Текст книги "Хромовые сапоги (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

            На этом подколы заканчивались, мы стали добрее и мягче. Может от того, что нос уже чувствовал окончание учебы и предстояло расставание с друзьями, с теми, с кем провели четыре года и не просто провели, а вместе спали, ели, ходили в туалет. Разве студенты могут похвастаться тем же? Конечно нет! А когда ты с человеком живешь изо дня в день наблюдая за ним в разных ситуациях, то при расставании ты скучаешь о нем, как о родном человеке. Это больше чем жить с женой, с той ты иногда расстаешься, уходя на работу и вновь видишься только вечером и ночью. С друзьями мы все эти четыре с лишним года были все двадцать четыре часа в сутки вместе.

            В субботу мы вышли в город впервые в офицерской полевой форме. Его сведущие жители, а именно девушки, потенциальные жены военных, напряглись. Еще бы! Женихи вышли на тропу поиска «верных тылов». Нужно встретить их «во всеоружии». Правда они не учитывали, что многие из потенциальных женихов могут оказаться «обманщиками», которые «помотросят и потом бросят».

            Впервые я не шел домой переодеваться. Разве можно было спрятать такую красивую форму и выйти гулять в обычной гражданке? Конечно нет! Уже спускаясь пешком вниз по Ленина, я ощущал на себе сотни внимательных и, возможно, зачарованных глаз. Никогда так не смотрели на меня проходящие вдалеке и не очень девушки. Их взгляды гладили меня и слегка толкали, будто бы говоря: «Эй, курсантик! Посмотри на меня! Я симпатичная и готова с тобой поехать в полк, но ненадолго. Потом я вернусь, но буду считаться твоей женой».

            Дома меня осмотрел отец, как Тарас Бульба своего сына.

– Повортись-ка сынку! – шутливо процитировал он Гоголя. И когда я повернулся вокруг своей оси, довольно крякнул. – Хорош! Офицер!

            Мать тоже вышла меня встречать в фартуке и с полотенцем, она пекла блины, ожидая меня. На ее глазах навернулись слезы.

– Вот и училище позади… Как летит время!

 

*                 *                    *

 

– Стас, у меня есть два лишних билета в театр. Пойдешь? – предложил я своему другу.

            Я только что вернулся от телефонной будки, разговаривал с Лорой, и она сообщила, что билеты взяла на субботу на «Риголетто» Верди. Правда, сказала она ей пришлось взять четыре билета, поскольку ее подружка отказалась от них, а условия были оговорены на четыре билета. Поэтому Лора попросила взять с собой своего друга с девушкой. Я не сомневался в том, что найду такового и сразу же, вернувшись, предложил их Стасу.

– А ты идешь?

– Да.

– Со своей девушкой?

– Да.

– Хмм…

– Так пойдешь?

– Наверное… надо предложить второй билет, вот думаю кому…, но это не твои проблемы! Спасибо! В эту субботу?

– Да.

– Идем в форме или по гражданке?

– Лучше в форме. Во-первых, не надо будет терять время на переодевание, а во-вторых, и так…

– Достаточно и первого! – прервал он мои доводы в пользу полевой формы.

Я хотел добавить, что это будет здорово прийти в театр в сапогах и портупее и почувствовать себя белогвардейцами в тылу, но этого не потребовалось, ведь мы научились понимать друг друга с полуслова.

            С Лорой мы встретились у ее дома, она уже вышла во двор и ждала меня. Я немного задержался, обсуждая с родителями свой предстоящий отпуск. Они предлагали мне тур по Прибалтике, поскольку в конце октября на Черном море уже делать нечего. Я же не знал ничего и не имел никаких приоритетов в выборе своего отпуска. Вот споря и слушая убеждения своих родителей, я никак не мог выйти из квартиры, не обидев предков.

– Запаздываете, товарищ курсант… У вас что, новая форма? – Лора удивленно окинула меня взглядом, как будто не узнавая.

– Ага. Это офицерская полевая форма…

– А почему ты в нее переоделся только сейчас? Ведь она очень идет тебе!

– Понимаешь, ее выдают уже перед самым выпуском, перед государственными экзаменами, – стал объяснять я своей девушке училищный порядок.

– А! Так вот оно в чем дело! А я думаю, почему осенью многие курсанты ходят в этой форме, а другие в обычной. А курсанты с черными погонами в такой форме летом.

– У связистов выпуск летом. Они так же получают ее.

– Так значит у вас скоро экзамены и выпуск?

– Увы, да…

– Почему увы?

– Ну, я б так, как живу сейчас, еще бы годик пожил, – попытался я намекнуть ей на мое чувство.

– Нет, положительно, эта форма тебе очень к лицу! – ушла от темы любви Лора, хотя я был уверен, что она поняла меня. – Ты пригласил кого-нибудь из друзей?

– Да, его зовут Стас, это мой лучший друг. Правда я не знаю с кем он будет.

– У него так много девушек?

            Я пожал плечами, не найдя, что ей на это ответить. Я и сам не знал сколько у Стаса девушек, мы никогда не проводили время вместе с ним и его девушками. Не знаю почему так получалось, но мы были либо вдвоем, либо в компании наших однокурсников. Никогда Стас не приходил с девушкой, хотя все были уверены, что она или они у него имеются.

            Лора взяла меня под руку и, как мне показалось, гордо и уверенно пошла со мной, хотя на ногах ее были туфли на довольно высоком каблуке. Она отказалась ехать к театру на общественном транспорте и отвергла поездку на такси. Время у нас было достаточно на то, чтобы дойти до театра и успеть даже занять свои места.

            Идя с красивой девушкой в черном платье, подчеркивающем стройную фигурку и длинные ноги, я опять почувствовал взгляды проходивших мимо людей. Все они в основном были оценивающие. Одни из них одобрительные, мол какая замечательная пара, другие именно оценивающие, несколько придирчивые и даже критичные – они одного роста, а он бы мог быть и повыше, или, она могла бы найти себе не простого военного. Были и явно завистливые взгляды, бросаемые проходящими мимо девушками, толстушками, не красавицами и даже просто симпатичными. Не знаю, что думала об этих взглядах Лора, но вид у нее был настолько невозмутимым, что мне даже казалось она вообще равнодушна к окружающей среде.

– На меня так никогда не смотрели, – шепнула она мне на ухо, тем самым опровергнув сложившееся у меня мнение.

– Тебе неприятно?

– Нет, что ты! Я бы даже сказала мне наоборот очень приятно. Я чувствую и гордость, а иногда и некий вызов.

– Ты не устала?

– Отчего?

– Ну ты же на каблуках…

– Не беспокойся, я привыкшая.

            Мы миновали парк, прошли по Октябрьской революции и вошли на площадь. До театра оставалось совсем немного. В сквере, в условленном месте нас уже ждал Стас и его девушка. Мой друг был тоже в форме, и его девушка гордо смотрела на все и всех вокруг себя. Значит военная форма все-таки положительно действует на женский пол.

– Здравствуйте, Лора! – Стас протянул руку и взяв ее руку легонько пожал. А потом представил нас своей подружке – Познакомьтесь, это мой друг Володя, Лора, а это Яна.

– Очень приятно, – девушки улыбнулись друг другу, но за этими простыми движениями губ скрывались тысячи чувств. В них я почувствовал и оценку внешности, и гордость за своего кавалера, и снисходительность к чужому, и много других менее выраженных.

– Ну что, пойдемте внутрь? Время поджимает, – предложил Стас.

– Да конечно! – согласилась Лора, и мы быстро поднялись по ступенькам.

            Мы не успевали уже побродить по фойе театра, а поспешили на свои места в партере. Места прекрасные, десятый ряд посередине. Протискиваясь между рядами, я опять ловил на себе и на Лоре все те же взгляды. Усевшись, мы услышали третий звонок. Через минуту прозвучали вновь три звонка, и большая хрустальная люстра стала плавно гаснуть. Заиграла увертюра. Занавес поднялся.

С первых же минут я оценил прекрасные декорации. Художник поработал на совесть. Бал видимо в каком-то замке. Легкомысленная атмосфера. Гости танцуют. Танцы простые, итальянские того времени, менуэт и еще какие-то. Вдруг появляется на сцене мужик. Он появляется, и все почему-то поражены. Вокальная партия его мне кажется знакомой, она основана на лейтмотиве вступления. Я прошу у Лоры программку, которую мы успели купить, забегая в зал и читаю: «Бал во дворце герцога Мантуанского. Герцог ухаживает за графиней Чепрано, вызывая ревность её мужа. Шут зло издевается над графом Чепрано и советует герцогу нынче же ночью похитить прелестную графиню; взбешенный Чепрано клянется отомстить Риголетто. Веселье бала нарушается появлением графа Монтероне, который требует от герцога возвратить ему дочь. Шут глумится над Монтероне. Герцог приказывает заключить графа под стражу. Монтероне проклинает Герцога и Риголетто».

Так вот, что я вижу на сцене и какую музыку слышу из оркестровой ямы! Интересно, и я читаю дальше: «Проклятье Монтероне не даёт покоя Риголетто. Возвращаясь поздно вечером домой, он встречает наёмного убийцу Спарафучиле, предлагающего ему свои услуги. Шут тревожится за судьбу нежно любимой дочери Джильды, которая живёт в глухом предместье со служанкой Джованной. Он запретил ей выходить из дома, боясь герцога и его развращённой челяди. Однажды в церкви Джильда встретила юношу, чья красота пленила её. Неожиданно девушка видит его перед собой. Это герцог, переодетый студентом. Он пылко клянется Джильде в вечной любви. Оставшись одна, девушка предаётся сладостным мечтам. А тем временем у дома Риголетто собираются придворные: они задумали похитить Джильду, считая её любовницей шута. Мучимый мрачными предчувствиями, Риголетто возвращается домой и в темноте сталкивается с ними. Чтобы рассеять подозрения шута, один из придворных рассказывает о готовящемся похищении графини Чепрано, которая живёт рядом. Риголетто соглашается помочь придворным. Тогда ему надевают маску, повязав её сверху платком. Издалека доносятся приглушённые крики Джильды. Риголетто срывает повязку и в ужасе убеждается, что его дочь похищена.

Герцог огорчён: прекрасная незнакомка исчезла, все поиски оказались тщетными. Придворные, желая развеселить его, рассказывают о ночном приключении – любовница Риголетто теперь во дворце. Герцог радостно спешит в свои покои. Напевая песенку, входит Риголетто; он повсюду ищет дочь, скрывая отчаяние под напускной беззаботностью. Узнав, что Джильда во дворце, он гневно требует, чтобы ему вернули дочь, но придворные глухи к угрозам и мольбам шута. В это время Джильда в слезах выбегает из покоев герцога. Риголетто клянётся отомстить за позор дочери; встреча с Монтероне, которого ведут в темницу, укрепляет его решимость. Джильда в страхе умоляет отца простить герцога.

Притон Спарафучиле на берегу реки. Глухая ночь. Сюда приходит переодетый герцог; он увлечён новой страстью – к красавице Маддалене, сестре бандита. Убедившись в измене возлюбленного, Джильда прощается со своими светлыми грёзами. Отец отсылает её в Верону; переодевшись в мужской костюм, она должна нынче ночью покинуть Мантую. Риголетто останется, чтобы заплатить Спарафучиле за убийство и самому бросить в реку труп ненавистного герцога. Начинается гроза. Маддалена, очарованная молодым красавцем, просит брата пощадить его. После долгих уговоров Спарафучиле соглашается убить первого, кто постучится в дверь. Этот разговор слышит Джильда; она по-прежнему любит герцога и пришла сюда, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Для спасения возлюбленного, Джильда готова отдать жизнь. Она смело входит в дом бандита. Гроза стихает. Возвращается Риголетто. Спарафучиле выносит мешок с мёртвым телом. Шут торжествует – наконец он отмщен! Собираясь бросить труп в воду, Риголетто с ужасом слышит весёлую песенку герцога. Он разрезает мешок и видит умирающую Джильду».

Прочитав либретто, я начинаю понимать смысл происходящего на сцене и весь трагизм этой оперы вдруг становиться для меня таким очевидным и жизненным, что я понимаю вечность этого произведения. Украдкой я смотрю на Лору. Она поглощена оперой, ее глаза следят за действиями героев, ее слух наслаждается классической музыкой, благозвучными голосами артистов, а душа витает рядом с Джильдой. Я кладу свою ладонь на ее руку, и она не одергивает ее, вместо этого я вижу на ее губах легкую улыбку. Рука ее теплая и тонкая, если так можно сказать о тыльной части ладони. Она переворачивает руку и наши ладони соприкасаются, ее пальцы проскальзывают между моими. Теперь мне уже не важно, что происходит на сцене, я поглощен другими событиями и связанными с ними чувствами. Здесь и сейчас, в зрительном зале происходит не менее важное событие.

– Тебе нравиться? – шепчу я Лоре, наклонившись к ее уху, имея ввиду оперу.

– Да, – кратко отвечает она и теперь я не знаю, что она имеет ввиду, так как мой вопрос сам по себе очень туманен. Возможно она думает, что я спрашивал о том, что держу ее руку.

– А опера? – добавляю я, не найдя ничего более умного.

– Да, – девушка сжимает мои пальцы и притворно рассерженно улыбается.

            Боже! Она мне очень нравиться! Неужели она моя судьба? Если так, то мне сказочно повезло, о такой девушке и мечтать-то нам курсантам не приходится. Обычно, говорят, курсанты-выпускники, как дворники собирают весь мусор, что валяется на улицах города.

            Мне очень хочется отпустить ее ладонь, но только для того, чтобы протянуть освободившуюся руку и обнять Лору. Я не делаю это только из-за того, что боюсь ее обидеть. Я вообще боюсь ее обидеть, взглядом, словом, движением. Она для меня очень хрупкое создание, на которое молишься и если прикасаешься к нему, то с придыханием и чрезвычайной осторожностью.

            Я уже давно не смотрю на сцену, а если и смотрю, то ничего там не вижу. Поэтому, когда занавес опускается до меня не сразу доходит, что наступил антракт. Только свет от хрустальной ламы, озаривший зрительный зал и встающие театралы выводят меня из какого-то оцепенения.

– Пойдем походим, – предлагает Стас, вставая вслед за другими зрителями.

            Лора выпускает мою руку и тоже встает, мне ничего не остается, как повторить за ними все действия. Мы со Стасом не одеваем фуражки, а держим их в руках, хотя нам по этикету можно присутствовать в помещении в головном уборе, также, как и женщинам, – улыбаюсь я про себя. В фойе куча народу, все мужчины одеты в костюмы, а женщины в платьях. Они прохаживаются по коридорам театра, рассматривая фотографии театральной труппы и сцены из поставленных в драмтеатре спектаклей. Мы тоже прохаживаемся двумя парами.

– Хочешь в буфете чего-нибудь возьмем? – предлагаю я Лоре.

– Нет, только пить хочется…

– Подождите меня! Стас, вам чего-нибудь взять?

– И нам попить…

– Компот или коньяк?

– Компот!

            Я оставляю троих моих коллег по театральному наслаждению и бегу в буфет. Очередь, вытянувшаяся далеко от столов, покрытых белой скатертью и заставленных тарелками с бутербродами, стаканами с компотом, рюмочками с коньяком и бокалами с советским шампанским, подсказывает мне, что я на месте. Я занимаю за гражданином в немного пятом костюме и жду, отчасти нервничая от того, что очередь движется невероятно медленно.

            Но до конца антракта я все-таки успеваю взять три стакана компота. Взяв их, я быстрым шагом, но стараясь не расплескать содержимое, иду к ожидающим меня товарищам. Издалека я вижу, что они мило беседуют, Стас слушает, а Лора о чем-то живо разговаривает с Яной. Завидев меня, мой друг машет мне фуражкой.

            Мы пьем, вернее они пью чудесный напиток, а смотрю на них. Мы обсуждаем труппу, голоса, акустику, костюмы и декорации. Всем нравится, никто явно не высказывает сожаления о том, что пришел.

            Третий звонок. Поставив стаканы, мы возвращаемся на свои места в партере. Гаснет свет, оркестр начинает играть. Занавес поднимается. Жизнь на сцене начинается вновь, а вернее продолжается. Я уже не решаюсь повторить тот же трюк с рукой. Мы сидим рядом. Но вот я чувствую легкое касание ее руки, девушка сама берет меня за руку. Мы сцепляем руки и второе действие, а за ним и третье протекают так же интересно, как и первое.

            Одухотворенные и немного уставшие мы выходим на воздух, пропуская через двери женщин и мужчин, торопящихся домой к детям и хозяйству. До конца увольнения у нас остается полчаса. Проводить Лору и Яну мы не в состоянии. Опаздывать из увольнения чревато лишением его в следующий раз.

– Девочки, – говорит Стас, – давайте поймаем мотор, и он вас отвезет по домам, мы уже опаздываем.

            Наши половинки соглашаются. Скорым шагом мы выходим на Ленина и там ловим машину. Такси останавливается через минуту. Стас открывает заднюю дверь и пропускает в салон сначала Яну, а потом Лору.

– Яне дальше, – поясняет он.

            Девушки называет свои адреса, и я протягиваю таксисту пять рублей. Он берет и сделав рукой знак, что этих денег достаточно, медленно трогается с места. Машина скрывается за перекрестком. Стас протягивает мне зеленую бумажку.

– На, моя доля!

– Да ладно, тебе!

– Нет, возьми!

            Я ломаясь беру деньги, так как у меня из моего жалования в двадцать четыре рубля остался только рубль. Все потрачено за две недели, а впереди еще две до следующего жалования.

– Ну, как тебе? – спрашиваю я своего друга, когда мы скорыми шагами идем в училище. Нам недалеко и за пятнадцать минут, что нам осталось до конца увольнения мы точно уже успеем.

– Знаешь, ты вел себя очень галантно и культурно, вот только…

– Что? – перебиваю я его, напрягшись от предчувствия чего-то нехорошего, что я мог совершить.

– Когда ты идешь с девушкой, у которой есть дамская сумочка, не следует эту сумочку у нее забирать и нести вместо девушки. Это же не тяжелая хозяйственная сумка, которую надо помочь нести, как сильному мужику. Это аксессуар женского туалета и мужчина, несущий дамскую сумку выглядит довольно глупо!

            Я вспоминаю свою оплошность. Действительно, выйдя из театра я взял из рук Лоры ее сумочку и нес ее до того, как она села в такси. Краска заливает мое лицо, благо, что на улице пустынно и темно. Только фонари чертят желтые круги под своими столбами. Даже запоздалых прохожих уже нет. Изредка проезжает одинокая машина, и это либо такси, либо кто-то на своем потрепанном «жигуленке» подрабатывает частным извозом.

 

                                                                  ГЛАВА 9.

 

            Вечер вторника. Мы сидим в нашей комнате и режемся в преферанс, правда уже не на интерес, а на деньги, в счет будущих двух офицерских жалований. Начались государственные экзамены. Удивительно, но почти никто из нас не волнуется. Кто-то из наших привел железные доводы, которые окончательно успокоили всех нас, и отличников, и середнячков.

– Ну, как вы думаете, готовить курсанта четыре с лишним года, чтобы потом его провалить на         экзаменах? Согласитесь, это по меньшей мере неразумно. Потом все были в полках на стажировках, спросили ли вы там, как штурмана прошлого и ранних выпусков сдавали «госы»? Они сдавались только для галочки. Все равно в полках научат, доучат и переучат. А Научный коммунизм и прочая ерунда никогда в жизни не пригодится, поэтому и отношение к ним принимающей комиссии будет соответствующей, уж поверьте мне!

            Мы поверили и проверили вчера на физподготовке. Нам следовало пробежать на время один километр, потом еще сотню метров, кроме этого сделать минимум восемь подъемов с переворотом и покрутиться на время на лопинге.

            Бежали мы километр дружно и неспешно, не издеваясь над своими организмами. Если бы этот бег мы сдавали еще год назад, то никто бы не получили даже тройки. Мы преодолели это расстояние бегом за пять минут, но всем была выставлена отличная оценка. Сотня метров была преодолена с такой же скоростью, за что и по этому нормативу все получили отличные оценки. Подъемы с переворотом мы все-таки выполнили на тройки, не желая усердствовать на четверки. А вот до лопинга дело вообще не дошло, майор из комиссии куда-то ушел, а наш преподаватель всем поспешил выставить отличные результаты. Так что, когда пришли члены комиссии у всех в зачетках красовались отличные оценки.

            Впереди нас ждал экзамен по научному коммунизму. Я даже не открывал конспектов. Уж что-что, а этот предмет мне давался сверхлегко. Другие, пробежав по страничкам моего конспекта и своим, отложили их в сторону. До экзамена еще почти неделя и спешить некуда. Единственное, что омрачает наше настроение, это почти ежедневные тренировки на плацу. Нас готовят к выпускному торжеству. Пока все курсы кроме выпускного сидят на занятиях, мы выходим на плац, и сам комбат руководит муштрой.

– Так! Звучит музыка! Прощаемся со знаменем. Все становятся на колено! – Рота дружно опускается на правое колено и опускает голову. – Встали! К торжественному маршу! По взводно,….

            Мы перестраиваемся и маршируем перед полковником. Эти занятия уже изрядно достали нас, но мы молчим и скрипя зубами выполняем все элементы. Что ж, так заведено, это тоже традиция! Потом муштра заканчивается, и мы уходим в общежитие, где рассасываемся по своим берлогам. 

            В комнате нас пятеро, но играют только четверо. Стас не играет, он читает Хемингуэя. Четверым у нас сидит Тупик. Он страшно проигрывает. От одной его офицерской зарплаты уже не осталось и следа. Правда ее он проиграл не всю у нас. До нас он уже оставил печальный след в комнате Пашкина, хотя печальный для себя, а не для выигравшего Пашкина.

– Шесть пик, – начинает торг Тупик.

Я на сдаче и поэтому могу заглянуть к нему карты. Ого! А на чем он решил играть шесть? У него два туза, пик и бубен, два короля треф и червей, дама пик, валет той же масти, девятка, еще две черви и одна бубна, но все мелочь. Итого всего четыре пикушки из них взятка железная только на тузе, если остальная пика ляжет на одни руки, то еще неизвестно сыграет ли у него дама. Еще взятка на тузе бубновом. Рисковый парень, видимо надеется на прикуп. Я ошеломлен, но делаю непроницаемое лицо, иначе Олег на меня праведно обидится.

– Крестей, – перехватывает инициативу Вадька.

– Червей, – поддерживает торговлю за прикуп Бобер.

            Неужели Тупик будет продолжать торговаться? Ему сейчас следует пасовать. От распасов он ушел с его прямо сказать ужасными картами, если его целью было это. Но я удивленно слышу:

– Семь пик!

– Пас, – говорит Вадька.

– Пас, – вторит ему Бобер.

            Они сделали свое дело, подняли противника до семерной и ушли в кусты. Тупик открывает прикуп. Там семь бубей и десять треф. Да, прикуп хуже некуда. Олег долго думает, что сбросить и нерешительно кладет две карты рубашкой кверху, выбор тяжелый и в общем-то бессмысленный сделан. Начинается игра, вернее избиение младенца. Как я и предполагал, пики легли на одни руки. У Олега сыграл только туз. В итоге он остался всего с тремя взятками.

– Олежка, если ты будешь так играть, то и второе свое жалование отдашь друзьям! – роняет Стас, оторвавшись на мгновение от книги.

– Да что-то карта не идет!

– Так зачем торгуешься? Если карты нет, пасовать надобно, – тоном учителя говорит Бобер.

– Спасибо, а то я не умею играть! – обижается на него и на всех нас легко ранимый Тупик, он всегда очень нервничает, когда проигрывает и не терпит советов от друзей.

– Видимо не умеешь, – подливает масла в огонь Вадька. Этот прожженный игрок знает, что нервный Тупик играет еще хуже, чем спокойный и специально подтрунивает над ним.

            Игра продолжается. Я теперь в игре, торгуюсь и выигрываю на шести бубнах, что мне и надо, но беру не шесть, а все восемь взяток.

– Ты не дозаказал! – возмущается Бобер. Однако после просмотра всех взяток он успокаивается, больше я не мог назначить взяток. Карты легли не в их пользу.

            Играет Вадька и закрывает Бобра, поскольку себя он давно закрыл, сыграв чистый мизер. Остается закрыть Тупика, но ему мы помогаем все вместе.

– Вадька, считай! – просит Бобер. Поскольку никто из нас не любит вести подсчет, мы всегда поручаем это дело нашему другу.

            Он берет им же разлинованный тетрадный лист в клеточку и начинает производить математические действия. В результате в выигрыше только он. Мы с Бобром остаемся в общем при своем, правда я в плюсе на двадцать рублей, а Серега в минусе на два рубля. Тупик должен Вадьке аж сто семьдесят рублей.

– Черт! Не везет что-то! – сокрушается он.

– Олежка, надо играть, а не отыгрываться! – опять рассудительным тоном произносит Стас.

– Я и играю!

– Нет! Ты начинаешь нервничать, вот и рискуешь понапрасну!

– Так еще бы! Если жена узнает, сколько я проиграл, она убьет меня или в лучшем случае просто уйдет от меня!

– Тогда зачем тебе такая жена? Уходи ты первый от нее, – советует Бобер.

– Да идите вы все! – вновь уже очень глубоко обижается Тупик и уходит из комнаты, оставляя нас одних.

– Чаю с козинаками, товарищ миллионер? – предлагает Стас, отложив недочитанную книгу. – А то что-то я проголодался.

– Там осталась одна плитка! – пытается отговориться наш завхоз.

– Вот ее-то и добьем! – Стас берет банку и идет в умывальник набрать воды.

            Потом мы дружно сидим и гоняем чаи с единственной сладкой плиткой козинак. Не беда, завтра банный день и мы уйдем в увольнение. Хотя, конечно, мы можем выходить в город уже каждый день. Увольнительные записки у нас на руках, и мы их уже не сдаем. Впрочем, и это уже чистая формальность. Ну кто остановит курсанта в офицерской полевой? Просто каждый для себя решил, что каждый день, причем на несколько часов, бежать в город совсем не хочется. Мало времени. Если б это было на первом курсе, когда мы готовы были даже за полчаса свободы чуть ли не продать душу дьяволу в лице взводных, а сейчас, когда никто тебя не держит в стенах родной «альма-матери» вроде, как и нет нужды бежать-то в город. Нам теперь подавай больше времени. И в среду мы идем только искупаться дома, в человеческих условиях. Завтра среда и вот тогда каждый из нас возьмет чего-нибудь съестного, чтоб не голодать до субботы.

            Вскоре старшина объявляет отбой, но никто не спешит выполнять эту отжившую, атавистическую команду. Брожение в общежитии продолжается, словно уже не одиннадцать часов. В умывальнике гогочет группа товарищей, они курят и травят байки, смех их слышен не только в коридоре, но и в комнатах, в которых тоже мало кто спит. У нас в комнате никто не спит. Бобер, как всегда ушел к Денису. Вадька читает какую-то книжку, поставив лампу так, чтоб она освещала ему странички и не мешала ни мне, ни Стасу. Стас совсем недавно отложил своего Хемингуэя и лежит с открытыми глазами, закинув руки за голову. Я же пытаюсь уснуть, но мне мешают громкие звуки, яркий свет лампы и мысли. Они далеко от училища, они рядом с домом, на первом этаже которого булочная, а в десяти шагах нескончаемая стройка.

 

       *                  *                    *

 

– Игорь, у тебя дома есть коловорот? – спрашиваю я одного из местных курсантов.

– А зачем тебе? – удивляется он.

– Да мне нужно просверлить небольшие дырочки в монетах…

– Странное желание, – еще больше удивляется мой товарищ. – Ну, есть, а каким сверлом нужно сверлить?

– Где-то в толщину спички, – прикидываю я, крутя перед собой спичку, прежде чем ее зажечь.

– А монеты?

– Ну, как рубль.

– Странная просьба, но, впрочем, могу, когда тебе надо?

– В эти выходные сделаешь?

– Давай материал, сделаю.

– Сейчас принесу! – Я ухожу в свою комнату, так и не закурив сигарету, заложив ее за ухо.

Там в портфеле, в мешочке у меня лежат пятнадцать одинаковых металлических рублей с профилем Ленина на одной стороне. Их я стал собирать еще летом, когда у меня возникла идея сделать из них некое украшение, которое, как мне подумалось, должно было подойти кавказской девушке. Такие украшения я видел в нашем краевом музее, на экспозиции «народы Кавказа». На серебряной цепочке висели царские рубли. Такие с позволения сказать бусы девушки носили на груди и чем больше было монет, соответственно тем дороже украшение. Поскольку Лора была наполовину осетинка, я решил порадовать ее таким подарком.

– Вот, – я протянул Игорю мешочек с рублями. – Просверлишь?

– Давай, попробую, – он достал из мешочка один рубль и стал его изучать. – Просверлю, металл мягкий, это сплав, возьмет его и обычное сверло.

– Спасибо, Игорек.

– Не за что! В воскресенье принесу.

            Я, наконец, прикуриваю сигарету, но от бычка Игоря. Мы стоим возле окна, стараясь выпускать дым в открытую створку. В роте Чуев, но мы не особенно этого боимся. Времена не те, чтоб за простое курение получать взыскания. Да и Чуев уже не шляется по туалетам и умывальникам, чтоб не попасть в неловкое положение. В общем никто из офицеров не ходит в наше общежитие, ни комбат, ни замполит, ни дежурные по училищу, – никто не хочет попасть в глупое положение, когда он не сможет наказать курсанта, без пяти минут офицера.

– А зачем тебе это? – спрашивает Игорь, выбрасывая свой окурок в очко.

– Да попросили… – вру я, не желая объяснять истинную причину.

– Строимся в увольнение! – слышится зычный голос старшины. Он теперь сам поторапливает нас. Раньше все было наоборот. Я догадываюсь о причине таких перемен. В увольнении я видел его с девушкой, причем не просто идущих рядом, а сидящих на скамейке и милующихся, как два голубка. Любовь, ничего не поделаешь!

– Сделаешь? – еще раз я спрашиваю Игоря, тем самым подчеркивая всю значимость для меня этой просьбы.