Текст книги "Богословские труды"

Автор книги: Василий Кривошеин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Глава II. Еще о Халкидонском Соборе и малабарских христианах (по поводу статьи Н. М. Зернова «Что отделяет нас от «ортодоксальной» церкви Южной Индии»)

Редакция «Вестника» охотно печатает ответ проф. Н. М. Зернова на заметку об его рецензии на книгу архимандрита Андроника «Восемнадцать лет в Индии» (в № 36 «Вестника»). Мы это делаем, ибо вообще являемся сторонниками свободного обсуждения актуальных церковных и богословских вопросов и полагаем, что такого рода дискуссии могут быть только полезными, поскольку принимающие в них участие лица одушевлены любовью к Православию и истине (что, в сущности, одно и то же). Это не значит, однако, что редакция (и пишущий эти строки в частности) согласна со всеми утверждениями проф. Зернова. Многое в них представляется мне лично спорным, богословски неточным и часто основанным на недоразумении. Постараюсь показать это на нескольких примерах.

«До своей поездки в Индию, – пишет проф. Зернов, – я разделял мнение редакции и, следуя учебникам нашего богословия, считал Малабарскую церковь еретической». Очень жаль, что сведения проф. Зернова о Малабарской церкви до его поездки туда основывались на учебниках (каких?) , но напрасно он приписывает редакции свои прежние взгляды о «еретичности» Малабарской церкви. Мы ведь писали как раз наоборот, хотя лично в Индии и не были: «Мы отнюдь не хотим обзывать, – стоит в нашей заметке, – наших малабарских братьев–христиан, столь близких нам по духу… «еретиками» или даже «монофизитами» (хотя, исторически говоря, они и принадлежат к умеренному… крылу этого движения» (с. 62—63). От этого крайнего взгляда о еретическом характере Малабарской церкви Н. М. Зернов перешел после своего возвращения из Индии к прямо противоположному о полном православии этой Церкви, как это можно вывести из его статей и из того, что он в своей рецензии всегда называет Малабарскую церковь «православной». Не думаю, чтобы нам, православным, было бы возможно до конца последовать за проф. Зерновым в этой его новой эволюции.

Впрочем, и сам проф. Зернов сознает, что при всем «православии» Малабарской церкви между ней и Православной Кафолической Церковью существуют определенные догматические и доктринальные разногласия, из которых самое серьезное – непризнание Малабарской церковью Четвертого Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.) с его догматическим постановлением о едином Лице и двух природах. Божеской и человеческой, во Христе. Для оправдания, однако, допустимости такого рода разногласий в Церкви, проф. Зернов излагает весьма своеобразную и неслыханную в православном богословии теорию о значении и авторитете Вселенских Соборов вообще. «Мы привыкли отождествлять православие, – пишет он, – с семью Вселенскими Соборами, но Церковь была православной и до их созыва, оставалась она православной и когда только три первых были признаны ею. Церковь Индии остается на этой позиции до нашего времени. Надо отметить, что Вселенские Соборы, собиравшиеся в Византийской империи, не прибавили ничего нового к истинной вере, они только уточнили ее изложение… Православные индийцы никогда не были в непосредственной связи с Византией, ни один из их представителей ни разу не участвовал во Вселенском Соборе… Поэтому их отношение к Соборам было и остается отличным от того, которое существует у греков и у нас, русских». Все это рассуждение имеет, очевидно, своею целью внушить нам мысль, что признание или непризнание того или иного Собора несущественно и необязательно для православных вообще и для индийских христиан в частности.

С таким выводом согласиться, однако, трудно. Дело в том, что, развивая до их логического конца мысли проф. Зернова, можно добавить, что Церковь была православной не только до созыва Вселенских Соборов, но идо написания и признания книг Нового Завета. Как всем известно. Сам Господь наш Иисус Христос ничего не писал и первоначальная проповедь апостолов была устной. Только спустя некоторое время стали постепенно появляться новозаветные книги, самая древняя, вероятно, – Послание апостола Павла к Фессалоникийцам в 50—51 гг. по P. X., самая новая – Евангелие от Иоанна в конце первого или начале второго века. Более того, новозаветные писания не сразу приобрели в церковном сознании равный авторитет с книгами Ветхого Завета, и древнейшие церковные писатели, так называемые мужи апостольские, хотя и цитируют часто новозаветных авторов, но словом «Писание» (Гραφή в смысле Священного Писания) обозначают только книги Ветхого Завета. Первыми, кто определенно назвал «Писанием» книги Нового Завета и подчеркнул их боговдохновенность и равноценность с Ветхим Заветом, были св. Феофил Антиохийский и св. Ириней Лионский (около 180 г. по P. X.). Наконец, самый новозаветный канон, то есть признаваемый Церковью список боговдохновенных книг, составляющих Новый Завет, начал слагаться в борьбе Церкви с гностической и апокрифической литературой только в конце второго века (древнейшее свидетельство о нем – так называемые Мураториевы фрагменты). При этом не сразу было достигнуто согласие о включении или выключении из новозаветного канона той или другой книги. Так, тот же св. Ириней Лионский включает в число новозаветных книг «Пастыря» Ерма, но опускает Послание к Евреям. Даже значительно позже (в ГѴ веке) Евсевий Кесарийский оспаривает еще каноничность Апокалипсиса. И тем не менее является несомненным, что даже до появления и общецерковного признания новозаветных книг, когда Нового Завета еще не существовало, Церковь уже обладала полнотой истины и благодати, была со дня Пятидесятницы Церковью кафолической и православной, хотя сами эти термины и появились значительно позже (первый со времени св. Игнатия Антиохийского, около 110 г., второй со времени св. Мефодия Олимпийского, в начале IVвека). Можно даже сказать, хотя это и звучит парадоксально, что новозаветное Писание «не прибавило ничего нового к истинной вере», к «вере, однажды преданной святым» (Иуд. 1, 3), Самим Господом устно наученной и преподанной апостолам и раскрытой им Духом Святым в день Пятидесятницы. Тем не менее с того момента, как было написано и признано Церковью Священное Писание Нового Завета, принимать его, верить ему и основываться на нем стало обязательным для всякого православного христианина. Можно поэтому утверждать, что, кто не признает все новозаветное Писание в его целом, так именно, как признает его Церковь, не является членом тела церковного, не может называться православным христианином. Ибо Писание есть выражение веры церковной, свидетельство о ней, так что отвержение его является не только преслушанием Церкви, но и оспариванием ее веры.

Нельзя, конечно, отождествлять по своему значению богословско–догматические определения Вселенских Соборов со Священным Писанием. Писание есть непосредственное свидетельство Церкви об Откровении Божием людям – явлении Бога во плоти. Его рождении от Девы, учении, заповедях, крестной смерти за род человеческий, воскресении и ниспослании Духа Святого. Соборные постановления не являются таким непосредственным свидетельством об Откровении, они скорее могут быть названы его истолкованием, но, как и Писание, они являются выражением веры церковной, «однажды преданной святым», церковным свидетельством о ней. В этих соборных постановлениях есть, как и в Священном Писании, своя человеческая сторона, но мы верим , что соборные решения так же принимаются под действием Святого Духа, как это засвидетельствовано в книге Деяний Апостольских о первом апостольском Соборе во Иерусалиме: «Было угодно Духу Святому и нам» (Деян. 15, 28), т. е. апостолам и их преемникам–епископам, собранным на Собор и выражающим веру церковную.

Поэтому почти все, что было сказано нами о Священном Писании, может быть сказано, с известными изменениями, конечно, и о Вселенских Соборах и их значении в жизни Церкви. Церковь, конечно, была православной и обладала полнотою истины и благодати и до созыва Вселенских Соборов (как она была православной и до появления новозаветного Писания) , «оставалась она православной и когда только три первых (Собора) были признаны (я бы сказал «созваны») ею» (как она оставалась православной, когда только три первых евангелия были написаны, а четвертого, от Иоанна, еще не существовало). Как и Писание, Вселенские Соборы «не прибавили ничего нового к истинной вере» (однажды преданной святым), «они только уточнили ее изложение» (и в этом их общецерковное непреходящее значение). Соборы не являются источниками веры, а ее выразителями, свидетелями и церковными истолкователями, и потому принятие их, с момента их созыва и признания Церковью, является обязательным для всякого сына Церкви, для всякого православного христианина. Отвержение их, наоборот, является не только преслушанием Церкви, но и оспариванием – сознательным или бессознательным – ее исконной веры именно потому, что Соборы ничего нового к ней не прибавили, а только ее уточнили.

Есть только одна довольно существенная разница между Священным Писанием и решениями Вселенских Соборов, и это несколько смягчает, хотя отнюдь не подрывает сказанное выше. Священное Писание с момента, когда были написаны новозаветные книги и Церковь (на Соборах!) окончательно утвердила их список (канон), является раз навсегда законченным целым, к которому никто не может что–либо прибавить или убавить. Нельзя то же сказать и о соборных решениях. Правда, некоторые считают, что семь Вселенских Соборов высказали все, что можно и нужно было сказать о вере православной и что потому созыв нового Вселенского Собора не только нежелателен, но и невозможен. Такое ультраконсервативное мнение ни на чем не основано. Церковь всегда обладает полнотою благодатной силы, всегда может созывать Вселенские Соборы, когда Дух Святой внушит ей это сделать, всегда может на них со властью толковать и определять «однажды преданную веру». Она, конечно, не может отвергнуть прежние Соборы или отменить их догматические постановления, но она может дать им дополнительное толкование или вынести решения о вопросах еще не рассмотренных. И потому новый Вселенский Собор может стать путем к воссоединению с отпавшими. Но, конечно, при условии признания богословского наследия прошлого.

Никто, конечно, вопреки утверждению проф. Зернова, не отождествляет Церковь с семью Вселенскими Соборами («Мы привыкли отождествлять православие с семью Вселенскими Соборами», – пишет он. Кто эти «мы»?) Не потому, конечно, что всякий волен принимать или отвергать их, а по той же причине, почему нельзя отождествлять христианскую веру с Библией, как это делают протестанты. И Священное Писание, и Вселенские Соборы, каждый по разному, суть не столько источники, сколько выражения веры церковной. Самим Господом открытой Церкви Своей, свидетельствами единого церковного предания. Духом Святым данного Церкви в день Пятидесятницы и раскрываемого в исторической жизни Церкви. И за Соборами , и за Библией стоит «Церковь Бога живаго, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3 ,15).

Переходя от общих богословских соображений о значении Вселенских Соборов в Церкви к конкретному вопросу о неприятии малабарскими христианами Четвертого Вселенского Халкидонского Собора, я охотно признаю, что статья проф. Зернова содержит много интересных исторических данных, объясняющих психологические причины отталкивания малабарских христиан от Халкидона (в частности, насилия португальских колонизаторов и римо–католиков в XVI веке, создавшие эмоциональную ассоциацию Халкидона с папизмом) , думаю, однако, что его аргументы о допустимости непризнания местной церковью Вселенского Собора, в данном случае Халкидонского, богословски совершенно неубедительны, как это было, мы надеемся, показано выше. Особенно трудно согласиться с мнением проф. Зернова, что Вселенские Соборы не могут иметь значения для тех христиан, представители которых в них не участвовали («Ни один из их представителей (индийских христиан) не участвовал во Вселенских Соборах… поэтому их отношение к Соборам было и остается отличным от того, которое существует у греков и у нас, русских»). Но если это так, то непонятно, почему малабарские христиане все же признают три первых Вселенских Собора, в которых они не участвовали. Значит, принятие и непринятие ими Собора основано на каком–то другом критерии… Тогда и нам, русским, следовало бы отвергать все семь Вселенских Соборов, ибо ни в одном из них представители наших предков не участвовали? Говоря же по существу, богословски, «вселенскость» Собора отнюдь не должна быть понимаема в смысле географической полноты представительства, ибо Собор не парламент, и Церковь не политическая федерация, а Тело Христово. Собор является Вселенским, когда он от лица Церкви выражает и толкует православную веру и учение Кафолической Церкви и всею Церковью приемлется. Полнота здесь более качественная, чем пространственная.

Хочется здесь сказать несколько слов в защиту Халкидона. За последнее время приходится слышать, увы, иногда даже от «православных», несправедливые нападки на этот великий Собор. Будто на нем произошло какое–то насилие, подавление мнения меньшинства и т. д. Не стану, конечно, утверждать, что этот Собор протекал в атмосфере абсолютной свободы, невмешательства государства, полной терпимости к инакомыслящим и т. д. Люди этой эпохи слишком глубоко, искренне и пламенно веровали, чтобы быть способными к такому бесстрастию или равнодушию в делах веры. Исторически, однако, несомненно – вряд ли какой–нибудь другой Вселенский Собор протекал в таком порядке, с такой степенью свободы, беспристрастия и независимости от гражданской власти, какХалкидонский. Было бы слишком долго останавливаться здесь на этом общеизвестном историческом факте. И если отвергать Халкидонский Собор за то, что он был «несвободен» (как напоминает эта критика нападки наших современных раскольников на Московскую Патриархию!), то следовало бы отвергнуть и другие Соборы, особенно Третий Вселенский в Ефесе (431 г.), наиболее бурный и даже «насильственный» из всех, столь дорогой, однако, всем антихалкидонитам, да и нам, православным, тоже. Ведь на нем было торжественно подтверждено Церковью именование «Богородица» (Θεοτόκος). По существу же Халкидон, как писал наш церковный историк В. Болотов, есть вершина святоотеческой христологической мысли, самый великий из Соборов. Впрочем, это признает и сам проф. Зернов: «Православное учение о Боговоплощении нашло свое классическое определение в формуле, одобренной этим Собором». Это не мешает ему держаться по отношению к Халкидонскому Собору довольно двусмысленной позиции, тем более странной у такого сторонника русской религиозно–философской мысли XIX—XX вв., каким является Н. М. Зернов. Ведь как раз у русских богословов и философов этой эпохи (о. П. Флоренского, прот. С. Булгакова, проф. C. JI. Франка, не говоря уже о Владимире Соловьеве) Халкидонский догмат о Богочеловеке Христе, Единой Ипостаси в двух природах. Божеской и человеческой, является, можно сказать, центральным, и на нем основывались целые философские и богословские построения (часто непосредственно из него не вытекающие, но это уже другой вопрос).

Не оспаривая, как мы только что отметили, ценности Халкидонского догмата, проф. Зернов не считает его, однако, «удобоприемлемым» для восточных христиан – коптов, сирийцев, армян, малабарцев, вследствие того что этот догмат выражен на греческом философском языке, им малопонятном и чуждом, и что, вообще, Халкидонское Православие отмечено печатью эллинского духа. Думаю, что такое утверждение исторически неточно и слишком упрощает действительность. Правда, монофизитство (как и несторианство) в сильной степени обязано своим успехом тому обстоятельству, что к нему примкнули многие негреческие элементы Византийской империи, в которых под влиянием христианства проснулось национальное чувство. Под знаменем монофизитства восточные народности стали бороться против Византийской империи и эллинской культуры и языка вообще. Нельзя, однако, сводить всю сущность монофизитства (или несторианства) к одной национальной борьбе, как это делали протестантские историки шестьдесят лет тому назад (сейчас такие теории совершенно оставлены исторической наукой). Богословские корни монофизитства, его терминология и аргументация не менее, а может быть, и более греческие, чем у православных. Монофизитство зародилось в центрах эллинской культуры (Александрия, Антиохия, Константинополь отчасти), но утвердиться и развиться оно смогло только на периферии империи, где контроль Церкви и государства был более слаб. Не надо забывать, что одним из столпов монофизитства был александриец, грек по национальности, Иоанн Филопон (VI в.), выдающийся знаток, издатель и комментатор Аристотеля, много содействовавший возрождению аристотелизма в византийскую эпоху. Не менее эллинистический характер имеет богословие и двух других столпов антихалкидонизма – Севира Антиохийского († 538 г.), схоластически мыслящего аристотелика, и Иулиана Аликарнасского (VI в.), платонизирующего гностика. Можно даже сказать, что «халкидониты» (так называли православных в древности их противники, монофизиты) вынуждены были вступить (в лице Леонтия Византийского и Леонтия Иерусалимского в VI в.) на тот же путь схоластико–философского обоснования и защиты догмата о воплощении, по которому пошел Севир Антиохийский, в ответ на его нападки на халкидонскую формулу о двух природах. Как известно, это христологическое богословие Севира Антиохийского (так называемое «умеренное монофизитство») восторжествовало впоследствии во всех антихалкидонских церквах Востока и стало их официальной доктриной (с периодическими, правда, реакциями со стороны крайнего чистого монофизитства в духе Иулиана Аликарнасского в Египте и Эфиопии, с которыми умеренное «севировское» монофизитство никогда не могло успешно бороться по недостаточности и неопределенности своих богословских определений. Только Халкидонский догмат о двух природах во Христе при единстве Ипостаси дает возможность окончательно победить это крайнее, явно еретическое монофизитство с его отрицанием человечества Христа и докетическим учением о воплощении. Обо всем этом см. интереснейшие статьи В. Болотова в «Христианском Чтении»). Но если «эллинский» характер севирианства не помешал ему стать официальной богословской доктриной отделившихся от Православно–Кафолической Церкви восточных христиан , то почему не больший (а может быть, и меньший) «эллинизм» халкидонского определения должен быть непреодолимым препятствием к его приятию ими?

Не могу не отметить еще одну богословскую неточность статьи Н. М. Зернова. Указав, что малабарские христиане заимствовали свой богослужебный чин у яковитов (= монофизитов) и что в литургии их, заимствованной у яковитов, слышатся имена «Севира, Филоксена и других вождей Сирийской церкви, осужденных Византией», Н. М. Зернов делает вывод: «Таким образом, как раз обрядсоздает преграду между ними и нами…» Проф. Зернов, очевидно, думает, что признание Церковью святых не имеет отношения к вере, а принадлежит к области обряда и что поминовение или непоминовение того или иного святого за богослужением составляет неотъемлемый характерный признак данного обряда. Насколько это неверно , видно хотя бы из того , что у нас с униатами один и тот же обряд (в основном, конечно, не говорю об его латинских искажениях) , однако мы литургически почитаем во второе воскресение Великого поста св. Григория Паламу, а униаты отвергают его как еретика. Наоборот, униаты почитают как «священно–мученика» епископа Иоасафа Кунцевича (XVII в.) , а мы отвергаем его как отступника от Православия, насильника и виновника массовых убийств на Украине и в Белоруссии при попытках насильственного обращения их православного населения в унию и подчинения его папе. Почитание святых, особенно иерархов и богословов, отнюдь не относится к области обряда, но тесно связано с верою Церкви. Неверно также, что Севир и Филоксен были осуждены «Византией не за еретичество, а за неподчинение церковной власти», как утверждает проф. Зернов. Это верно только по отношению к Диоскору на ГѴ Вселенском Соборе (в Халкидоне!) , так как он покинул Собор, прежде чем вопрос о вере начал обсуждаться (Диоскор был обвинен в буйствах и бесчинствах на «Разбойничьем» соборе в Ефесе за два года до Халкидона (в 449 г.)). Не чувствуя себя в силах оправдаться, Диоскор перестал являться на Халкидонский Собор). Что касается Севира и Филоксена, то они были осуждены как монофизиты за ересь на VI Вселенском Соборе.

Какой же выход из создавшегося тупика? Выход один, повторяем мы: воссоединение на основе единства верыпри допущении различия в формах богослужения, обрядов и других выражений религиозной жизни, обусловленных национальными и культурными особенностями народов, среди которых распространяется христианская православная вера и утверждается единая святая Соборная (Кафолическая) и Апостольская Церковь. Существует ли такое единство веры между нами и малабарскими христианами? Только будущий Вселенский Собор сможет дать на это определенный и авторитетный ответ. Многое будет зависеть от того, каковы будут высказывания и действия на нем наших малабарских христианских братьев. Мне лично представляется, что существенное единство в основном между православными и «ортодоксальными» малабарцами уже имеется, хотя их богословские христологические формулы недостаточны и несовершенны и их отвержение Халкидона неприемлемо для всякого православного. Как и мы, я надеюсь, и они веруют в Сына Божия, Божественный Логос, воплощенный и вочеловечившийся. Единое Лицо, истинного Бога и истинного Человека, единосущного Отцу по Божеству, единосущного нам по человечеству, неумаленного в Божестве и обладающего всею полнотою человечества, природою человечества и в самом воплощении.

Мы должны быть благодарны проф. Н. М. Зернову за его настойчивые усилия привлечь наше внимание к важности вопроса о скорейшем воссоединении с нашими восточными братьями–христианами. Но мы не закрываем наших глаз на печальный факт, что до сих пор они находятся вне литургического общения с Православной Кафолической Церковью и что главная причина этого не столько их вера, сколько отвержение ими Халкидонского Собора. Быть православным, как прекрасно писал об этом покойный архиепископ Иларион (Троицкий; f 1929 г.), не значит только исповедовать православную веру, но прежде всего быть членом единой Православно–Кафолической Церкви, быть с нею в евхаристическом общении. Вот почему, пока это желанное воссоединение не произошло, мы называем Малабарскую церковь «ортодоксальной» (так она сама себя именует) , а не Православной.

Архиепископ Василий