Текст книги "Хромовые сапоги (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Куда вы сегодня? – спрашивает Сергей, наконец оторвавшись от окошка и повернувшись в сторону Строгина.

– Я собирался зайти в библиотеку…

– А ты? – Сергей смотрит на меня.

– Пока не знаю, – пожимаю я плечами, но сам знаю, что очень хочу пойти к Елене Кузьминичне.

– Может придете ко мне? – мы знаем, что Сергею по приезду в полк почти сразу выделили однокомнатную квартиру и там часто собираются все холостяки КП.

– Не удобно… – мямлит Женька, не найдя другого повода для отказа.

– Чего не удобного? – удивляется молодой лейтенант, еще не отвыкший от училищного колхоза в своей квартире, каждый раз превращая ее в комнату общежития. Как только он женится, то сразу же позабудет о веселом времяпровождении с друзьями в любое свободное время, он будет с нетерпением ждать тех недель, иногда месяца, когда молодая жена будет уезжать погостить к своим родителям, а его оставит одного.

– Ну, там офицеры и не только с КП, еще с ОБАТО, да РТВшники же будут, а мы пока так, курсанты…

– Не пори чушь! Любой «чернопогонник» с вами уже ведет себя, как с полноценными штурманами! Так что это им должно быть неудобно, что они второсортные офицеры.

– Ладно, – с неохотой соглашается Строгин и смотрит на меня. – Ты как? Пойдешь?

            Я тоже со вздохом киваю головой, отказать уже нельзя. Но, черт побери, как мне не хочется идти, меня тянет к мостку, к двухэтажному кирпичному домику, к квартире на первом этаже и к ее хозяйке, матери Наташи!

 

                                                   *               *               *

 

– Вообще Светка хорошая девчонка, симпатичная, только ей бы пальцы обрубить надо, – Сергей сильно пьяный сидит за столом на кухне и курит сигарету за сигаретной. Я сижу напротив него не менее пьяный и не понимаю его слов.

– В каком смысле «отрубить»? – с трудом выговариваю я свой вопрос.

– А! – он затягивается и грустно смотрит в черное кухонное окно ничем не завешенное.

– Нет, ты объясни! – требую я.

– Сам потом поймешь…

– Серый, а кто еще здесь заслуживает внимания? – спросил уже тоже изрядно опьяневший Строгин.

– Да есть тут несколько красоток, но они пока отсутствуют, а среди оставшихся, вот Светка да Маринка, наверное,...

– А какая это Маринка? – продолжал выпытывать мой напарник.

– Медсестра из санчасти. Ничего себе, такая стройная и дает. Не налево и направо, но выпросить можно. Если постараться.

– А кто из тех, что отсутствует нормальные? – Женька с трудом строит предложения, но мы его понимаем поскольку такие же пьяные.

– Да вот хотя бы дочка Елены Кузьминичны. Она начальник заготпункта. Между прочим, очень добрая женщина. Обласкает любого курсанта и молодого лейтенанта. Не знаете такую?

– Знаем.

– А дочку ее видели?

            Женька посмотрел на меня. Его взгляд перехватил лейтенант и сразу же догадался обо всем.

– Что, крутил с ней? – спросил он напрямую меня.

– Да было дело…

– Зря!

– Почему?

– Ну, если хочешь жениться на ее маме, то валяй! – он наливает по стаканам еще самогона, вонючего, но крепкого и легко пьющегося. Полк не спиртоносный, поэтому ни «султыги», ни «масандры» здесь не пьют. Все офицеры берут самогон у местных женщин, которые, не стесняясь особенно милиции, варят его в изрядных количествах. – Понимаешь, Елена Кузьминична очень любит свою дочь и готова для ее счастья на все. Она будет контролировать каждый шаг своего зятя. Причем даже не находясь рядом.

– Это как? – прервал я Сергея.

– А разве вы не знаете, что про нее говорят местные?

– Нет…

– Хм… говорят она немного подколдовывает. Так что зять будет ходить по струнке, а иначе изживут его со свету. Так-то!

– Да брось ты, Сергей! – Женька не верит ни единому его слову. Он атеист и в сказки тоже не верит, поскольку убежденный материалист.

– Ну, не верите, не надо! Ваше дело!

– А ты что, веришь? – удивился Строгин.

– Как тебе сказать… давайте выпьем!

            Мы чокаемся гранеными стаканами, что принесены из офицерской столовой и возможно даже не самим Сергеем, а какой-нибудь поварихой или официанткой, которая после первой ночи, проведенной с ним, посчитала, что у нее может быть любовь с молодым «лейтехой» и возможно она сможет даже выскочить за него замуж.

Самогон уже идет с трудом, и я морщусь, но закуски уже нет, последний кусок колбасы растаял во рту Строгина в прошлый тост. Женька сует мне кусок хлеба только что побывавший в пустой банке из-под шпрот и хорошо смоченный пахучим маслом. Какая-никакая, но закуска. Хорошо, что мы пока не стали тушить окурки в этой банке. Сам же он достает папиросу из пачки «Беломорканал» – сигареты давно кончились, закуривает вместо закуски. Он намного крепче меня и для него закурить словно закусить.

– Так ты веришь во все эти бредни? – повторяет свой вопрос Строгин.

– Жека, а разве ты не помнишь в прошлом году приведение? – напоминаю я ему случай в парке дома офицеров.

– А! То мы были пьяны, чего спьяну-то не померещиться! – я смотрю на него и вижу, что он на самом деле то ли забыл, то ли переосмыслил происшедшее и теперь ему даже немного стыдно вспоминать. – Так ты веришь?

– Во многое, что объяснить не могу, не верю, но сомневаюсь… – уклончиво отвечает лейтенант.

– Э! Это не ответ!

– Знаешь, я расскажу тебе один случай. Было это два года назад. Я проходил стажировку тогда под Архангельском. Места там тоже глухие, может даже поглуше чем тут. Полк стоял вообще далеко от какого-нибудь города. Верстах в трех от них была только одна деревенька и это все. В деревеньке молодежь не жила, а только старухи да несколько дедков сидели по избам, выглядывая в окна, завешенные даже не тюлем, а какими-то самодельными кружевами. В общем пойти было совершенно некуда. Впрочем, нет худа без добра! Мы тогда столько наводили, что, приехав в училище, кафедра БУ не поверила нам. Они даже звонили в полк и узнавали реальные ли записи в наших штурманских книжках. И сам командир полка им подтвердил. Нам еще записали поощрение от самого комбата. Так вот делать в полку было совершенно нечего. Офицеры либо сидели по квартирам со своими женами, либо беспробудно пили. Спирта было хоть задницей пей. Девать некуда. У них на вооружении стояли еще «сушки». Помню сидим мы со штурманами-холостяками, пьем «султыгу». Кончилась банка, а нам мало. Меня и посылают на полосу к технику такому-то, скажи, говорят, что мы прислали и дают мне чайник из солдатской столовой. Я тогда не понял зачем. Так вот прихожу я на аэродром, иду к первой эскадрилье. Там техники корячатся вокруг самолета, обслуживают «сушку». Спрашиваю есть ли такой-то. Он отзывается. Я ему говорю, что меня прислали штурмана. Он спрашивает куда наливать. Я ему сую чайник. Пойдем! – говорит и подводит меня под крыло. Потом что-то открывает и говорит: Держи чайник здесь! Я подставляю куда-то, а оттуда как захлещет спиртяга словно в ванну вода набирается. Короче чайник за секунду наполнился. Я обратно несу выпивку. Вот преимущество спиртолетов! Так, о чем я? – он потерял нить своего рассказа и глупо посмотрел на нас.

– О случае на стажировке! – подсказывает Женька.

– Ну, вот такой случай был.

– Нет, ты о нечистой хотел рассказать и говорил, что веришь во все это.

– А! Об этом… – он замолчал. Потом достал папиросу, прикурил и потом еще долго молчал, видимо собираясь с мыслями или вспоминая о неприятном. Мы его не перебивали. Наконец, он, тряхнув головой словно пробуждаясь ото сна, продолжил: – Так вот, пристрастились мы тогда к спирту, пили каждый вечер и даже днем начали прикладываться, но на вторую неделю вызывает нас к себе командир полка и такой нам сделал разнос! Я говорит узнал, что вы пьянствуете с офицерами! Да как такое возможно?! Вы молодые люди, а пьете словно пропащие алкоголики! Запрещаю, говорит, вам даже притрагиваться к «султыге», лично проконтролирую! И что вы думаете? Пошли мы вечером к одному штурману, туда, где собирались холостяки, а нас не пустили. Штурмана так и говорят, мол есть приказ полковника и мы не будем его нарушать. И так несколько дней, как мы не просились к ним, они нас не пускали. Потом мы решили пойти к техникам и напрямую взять у них спирт, но и те нам отказали. Короче полный облом! Несколько дней мы не пили! Слонялись вечерами в поисках выпивки, но ничего не могли найти. И вот дня через три на КП один планшетист-дембель и говорит нам, что рядом с полком, в трех километрах есть деревенька, в которой бабка варит самогон и они бывало бегали к ней в самоволку. Продает она мол не дорого, но качество отменное. Вот и надумали мы туда наведаться. Собрались вечерком после ужина и пошли куда нам указал дембелек. Лесом по тропе дошли до той деревеньки. А она совсем небольшая, домов, наверное, десять. Идем по единственной улице и думаем в каком же доме живет та бабка, спросить то мы не спросили! Решили постучаться в первый попавшийся дом и спросить у хозяев, кто в деревне торгует самогоном. В первом нам не открыли, во втором, как только мы подошли залаял пес так, что мы не решились стучаться в окно и прошли мимо. А вот во дворе третьего смотрим сидит такая старушка, благовидная, в платочке, словно с картины какой-нибудь из Третьяковки. Окликаем ее, а она словно глухая смотрит на нас и молчит. Тогда я открыл калитку, покосившуюся, всю трухлявую и подошел к той старухе. Посмотрела она на меня так внимательно, что мне стало совсем не по себе, мурашки по коже забегали. Я и спрашиваю ее так вежливо: Где тут у вас, бабушка, торгуют самогоном? А она молчит и продолжает смотреть на меня. Я повторяю ей свой вопрос. Она не отвечает. Тогда я решил, что она глухая. Поворачиваюсь и уже собираюсь возвращаться к своим товарищам. И тут слышу ее голос за спиной. Выпить хочешь? Я поворачиваюсь и говорю, что мол очень хочется. А она опять так пристально смотрит на меня у меня в глазах потемнело, я словно куда-то полетел и потом словно очнулся. И кажется мне, что стою я на кладбище на самом краю свежевырытой могилы, вот-вот могу упасть. Кругом такая тишина, как говорят кладбищенская. Стою я качаюсь и чудом не падаю вниз. А могила глубокая, такая, что не могу увидеть дна ее. И тут чей-то голос и говорит: смотри вот ты стоишь перед чем. Мол если продолжишь пить, то непременно свалишься! У меня коленки трясутся я боюсь упасть, а назад не могу сделать шаг, чтоб не свалиться. А земля постепенно начинает под ногами осыпаться в могилу и ноги мои тихонько съезжают. Я как закричу и словно проснулся. Словно открываю глаза после сна. Стою я уже за калиткой перед своими друзьями и слышу, что они меня спрашивают про самогон. А я как закричу на них, мол хватит пить! Пошли домой, а то сдохнем все! Смотрю друзья тоже перепугались, и мы быстренько бегом побежали в гарнизон, благо светло было, белые ночи. Прибежали мы, легли спать. На удивление не снилось нам ни кошмаров, ничего другого. Но на следующий день у нас желание пить, как рукой сняло. И всю оставшуюся стажировку мы провели в праведных трудах, за что и получили благодарность от комбата. Так вот…

– Да… – протянул я, находясь под впечатлением рассказа. – А чего ж ты сейчас пьешь? Перестал бояться могилы?

– Не знаю… я, наверное, стал по-другому трактовать свое видение. Наверное, все мы там будем все одно рано или поздно и не от количества выпитого это зависит…

– Не знаю, не знаю… – не согласился я. – Может она тебе давала понять, что именно от спиртного ты скатишься в могилу.

– Да что вы за суеверную чушь несете! – не выдержав, вмешался в нашу дискуссию Женька. – Ну почудилось тебе и что? Я даже допускаю, что бабка обладала гипнотическими способностями, а что еще вернее, так это то что были вы пьяны, а спьяну чего только не померещиться!

– Не скажи! – возразил Сергей. – Так мерещиться не может! Это настолько было живо, как на яву, что я точно знаю – было как-то совсем по-настоящему.

– Нет, Жека, я вот верю, что именно так и было! Такое почудиться не может, хоть спьяну, хоть по трезвяку!

– Так я тоже верю, но всему можно найти здравое объяснение! В двадцатом веке живем, не в средневековье! – он посмотрел вокруг, на пустой стол, заваленный грязной посудой, на переполненную окурками стеклянную банку из-под кабачковой икры. – Ладно! Нам пора! Завтра хоть отоспаться можно! Ты Серега дежуришь?

– Нет.

– Ну, тогда встретимся?

– Заходите, пивка попьем.

 

  *                 *                 *

 

            Я стою почти под самыми окнами квартиры Елены Кузьминичны. Ночь, наверное, часа три ночи или утра, кому как нравиться. Довольно холодно и я зябко передергиваюсь. Хмель не выветрился, но голова болеть перестала. Я достаю сигарету и закуриваю. Запах и вкус «Родопи» мне осточертел, но других сигарет у нас в комнате не нашлось.

            Когда мы пришли от Сергея в свою комнату в офицерском общежитии Женька разделся и, только коснувшись подушки, захрапел во все свои молодецкие легкие. Я же, было задремав, вдруг почувствовал острую необходимость сходить к заветному дому. Отчего-то мне показалось, что Наташа непременно приехала и я должен ее именно в тот час увидеть и поговорить с ней. Утра разговор не мог дожидаться. Тем более я был смел и мог бы все рассказать откровенно и смело.

            Я оделся и тихонько, как только может пьяный мужчина, покинул комнату, оставив своего товарища одиноко сотрясать стены общежития. Город, если все-таки его можно было назвать городом, спал. Его дома, как ни странно выделялись светлыми пятнами на фоне черной ночи. Окна словно карие глаза темнели на лицах домиков, одинокие фонари вырывали куски деревьев, светлый и мягкий песок под ногами, бревна одноэтажных, иногда покосившихся от времени домов. Река, через которую меня вела дорога, чернела таинственными омутами, о которых мне она шептала всплесками холодной воды, закручивающейся в тех местах, в которых должны были водиться черти. Возможно, если бы я был в ту ночь трезвый, то скорее всего не решился бы на столь безрассудную ночную прогулку. Но пьяному море по колено.

Дом, к которому я пришел, как и все в округе спал мирным сном, ни одно его окно не светилось. Я притаился немного поодаль от подъезда и стал зачем-то наблюдать за окнами первого этажа. Мне казалось, что стоит только подождать и эти знакомые, милые окна засветятся теплым электричеством и я увижу в них свою любовь. Но прошло пять, десять, двадцать минут, а окна так и не загорались. Я зачем-то установил для себя время, которое я еще простою в ожидании встречи с возможно приехавшей Наташей. Отчего я был уверен, что она приехала, сказать трудно. Просто в голове засела эта уверенность и все, я не рассуждал и не думал, я жил чувствами, нелепыми и необъяснимыми. Прошло еще около часа. Я скурил все сигареты, остававшиеся в пачке и, наконец, решил вернуться в общежитие.

            По дороге я не шел, а почти бежал. То ли моя голова начала трезветь и мне стало страшновато, то ли мне стало очень холодно в предутреннее время, но тело мое покрылось здоровенными мурашками и меня стало трясти, а зубы начали стучать лезгинку. Я сначала прибавил шагу, а потом и вовсе побежал. На территорию гарнизона я прошел через проходную. Прапорщик спал за стеклом, а дежурный боец с повязкой на рукаве дрых прямо за столом, сложив свою голову в неравной борьбе с силами сна.

            В комнате нашей тоже властвовали те же силы. Женька крепко спал и ничего не слышал, не слышал он ни моего ухода, ни моего возвращения. Я разделся и лег на суровую железную кровать с мыслью о том, что мне суждено вечно спать на узких военных койках. Однако ни грустная мысль, ни скрип и качание пружин подо мной не помешали моим глазам сомкнуться и не открываться до позднего утра воскресенья.

            Так получилось, что перед моим отъездом на стажировку у родителей закончились деньги и отцу нечего было мне дать с собой. «Приедешь в полк, сразу же вышлю деньги почтовым переводом до востребования!» – пообещал он. Мой отец всегда был человеком слова, на ветер обещания не бросал и уж если он что-то обещал, то я всегда был уверен – выполнит. Прошла неделя с начала моей стажировки и по моим расчетам деньги отец уже выслал. Я собирался сходить на почту и получить их. С собой я Женьку не позвал, правда он и не просился.

            После завтрака я вернулся в общежитие, взял военный билет и отправился на Центральную почту. Она почему-то так называлась, хотя других отделений вовсе не было. Здание почты, как и многих других официальных учреждений этого городка располагалось в небольшом отдельно стоящем бревенчатом домике, вросшем в песчаную почву и уныло смотрящим своими грязными маленькими, словно глазки хомячка окнами на такую же унылую, невзрачную улицу. Я поднялся по ступенькам крыльца, накрытого шиферной крышей, с прогнившими перилами и у меня в голове родился вопрос. Зачем ступеньки к столь низкому зданию, ведь его окна мне как раз приходились по пояс? Открыв оббитую дерматином дверь надежно закрытую тугой пружиной, я оказался вновь на ступеньках, но теперь уже ведущих вниз. Там внизу я очутился в комнате довольно большой площади. Бревенчатые стены были спрятаны фанерными листами, выкрашенными в белый цвет. Помещение почты Андреева поля, впрочем, напоминало все отделения почты маленьких городков Советского союза. Небольшой зал был огорожен с одной стороны стеклянной стеной с двумя окошками над одним из них было написано «Телеграммы, переводы, ценные письма, бандероли», над другим таким же шрифтом выведено «прием корреспонденции».

Недолго думая я подошел к первому окну. За стеклом мне улыбнулась симпатичная девушка лет двадцати. Она не была худой, но и толстой ее нельзя было назвать. Скорее, как говорят, у нее были широкие кости. Как это я не знаю, но ведь так говорят. Ее фигура, если приглядеться в общем претендовала на стройность, я рассмотрел ее когда она вставала. Грудь девушки была под стать ее фигуре – не маленькая, но и не арбузная. Ноги, обтянутые джинсами, показались мне крепкими, но, опять-таки, стройными. А вот лицо притягивало своими правильными чертами. Большие карие глаза, вздернутые брови, немного вздернутый носик, пухленькие губы, то и дело разбегающиеся в улыбке и густые светлые волосы, убранные в узел. Девушка произвела на меня приятное впечатление.

– Здрасти, – поздоровался я и замялся.

– Здравствуйте. Что вы хотели? – она посмотрела на меня, и я заметил в ее глазах какой-то огонек. Они улыбались. Я впервые обратил на это внимание. Раньше, когда я читал об улыбках глаз мне казалось, что это выдумки писателей. Но вот тогда я воочию это увидел.

– Э… у меня должен прийти перевод…

– Да! Он пришел! – кивнула она головой.

– О! А как вы узнали? Я имею ввиду, почему вы решили, что перевод именно мне? – удивился я.

– Ну, вы же курсант! – уверенно сказала она. – Приехали на стажировку в полк.

– Да…

– Перевод из дома до востребования.

– Дааа…

– Двадцать рублей.

– Наверное…

– Он пришел один. К нам не часто переводят деньги. Так что тот, кто спрашивает про перевод и есть получатель, – глядя на мое растерянное лицо, она рассмеялась. – Вот бланк заполните. Военный билет взяли?

– Да, – я взял у нее бланк и отошел к высокому столу, на котором стояла чернильница и перьевая ручка.

            Стараясь не капнуть чернилами, я аккуратно заполнил желтоватую толстую бумажку и, закончив выводить данные военного билета, вновь подошел к окну.

– Заполнили? Хорошо! – Она взяла бланк и протянула мне две красные банкноты.

– Спасибо! – я положил деньги в задний карман джинсов и развернувшись собрался уходить.

– Не пустите их на ветер! – громко сказала почтальонша мне в спину.

            Я остановился и, повернувшись, удивленно посмотрел на нее.

– Так написано на переводе! – рассмеялась она. – Видимо ваш отец так написал!

            До меня дошло. На бланке при переводе всегда можно было написать короткое послание получателю, и мой отец воспользовался им, а девушка конечно прочитала его записку и только озвучила ее мне. Я же не обратил внимание на размашистую приписку внизу бланка.

– Спасибо! – улыбнулся и я, ощущая себя немного в глупом положении сына разгильдяя.

– Не за что! Меня зовут Светлана. Заходите как-нибудь в гости! – сказала она очень непринужденно и просто, словно мы были знакомы. – Я живу там, через реку. Улица Свердлова 15, квартира 4.

– Ладно… буду иметь ввиду… – я не смог сразу согласиться на ее приглашение, так как растерялся от столь смелого предложения.

– До свидания!

– До свидания…

            На почту зашла старушка и наш разговор прервался. Потом я понял, что в маленьких городках всем все становиться известно через несколько часов и чтоб продержать жителей в неведении о своих делах и намерениях чуть больше нужно стараться не вести разговоров при ком-нибудь, вовремя заканчивать разговор и делать вид, как ни в чем не бывало. Что и сделала Света при появлении других посетителей почты.     

            Я же, имея в кармане аж двадцать рублей, мог позволить себе немного потратиться. Но пока необходимости в этом я не ощущал, поэтому, купив сигарет в солдатской чайной, я вернулся в общежитие.

            Женьки в комнате не было. Сначала это обстоятельство меня порадовало, но уже через двадцать минут я стал изнывать от одиночества и скуки. Покурив, полежав, полистав журналы «Огонек» и «Крокодил», я стал задумываться над тем, чтобы сходить к Елене Кузьминичне. Вдруг Наташа приехала? – думал я. – Тогда все измениться к лучшему, мы обязательно помиримся и вновь будем вместе. Но потом мой мозг, будто издеваясь надо мной, начинал мне приводить контраргументы, и я понимал, что Наташа не могла приехать, что если бы она могла и хотела, то приехала бы уже давно, да и ответила бы она на мое письмо, наконец, сама Елена Кузьминична, сообщила бы мне такую радостную новость, но ведь она молчала и при встрече, и потом, вот уже много дней. Поэтому все мои надежды на встречу и примирение напрасны. И тогда идти к Елене Кузьминичне мне не стоит, мне не нужно лишний раз унижаться, а ведь я именно унижаюсь, посещая их квартиру. Потом вдруг я вспомнил сегодняшнюю милую почтальоншу. Света показалась мне очень милой и доброй и, возможно, она поможет мне забыть свою любовь. Тем более она сама меня приглашала к себе, что для меня было в диковинку. Я было уже собрался идти к ней, но остановил себя. Раз девушка сегодня была на почте, то наверняка у нее рабочий день. Значит ее еще нет дома. Да и потом, как я приду к ней? Вот так просто приду, позвонив в дверь? Не зная ее ни минуты, видя ее сегодня в первый раз? Ну, это уж слишком! Нет, я так не смогу. Я буду чувствовать себя полным идиотом. А вдруг она, открыв дверь, удивится и спросит, что я хочу. Что мне тогда ей ответить? Здрасте, я пришел к вам в гости? А она мне: извините, а вы кто? Чего вы приперлись ко мне? Ну не в самом глупом положении я окажусь? Нет, я так не смогу. Тогда как мне поступить? Ведь рассуждая и думая о Свете, у меня стало расти желание пойти к ней. Эта девушка словно навязчивая мысль или скорее новая цель в моей коротенькой жизни на стажировке стала завладевать моей головой, пока не душой и не сердцем, они все еще были заняты другой, той, что игнорировала меня, не хотела ни видеть, ни слышать.

            Однако я в тот день к Свете так и не решился пойти. Вскоре вернулся Женька и принес пиво, которое мы выпили с «таранькой», подаренной нам накануне Сергеем. Потом мы сходили на обед в техническую столовую и уже там встретили нашего молодого лейтенанта, который, по всей видимости, только что проснулся. Его лицо было под стать его рубашке, замятое в нескольких местах с полосами от большой наволочки.

– Какие планы? – спросил он нас тусклым уставшим голосом, равнодушным ко всему внешнему.

– Еще не знаем. Вечером может в дом офицеров сходить.

– Выпить есть?

– Нет, но можно купить, – ответил Женька.

– Да у меня сейчас голова раскалывается…

– Пива хочешь? У нас осталась, по-моему, бутылка, – вспоминает Строгин. У нас на самом деле одна бутылка «Жигулевского» осталась стоять не раскрытая. Это я не допил.

– Парни, вы спасители! Пойдем! – Сергей встает из-за стола, оставляя свой обед почти нетронутым.

            Мы сначала заходим в нашу комнату, где измученный похмельем офицер снимает болевые симптомы, а затем идем уже к нему в гости, предварительно зайдя к кому-то, кто дает лейтенанту две бутылки мутной жидкости, так хорошо выгнанной местными умельцами.

            И этот вечер проходит, как под копирку. Пиво, потом самогон, дым столбом, песни Динамика и его солиста Кузьмина, якобы лучшего гитариста СССР, кто-то приходит, кто-то исчезает, квартира молодого лейтенанта словно проходной двор. Темнеет рано и мы уже не знаем который час.

            Ночью я опять стою перед окнами заветной квартиры и пытаюсь понять все-таки приехала ли Наташа или нет. Свет в квартире не горит, там все спят и, наверное, не догадываются, что вот уже какой день их сон оберегает несчастный курсант, приехавший в их захолустье только по зову любви. Я курю, голова шумит от выпитого алкоголя, выкуренного огромного количества сигарет и от мыслей, разъедающих мой мозг.  Тишина. Только легкий ветерок колышет пожелтевшие листья здоровенных старых лип, видавших в своей жизни разное и поэтому совсем равнодушных к моим переживаниям. Становиться совсем холодно. Погода действует на меня лучше любого вытрезвителя. Я замерзаю, зато со стуком зубов ко мне возвращается сознание. Мои мысли начинают работать в другом направлении, в них робко появляется логика. Содрогаясь от холода, выкурив очередную сигарету, я разворачиваюсь и быстрым шагом, опять почти бегом возвращаюсь к себе в общежитие. Воскресный день, а вернее уже ночь заканчивается, завтра на службу.

 

                              *                 *                     *

 

            Вечером, вернувшись с КП и поужинав, я моюсь холодной водой, так как ни в общежитии, ни в квартирах гарнизона, да и всего города горячей воды нет, одеваю «гражданку» и, набравшись смелости, иду на улицу Свердлова 15 в квартиру номер 4. Постояв несколько минут в нерешительности, я все же нажимаю на кнопку звонка.

            К двери с минуту никто не подходит, и я уже готов развернуться чтобы уйти, но она все-таки отрывается, старая, тяжелая, скрипя и нехотя. На пороге передо мной появляется Света. Она в майке и стареньких коротеньких джинсах. Ее грудь, красивая и зовущая, оттягивает не только майку, но и мой взгляд от ее выразительных глаз. Оказывается, девушка очень даже стройна. Она не худа, как Наташа, но можно сказать спортивна. Ноги в обтягивающих джинсах выглядят не худыми, немного накаченными, но все равно привлекательными на мой вкус. Грудь, как я уже успел заметить третьего размера или около того, молодая и дерзкая. Волосы убраны в пучок. Лицо не накрашено, но тем не менее очень красивое. Скорее всего девушка немного постарше меня, наверное, года на два. Ей можно дать около двадцати двух -трех лет.

– Здравствуй, как хорошо, что ты пришел! – Света улыбнулась и открыла дверь шире, пропуская меня внутрь. – Заходи…

– Можно?

– Конечно! Проходи!

            Я вошел в маленький коридор. В отличие от всех коридоров, в которые я заходил в последнее время, этот показался мне очень светлым, ярко освещенным. Вешалка, прибитая к стене, удивила меня своей пустотой. На ней висела одинокая куртка, а на полке сверху лежала такая же скучная единственная вязанная шапочка. Света провела меня в комнату, являющуюся видимо гостиной. Там также было светло, как и в коридоре. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый мягкой скатертью с бахромой. Стулья стояли вокруг стола, как обычно я насчитал их в количестве четырех. У дальней стены стоял диван, напротив него старенький черно-белый телевизор «горизонт». Окно было завешено только тюлевой занавеской.

– Садитесь, – она указала мне на диван, на который я сразу же сел, испытывая какое-то чувство стеснения. – Чаю хочешь?

– Пожалуй не откажусь, – быстро сказал я, пытаясь скрыть свою как мне казалось неловкость и глупость происходящего.

            Света оставила меня сидеть и чувствовать себя дураком, а сама ушла на кухоньку. Оттуда я услышал шум наливаемой в чайник воды. И через минуту она присела рядом со мной на диван. Странно, но я не заметил в ее поведении и намека на неловкость или какое-нибудь стеснение, скованность. В отличие от меня она была уверенна в себе и все происходящее не вызывало в ней никакого смущения.

– А я думала, что вы зайдете ко мне раньше, – скромно и просто произнесла девушка.

– Да, как-то некогда было…

– Вы пили с офицерами?

– Почему вы так решили? – удивился я.

– Знаете, здесь все обо всех известно. Вы не успеете даже подумать о чем-то, а в городе уже знают, что вы хотите сделать. А потом, офицеры у нас проводят время всегда одинаково. Они либо ходят в лес, либо пьют. Даже женатые…

– Да…не хотел бы я так жить…

– Как? Вы не хотели бы пить или…

– Я не хотел бы чтобы все знали, что я делаю.

– Ну, это всегда так в маленьких городках, не только в нашем Андреевом поле. Здесь же людям делать нечего, телевизор ловит плохо, культурных заведений нет, вот люди и живут жизнью своих соседей, знакомых и даже совсем посторонних людей.

– А ты не боишься? – мы нет-нет переходили на «ты».

– Чего?

– Ну, что будут говорить о тебе…

– О! Обо мне многое говорят! Но меня это совсем не волнует. О каждом что-то говорят. Так пусть лучше говорят, что я не сижу одна, а встречаюсь с симпатичным юношей. Про мою подругу, например, говорят, что она старая дева и никогда не выйдет замуж. Ведь это не лучше!