Текст книги "Хромовые сапоги (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Пойду искать Чуева, надо ж узнать, чего ему надобно, а ты куда?

– А я с тобой за компанию.

– Ладно, пойдем…

            Мы втроем спускаемся по лестнице в фойе, а потом идем мимо летной казармы к спортивному городку, туда где возвышается «эшафот» для Тупика. Он пока ничего не заподозрил и шагает вместе с нами к своей судьбе смело и непринужденно. Ни одной живой души нам по пути не встречается. Училище словно вымерло, впрочем, оно и понятно, все на занятиях, и только нам никто не может запретить шляться от безделья по родной альма-матери, уже заранее скучая по ней, ностальгируя и вспоминая былое.

            Возле городка нам «случайно» встречается Юрка. Он идет будто бы в общежитие, засунув руки в карманы и скучая от безделья.

– Юрка, замполита не видел? – спрашивает Тупик.

– Видел. Они с Чуевым на бассейн пошли, – озвучивает он заранее составленный текст.

– Не знаешь зачем? – спрашивает Вадька, вроде бы равнодушно, из праздного интереса.

– Да хрен их знает! Фому не видели? Он не в общаге?

– Не видели.

            Мы оставляем Юрку и проходим через спортивный городок к бассейну. И здесь нас вместо замполита и Чуева встречают Стас, Бобер и Фома. Тупик оказывается между нами, словно загнанный зверь. Наконец он догадывается о том, что попал в ловушку.

– Нет! – взвизгивает он. – Холодно уже! У меня одна форма! Я заболею! Отстаньте, дураки!

            Он мечется между нами, пытаясь вырваться на свободу, но все бесполезно, бесполезны его крики, ругательства и жалобы на слабое здоровье, мы остаемся непреклонными. Тупик сопротивляется и извивается, но наши сильные, цепкие руки хватают его мертвой хваткой и тащат сначала к вышке, а потом по лестнице вверх. Жертва традиции, наконец, понимает всю бесперспективность сопротивления и смиряется с уготованной ему участью.

– Только не с десяти метров, – умоляюще просит он.

– Ладно! – соглашаемся мы.

            Дальше дело пошло быстрее и легче. Тупик не тяжелый и вчетвером, Вадька и Юрка стоят на стреме, готовые при опасности сигнализировать, мы его легко поднимаем на пятиметровую высоту, ставим на деревянный пол, он креститься, но не успевает до конца осенить себя крестом. Мы разгоняемся и толкаем его с вышки. Он летит молча и входит в зеленоватую гладь бассейна животом. Раздается оглушительный всплеск, и мы несемся вниз, хохоча и стараясь быстрее покинуть место преступления. Пробегая мимо летной казармы я краем глаза замечаю, как в окнах второго этажа торчат лысые головы первокурсников, они смотрят на нас широко раскрытыми глазами. В их взглядах я вижу и уважение, и тоску, и зависть. Ничего ребята! Четыре года пролетят незаметно, еще будете вспоминать добром и первый курс! – думаю я с легким чувством зависти к ним, поскольку у них все еще впереди.

            Нам не встречается на пути ни один офицер и мы на одном дыхании взбегаем на наш этаж. Запыхавшиеся и довольные мы ждем Тупика, который появляется только минут через семь, мокрый и жалкий. Вода все еще струится с его формы на пол. Но он почти не злится, все позади. Традиция соблюдена, и он, можно сказать, отделался довольно легко.

– Идиоты, – бурчит он на нас, встречающих его и прыскающих от веселого смеха. – А если б кто заметил! Хорошо никого не было рядом! Еле выбрался, ботинки намокли и тянули ко дну…

– Ничего, Олежка, многие люди не тонут! – говорит Бобер.

– Ага! Ты вот тоже вряд ли утонишь! – огрызается мокрый курсант и удаляется в комнату к Пашкину, где надеется подсушиться.

            Потом мы уже видим Олега в трусах и майке в туалете. Он курит и уже забыл о происшествии. В общем он не держит долга зла.

– Все ничего, вот только ботинки будут долго сохнуть, – сокрушается он на вопрос Вадьки.

– Олег, пойдем к каптерщикам. Они еще не сдали всю форму. Возьмешь у них сухой комплект, а мокрый им отдашь! – предлагает Вадька.

            Докурив, Тупик и мы вместе с ним идем к каптерщикам и те меняют его промокший костюм на сухой, подходящий по размеру, таким же образом они поступают и с ботинками.

– Вы не первые, – извещает нас Кликацук, – в третьем взводе уже двоих искупали сегодня ночью.

            В последний вечер, накануне выпуска мы не спешим расходиться по домам, а ждем вечерней поверки, правда все равно рота не в полном составе, из ста с лишним человек присутствует человек шестьдесят, семьдесят. Конечно же не женатиков, они ушли, для них жены дороже друзей и обычаев. Стас, Бобер, Вадька, все здесь.

– Равняйсь! Смирна! – командует старшина и мы выполняем его команды так, как не выполняли их все прошедшие четыре года, показательно строго по уставу. Затем старшина переходит к зачитыванию списка, вернее он не читает, а просто называет фамилии по памяти, в его руках нет журнала вечерних поверок. За четыре года ежедневного повторения фамилий он выучил список наизусть. – Андреев!

– Я!

– Алтынбаев!

– Я!

– Выскребов!

– Наряд! – кричат из нашего взвода, хотя он не в наряде, просто за четыре года Выскребов очень часто получал наказания в виде внеочередных нарядов.

            Затем, слыша фамилии курсантов, отсутствующих на последней поверке, из строя кричат причины, по которым эти курсанты чаще всего отсутствовали. Так Сусик у нас «болеет», Тупик – «в увольнении», Петров – «арест» и так обо всех отсутствующих. Вот она последняя перекличка. Завтра ее уже не будет и не будет больше никогда.       

 

*                 *                   *

 

            Утро долгожданного дня. Пасмурно, но дождя нет и не очень холодно. Я иду в темно синей парадной форме, на плечах золотые с голубым просветом погоны. Форма сидит на мне превосходно! Иван Соломонович не обманул. Китель настолько хорошо сшит, что не сковывает движения, и я в нем чувствую себя словно в спортивном костюме, но в то же строго по-военному. Фуражка правда у меня без большого «аэродрома», но тоже шитая на заказ. На ногах легкие туфли черного цвета производства чешской фабрики «Цебо».

            Я специально вышел пораньше и пошел пешком, чтоб уже с утра почувствовать себя лейтенантом. Первым кто отдал мне честь стал курсант училища связи. Он не в «парадке» и я не узнал на каком он курсе. Проходя мимо стен училища мне навстречу попадается этот куда-то спешащий курсант. Он лихо подносит правую руку к виску и отбрасывает ее назад. Я его приветствую ответным жестом. Он не задерживается и пытается продолжить движение. Ноя его останавливаю окриком.

– Товарищ курсант! – он останавливается и с недоумением смотрит на меня. Тогда я подхожу к нему и протягиваю ему металлический рубль.

– Спасибо, товарищ лейтенант! – он улыбается и понимает, что стал первым кто отдал мне честь.

            Я тоже улыбаюсь, ведь все кругом такое чудесное, и эта погода, и этот город, и этот курсант училища связи в черных погонах и раздавленным тараканом на петлицах.

– Разрешите идти? – продолжает улыбаться связист.

– Идите!

            Мы продолжаем двигаться каждый в своем направлении. Миновав «Алмаз», я больше не встречаю военнослужащих, но решаю для себя, что надо отдать рубль и первому курсанту нашего училища, так будет справедливо.

            Второй свой рубль, но бумажный я отдаю, проходя по улице мимо учебного корпуса, недалеко от взлетающего самолета, но теперь уже курсанту нашего училища. Первокурсники метут тротуар и острым взглядом высматривают молодых лейтенантов, которые стекаются в училище для торжественного мероприятия.

Курсантик, на котором форма висит мешком, лысый и лопоухий, в пилотке, съехавшей на затылок, подскакивает ко мне и вытянувшись по стойке смирно прикладывает руку к виску.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – рапортует он в надежде оказаться первым отдавшим честь мне и получить заветное вознаграждение. Я отвечаю на его приветствие и протягиваю рубль. Он счастлив и прячет быстрее бумажку в карман. Другие уборщики территории опоздали, но честь отдают все, они продолжают мести и внимательно следить за появлением новых лейтенантов.

            В общежитии суета и атмосфера праздника. Молодые лейтенанты снуют между своими комнатами и туалетом, заглядывает к соседям, обнимаются и весело поздравляет друг друга.

            В нашей комнате уже сидит Вадька, свой китель он аккуратно повесил на стул. На столе лежит его фуражка с огромным «аэродромом», так у нас называют верхнюю часть головного убора, тулья спереди резко поднимаются кверху и далеко уходят назад. Он шил ее не в нашем ателье, а воспользовался услугами частного мастера, специализирующегося на пошиве фуражек для офицеров нашего училища. Почему-то связистов в таких фуражках я не встречал, они более дисциплинированны, ведь такая фуражка является нарушением установленной формы одежды. Наши же офицеры сплошь щеголяют в таких вот «шляпах гриба».

– Ты один? – спрашиваю я Вадьку.

– Бобер пришел.

– Он у Дениса, конечно?

– Не знаю, ушел курить.

– Стаса еще не было?

– Нет.

            Вадька встает и задевает сумку, стоящую под столом, содержимое которой звякает.

– Что там? – спрашиваю я.

– Шампанское! Звездочки же будем обмывать!

            Я вспоминаю еще и об этом элементе выпускной традиции. Деньги то я сдавал на шампанское, просто в смятении чувств забыл об этом. Вскоре в комнату врывается Стас. Он в такой же фуражке, как и у меня, она съехала на бок и из-под нее торчат мокрые от пота волосы. Видимо он уже бежал, боясь опоздать.

– Построения еще не было?

– Нет! Стас ты такой наивный! Забыл о «ефрейторском зазоре»? – возмущается Вадька. «Ефрейторский зазор» – это перенос времени с получением приказа от вышестоящего командира к нижестоящему. Суть его в том, что к примеру, комбат приказывает Чуеву построиться в два часа на плацу. Чуев, приказывает старшине построить роту заранее на десять минут раньше, чтоб не опоздать, а старшина в свою очередь приказывает замкомвзводам построить свой личный состав еще на десять минут раньше и в итоге нам нужно стоять в строю не в два часа, а в половине второго. Вот этот принцип у нас и зовется «ефрейторским зазором».

            Но тем не менее Стас не зря спешил, все выпускники уже на месте и готовы спускаться вниз, для построения на плацу. Там уже стоят коробки младших курсов и все пространство по краям облеплено приехавшими с разных концов Союза родителями выпускников.

– Рота! Выходи строиться на улицу! – по привычке еще командует старшина и синяя волна стекает вниз по лестнице. Внизу перед входом в высотку она преобразуется в правильные геометрические фигуры.

            Все взводные и сам Чуев тоже в парадной форме, но на них она выглядит намного скромнее и поношенее, мы же блестим словно новая монетка. Когда фигуры в виде квадратов полностью сформировались слышится команда уже самого Чуева.

– Рота! Шагоммарш! – и синие коробки, испытывая внутренний трепет, который чувствуется даже вне их границ, начинают движение.

            Как только мы приближаемся к плацу оркестр гремит торжественным маршем, а мы, еще больше ощутив торжественность момента, внутренне и внешне напрягаемся, распрямляем плечи и выпрямляемся. Наш шаг в легких гражданских ботинках превращается в чеканную поступь воинов-защитников отечества.

            Потом все происходит по отрепетированному сценарию. Мы перестраиваемся в шеренгу по два, на середину плаца первокурсники выносят столы, на которых лежат коробочки со значками и дипломы. К столам выходят офицеры кафедр училища. Они тоже в парадной форме. Затем начальник училища как может торжественно зачитывает приказ Министра обороны о присвоении нам первого офицерского звания лейтенант! Мы все и даже пришедшие родственники превращаются вслух в ожидании фамилии своего сына, брата, друга.

            Приказ зачитан, мы все лейтенанты! Начинается вручение значков об окончании ВУЗа и дипломов. Мы знаем, к какому столу каждый из нас должен подойти к своему столу. Преподаватель, вручающий дипломы, громко называет фамилию лейтенанта и тот выходит из строя, чеканя шаг подходит к столу. Моя фамилия звучит в середине списка.

– Карелин!

– Я! – иду к столу, – Товарищ полковник, кур…лейтенант Корелин для получения диплома прибыл!

            Так ошибаюсь не я один. Многие из нас по привычке, выработанной годами ставят перед своей фамилией должность курсант. Это происходит автоматически, но теперь нам надо отвыкать от нее. Каждый из нас теперь на два года лейтенант!   

            Дипломы все вручены. Преподаватели уходят, а первокурсники выбегают и уносят теперь уже пустые столы.

– Училище! Равняйсь! Смрррнаааа! Для прощания со знаменем раввнение на знамя! – орет начальник училища.

            Оркестр играет марш и на середину плаца выносят красный стяг. Потом звучит музыка.

Мы снимаем фуражки и предварительно положив металлический рубль становимся на правое колено, опускаем стриженные головы. Торжественность минуты наворачивает слезы на всех присутствующих. Матери рыдают, отцы смахивают украдкой суровые мужские слезы. Только Ленин стоит как обычно и протягивает свою руку вперед, указывая всем правильное направление.

 

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят.

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

 

Пройдет товарищ сквозь бои и войны,

Не зная сна, не зная тишины.

Любимый город может спать спокойно

И видеть сны, и зеленеть среди весны.

Любимый город может спать спокойно

И видеть сны, и зеленеть среди весны.

 

Когда ж домой товарищ мой вернется,

За ним родные ветры прилетят.

Любимый город другу улыбнется,

Знакомый дом, зеленый сад, веселый взгляд.

Любимый город другу улыбнется,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

            Мы встаем с колен. На асфальте лежат сотни металлических рублей. Прощание закончено. Знамя несут в начало строя выпускников. Впереди парад.

– К торжественному маршу! – командует уже изрядно охрипший полковник, хотя перед ним и микрофон. – Повзводно! Дистанция одного линейного!

            Появляются надрессированные линейные с карабинами. На оружие примкнут штык-нож, на котором развеваются красные флажки. Чеканя шаг, они стучат прикладами о плац и замирают.

– Шагоом…марш! – оркестр дует «прощание славянки», а мы начинаем движение уже полноценными лейтенантами.

– Иии-рас!!! – кричит один из нас, когда наша коробка равняется с трибуной. Все головы резко поворачивается направо, а вверх летят монеты, осыпая нас денежным дождем и звеня, рассыпаясь на асфальт.