лифта и как-то воровато огляделся по сторонам. Заметив меня, Виктор приветственно поднял руку.

– Ну, как? – спросил он. – Уже ходил?

– Ходил, – сказал я. – Придётся ещё раз прийти.

Виктор забавно сдвинул брови.

– Что, завалил что ли? Нейроинтерфейс? Как ты умудрился?

– Ну вот так, – сказал я и отвернулся; говорить с ним мне не хотелось. – Можешь злорадствовать.

– С чего это я должен злорадствовать? – спросил Виктор, усаживаясь рядом. – Когда пересдача? Говорил уже?

– Пойду после экзамена, – ответил я.

– Да ты не дёргайся! – сказал Виктор с напускной небрежностью. – Говорили же, что исключать в этом году никого не будут. Так что пересдавать можешь хоть до белого каления.

– Это просто слухи, Витя, – сказал я.

– Никакие это не слухи! – сказал Виктор. – Я точно знаю. Хочешь я… – он толкнул меня в плечо, – пойду вместе с тобой?

– К Тихонову что ли? Под ручку меня отведёшь? Ну, уж нет, я как-нибудь сам справлюсь.

– Да не к Тихонову! – фыркнул Виктор. – Пойду с тобой пересдавать.

Я недоверчиво покосился на Виктора.

– Ты что, собрался экзамен за компанию завалить?

– Ну, зачем заваливать? – сказал Виктор. – Пойду, отпрошусь. Типа голова болит. Или дела срочные. Зато потом, за компанию…

– Не сходи с ума, – сказал я.

– Ну, сейчас это модно – сходить с ума, – сказал Виктор.

Мы замолчали. Виктор сидел, отвернувшись от меня, делая вид, что разглядывает столпившихся вокруг аудитории студентов. Ни на одном из окон в коридоре не работали электронные шторы, и солнце неприятно слепило глаза.

– Ты как, – неуверенно сказал Виктор, – не передумал?

– По поводу чего? – спросил я.

– Ну, уйти. Ты мне в прошлый раз объявил, так что я чуть…

– Не передумал, – перебил я его.

– Слушай… – Виктор нервно потёр рукой лоб. – Если я там тебя задел чем-то, то извини… Ты, правда, на меня так это всё вывалил сразу… Я чуть не упал.

– Да нормально всё, – сказал я. – Это ты меня извини. Но так уж получается. Я сделал свой выбор.

– Друзья? – спросил Виктор.

Мы демонстративно пожали друг другу руки. Ладонь у Виктора была потной.

– А она-то с чего хочет перевестись? – спросил он. – У неё ж вроде хорошо всё, оценки получше, чем у нас, и это… – Виктор толкнул меня локтём, – никаких пересдач.

– Дело не в этом, – сказал я. – Слишком много чего поменялось. Пора уже… пересматривать свои планы на жизнь.

– Это из-за войны? – уточнил Виктор.

Я кивнул головой.

– Но тут ещё неизвестно, кто в большей опасности – те, кто улетают… или те, кто остаётся на Земле, – сказал Виктор.

– Да не в опасности дело, – сказал я.

– А в чём тогда?

Виктор действительно не понимал. Я поморщился.

– Это сложно объяснить. Просто теперь… всё воспринимается иначе. После того, что произошло на Венере. Я уже не уверен, что это то, чего я хочу.

– Да, – вздохнул Виктор, – вот так это и происходит. Наши романтичные мечты о звёздах…

– Да прекрати ты! – перебил я его. – Как будто ты сам не понимаешь!

– Не понимаю, – признался Виктор. – Вернее, одно-то я понимаю точно. Это ведь не твоя была идея – перевестись?

Я ничего не сказал.

– Ты просто уходишь вместе с ней, – продолжал Виктор. – Вот и причины такие, что словами не выразишь.

Раздался отрывистый звонок – на этаж подходил лифт, – и Виктор вздрогнул.

– А ведь она не улетает на другую планету, – сказал он. – И даже не уезжает в другой город. Вам кто-то мешает встречаться?

Двери лифта открылись, и в коридор высыпала стайка незнакомых студентов.

– Ты не понимаешь, – сказал я.

– Да я вообще ничего не понимаю, – усмехнулся Виктор. – Куда мне! Ты вот только не обижайся… только представь, на секундочку, что ничего у вас не получится. Ну, переведёшься ты, через несколько месяцев расстанетесь…

– Мы не расстанемся, – сказал я.

– Просто представь, – невозмутимо продолжал Виктор. – Представь, что ты перевёлся, а её – нет. Вы больше не встречаетесь. Ты не будешь… жалеть? Ведь у тебя не будет обратного пути.

– Это то, чего я сейчас хочу, – сказал я. – На самом деле. А что там будет или не будет… Может, вообще ничего не будет.

– Ну да, – согласился Виктор. – Тут ты прав. Может, и действительно… какой-нибудь корабль не смогут остановить… Я просто не понимаю, что тебе мешает учиться с ней в разных институтах и продолжать встречаться? Как будто ты боишься, что у вас всё разладится, если вы не будете видеться в течение недели. Но ведь тогда у вас…

– Прекрати!

Я встал и ударил по кнопке вызова лифта, не очень-то понимая, куда собираюсь ехать. Виктор продолжал сидеть, раздосадовано покачивая головой – как Тихонов, обсуждавший со мной результаты экзамена.

– Да она и сама должна это понимать, – сказал он. – Если она, конечно…

Лифт подошёл на этаж. Кабина была пуста.

– Куда ты? – спросил Виктор.

Я молчал, но и не заходил в лифт. Через несколько секунд послышался звонок, и двери с шипением закрылись.

– Никуда, – сказал я.

49

Я нашёл выход из лабиринта.

Через неделю Тихонов, несмотря на предыдущий "неуд", поставил мне за пересдачу высший балл, но меня это совсем не обрадовало.

Я ничего не говорил Лиде, но она, я уверен, всё понимала без слов.

Мы редко встречались. Конечно, шла сессия, и нам нужно было готовиться к экзаменам, но раньше нас это не останавливало. Виктор больше не говорил со мной о переводе – да и вообще делал вид, что я никогда не собирался уходить.

После сессии Лида подала документы.

Я встретил её в главном корпусе и предложил прогуляться вместе по скверу, однако, когда мы вышли, начался дождь.

Мы встали под навесом, по которому барабанили капли.

– Извини, – сказал я.

Из-за ветра нас обдавало брызгами дождя.

– Пойдём обратно, – сказала Лида.

Я так ничего ей не объяснил.

На летние каникулы она уехала куда-то с родителями, Виктора тоже не было в городе, и я остался один. Я целыми днями выискивал редкие, спрятанные в сети статьи о Венере. Слухи, сухие официальные рапорты, глупые разоблачения, состряпанные исключительно с целью привлечь побольше читателей – всё это странным образом смешалось в моей голове. Я был уверен, что в ближайшие дни эхо страшной космической войны докатится до Земли, и как-нибудь ночью пустое сумрачное небе загорится от росчерков артиллеристского огня.

Но ничего не происходило. Земля по-прежнему была в безопасности. Я оставался один.

Я был рад, когда лето, наконец, закончилось – Виктор вернулся, пошли осенние дожди, у Лиды начался первый учебный год в новом институте, и я даже начал верить, что всё ещё наладится. Однако Лида нехотя отвечала на мои сообщения, отказывалась встречаться, утверждая, что ей приходится многое навёрстывать, и времени не остаётся даже на выходных. Она перестала писать в своём соцветии.

Я жил как будто по инерции.

Как-то я заметил во время обеда Анну.

Она сидела одна – за столиком рядом с окном – и ковыряла вилкой остывающее картофельное пюре, брезгливо сморщив свои некрасивые полные губы. Незадолго до этого я написал Лиде сообщение – предложил встретиться на выходных, – и с нетерпением ждал ответа, постоянно обновляя страницу с извещениями в суазоре.

Я подошёл к Анне.

– Не занято? – спросил я.

Анна покачала головой. Я сел. На моём подносе лежал открытый суазор; Анна покосилась на него и тут же отвернулась.

– Нет аппетита? – спросил я.

– Да хоть не ходи сюда! – сказала Анна. – Глядя на это, – она поддела вилкой комковатое картофельное пюре, – весь аппетит пропадает.

– Ага, – согласился я.

Анна положила на поднос испачканную в пюре вилку, показывая, что не собирается больше есть.

– А как вообще дела? – спросил я. – Ты, кстати, с Лидой ещё видишься?

– Нет, – ответила Анна. – А ты?

– Последнее время… – начал я.

Анна усмехнулась.

– Я, кстати, тоже хотела перевестись, – сказала она.

– Куда?

– На биологический. Но… передумала. Перевестись я всегда успею. Меня и после третьего курса возьмут куда угодно.

– Тоже верно, – согласился я.

Говорить нам было не о чем; я даже пожалел, что подсел к ней за столик. Я думал, о чём бы ещё её спросить, когда суазор на подносе завибрировал, и я, испугавшись, что Анна увидит сообщение, быстро схватил наладонник, прикрывая экран рукой.

Но это было всего лишь обновление ленты новостей. Я раздосадовано бросил суазор на стол. Анна следила за мной с усмешкой.

– Не отвечает? – спросила она.

– Ну, почему не отвечает? – сказал я. – Просто новый институт, другие предметы. Дел у неё, конечно…

– Дел у всех навалом, – сказала Анна и поднялась из-за стола.

Она взяла поднос – тарелки на нём задрожали, а стакан с недопитым компотом заскользил в опасной близости к краю, – и посмотрела на меня.

– Ладно, – сказала она. – Я пойду. Увидимся ещё.

Увиделись мы уже на следующий день – только Анна была не одна.

Я заметил её в сквере неподалёку от главного здания – вместе с Виктором, которого поначалу даже не узнал. Они не видели меня. Виктор говорил о чём-то – наверняка пересказывал очередные сплетни из сети, – а Анна смеялась, жеманно прикрывая свой некрасивый рот.

У меня вдруг затряслись руки. Я доковылял до ближайшей скамейки и сел, закрыв глаза. Я сам не понимал, что со мной не так.

Холодало. Деревья начали облетать, и вся дорожка в сквере была засыпана выгоревшей листвой. Ветер приносил странный отталкивающий запах, навевающий воспоминания о поликлиниках и больницах, по которым в детстве таскала меня мать.

Я видел их вместе ещё несколько раз, и Виктор всегда притворялся, что не замечает меня. Однажды я не выдержал и спросил его об Анне, но он в ответ лишь удивлённо пожал плечами.

– А что?

– Да нет, ничего, – сказал я. – Просто я никогда бы не подумал, что она…

– Да иди ты! – фыркнул Виктор.

– Ну, извини, – сказал я.

– Ладно, проехали, – примирительно сказал Виктор. – А как… Как там у тебя…

48

Я проснулся, когда у кровати уже лежал новый пакет с суспензией. На сей раз пакет не порвался, и белесая масса не растеклась по полу. Есть мне не хотелось – да и этот безвкусный паёк просто не в состоянии был возбуждать аппетит, – однако я встал с кровати, поднял с пола пакет и оторвал зубами его край.

Панорамная камера следила за каждым моим движением.

Я осторожно отпил из пакета. Суспензия была необычно густой, как пюре, с плотными маслянистыми комками, которые неприятно перекатывались на языке. Я с трудом заставил себя проглотить эту тошнотворную массу и вытер рукавом рот.

– Вы что, – крикнул я в потолок, – хотите меня отравить?!

Мне никто не ответил.

– Таис! – закричал я.

Я уселся прямо на пол – в углу комнаты, где, как мне казалось, стены светились не так ярко – и поставил перед собой пакет.

– Таис, – повторил я, уставившись перед собой, – ты всё ещё там?

В камере было тихо; я даже не слышал, как шипит воздуховод на стене.

Я поднял с пола пакет, взболтнул содержимое и сделал ещё один глоток. Тёплый ком поднялся у меня по горлу, я попытался унять тошноту, но уже через секунду меня рвало белесой жижей.

Я прокашлялся, посмотрел на пакет, а потом швырнул его изо всех сил в другой конец комнаты. Суспензия расплескалась по полу, а пакет грузно ударился о стену, отскочив к унитазу.

– Я больше не буду жрать это дерьмо! – закричал я, поднимаясь. – Я лучше сдохну! Вы слышите меня?

Камера бесстрастно смотрела в стену над кроватью.

– Таис! – крикнул я. – Или тебе уже всё равно? Ты слышишь? Мне надоело! Таис!

Под потолком что-то зазвенело – как неисправный громкоговоритель, разучившийся воспроизводить человеческую речь, – однако мне по-прежнему никто не отвечал. Ярко горел белый безжизненный свет. Стояла тишина.

47

В конце осени пугающее молчание в соцветии неожиданно завершилось, и в новостной ленте стали появляться десятки сообщений о войне. Поводом послужила гибель грузового судна, которое возвращалось на Землю с Меркурия и было, как утверждали официальные каналы, атаковано кораблём сепаратистов. Бержа успела послать в центр управления сигнал SOS, а также данные сенсоров, после чего связь оборвалась. Это был первый случай с начала конфликта, когда сепаратисты уничтожили гражданское судно, не имевшее никакого вооружения на борту.

В соцветии, впрочем, писали не только об этом.

Чья-то очевидная провокация – что сепаратисты якобы готовят вторжение на Землю, собирая флот ни где-нибудь, а с тёмной стороны Луны – была бездумно скопирована в свои ленты десятками студентов. Рассказывали и о том, что мятежники захватывают экипажи гражданских кораблей в плен и пытают их, чтобы взломать нейросеть. Писали даже, что они умудрились, вопреки заверениям военных, захватить крейсер с нашими опознавательными кодами, несущий полсотни ядерных боеголовок, и Земле теперь не избежать праведного возмездия.

Это было похоже на истерию.

Казалось, что большинство подобных новостей выдумывались просто на ходу, экспортом, и публиковались в соцветии исключительно с целью поразить читателей. Комментарии к записям состояли из бесконечных "о, ужас!", "что же теперь делать?", "я всегда знал (или знала), что это случится".

Спустя несколько дней к делу подключилась цензура.

Руководство института всегда с некоторой небрежностью относилось к тому, что пишут студенты в соцветиях, однако из-за этого непрекращающегося потока чудовищных фальсификаций решило изменить свою политику. Появились модераторы, сотни сообщений безвозвратно удалялись из лент, а пользователи блокировались. Открыв как-то суазор, я обнаружил в соцветии пустую новостную ленту – страшные истории о мятежниках были ревностно вычищены, а писать о чём-то другом все неожиданно разучились.

Дня два или три я наблюдал эту странную отталкивающую картину – испуганное молчание всех моих друзей из сети.

Потом неожиданно появилась одна заметка:

"Первый пассажирский рейс за долгое время", – и на удивление удачный снимок взлетающего из пусковой шахты корабля, похожего на огромную межконтинентальную ракету с длинным хвостом из чёрного тяжёлого дыма.

"Первый твой пост за несколько месяцев", – ответил я. – "Я уж начал думать, что тебе доступ закрыли".

Лида ответила только на следующий день:

"Доступ ещё открыт", – написала она.

Мы встретились в субботу.

Лида сама предложила поехать загород на машине, и я снова потратил почти все свои свободные деньги, арендовав на весь день роскошный представительский лимузин, хотя на сей раз были варианты подешевле и попроще.

Я заехал за Лидой утром, ни разу не заблудившись, благодаря деликатным и своевременным советам автомобильного навигатора. Лида спустилась через пару минут после того, как я ей позвонил, улыбнулась мне и подставила для поцелуя щеку. Она нарядилась уже совсем по-зимнему – в тёплый свитер и длинное тёмно-бордовое пальто; волосы её скрывала вязаная шапочка, натянутая на самый лоб. Я едва узнал её в этой одежде; казалось, мы не виделись несколько лет.

Я попытался обнять её, она на секунду прижалась ко мне, но тут же отстранилась и посмотрела на автомобиль.

– Красивый, – сказала она. – Ты ведь брал такой же в тот раз?

– Насколько я помню, да, – сказал я.

Мы выехали на эстакаду. Навигатор вежливо подсказывал нам дорогу, подсвечивая на лобовом стекле повороты. Лида стянула с головы шапочку и принялась расчёсывать волосы, откинув голову назад и закрыв глаза.

– Холодно сегодня, – сказала она. – Я даже пожалела, что мы решили поехать… Я тут просто простыла недавно.

– Простыла? – спросил я.

– Да, – Лида виновато поджала губы. – Но всё уже прошло. Почти.

– Гулять на ветру, наверное, всё равно не стоит, – сказал я. – Но мы ведь в машине, можно вообще не выходить.

– Тогда это будет совсем не интересно, – улыбнулась Лида.

Через полчаса мы подъехали к границе города, где встали в пробку. Навигатор вывел на лобовое стекло карту дорог, где все ближайшие развилки были подсвечены красным.

– Средняя скорость движения – два километра в час, – прозвучал приятный синтетический голос.

– Все хотят уехать из Москвы сегодня, – сказала Лида.

– Да…

Я нервничал, как на первом свидании. Мои руки на руле вспотели, и я незаметно вытер их о брюки. Кто-то раздражённо засигналил сзади, я вздрогнул и проехал немного вперёд, пропуская выруливающую со двора машину.

– Как в институте? – спросил я.

– Да никак, – ответила Лида. – Всё… как обычно. Учёба. Много заниматься приходится – перевели хоть и без потери курса, но программы-то разные. Надо навёрстывать. Вот взяла факультативы.

– А как ты говорила твоя специализация называется? Нейродинамика?

– Ну да, – сказала Лида. – Нейродинамика и нейробиология. Интересно на самом деле. Ничуть не хуже, чем…

Позади нас вновь начали сигналить. Машины в ряду сдвинулись, и передо мной образовалось пустое пространство; я слегка коснулся педали газа, чтобы проехать вперёд, но тут же резко ударил по тормозам – массивный универсал вылетел с дороги-дублёра и влез передо мной, едва не зацепив задним бампером длинный капот моего автомобиля.

– Осторожнее, – сказала Лида. – Смотри на дорогу.

– Да, давно не водил.

– А у тебя как дела? – спросила Лида.

– Тоже… – ответил я, сжимая руль. – Учёба, предметы. Последнее время все прямо как с ума сошли с этой историей о барже. Столько всего в сеть сыпалось. Но ты же видела, наверное.

– Да, они хорошо всё подчистили. И это на технологическом, который всегда славился своей… – Лида вздохнула и посмотрела в окно. – Впрочем, их можно понять. У нас то же самое было. Так во всех соцветиях, наверное.

Когда мы, наконец, выбрались из города, я сразу же встал в скоростной ряд и включил круизный режим. Автомобиль быстро набрал разрешённую скорость, и я убрал руки с руля.

– Куда едем? – спросила Лида.

– Я думал, к реке, – сказал я. – Ну, помнишь, как тогда…

– Да мы всё время туда ездим, – сказала Лида. – Как-то скучно уже. Давай лучше в Горки-32. Тут надо будет подняться на эстакаду, не пропусти.

– А что там? – спросил я. – В Горках?

– Там большой космодром, – сказала Лида. – Разве ты не знаешь?

Я сбавил скорость и перестроился в крайний правый ряд. Солнце засветило мне в глаза – электронное затемнение на лобовом не успело сработать, – и я сощурился. От яркого света почему-то начинала болеть голова.

– Не был там ни разу? – спросила Лида.

– Наверное, нет, – ответил я. – Хотя название знакомое. Я помню, ездил на экскурсию в какой-то другой космодром. Ещё на первом курсе.

– Тенешкино? – догадалась Лида. – Я тоже была на той экскурсии. Но это… – она рассмеялась, – не совсем настоящий космодром. Он не считается.

– Вот как, – сказал я. – Но ведь в эти самые Горки нас всё равно не пустят.

– Наверное, – сказала Лида. – Но там можно будет встать на обочине в паре километров. Все шахты как на ладони. Может, увидим что-нибудь.

– А тебе… – начал я.

– Что? – спросила Лида.

– Да нет, ничего. – Я качнул головой.

На ветровом стекле вспыхнула пиктограмма распознанного дорожного знака, и навигатор подсветил ближайший поворот – вся дорога передо мной окрасилась в ярко-зелёный, как будто мы двигались внутри светового туннеля.

Я поднялся на эстакаду и снова встал в скоростной ряд.

– Если не будет пробок, доедем меньше, чем за час, – сказала Лида.

Однако движение оказалось плотным – я даже не решался включить круизный режим. Через несколько километров нам и вовсе пришлось остановиться.

– Странно как-то сегодня, – сказала Лида. – Обычно в этом направлении почти нет машин. Особенно в выходной.

– Ездила уже туда раньше? – спросил я.

– Конечно, – ответила Лида.

У меня было неприятное чувство, что мы оба говорим вовсе не о том, о чём нам в действительности хотелось бы поговорить.

– Виделась с кем-нибудь из наших? – спросил я, когда мы снова тронулись. – С Анной?

– Нет, – сказала Лида. – Нехорошо так, конечно, но уж больно много всего навалилось. Мы вот и с тобой-то…

Лида не договорила.

Я включил радио. Заиграла снотворная электронная музыка, которая навевала воспоминания о космическом театре, о дрожащих под погасшим куполом призрачных туманностях, плывущих, как искрящиеся пылинки, звёздах, об огромном пылающем солнце, которое медленно затягивала непроницаемая чёрная тень.

– Ты знаешь, – начал я, – я давно хотел спросить… Помнишь, мы ходили в этот планетарий…

– Это был не планетарий, – поправила меня Лида.

– В космический театр, – согласился я. – Так помнишь, мы ходили на какое-то шоу, где в конце показывали солнечное затмение? Мы столько раз его смотрели… Тебе ведь нравилось очень? Затмение?

– Наверное, – улыбнулась Лида. – Сейчас кажется, что это было уже так давно…

– Так вот, я хотел спросить…

От волнения я сглотнул слюну. Солнце вновь слепило глаза. Мягкая музыка, доносившаяся из динамиков, затихла, хотя никто из нас не трогал громкость.

– Почему затмение? – спросил я. – Как-то это… странно.

Лида быстро взглянула на меня, и отвернулась, поморщившись. Затемнение окон почти не работало, пропуская колкие лучи.

– Мать мне как-то говорила, что я родилась через минуту после солнечного затмения, – сказала Лида.

– Что, правда?

– Скорее всего, нет, – рассмеялась Лида. – Родилась я в Москве, так что… Но зачем-то она мне это сказала – давно очень, я ещё маленькой была. А потом и сама не помнила… В общем, это так… Не бери в голову.

– А ты ведь не видела настоящее солнечное затмение? – спросил я.

– Никогда.

Музыка замолкла – кто-то резко выключил запись, оборвав тающую мелодию посреди высокого аккорда, – и из динамиков послышался обеспокоенный голос ведущего.

– Выключи, пожалуйста, – попросила Лида. – Сегодня такой хороший день, – она потянулась, разведя согнутыми в локтях руками. – Не хотелось бы портить.

Я выключил приёмник. Мы снова сидели в тишине.

– Я так рад, что мы встретились сегодня, – сказал я.

– Я тоже, – сказала после небольшой паузы Лида.

Через два часа мы только подъезжали к Горкам-32.

Лида попросила меня сбавить скорость и принялась обеспокоенно смотреть по сторонам. Жидкокристаллическое покрытие на стёклах неожиданно заработало, и в машине стало темно, как ночью.

– Что-то не так? – спросил я.

– А ты не видел? – сказала она.

– О чём ты? – не понял я.

Слева от нас, под эстакадой, что-то вспыхнуло, и через всё небо протянулась чёрная полоса.

– Вон! – крикнула Лида, показав пальцем в тонированное стекло. – Давай ближайший спуск.

– Если верить навигатору, то нам пока надо ехать прямо, – попытался возразить я.

– Нас всё равно туда не пустят, – сказала Лида. – Давай, съезжай. Там есть интересное местечко. Нам в любом случае…

Мы спустились с автострады. Навигатор раздражённо подсвечивал дорогу красным и выводил поверх лобового стекла яркие стрелки разворотов, над которыми скользили длинные солнцезащитные тени.

Но солнце всё равно светило в глаза.

– Отключи ты это, – сказала Лида. – И перестройся в крайний левый. Мы почти уже там.

– Где там? – спросил я, но Лида лишь улыбнулась в ответ. – А ты знала, что какие-то запуски запланированы на сегодня? Ещё будет что-то?

– Не знала, – сказала Лида. – Давай посмотрим.

Вскоре она скомандовала мне остановиться, и я выехал на обочину, даже не успев как следует сбросить скорость. Машину так затрясло на кочках, что Лида испуганно вцепилась в ручку на двери. Когда я затормозил, над нами ещё несколько секунд стояло облако пыли.

– Жёсткая посадка! – сказала Лида.

– Извини, – сказал я и осмотрелся. – А где мы?

– Пойдём!

Лида натянула на лоб свою вязаную шапочку и вышла, хлопнув тяжёлой дверью. Я последовал за ней.

Чёрный след на небе уже растаял.

Перед нами простирался обширный пустырь, похожий на выжженную химикатами строительную площадку. Вдалеке виднелись угловатые строения космопорта – уродливые глыбы из железобетона – и высокие пирамиды, поблёскивающие на солнце и утопающие в земле.

Космические корабли.

– Вон там! – сказала Лида, показав куда-то рукой. – Это и есть Горки.

– Сколько кораблей! – сказал я. – Что за корабли, интересно?

– Военные… – прошептала Лида.

– Военные?

Лида пожала плечами.

– Откуда их столько вообще?

– На самом деле я не знаю. Но с этого космодрома иногда запускают военные корабли. Так что всё может быть.

Мы стояли рядом. Было холодно, и Лида куталась в своё тёмно-бордовое пальто, а я не решался даже обнять её за плечо.

– Значит, ты родилась в день солнечного затмения, – сказал я.

– Это неправда. Просто так вспомнилось. Я же тебе говорила, – Лида зябко передёрнула плечами, – не бери в голову.

– Ладно, – согласился я.

Несколько минут мы стояли, глядя на горящие на солнце корабли. Потом Лида подняла воротник пальто, засунула руки поглубже в карманы и, перешагнув через канавку, разделявшую обочину дороги и безжизненный пустырь, взглянула на меня.

– Ну, – сказала она, – пошли?

Я даже не стал спрашивать, куда.

Мы успели сделать лишь несколько шагов по направлению к космодрому, когда всё вокруг нас затряслось, и откуда-то снизу, из-под земли, донёсся гулкий громовой раскат.

Лида зажала уши.

– Смотри! – крикнула она.

Одна их шахт впереди вспыхнула, и её тут же накрыло облако чёрного огня. Грохот усиливался – казалось, что земля под нашими ногами вот-вот расколется из-за сдвига тектонических плит. Я уже начал бояться, что лопнут мои барабанные перепонки, когда шум вдруг прекратился, на мгновение нас накрыла удушающая тишина, а потом послышался далёкий раскатистый рокот – из шахты выстрелил столб огня, и похожая на пирамиду ракета взвилась в бледное осеннее небо, оставляя после себя длинный хвост тяжёлого дыма.

Ветер доносил до нас запах гари.

– Это… удивительно… – прошептал я.

В ушах у меня звенело от шума. Я был уверен, что Лида меня не слышит. Однако она повернулась и крикнула – громко, как контуженная – сбиваясь и нервно дыша:

– Это и есть то… – На секунду её заглушил новый раскат. – …чего, ты остался!

Газовый след от первой ракеты ещё таял в воздухе, когда из соседней шахты взвилась вторая – а за ней ещё одна и ещё. Голова моя разболелась от грохота и рёва, а от тяжёлой и едкой вони начинало тошнить, однако я рассмеялся.

Лида удивлённо взглянула на меня.

Я подошёл к ней.

– Это удивительно, – повторил я.

– Что? – крикнула Лида.

Она всё ещё зажимала уши руками.

– Я люблю тебя, – сказал я и обнял её, прижав к себе так, словно мы виделись последние секунды в жизни.

Над нами с рёвом поднималось в небо очередная ракета. Лида замерла от удивления – её как будто парализовало. Она по-прежнему прижимала к ушам ладони, защищаясь от шума, глядя на меня невидящими глазами.

Я поцеловал её.

Где-то вдалеке, на границе моего зрения, раздалась ещё одна вспышка. На секунду Лида ответила на мой поцелуй, её язык скользнул по моим губам, она судорожно вздохнула, тело её стало мягким, податливым, подчиняясь моим рукам, но потом она вдруг дёрнулась, словно её ударило током, и плотно сжала губы.