Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 3"

Автор книги: Василий Федоров

Василий Федоров
Собрание сочинений в трех томах
Том 3

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ

Русь. Россия.

Русины. Россы. Россияне. Русские.

В этих звуках есть что-то от рассвета, от вольного степного ветра, от шума тайги с посвистом птиц, от веселого всплеска волны на реках и озерах, от рокота синих морей и океанов.

В этих сладостных звуках есть что-то от истока – истока жизни, нарастающего и бегущего то в солнечных просветах, то в туманных дебрях истории. И в тумане том на грани времен скорее угадываются, чем видятся, островерхие шеломы первых богатырей. Глянут из тумана васильковые очи северянки, блеснет темный лукавый зрачок южной красавицы.

В этом далеке еще все изначально и молодо. Юный народ еще благодарно поклоняется солнцу, высокому дереву, глубокой реке. Но уже в парное лоно земли брошено ячменное зерно, уже сорван белый хмель и найден душистый мед, уже в дымном котле варится свадебная брага, уже складывается русская песня…

Песня – душа народа.

Сколько их было спето в тех незапамятных времен – спето в радости, в печали, спето в ожидании урожая и после уборки, спето перед охотой и после охоты, спето перед походом и после дохода, спето ватагой и в одиночестве.

Много было спето песен, пока народ не запел «Интернационал» и «Варшавянку».

Русь... Россия...

Каким измерением измерять ее? Мерить ли великими людьми – мудрецами, героями, бунтарями, поэтами и художниками? На это не хватит одной жизни. Мерить ли по векам, по нашествиям ли врагов ее, по датам ли ее побед? На это мало и ста жизней. Мерить ли ее великими реками, реками-работягами с городами и селами, что лепятся к ним, как гроздья к виноградной лозе? Одна Волга заполонила бы сознание и не отпустила бы ни к Иртышу, ни к Оби, ни к Енисею, ни к Ангаре, ни к Лене, ни к Амуру. Мерить ли народами, заселяющими ее земли? Если каждый народ выделит по сто рассказчиков, то все вместе они не воссоздадут сути ее. Как охватить ее единым взглядом? Я думал, что это можно сделать с космической высоты. Но космонавты говорят, что и там на это нужно время. В ней все громадно и неизмеримо, ехать ли с севера на юг, с запада ли на восток – по вековому ходу русских землепроходцев. А если мерить ее поясами времени, то насчитаем одиннадцать поясов, а это значит, что за одни сутки Россия встречает одиннадцать рассветов и справляет одиннадцать новогодних праздников.

Да, она огромна и неизмерима.

Но постигнуть её можно даже в малом. Для этого нужно памятью и сердцем вернуться к той земле, которая накормила тебя первым хлебом, напоила тебя первой ключевой водой. Где было все изначально и молодо. Для меня такая земля – это небольшая сибирская деревня Марьевка.

Родная земля, она и кормилица, и поилица, она и нянька, и воспитательница, она и раскрытая книга природы. Родная земля – это первая школа мужества, находчивости, пытливости. Вон маленький рыболов перехитрил осторожного язя. Вот он вырвал из воды куст зеленого аира, добрался до его пахучей сердцевины... Вкусно!.. Вот он уже подсмотрел тайну рождения стрекозы... Интересно!.. В нем, этом белоголовом мальчике, уже все есть – мудрость земли и чувство времени. Только он еще не знает об этом. Я смотрю на него с Назаровой горы. Вот он решил искупаться. На широкой доске он похож на белого лягушонка. Выгребая руками на середину озера, он кричит своему дружку: «Выхожу на орбиту!»

Это, конечно, детская игра. Но мне вспоминается, что в таком возрасте мы с дружком играли в автомобиль, которого не видели. Я тоже плавал по этому озеру, потому и подумал, что детство этого мальчика похоже на мое. Игры детей всегда поучительны. Размышляя, ухожу в деревню, а в ушах все еще звучит: «Выхожу на орбиту!» Вот оно, новое измерение России!

Марьевка – деревня небольшая, но знаменитая. В годы гражданской войны она первая в Сибири поднялась на Колчака. Здесь еще живы поротые шомполами. Неграмотная, она начала с букваря и дошла до высшей математики. Из нее вышли партийные работники, инженеры, техники, шахтеры, строители Кузнецка и Магнитки. Ее сыны храбро сражались на фронтах Отечественной войны. Шестьдесят ее сынов, молодых и сильных, уже никогда не увидят родного поля. А и было-то в ней всего сто дворов.

Пока из Москвы добираешься до Марьевки, проезжаешь почти половину России – минуешь десятки крупных городов, заводов и комбинатов. А между ними на придорожных откосах, убегая за косогорье, вьются тропинки, проселочные дороги и зовут к другим марьевкам.

Передо мной волнующее письмо из Удмуртии. Оно напомнило мне об одном историческом событии символического значения, которое было описано мной в поэме «Проданная Венера». Когда мы начали делать свою Россию стальной, мы были ещё очень бедны. За машины, купленные у капиталистов, нужно было платить золотом. У нас не хватало золота. И тогда мы продали им прекрасные творения великих художников, среди которых была и «Венера» Тициана. Народ, любивший красоту, понимавший красоту, мечтавший о красоте жизни, вынужден был расстаться с Красотой. В то время, когда тициановская «Венера» плыла за океан, в одной из деревень Удмуртии крестьяне придумывали название своему колхозу. И крестьянин Волков предложил назвать его «Венерой». Нет, он ничего не знал о проданном шедевре, зато хорошо знал, что Венера – это Красота. Но крестьянская программа красоты жизни давалась с большим трудом. Долгие годы «Венера» не могла засиять на удмуртском небосклоне. А нынче набирает высоту, достойную своего имени.

За красоту людей живущих,

За красоту времен грядущих

Мы заплатили красотой!

Русь... Россия... Россия Советская... Россия социалистическая... Это все она, но всякий раз другая. Каждое из ее названий – это новый исторический этап, новый подвиг. После гражданской войны люди на Западе не верили, что она поднимется. Но Россия поднялась и стала советской. Она не могла не подняться с Лениным, с его партией. В первые годы Отечественной войны, занимая наши города и села, фашисты думали, что с Россией покончено. Они даже не догадывались, что во время отступления наших армий действовал закон пружины: она сжималась и набирала силы. И чем больше сжималась, тем сильней становилась.

Я люблю мою Россию. Люблю не только за воспоминания детства с речкой в золотых песках, с озером в кувшинках, с лугами в травах и цветах. Люблю не только за память юности с первым свиданием и первым поцелуем, но и за то, что она, добрая и требовательная, научила меня труду: научила пахать землю, косить траву, ковать железо, управлять самолетом и строить самолеты. Она учит меня быть ее поэтом.

Я люблю мою Россию. И любовь к ней не застилает мои глаза. Сегодня любить Россию – значит быть интернационалистом, ибо на ее знамени – лозунг братства.

У России великая история. Но это не только предмет гордости, а и обязанность быть достойным ее. У России величайшая территория, простирающаяся почти, по всему полушарию. Но и это не только предмет любования, а и призыв к твоему трудолюбию: а что делаешь ты для ее величия? Любовь должна быть действенной.

КАК ЦВЕТЫ НА ЗАРЕ
(1968 – 1970)

«Цветы и травы пахнут так…»

 
Цветы и травы
Пахнут так,
Нельзя не захмелеть.
С горы вся даль распахнута,
Что хочется лететь.
 
 
Лететь, лететь
И песни петь…
О чем?
Да ни о чем.
Лететь, лететь
И сердце греть,
Чтоб пелось горячо.
 
 
От счастья
Сердце выроню,
Зачем теперь оно,
Чтоб стало мне,
Как было мне
Давно,
Давно,
Давно…
 

«Весной рабу пера…»

 
Весной
Рабу пера,
Мне нравится пора,
Когда у всех селений
Игра костров весенних.
 
 
Все чувства
Вновь остры
И ярки до свеченья,
Когда горят костры
Любви и очищенья.
 
 
Что было, сожжено.
И жизнь – как лес весною,
Где все обнажено,
Все зримо,
Все сквозное…
 

«Как цветы на заре…»

 
Как цветы на заре,
Так и люди в любви хорошеют.
Неразгаданный взгляд
Мое вольное сердце потряс.
Руки пьяно, как хмель,
Оплели мою гордую шею,
И глаза почему-то
Нельзя оторвать мне
От глаз.
 
 
Все гляжу и гляжу —
И никак не могу наглядеться.
Так в причудливом мире
Робеет душа новичка.
Вижу робость и зов,
Вижу юность и детство,
Опрокинутый мир,
Отраженный
В огромных зрачках.
 
 
Все гляжу и гляжу,
Оторваться не в силах
От веселых-веселых,
Бесовских во плясе кудрей,
От бесстыдно зовущих,
От страстно и сладостно милых:
Милых губ,
Милых глаз
И летящих бровей.
 
 
Ну люби!
Ну люби!
От любви
Никуда нам не деться.
Ну люби же, люби!..
Я давно этой радости ждал.
Мы одни. Никого.
Убежало стыдливое детство.
Страх метался в заре
И за краем земли пропадал.
 

«Лицо тоскою выбелю…»

 
Лицо тоскою выбелю,
Приду к тебе
тебя
Любить, как перед гибелью
До слез,
До забытья,
До бреда,
До сожжения
В судьбе, а не в игре,
До чуда воскрешения
На утренней заре…
 

«Скажи, мое сердце, кому ты верно?..»

 
Скажи, мое сердце,
Кому ты верно?
Зачем я от каждой пьянею?
Ответь, почему дорогое вино
Сберечь для одной
Не умею?
 
 
По нашему краю
Красавиц не счесть,
Но сердце, вперед увлекая,
Стучит и стучит:
«У меня уже есть
Другая,
Другая,
Другая…»
 
 
Молчи.
Не хочу я твой призрак ласкать,
Вздыхать без надежд и отрады.
А сердце все гонит:
Мол, надо искать.
И я соглашаюсь,
Что – надо!
 
 
Веди меня, сердце,
Скорее веди,
Иначе разлука измает.
Так маленький деспот
В немалой груди
Любовью моей управляет.
 

«От любимой надо уезжать…»

 
От любимой
Надо уезжать,
Надо убегать
От нелюбимой.
Для любимой
Будешь дорожать,
К нелюбимой сбросишь
Долг свой мнимый.
 
 
Нелюбимую
Надежд лишай,
Убивай все поводы
К возвратам.
Благодарством
Жить ей не мешай,
Убежав,
Останься виноватым.
 
 
Хладным сердцем
Не расплавить лед.
Все равно
Испрошенная ласка
По весне от сердца отпадет,
Как сырая
Зимняя замазка.
 

«Прощай! Нам слез не лить…»

 
Прощай!
Нам слез не лить
От горя и отчаянья.
Быть нежной,
Доброй быть
Не надо на прощанье.
 
 
Прощай!
Не буду ждать,
Не ждать – душе честнее.
Не надо целовать,
Пусть сердце очерствеет.
 
 
Надеждой
Не делись,
Оставь без лишней ноши,
Хорошей не кажись,
Останься нехорошей!
 
 
Так можно
Все внушить,
Поверить в святость ада,
А люди будут жить
И думать:
Так и надо.
 

«На разлуке, на муке стою…»

 
На разлуке,
На муке стою…
Вот и все.
Вот и время проститься.
И целую я руку твою,
Как крыло
Улетающей птицы…
 

«Душе безысходней…»

 
Душе безысходней,
Как будто весь мир сиротлив.
У моря сегодня
Какой-то печальный мотив.
 
 
Как будто тоскует
О верной,
О вечной любви,
Как будто толкует
О всех, кто остался в глуби.
 
 
О Черное море,
Зачем же о берег так бьешь?
О Черное море,
Тоскуя, не жертвы ли ждешь?
 
 
О Черное море,
Готов я к любому броску…
Неужто собою
Твою утолить мне тоску?
 
 
Прости меня, море,
Что медлю,
Что в мире тревог
Насытиться жизнью
Я, Черное море, не смог.
 
 
Печалью певучей
Над теми, кого не спасти,
О Черное море,
Не мучай,
Не мучай…
К любви отпусти!
 

«Обидят. Оболгут. Не мщу…»

 
Обидят.
Оболгут.
Не мщу.
Боюсь во зле
Сойтись со спесью.
Я не спокойствия ищу,
Ищу любви,
Как равновесия.
 
 
Зло – бред,
И злые, как в бреду,
Приносят людям
Лишь страдания.
Да бережет меня сознание:
Превысит зло —
И упаду!
 

«Не ходим в эстетической уздечке…»

 
Не ходим
В эстетической уздечке
Изысканность —
На кой нам черт нужна!
О женщине красивой,
Как о печке,
Мы говорим:
– Неплохо сложена…
 

«Так мне велит души моей настрой…»

 
Так мне велит
Души моей настрой:
Пусть буду
Испытаньям я подвержен,
Пусть жизнь со мною
Поступает тверже,
Но только не обходит
Красотой!
 

«За позднюю вину…»

 
За позднюю вину,
За то, что грудь остыла,
Того не прокляну,
Что прежде
Счастьем было.
 
 
Пусть рана
Жжет в глуби,
Но все ж за эту рану
Я прошлое любви
Обкрадывать не стану.
 
 
Припомню те черты,
И сердце тронет жалость.
Кто виноват, что ты
Той, прежней,
Не осталась!
 

«Боюсь не смерти я…»

Боюсь не смерти я.

М. Ю. Лермонтов

 
Боюсь не смерти я.
Нет, нет!
И не предсмертного мученья,
Боюсь до смерти отлученья
От увлечений юных лет.
 
 
Не то боюсь,
Что жизнь утрачу,
Но без любви и без огня,
Боюсь того, что не заплачу
Когда разлюбишь
Ты меня.
 
 
Не страшно,
Что приду к излому,
Что стану нем и недвижим.
Страшней всего
Всему живому
Вдруг сразу
Сделаться чужим!
 

«Одинок я, где моя родня?..»

 
Одинок я,
Где моя родня?
Все близки,
И все в далекой дали.
Женщины не верили в меня
И моих детей
Не сберегали.
 
 
Что ж, скажу,
Печаль невелика,
Просто были мы
Душевно разны.
Те, что рассуждали свысока,
Думали, как все:
Гуляка праздный!
 
 
Лишь одну
Ославить не хочу —
Ту, что видела
Всегда крылатым,
Но и та ждала, что улечу
В некий час
Маршрутом невозвратным.
 
 
Что ж, скажу,
Не мне – другим урок,
Чтобы прочитавший эти строки
Не был в жизни
Так же одинок:
Будто близкий всем
И всем далекий.
 

«Как душою ни бьюсь…»

 
Как душою ни бьюсь,
Ни кричу
От ударов изменческих,
Ничего не боюсь —
Глаз боюсь человеческих.
 
 
Есть,
Не спорю, – идешь,
И, как часто бывает с поэтами,
Взгляды нежные рвешь
И уносишь букетами.
 
 
Есть такие,
Что жуть,
Даже нет никакой
В них подробности.
Не успеешь взглянуть,
Как увидишь две пропасти.
 

«Не за слезы ли, что лила…»

 
Не за слезы ли,
Что лила,
Меня женщина
Прокляла…
 
 
Телефон звонил оголтело,
Будто колокол с каланчи.
«Проклинаю вас!» – долетело,
И все смолкло в глухой ночи.
 
 
Засмеялся.
Заснуть бы снова,
Дикий выкрик,
Как сон, заспать,
Только стало ночное слово
Странной тяжестью обрастать.
 
 
Есть слова,
Они роковые,
Когда люди их говорят,
В них на сроки все вековые
Отлагается жизни яд.
Смысл их древний бывает жуток,
Злая магия, входит в дых,
С ними, темными, не до шуток.
Кто ж мне бросил
Одно из них?
 
 
Мне казалось,
Мои объятья
Не одну не сделали злей.
Но я проклят, и то проклятье
С каждым годом все тяжелей.
Все сильнее догадки мают,
Все труднее избыть мне их:
Посторонних не проклинают,
Отверженьем не бьют чужих.
 
 
Не за слезы ли,
Что лила,
Меня женщина
Прокляла…
 

«Ну вот, опять я начудил…»

 
Ну вот,
Опять я начудил,
Разлил себя,
Как пиво ценясь.
Кто старость
В детстве ощутил,
Тот и до старости
Младенец.
Не торжествуй
И не стыди,
Иначе стану
Безрассудней.
Пусть виноват,
Но не суди,
И без тебя
Так много судей.
И без тебя,
В конце концов,
Найдется тот,
Кто глянет строго.
Мне ль в мудрецы,
Ведь мудрецов
На всей земле
Не так уж много.
Мне жить,
Как пало на роду:
Расплескиваясь
И волнуясь,
С годами
В детство не впаду,
А если и впаду,
То в юность!
 

АРХИВ

 
Строчки страсти,
Письма, вести,
Словно угольный урон,
Как шахтер,
С породой вместе
Отправлял на террикон.
 
 
И теперь
Давно избытых,
Отошедших в недогляд,
Терриконы чувств забытых
Адским пламенем горят.
 
 
Было б нужно,
Было б важно
Все прибрать
И снова жить.
Только стало
Что-то страшно
Жизнь былую ворошить.
 

«Цыганка пела про любовь…»

 
Цыганка пела про любовь,
Про ночь и страсть цыганка пела.
Ознобно вздрагивало тело,
Лукаво вскидывалась бровь.
Цыганка пела про любовь.
 
 
Цыганка пела про меня,
Напоминая и пророча
Безумие какой-то ночи,
Недоплясавшейся до дня.
Цыганка пела про меня.
 
 
Зачем я предал сердце злу?
Сидел во тьме, белее снега,
И ворошил я, как Олеко,
Костра остывшую золу.
Зачем я предал сердце злу?
 

«Мы с нею повстречались вновь…»

 
Мы с нею
Повстречались вновь,
Но легкомысленная женщина
Забыла, что ее любовь
Была мне
В юности обещана.
 
 
Лишь разговор —
И вновь прощанье.
Глаза лукавые цветут
Все тем же
Милым обещаньем,
Которого три года ждут.
 

СЕМЕЙНЫЙ РАЗГОВОР

 
Много ли нужно —
Малую малость,
Чтоб разлетелось
Все за версту…
Каждая лошадь
Хоть раз, да брыкалась,
Каждая лошадь
Рвала узду.
 
 
Любим похвастать
Века вершинами,
Будто кто гонит —
Бегом да бегом…
Слишком привыкли
Играть машинами,
Силу смирять
Простым рычагом.
 
 
Сам заводской,
Но моя романтика
Выше дела
И выше слов.
Больно видеть,
Как автоматика
В душу внедряется
Раньше цехов.
 
 
Хочешь и ты,
Чтобы все впритирочку,
Как у других,
Врастающих в чин,
Хочешь, чтоб я
Превратился в дырочку,
Вбитую в ленту
Счетных машин.
 
 
Хочешь, чтоб я
Был, как все, хорошим,
Мне ж та хорошесть —
Как острый нож.
Любишь меня
На многих похожим
И ненавидишь,
Когда непохож.
 
 
Нет, не хочу,
Чтобы жизнь обрекалась
На одну
Для всех борозду...
Каждая лошадь
Хоть раз, да брыкалась,
Каждая лошадь
Рвала узду…
 

«В этом нет моей вины…»

 
В этом
Нет моей вины,
И отчаиваться нечего.
У поэта нет жены,
У поэта только Женщина,
Только Женщина – да, да! —
Пусть простит мне жизнь убогая,
Только-только та одна,
Недоступная,
Далекая.
 
 
Только та,
Что темноту
Отгоняла светом вымысла,
Только та, что красоту
Из моих мечтаний вынесла.
Мой порыв ее вознес
Выше нашей повседневности,
Выше горя,
Выше слез,
Выше страха,
Выше ревности.
 
 
В ней
Все чудо,
Все мое.
Но тебя люблю ведь тоже я,
Потому что на нее
Ты немножечко похожая.
 

«Не затем я горячее сердце ковал…»

 
Не затем я
Горячее сердце ковал,
Не затем я покоя
Ему не давал,
Не затем я поил его
Горькой отравой,
Чтобы стало оно
Для кого-то забавой…
 
 
Я надеждой,
Как молотом,
По сердцу бил,
Я ковал свое сердце
Для вечной любви,
Чтобы билось не пульсом,
А праздничным звоном,
Чтобы знали, что значит
Быть сердцу влюбленным,
Чтоб Звездана,
Тоскуя в краях неземных,
Услыхала набаты
Моих позывных…
 
 
Вот зачем
Я ковал свое сердце!
 

«Придорожная ромашка…»

 
Придорожная ромашка,
В комьях бросовой земли,
С добрым сердцем нараспашку
Ты всегда стоишь в пыли.
 
 
Лепестки твои большие,
Ты б гадала, не фальшивя:
«Любит, нет ли?»
Цвет отдав,
Лишь спроси,
Сказала б «да».
 
 
Но в заботе бестолковой
Каждый мчится, пятки жжет,
К дальней,
Мелколепестковой,
К той,
Которая солжет.
 

«Средь черных чертовых забот…»

 
Средь черных
Чертовых забот
В тайге угрюмой,
Как ненастье,
Чету берез увидел черт
И воспылал к березе страстью.
 
 
Его любимая была
Стройна и девственно бела.
Влюбленный черт,
Плененный белым,
Стал целовать нагое тело.
 
 
Не овладев ее красой,
Заплакал черт,
Как плачут черти,
И черной чертовой слезой
Березу белую отметил.
 

БИБЛЕЙСКИЙ МОТИВ

 
Жалуются девы:
Стало-де сложней
Для души и тела
Выбирать мужей.
 
 
Жалуются мужи,
Страхом сражены:
Дескать, стало хуже
С выбором жены.
 
 
Бог Адама выпорол
Не по той вине.
У Адама выбора
Не было в жене.
 
 
И у Евы в доме
Друга своего
Был Адам, а кроме —
Тоже никого.
 
 
Впрочем, два наива
Весь библейский срок
Жили бы счастливо —
Не вмешайся бог.
 

«Что за чушь слышу я…»

 
Что за чушь
Слышу я,
Как не стыдно лгать,
Будто жены мужьям
Не дают дышать.
 
 
Вот моя
Не корит,
Будто не грешил.
Как приду, говорит:
– Ну-ка, подыши!..
 

«Весь отдаваясь помыслу…»

 
Весь отдаваясь помыслу,
Надежде на тебя,
По радуге,
Как по мосту,
Поднялся к солнцу я.
 
 
За красоту,
За радости,
За то, что счастье знал,
В порыве благодарности
Я солнце целовал.
 

«Не в памяти – в сердце осталась…»

 
Не в памяти —
В сердце осталась,
А в нем
Только с ним и умрет,
Как в юности ранней мечталось
О милой – какая придет?
 
 
Мечтал я
На раннем покосе:
По травам,
По синим цветам
Придет, мое сердце попросит,
И я свое сердце отдам.
 
 
Косили мы луг,
Откосили,
Копешки сметали в стога.
Никто не пришел на луга —
И сердце мое
Не спросили.
 

«Мне житейская мудрость известна давно…»

 
Мне житейская мудрость
Известна давно:
Грусть и боль —
Это сестры незнанья.
Когда сердце
Всему вопреки влюблено,
А в ответ
И надежды любви не дано,
Вместо радости —
Только страданье.
 
 
Голос разума
Сердцу умолкнуть велел.
Не сержусь,
Что с тобою разняли.
Благодарен за то,
Что ты есть на земле,
Знал я то,
Что другие не знали.
 
 
Сердце было
Случайной улыбкой пьяно.
Счастье жду
Терпеливо опять я.
Когда ты на земле,
То возможно оно.
Ясным утром
Не веришь, что было темно,
Что у ночи
Мы были в объятьях.
 
 
Разум сердцу внушал:
Эту ночь не пройти,
Она землю
Кругом охватила.
Благодарен за то,
Что на трудном пути
Ты недолго,
Но ярко светила.
 

НАЗАРКИНА ГОРА
(1970-1973)

«С тех пор, как тобою поклялся…»

 
С тех пор,
Как тобою поклялся,
С тех дней,
Как я принял твой путь,
Всю жизнь я,
Отчизна, боялся
В надеждах
Тебя обмануть.
 
 
Но странно,
Когда полыхала,
Когда обагренной была,
Ты жертвы других
Принимала,
Но жертвы моей
Не брала.
 
 
Когда погибали герои
По зову огня и крови,
Я жизнь свою
Выставил к строю,
Ты жизнь мне вернула:
Живи!
 
 
Когда,
Не умея скупиться,
Пришел я
По воле судьбы
Любовью своей поступиться,
Любовь ты вернула:
Люби!
 
 
Когда ты
Жила созиданьем,
Восторгом, что бил через край,
Пришел я к тебе
Со страданьем,
Ты тихо сказала:
Страдай!
 
 
Когда ж,
На себя негодуя
За то, что
Погиб не в бою,
С последнею песней
Приду я,
Ты примешь ли
Песню мою?
 

МЫ САМИ…

 
Мы из крестьян.
Скажу начистоту,
Не пожалев
Ни образа,
Ни слова.
Мы знали красоту,
Мы пили красоту,
Мы ели красоту,
Как сено ест корова.
 
 
Как будто жили
Слишком далеко,
Эстетика о нас
И слыхом не слыхала.
В нас нашей красоты
Живое молоко,
Как у дойных коров,
Веками присыхало.
 
 
И времена не те,
И мы не те.
Не надо
В назидательном кураже
Нам толковать о нас
И вечной красоте.
Мы сами о себе
Напишем и расскажем.
 

ЗЕМЛЯ

 
Почуя сердцем
Внеземную тягу,
Однажды в ночь
Я вышел за село.
Земля, как утомленный работяга,
Лежала и вздыхала тяжело.
 
 
В таинственных
Долинах небосвода
Подружки-звезды
В блестках золотых
Веселые водили хороводы,
А ей, усталой,
Было не до них.
 
 
Сама звездой
Она сияла прежде,
Теперь лежала
В молодых мирах
В своей лесной
И травяной одежде,
Простершейся
На мускульных буграх.
 
 
Ловил мой слух,
Как трудно сердце билось
В чередованье
Спадов и прыжков.
Что ж, накрутилась,
Дымом накурилась,
Лечебных наглоталась порошков!
 
 
Еще бы жить
Да жить моей планете,
Еще б сиять
Сиянием чела,
Когда бы не изматывали дети,
Что в звездных играх
Юной зачала.
 
 
Ей на курорт бы,
На веселый праздник,
А там опять
Крутиться и рожать,
Ей отдохнуть бы
В лучшей из галактик,
В хорошей атмосфере
Подышать.
 
 
Так думал я о ней,
А с нею спитый,
Уже зарозовел
Небесный плес.
Ей и на час
Нельзя сойти с орбиты,
Ей суждено
Работать на износ!