Текст книги "Опалённые крылья мечты (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Виктория молча курила, испытывающе поглядывая на подругу. Стряхнув столбик наросшего пепла в изящную фарфоровую пепельницу, она нахмурилась, отчего сразу стала старше и серьезнее, сказала сухо:

– Знаешь, не буду я ничего говорить. Сейчас у тебя есть принц, бесплатное место на очном отделении психфака, любовь и помощь родителей. Когда исчезнет что-то одно, ты вспомнишь этот разговор, когда лишишься всего – придешь к нам. – Виктория подняла руку, сказала в голос: – Счет!

Появился официант, протянул листок расчета. Пробежав чек глазами, она кивнула, бросила на стол несколько крупных купюр. Кланяясь и приторно улыбаясь, официант удалился.

– Я тебя обидела? – Ольга вскочила, схватив подругу за плечи, развернула к себе, и ужаснулась. Перед ней предстало лицо смертельно уставшего от жизни человека. Мгновение ужаса, и Виктория преобразилось, вновь став прежней: улыбающейся и немного высокомерной.

– Нет, Олюшек, конечно не обидела. Но мне действительно надо идти. Работа ждет.

Вика достала помаду, глядя в зеркальце, быстрыми мазками накрасила губы, закинув сумочку на плечо, послала воздушный поцелуй, и пошла к двери. На полпути спохватилась, быстрым шагом вернулась, произнесла скороговоркой:

– Совсем забыла, если вдруг надумаешь... если захочешь поговорить, вот мой телефон. – Она протянула огрызок бумаги с нацарапанным номером. – Это мобильный. Сейчас такие появились, беспроводные, слыхала?

Оля кивнула.

– Слышала конечно, и даже видела, но у меня нет, обычного хватает, да и дорого.

– Ну да, ну да, дорого... – Вика насмешливо улыбнулась. – В общем, звони. Если не возьму, значит занята, перезвони позже.

ГЛАВА 14

Ближе к вечеру Ольга зашла к родителям. Оказалось, что за полчаса до ее прихода, к матери заехали двоюродная сестра с мужем и дочерьми. Гости уже расположились за столом, уставленным всевозможными блюдами, и оживленно обсуждали последние новости: будет ли холодной осень, пойдет или нет президент на второй срок, и насколько подорожают продукты с началом учебного года.

На удивление, телевизор не работал, но младшая из дочерей гостьи уже шарила глазами по полкам, с явным желанием исправить досадное упущение. Стол перегородил большую часть комнаты, а визитеры, не ограничивая себя пространством, заняли все оставшееся место, и Ольге пришлось протискиваться боком, чтобы ненароком кого не зацепить. Пришедший чуть позже, Павел, не церемонясь, встал на четвереньки и прошел под столом, отчего опешившее семейство живо поджало ноги, тем самым упростив ему задачу.

Когда новоприбывшие заняли места и все успокоились, слово взял Сергей Петрович.

– Хочу выразить радость от вашего, – он кивнул гостям, – визита. Наш дом всегда открыт, но, к сожалению, гости приходят не так часто, как хотелось бы...

Ольга слушала, искоса рассматривая родственников. Пашка делал тоже самое, но более непосредственно, разглядывая девушек в упор, чем их заметно нервировал.

Дослушав речь, тетя Эмма расцвела улыбкой, подняла хрустальный бокал в ответном жесте. Ее долговязый муж о чем-то задумался, но, получив незаметный тычок локтем, заговорил:

– Да, да. Мы уже давно собиралась, но дела: дача, ремонт... А тут, как ни кстати, Иришка учебу завалила, репетиторов пришлось нанимать... – взглянув на жену, он осекся, сник, и уткнулся в тарелку.

– Сейчас все в работе. – На лице Ирины Степановны обозначилась озабоченность. – Наша тоже учебу завалила, правда, из-за травмы, но все равно, это же лишнее время, силы, да и нервы, а они не железные. Столько бессонных ночей, я совсем издергалась. Ведь это ВУЗ!.. не школа, не шарашка какая. Сейчас таких денег все стоит. Не поступи Ольга на бесплатное – не приложу ума, как бы выкручивались.

Тетя Эмма понимающе кивала, пытливым взглядом анализируя салаты на предмет составляющих ингредиентов, сказала скороговоркой:

– Действительно, времена нынче тяжелые. Ирина, а с чем во-он тот салат? Передай мне, пожалуйста, и вот эту подливку, цвет немного не очень, но запах неплохой. Павел, а ты почему не кушаешь? Худющий стал! Накладывай, не стесняйся, чай дома, не в гостях, ха-ха! – Она обвела горделивым взглядом стол, ожидая реакции. Все одобрительно заулыбались, только младшая из сестер, надув губки, недовольно ковырялась в тарелке.

Зазвенели вилки, задвигались челюсти. Воспользовавшись паузой, младшая из дочерей вытащила откуда-то пульт и щелкнула кнопочкой. Привычно зажурчал телевизор, замелькали картинки новостей: вот где-то опрокинулся поезд, ведущая берет интервью у пьяного машиниста, а вот свежие, еще тлеющие обломки упавшего самолета, камера выхватывает крупным планом обезображенные тела, а здесь автодорожное происшествие – во весь экран показывают окровавленные ошметки, вплавленные в искореженную груду металла.

Обстановка сразу стала раскованнее: вилки застучали громче, а разговоры переключились на бытовую почву. Сергей Петрович достал из недр шкафа изящную бутылку коньяка, разлил в рюмочки. Лицо мужа тети Эммы тут же разгладилось, а взгляд обрел заинтересованность. Пригладив усы, он одним движением отправил содержимое рюмочки в рот, крякнул, захрустел огурчиком.

– Как дочка-то поживает, – тетя Эмма повернулась к Ольге, – замуж не собралась?

– Да куда ей, – Ирина Степановна снисходительно подняла бровь. – Это в наше время девки рано замуж выскакивали, потому как на шее у родителей сидеть было зазорно, и мужики самостоятельнее были.

– Это да, – тетка кивала в такт словам, – вырождаются люди. Ну, жених-то есть?

– Да есть какой-то.

– Что значит какой-то? – не выдержала Ольга. – Он не какой-то, а самый лучший!

– Еще какой лучший! – Павел подержал сестру. – Он меня плавать учил.

– Ну, если плавать учил, тогда да, тогда конечно. Даже спорить нечего – идеал, а не мужчина, – усмехнулась мать.

Ольга смотрела на мать и не могла понять, смеется она, или говорит серьезно. Разговор уже ушел в другое русло, но на душе остался неприятный осадок. Вернулся утренний страх, кольнуло сердце, а в груди засосало от чувства близкой потери. Извинившись, Ольга встала из-за стола, прошла в ванную, плеснула в лицо водой. Холодные капли взбодрили. Возвращаясь, она столкнулась с отцом. Тот проходил мимо, но остановился, потрепал волосы ладонью, шершавой и теплой.

– Не сердись на маму. Ты же знаешь, она нас всех очень любит, хотя, порой ее заносит.

– Знаю, – Оля опустила глаза, – конечно, я это знаю, но от ее слов мне не по себе. Порой мне кажется, что она нас... – она запнулась, не решаясь выговорить ужасное, – просто ненавидит! Как, как такое может быть, ведь она же наша мама? – в ее глазах стояли слезы.

Покачав головой, отец крепко обнял дочь за плечи, усадил на табурет, присел рядом на корточки, произнес нараспев:

– Когда-то давно жила-была маленькая девочка и у нее были строгие, но любящие родители. Порой, они запрещали маленькой девочке делать что-то интересное, а иногда говорили неприятные вещи. Девочка обижалась, плакала, но соглашалась, следуя советам взрослых. Потом девочка выросла, стала умной, красивой, завела семью. Ее родители состарились, переехали в деревню и больше не докучали советами, занимаясь возделыванием своего маленького участка. А потом у девочки появились дети, сперва дочь, а потом и сын. Она их очень любила, так любила, что ни за что в жизни не хотела, чтобы с ними случилось что-то плохое, поэтому старалась оградить от всего опасного, помочь, предостеречь. Ее любовь доходила до абсурда: вместо того, чтобы поговорить с детьми, помочь опытом, она просто кричала, ругалась нехорошими словами, предостерегая от ошибок, которые, как ей казалось, дети должны непременно совершить...

В каждом взрослом прячется ребенок. Каких бы вершин человек ни достиг, чему бы ни научился, частица детства навсегда остается в нем, в поступках, в мыслях, в желаниях. Поэтому, если бы наша взрослая, семейная женщина взглянула вглубь, туда, куда люди не пускают даже самых близких, то увидела бы маленькую девочку, которая так любила своих родителей, что переняла их все, даже самые мельчайшие привычки.

Рядом с отцом было хорошо и уютно, тихий голос убаюкивал, а мерно вздымающееся, в такт дыханию, плечо успокаивало, создавая ощущение защищенности и тепла.

Ольга обняла отца, прижалась к колючей щеке, сказала с благодарностью:

– Спасибо. Извини за слезы, что-то у меня сегодня с настроением не ладится, – она улыбнулась, промокнула кончиками пальцев уголки глаз.

Когда Оля встала, отец слегка наклонил голову, как бы невзначай произнес:

– Жизнь полна сюрпризов, и далеко не все из них приятные, но наибольшую боль всегда доставляют самые близкие люди.

На ночь Оля осталась у родителей. Позвонив Олегу, она долго слушала длинные равномерные гудки, отзывающиеся в груди странным болезненным щемом, но, так и не дождавшись ответа, повесила трубку. А вечером, когда гости ушли, а семья постепенно разошлась спать, она долго ворочалась, не в силах заснуть от переживаний прошедшего дня.

С утра позвонили из института, и в срочном порядке потребовали явиться в деканат. Голос оказался незнаком и держал дистанцию, сохраняя нейтральное выражение. Чувствуя себя разбитой после вечернего срыва, Ольга не придала этому особого значения. Родителей дома не оказалось, как, впрочем, и неугомонного брата. Включив маленький телевизор, венчающий плоскую поверхность холодильника подобно недремлющему оку, Оля окинула взглядом кухню. На плите стоит кастрюлька с желтоватыми кругляшами картошки. Рядом, в небольшой, почерневшей от времени и нагара сковородке, топорщатся разломами подсохшей корочки котлеты, выступающие из матовой поверхности застывшего жира, словно обросшие мхом валуны из ледяного озерца.

Равнодушно скользнув взглядом по плите, тяжелая калорийная пища не вызвала желания, Оля решительно открыла холодильник, достала брикет масла и пару яиц. Пока она занималась завтраком, по телевизору начались местные новости. Не отвлекаясь от создания бутерброда, Ольга наощупь нашарила пульт, сделала громче. Послышался возбужденный голос, диктор с подъемом рассказывал об успешном завершении избирательной компании в местную мэрию. Секунда, и сюжет сменился. Кто-то внушительным басом объяснял преимущество своей избирательной программы над программами соперников, репортер поддакивал и задавал наводящие вопросы.

Когда, выключив огонь, Ольга вытряхнула глазунью в плоскую тарелочку, стали передавать последние происшествия. В новостной скороговорке телеведущей что-то показалось важным, Оля подняла глаза к экрану. Заслоняя небо, серой стеной возвышается угрюмая громада плотины. Горестно перекосив лицо и едва не заламывая руки, репортер кричит в камеру. Позади него суетятся люди в белых халатах.

– Очередной случай халатности, ставшей в наше время уже нормой, принес ужасные плоды! Буквально несколько часов назад...

Внезапно трансляция прервалась, эфир заполнили шумы, а изображение поплыло, разбив картинку в разноцветный калейдоскоп. Выскользнув из пальцев, вилка со звоном полетела на пол, от тяжелого предчувствия сжалось сердце. Вскочив, Оля защелкала пультом, отбросив, принялась теребить антенну. Через минуту связь наладилась, но уже шли спортивные новости: десяток мужчин с упоением гоняли мяч по полю, а за экраном, захлебываясь восторгом, рассказывали о великолепных достижениях городской футбольной команды.

Есть расхотелось. Ольга встала из-за стола, в волнении прошлась по квартире. Мысли мечутся стаей испуганных птиц. Остановившись у телефона, она набрала домашний номер. Медленно длятся секунды, динамик равномерно гудит. Бросив трубку, Оля заходила по комнатам, но тут же одернула себя. Ничего конкретного не было сказано, а то, что журналист стоял на фоне плотины... Что ж, мало ли кто свалился в воду. А быть может и не свалился, просто так совпало, что именно туда вчера выехал Олег, а сегодня какой-то разгильдяй... Только отчего так болит сердце?

Разозлившись, Ольга тряхнула головой, отбросив ненужные сомнения, взглянула на часы. Стрелки показывают половину первого, нужно торопиться. Она прошла в кухню, закинула в рот остатки яичницы, взяла со стола бутерброд. Быстро оделась, на скорую руку нанесла макияж, и выскользнула из квартиры.

Ольга вышла возле института, сокращая расстояние, пошла через главный корпус. Подготовленное к новому учебному году, здание преобразилось: сверкают хрустальные люстры, через огромные стекла – витрины, отмытые до полной прозрачности, вливаются раскаленные потоки полуденного солнца, стены пестрят поздравительными плакатами и списками поступивших. Кто-то приветственно помахал рукой. Ольга ответила. Пробежала стайка абитуриенток, обдав густым ароматом духов. Постукивая тросточкой, важно прошел седовласый профессор. Со стен многозначительно смотрят лики философов и ученых. Настроение постепенно выровнялось, насытившись витающим под сводами залов духом знаний.

Полюбовавшись рыбками, которых за прошедшее лето стало как будто больше, Ольга поднялась на третий этаж. Дверь в деканат распахнута, за столом завуча сидит незнакомая сухопарая женщина в строгом костюме. Она мельком взглянула на Ольгу, холодно произнесла:

– Дементьева? Вы опаздываете на десять минут. Присаживайтесь.

Немного растерявшись от такого приема, Ольга присела, пытаясь лихорадочно сообразить, куда могла пропасть почти родная Татьяна Родионовна.

– На днях вы сдавали экзамены... – Женщина выжидательно взглянула на Ольгу.

– Да, а что случилось?

Проигнорировав вопрос, женщина перевернула страницу, произнесла отстраненно:

– В течение первого года вы учились на факультете психологии. Сдали почти все зачеты, – она вновь перевернула страницу, – вернее, все зачеты и экзамен, после чего исчезли.

– Как исчезла? – воскликнула Ольга удивленно. – Я в больницу попала с переломом.

– В вашем деле об этом нет ни слова.

– Как нет!? А что есть?

– Ничего. Вернее, все, что происходило до двадцатого июня включительно. А потом – ничего.

– И что это означает?

– То, что вы исключены из института. Можете забрать документы, они здесь. Проверьте. – Женщина сдвинула папку к краю стола.

ГЛАВА 15

Мир закачался. Ища опоры, Ольга вжалась в спинку стула.

– Анна Львовна, зачем же так жестко? Студенты – наше богатство. Не нужно торопиться. – На пороге возник мужчина, волевое лицо и цепкий взгляд выдают опытного управленца, а безукоризненный дорогой костюм усиливает впечатление, создавая незримую дистанцию с окружающим миром. – Анна, минут пятнадцать не пускайте никого в мой кабинет, а вы, – он кивнул Ольге, – пройдемте.

Оля прошла следом, мучительно пытаясь понять, что так резануло слух в словах этого необычного мужчины. Лишь переступив порог, и затворив за собой тяжелую, обитую черной кожей дверь, она поняла – "мой кабинет". Они находились в помещении, где долгие годы работал бессменный декан факультета – Алексей Николаевич Паршин, но сейчас за массивным столом красного дерева сидел совсем другой человек.

– Похоже, у нас возникла проблема, – мужчина кивнул на стул, – присаживайтесь. Насколько я понял, вы пропустили часть весенней сессии по уважительной причине. Это правда? – Он вопросительно изогнул бровь. Дождавшись кивка, продолжил: – Судя по вашим оценкам, другого и быть не могло. Действительно, было бы странно поступать на общих основаниях, год отлично учиться, сдавать экзамены, чтобы потом, бросать учебу.

Видите ли, я всей душой болею за студентов, и в каждом случае стараюсь разобраться сам, но... бывают случаи, когда ничего нельзя сделать. И ваш случай, – он развел руками, – именно такой. Вы бросили учебу, никто ничего не знал, все мыслимые сроки прошли... Мы были вынуждены написать приказ об отчислении. Два дня назад приказ ушел наверх и был подписан ректором института.

Ольга изменилась в лице, но твердо отчеканила:

– Этого не может быть: родители звонили в институт, ко мне приходили однокурсницы, все кто нужно были поставлены в известность...

– Кто это все? – Мужчина мягко улыбнулся.

– Декан – Алексей Николаевич, завуч – Тамара Радионовна.

– И где же они, эти все? – Он улыбнулся еще мягче.

– Я не знаю где они, – сказала Ольга с достоинством, – но они такого бы не допустили.

– Пролежав все лето в больнице, вы упустили много интересного. Не буду углубляться в детали, сути это не изменит, но, дело в том, что Алексея Николаевича теперь нет, как, впрочем, и Тамары Радионовны, и правила устанавливаю я. – Мужчина больше не улыбался, серые водянистые глаза смотрели холодно. – Коммунизм, светлое будущее, образование в массы... ничего подобного здесь больше не будет. Финансирование институту урезано, и балласт будет сброшен.

– Люди балласт? – Оля раскрыла глаза, не веря услышанному.

– Учитывая нынешние реалии – да. Вы можете думать что угодно на этот счет, но ситуация следующая: сессию вы не сдали, деканат не предупредили. В принципе, ничего страшного не произошло: сломали ногу, пролежали в больнице, попали под отчисление. С кем не бывает? Можете попробовать поступить еще раз, в следующем году на общих основаниях.

Медленно, с трудом подыскивая слова от захлестнувшей обиды, Ольга произнесла:

– А вы не боитесь, что я обращусь на вас с жалобой?

Мужчина покровительственно улыбнулся, подавшись вперед так, что стали видны мельчайшие розовые прожилки в зрачках, вкрадчиво произнес:

– Вам времени и нервов не жалко? Поверьте на слово, в среде высшего образования крутится достаточно денег, чтобы не только спустить на тормозах претензию любого студента, но и навсегда отбить желание дальнейших поползновений.

Чувствуя полную беспомощность, Ольга тихо спросила:

– Какие у меня варианты?

– Один я уже озвучил, но есть и другой. – Собеседник улыбнулся краешками губ. – Чтобы не терять год, можете перейти на платную основу. Для начала. А потом, спустя семестр – другой, обратно на бюджет.

– Учеба начинается на следующей неделе. Я не успею собрать деньги.

Он пожал плечами.

– Выход есть всегда: не успеваете на очное – успеете на заочное. Сессия у заочников через полтора месяца, так что все в ваших руках. Если согласны – пишите заявление, если нет – можете поискать правды.

Ольга задала вопрос, что уже несколько минут вертелся на языке.

– Прошу прощения, а с кем я все это время говорю?

Мужчина смерил ее взглядом, ответил холодно:

– Вы до сих пор не догадались? Тимофеев Геннадий Викторович – новый декан и отец факультета. Будете выходить, гляньте на табличку.

Дав выход эмоциям, Оля дерзко уточнила:

– А разве пора?

В глазах декана мелькнула усмешка, но он лишь коротко кивнул на дверь и склонился над бумагами, давая понять, что встреча окончена.

Ольга встала, с достоинством вышла из кабинета, хотя ноги подкашивались, а сердце стучало все сильнее. Уже затворяя дверь она услышала приглушенное:

– Насчет заявления спросите Анну, она объяснит.

Оторвавшись от бумаг, секретарша молча подвинула чистый лист, рядом положила образец заявления, и вновь углубилась в работу. Чувствуя, что совершает непоправимую ошибку, Ольга неверной рукой написала заявление, поставила подпись. В глазах расплывалось, а в мыслях лавиной нарастал вопрос – что сказать родителям?

Секретарша что-то говорила, беззвучно открывая рот, заметив отсутствующий взгляд собеседницы, замолчала, с раздражением дернула головой. Ольга попыталась сосредоточиться, словно через толстую стену до слуха донеслось:

– Повторяю еще раз. Сессия начинается пятнадцатого октября, оплачивать будете в бухгалтерии первого корпуса, не позднее трех дней до начала.

Оля вышла из здания института с тяжелым сердцем. Всего два часа назад жизнь была безоблачна, а сейчас... Она на автомате прошла до остановки и села в автобус, а опомнилась, лишь обнаружив, что стоит у родительской квартиры, безуспешно пытаясь отпереть замок ключами Олега.

Из-за двери раздался знакомый голос:

– Кто ломится? Сейчас милицию вызову, уши-то шутникам поотрывают.

Ольга ответила с раскаянием:

– Мама, это я. Задумалась, вот и тычу чужими ключами.

Дверь отворилась. На пороге возникла мать, спросила с подозрением:

– Случилось что? – не дожидаясь ответа, ушла на кухню.

Осторожно ступая по забрызганному водой полу, Оля прошла следом, остановившись в дверном проеме, окинула взглядом помещение. В кухне царит разгром: распахнутые шкафы зияют пустыми полками, в раковине сгрудилась огромная куча посуды, а посреди помещения, сверкая белоснежными потеками пены, высится холодильник. Вынутые из холодильника продукты расположились на подоконнике.

– Есть хочешь? – перекрикивая шум бьющей из-под крана струи, поинтересовалась мать. – Кастрюля с супом на плите. Возьми тарелку, налей. – Заметив, как опасливо дочь косится на мыльные лужицы на полу, она поморщилась, бросила: – Ладно, садись, больше натопчешь. Сама налью.

Когда на столе возникла тарелка наполненная горячим борщом, Ольга сглотнула. Рука непроизвольно потянулась за ложкой, а рот наполнился слюной. Ольга помешала ложкой, разминая белый комок сметаны, пока суп не приобрел равномерный золотисто-розовый цвет, зачерпнула, попробовала.

– М-ммм... вкусно! Мамочка, ты готовишь лучше всех!

Мать снисходительно усмехнулась, но было заметно, что похвала пришлась ей по душе, сказала с озабоченностью:

– Пашка из школы вернется, надо накормить. Представляешь, повадился уличные бутерброды жрать! "Подорожники", или, как их там... а домашнее не ест. Я ему – да ты знаешь, из чего их делают?! А он только ржет в ответ, оболтус неблагодарный.

Дождавшись паузы, Оля осторожно уточнила:

– А папа сегодня вовремя придет? Я хотела с вами поговорить.

Мать отмахнулась:

– Да куда там. Последние дни сидит на работе допоздна. У них план горит, не успевают. Скоро там ночевать будут. Еще бы платили за эти переработки, а то название одно. – Добавила со злостью: – Уже сил нет. Платят копейки, а ведь скоро ремонт делать. Да и осень на носу, а мне ходить не в чем!

Ольга двигала ложкой все медленнее. Аппетит пропал. Суп стал безвкусным, а на душе заскребли кошки. Оля всматривалась в лицо матери, что искажалось все больше, постепенно превращаясь в маску ненависти.

– Недавно, Светка рассказывала, ей сын заявил, что нужно оплатить учебу. Понимаешь ли, слишком большой конкурс – четыре человека на место. Вот негодяй! Так, рожаешь, растишь, воспитываешь, а тебе потом счет предъявляют.

В горле возник комок, а в висках заломило. Ольга несколько раз открывала рот, порываясь заговорить, но не могла произнести ни слова. Наконец, через силу прошептала:

– Но... могут же быть и объективные обстоятельства.

Мать жестко отрубила:

– Все объективные обстоятельства – тупость и лень. Кто по настоящему хочет – всего добивается сам, а не сидит на шее родителей. – Отбросив полотенце, которым вытирала тарелки, она ушла в соседнюю комнату.

Оля молча сидела за столом, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Но слезы находили дорогу, пробивая воздвигнутый волей барьер, образуя мокрые дорожки, скатывались по щекам, беззвучно капали в тарелку с остатками борща. В коридоре послышались шаги. Она поспешно вскочила, поставила тарелку на горку недомытой посуды, плеснула чистящего средства.

Мать появилась в дверном проеме, махнула рукой:

– Брось, сама помою. Все равно убираться до вечера. – Она подошла ближе, поинтересовалась: – А с глазами что?

Пряча лицо, Ольга пробормотала:

– Мылом брызнула, пойду под водой подержу.

Избегая дальнейших вопросов, она выскользнула из кухни. В коридоре долго не могла застегнуть ремешки на туфлях, раз за разом промахивалась трясущимися пальцами. Попала, дернула зло, едва не оторвав тонкую полоску, подхватив сумочку, крикнула, не оборачиваясь:

– Мам, я по делам, зайду позже, – и почти бегом выскочила на лестницу.

Ольга брела вдоль улицы, не обращая внимания на прохожих. Мужчины провожали заинтересованными взглядами, оборачиваясь, смотрели вслед. Какой-то молодой парень, свернув с пути, некоторое время шел рядом, пытаясь завязать разговор, но она не отвечала, и парень отстал.

Улицы остались позади, дома отступили, сменились могучими тополями, раскинувшими широкие кроны над дорожками парка. Вдалеке замаячили смутно знакомые красноватые стены. Где-то впереди, за кирпичными стенами гаража, колдовал над машинами опытный механик Самсон, а по соседству, в суровом приземистом здании, работал... Ольга улыбнулась, ускорила шаг.

Как и в прошлый раз, двери гаража оказались распахнуты настежь, внутри царила тишина. Остановившись в нерешительности, Ольга потопталась у входа, набравшись смелости, зашла. Некоторое время ничего нельзя было разглядеть в серой кляксе полутемного ангара, но глаза привыкали быстро. Тьма распалась на части, протаяла оттенками, стали видны очертания машин, на полу проявились разбросанные детали. Стараясь не запнуться, Ольга медленно шла вперед, удивляясь царящему безмолвию.

Впереди что-то шевельнулось. Из темноты выступил силуэт, подошел ближе. На Ольгу взглянуло знакомое застенчивое лицо.

– Самсон, а ты чего спрятался? – Обрадованная, она шагнула навстречу, но остановилась, пораженная. Механик как будто постарел, его лицо почернело, а в глазах затаилась глубокая печаль. – Самсончик, что с тобой? Ты меня пугаешь. Сидишь в темноте, лицо такое несчастное. Пойдем на свет.

Парень молча последовал за ней. Уже на самом выходе они столкнулись с группой людей. Самсон вышел вперед, указал глазами на Ольгу, прошептал чуть слышно:

– Это подруга Олега. У меня не хватает сил сказать...

Из группы выдвинулся мужчина, все поспешно расступились, пропуская, встал рядом, долго смотрел сверху вниз, его губы подергивались, словно он силился что-то сказать, но никак не мог. Наконец, когда молчание стало нестерпимым, мужчина глубоко вздохнул, взял Ольгу за плечи и тихо промолвил:

– Олег умер. Мы ремонтировали линию на дне, когда какой-то мудак подал напряжение. Олег варил кабель...

Мир стремительно закружился сжимаясь в точку. Мелькнули испуганные лица мужчин, посеревшая листва деревьев, и одинокий, парящий в высшей точке неба орел. Стремительно надвинувшись, жестко ударила земля, сознание затопила спасительная тьма.

После того, как ее дружными усилиями привели в себя, Ольга молча сидела на заботливо расстеленной кем-то куртке, вперив неподвижный взгляд в пространство. Вокруг суетились люди, кто-то говорил успокаивающие слова, кто-то ободряюще держал за руку. Но слов не было слышно, а картинки расплывались, растворяясь в окутавшем землю сером мареве. Лишь один образ во всех красках жизни упрямо вставал перед глазами, до боли знакомое лицо ставшего родным человека, того, с кем было так хорошо, того, с кем она познала радость любви, того, кого больше никогда не будет рядом.

Боль стиснула сердце так, что, не выдержав, Ольга подняла лицо к небу, закричала пронзительно и тоскливо. С соседних деревьев взвилась стайка ворон, а гуляющие по парку люди вздрогнули, пугливо озираясь, поспешили к выходу. Лишь несколько суровых мужчин, сжимая в бессилье зубы, молча глядели на хрупкую девушку, что, обхватив руками колени, тихо покачивалась взад-вперед под беззвучную, слышимую лишь ей, мелодию – мелодию прощания.

ГЛАВА 16

День похорон выдался дождливый. Словно поддавшись настроению, природа притушила яркие краски, затянув мир серым маревом. Тяжелые, висящие над самыми деревьями тучи, временами разражались мелкой водяной пылью. Похоронная процессия двигалась от здания «МЧС». До кладбища было недалеко, поэтому решили идти пешком. Ольга отказалась сопровождать гроб, отправившись вместе со всеми. Катафалк неспешно катился где-то впереди, а следом шли соратники Олега, изредка делясь воспоминаниями.

На кладбище было пусто. Других процессий не оказалось, а одиноких посетителей и случайных нищих выгнал с территории дождь. Гроб выгрузили у кладбищенских ворот. Мужчины взяли продолговатый, обтянутый красной тканью ящик на плечи и понесли внутрь. Постояли у свежевырытой могилы, сказали прощальные слова. Ольга в последний раз взглянула на близкого человека, с кем познакомилась так быстро, но была так недолго.

Лицо Олега казалось спокойным, таким, каким она привыкла видеть его спящим. Ольга никак не могла отделаться от впечатления, что он вот-вот откроет глаза, улыбнется, и в своей обычной манере, с легкой долей иронии, поинтересуется, зачем его запихали в этот ящик. Но мгновения шли, чуда не происходило, а лицо любимого оставалось все таким же отрешенным.

Гроб опустили в яму. С глухим стуком на крышку упали первые комья земли. Гроб уходил под землю, а вместе с ним уходило беззаботное прошлое. На пятачке свежевспаханной земли установили памятник, вкопали ограду, а потом молча пили водку. Ольга пила вместе со всеми, не пьянея и не чувствуя вкуса, лишь слегка порозовевшие щеки, да чуть более резкие, чем обычно, движения выдавали непривыкший к алкоголю организм.

Когда уже собирались уходить, Ольгу отвел в сторону незнакомый мужчина. Представившись, он принес соболезнования, и в осторожных выражениях объяснил, что Олег проживал в служебной квартире и теперь, после его гибели, она перейдет другому нуждающемуся работнику. Рассыпавшись в извинениях, он мягко, но настойчиво отметил, что можно особо не торопиться, но в течение месяца ключи необходимо сдать в обязательном порядке. Оля лишь молча кивала, не пытаясь возражать. В итоге мужчина лишь покачал головой, и тихо удалился, оставив ее одну.

А у самого выхода Ольгу нагнал Самсон. С почерневшими от бессонницы лицом и покрасневшими глазами, он выглядел еще более утомленным. Робко коснувшись ее плеча, Самсон молча протянул руку. На ладони покоилась небольшая, обитая бархатом коробочка. Ольга непонимающе смотрела на коробочку до тех пор, пока он не сказал:

– Это от Олега. Он купил тебе к сдаче экзаменов, но, словно чувствовал, оставил у меня, перед тем как... – он запнулся. – Хотя, ерунда это все, просто, некуда было положить, их срочно вызвали. Возьми.

Бережно, словно сделанную из тончайшего стекла, что может расколоться от малейшего сотрясения, Оля взяла коробочку. Надавила кончиком ногтя, откинула крышку. Зеленым глазком-кулончиком сверкнула золотая цепочка. Дыхание сбилось, а глаза расширились, когда она взглянула на дорогой подарок. Уже стоя за гранью этого мира, любимый обернулся, послав ей прощальный подарок. Ольга шагнула вперед и крепко обняла Самсона, сквозь застилающую глаза пелену слез прошептав:

– Спасибо.

По белесой поверхности потолка протянулась темная сеточка трещин. Взгляд зацепился за одну из нитей, пошел петлять, разматывая сложные узоры. Последние дни Ольга неприкаянно бродила по пустой квартире, словно в тумане. Обрывки сладких воспоминаний чередовались тяжелыми мыслями о будущем. Просыпаясь по утрам, она счастливо улыбалась, пока суровая реальность не прорывалась через остатки сна мучительными воспоминаниями. Оля шла умываться, после чего ставила чай и готовила завтрак из оставшихся в холодильнике продуктов.