Текст книги "Кухтик, или История одной аномалии"

Автор книги: Валерий Заворотный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Несколько месяцев подряд помойку ежедневно измеряли рулетками по всем направлениям. Результаты получались одинаковыми. Предлагать же сотрудникам шагать каждое утро вдоль помойки, считая собственные шаги, он не рискнул. Это было как-то ненаучно. Однако сам Иванов-Бермудянский исправно проделывал свой опыт, и у него получалось, что проклятая помойка периодически все-таки уменьшается. Не так часто, как прежде, но иногда черт возьми! – уменьшается... Было отчего сойти с ума.

Однако академик с ума не сошел. Он стал рассуждать. "Предположим, думал он, – что расстояние от дома до работы остается постоянным... Предположим... Но шагов-то я делаю меньше! Прихожу-то я на работу р а н ь ш е. Куда-то же эти несчастные шаги деваются?.."

Иванов-Бермудянский начертил на бумаге кривую загогулину, изображавшую его путь на работу. В центре он нарисовал круг, который эта загогулина пересекала. Где-то здесь терял он свои шаги...

"А если... – подумал академик. – А если я их вовсе не теряю?.. Если я их просто н е з а м е ч а ю?"

У академика в мозгу тоже было полно серых клеточек. И клеточки эти очень не любили, когда над ними издевались.

"Окстись! – сказали они ему. – Как это ты НЕ ЗАМЕЧАЕШЬ?.. За кого ты нас держишь?.. Перестань валять дурака".

Но Иванов-Бермудянский не поддался на провокацию. Он заставил свои клеточки работать, даже если им это и не нравилось.

– Значит, так, – громко сказал академик. – Допустим, что сегодня мы проделываем тот же путь, что и вчера, но приходим в конечную точку раньше... Стало быть, где-то по дороге проскакиваем мы какой-то участок, где как бы н е т в р е м е н и. То есть минуем какую-то часть пространства, не заметив этого... Так, так...

Все оказалось значительно проще, чем ему представлялось. Немудрено было, что никто не заметил его прекрасной аномалии. Каждый проходящий здесь попадал в нее. Но никто, разумеется, не считал свои шаги и не обращал внимания на то, что сегодня приходит к институту на несколько секунд раньше, чем месяц назад.

Все наконец встало на свои места!

"Ну, что? – торжествующе спросил академик у своих клеточек. – Съели?.. Глупые вы создания".

"Сам дурак", – ответили клеточки и, обидевшись, отключились.

Академик уронил голову на стол и заснул.

Сообщать новые подробности о своих изысканиях в столицу было бессмысленным. Правда, там только что появился новый Предводитель, но, что он собой представлял, никто толком не знал. (Известно было только, что этот, кажется, передвигается на своих ногах, а не в кресле-каталке.)

После долгих раздумий академик решил написать письмо Местному Партийному Начальнику и проинформировать того о своих достижениях. Более высокого начальства, чем это, в Лукичевске не было. Как, впрочем, и в любом другом городе.

К его удивлению, Местный Начальник отреагировал довольно быстро. Хотя и несколько своеобразно. У помойки поставили дежурить двух милиционеров, а вокруг велели выкопать большую канаву. Через неделю сам Начальник позвонил ему и сообщил, что собирается приехать, лично ознакомиться с обстановкой. И вот теперь, в указанный день и час, академик Иванов-Бермудянский вышел встречать гостя.

У институтского подъезда стояли милиционеры, осведомленные, видимо, о предстоящем событии. Кроме них академик заметил невдалеке двух симпатичных молодых людей в одинаковых серых костюмах. Они прогуливались вдоль помойки и сосредоточенно разглядывали плывущие в небе облака.

Назначенный час прошел. Потом прошел ещё час. И ещё два.

Иванов-Бермудянский начал нервничать. Он собирался было уже вернуться в свой кабинет, раз и навсегда прекратить любые попытки связаться с любым начальником, засесть в четырех стенах и отныне вести жизнь затворника. Но тут раздался гудок и к подъезду подкатила легковая машина. Из неё вылез атлетического сложения юноша с несколько грубоватым лицом. Он быстро осмотрелся вокруг, подошел к задней дверце и открыл её.

Из дверцы показалась нога. За ней – вторая нога. Затем наружу с помощью юноши-атлета выбрался Местный Партийный Начальник.

Академик, разом забыв о своих намерениях, поспешил к машине.

– Здравствуйте, товарищ Иванов, – приветствовал его Местный Начальник. – Задержался я малость... Дела, знаете ли. Дела.

– Ну, что вы! – Академик почтительно остановился на некотором расстоянии. – Вы, собственно, и не опоздали.

– Да... Дела, дела... – Начальник посмотрел на лежащую перед ним помойку. – Ну, рассказывайте, что у вас тут за проблемы?

Иванов-Бермудянский коротко, насколько это было возможно, поведал начальству о пространственной аномалии.

– Что ж, – задумчиво сказал Местный Партийный Начальник. – Хорошее дело... Канаву выкопали?

– Канаву? – переспросил академик.

– Да, канаву.

– Вроде бы выкопали... – Иванов-Бермудянский был не совсем в курсе того, как обстоят дела с канавой.

– Ну, так давайте посмотрим.

Местный Начальник взял академика под руку, и они прошествовали к канаве, окружавшей помойку. Атлетический юноша и милиционеры двигались следом. Справа и слева как-то незаметно возникли два сероглазых молодых человека, тоже не отстававшие ни на шаг.

Подойдя к канаве, академик обнаружил, что в ней находится некий измазанный землей мужчина. В руках у мужчины была лопата. Он неторопливо ковырял землю, время от времени выбрасывая её наверх.

– Здравствуйте, товарищ, – сказал Местный Начальник человеку в канаве.

Тот молча нажал грязным сапогом на лопату, крякнул и выбросил прямо под ноги академику горсть липкой земли. Сзади подлетел толстый милиционер, нагнулся и прошипел в канаву:

– Ты что делаешь? Совсем спятил?.. Перед тобой что, дурак какой стоит? Начальник перед тобой... Ты башку-то подыми!

Милиционер повернулся и заискивающе глянул на Местного Начальника.

Копатель канавы воткнул лопату в землю, поднял голову и, обтерев руку о штаны, мрачно произнес:

– Чего шумишь?.. Сам вижу, кто начальник, а кто просто дурак. – Он пошатнулся, схватился за край канавы, посмотрел на всех стоявших замутненным взглядом и спросил: – Что, опять проверять?.. А бульдозер где?..

Академик смутился. Местный Начальник отступил на шаг от канавы и сказал:

– Давайте отойдем, товарищи. Не надо мешать людям работать.

Все отошли в сторону.

– Где... бульдозер? – спросил Местный Начальник, ни к кому конкретно не обращаясь. – Народ вас спрашивает... Где бульдозер?

Никто не ответил.

– Так... – Начальник сурово глянул на толстого милиционера: – Завтра чтобы был бульдозер... Где хотите, там и возьмите.

– Так он же – это... – растерянно начал милиционер. – Он же – того... Это он просто раньше на бульдозере работал. Зачем ему сейчас-то бульдозер?.. Бульдозер только закапывать может. Засыпать то есть...

– Значит, будем засыпать, – сказал Начальник. – И поменьше разговоров, товарищи... Что б завтра же прислать бульдозер и все засыпать!

Он пристально посмотрел на милиционеров, на сероглазых молодых людей, потом – на академика.

– Вот что, товарищ Иванов... Работа у вас тут, как я понимаю, важная. Но с дисциплиной, я вижу, не очень. Так что вы уж проследите... И подумайте. Поймет ли нас народ, если мы вот так вот будем к делу относиться... Нынче, знаете ли, демократизация. Но это не значит, что можно, понимаете ли, спустя рукава... Ускоряться надо, товарищи. Ускоряться.

Местный Начальник повернулся, недовольно хмыкнул и пошел назад, к машине.

* * *

Большая легковая машина катила по главной улице Лукичевска. Она проехала мимо Кухтикова дома, свернула за угол, обогнула памятник Автору Великой Идеи и остановилась перед самым красивым лукичевским зданием. Местный Начальник вышел из машины, миновал парадный подъезд и поднялся по лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой. Секретарша открыла перед ним двери кабинета. Пройдя на свое рабочее место, он устало опустился в кресло, закрыл глаза и просидел так какое-то время.

Дела, неотложные и важные дела замучили Местного Партийного Начальника в городе Лукичевске. Каждый день ему приходилось сталкиваться с массой проблем. Он должен был знать обо всем, что происходит вокруг. О том, как выполняется план по выпуску приборов для ракет на кастрюльном заводе, о том, сколько пиджаков и платьев сшито на швейной фабрике, какого качества фанеру выпускают на фанерном комбинате, как работают лукичевские бани, и о многом другом.

Ни в одном из этих вопросов он ничего не смыслил.

Кроме того, он должен был решать, что можно и чего нельзя писать в местной лукичевской газете, какие фильмы можно показывать в лукичевских кинотеатрах, какие лозунги следует вывешивать к тому или иному празднику.

Но самая главная проблема была в другом. Вот уже несколько месяцев Начальник не мог разобраться в том, что происходит в столице. А ведь именно от этого зависела его судьба. Все Местные Партийные Начальники назначались на свою должность по приказу из столицы и снимались с работы по команде оттуда же.

Лукичевский Начальник сменил уже несколько мест. Когда-то он командовал в другом городе, намного большем, чем Лукичевск. Но не уследил за делами на тамошнем кастрюльном заводе и был переведен командовать в город поменьше. В этом городе тоже, разумеется, был кастрюльный завод. Начальник зорко следил, чтобы дела там шли как надо. Он ежедневно вызывал к себе директора завода, стучал кулаком по столу и требовал от него работать все лучше и лучше. В конце концов директор умер от нервного истощения. В этом, конечно, не было ничего страшного, потому что из столицы прислали нового директора. Но при новом директоре завод не выполнил план, и Местного Начальника перевели в другой город – ещё меньший. Кастрюльный завод там работал неплохо, но, как назло, перестал работать водопровод. Начальник срочно вызвал к себе главного водопроводчика, стал стучать кулаком по столу и требовать, чтобы водопровод немедленно починили. Он кричал, что если через день водопровод не заработает, то главного водопроводчика посадят в тюрьму. Тот умер от страха прямо у него в кабинете. И в этом, конечно, тоже ничего страшного не было, потому что он назначил нового, который обещал все сделать и действительно перекопал за день весь город. Но в одну из выкопанных ям свалился директор кастрюльного завода, и план на заводе не выполнили. После чего Начальника послали командовать в Лукичевск.

На новом месте он каждое утро вызывал к себе всех руководителей – от директора кастрюльного завода до директора бани – и стучал кулаком по столу. Нервы у него самого были на пределе. Местный Начальник понимал, что после Лукичевска спускаться по служебной лестнице уже некуда.

Хотя по этой лестнице можно было и опять подняться наверх. Если, к примеру, заставить кастрюльный завод перевыполнить план в два раза. Или затеять в Лукичевске что-нибудь такое, что очень понравилось бы столичному начальству. Но на стареньком лукичев-ском заводе выпустить в два раза больше приборов для ракет было нереально. Даже если бы он угробил пять директоров подряд. Оставалось придумать что-то новое, о чем можно было бы доложить в столицу. Лучше всего, конечно, что-нибудь, связанное с ракетами.

Однако нового ничего не придумывалось. Он дал указание всем своим помощникам срочно искать оригинальные идеи. Но ни-кто из них ничего путного предложить не мог.

Как-то они принесли ему письмо от директора лукичевского института с непонятным сообщением о каком-то научном открытии. К ракетам это, кажется, не имело отношения. На всякий случай он приказал окопать институт канавой и сам решил съездить туда, чтобы разобраться, о чем идет речь. Но, съездив, убедился, что опять ничего интересного нет. Директор-академик наговорил ему всякой ерунды, а сам не смог даже проследить за нормальным рытьем канавы. О каком открытии после этого могла идти речь?..

В общем, никто ни в чем не мог помочь Местному Партийному Начальнику города Лукичевска.

Руководство в столице между тем вело себя странно. Что-то у них там менялось. Что именно происходит и чем это может ему грозить, он не знал. Указания поступали непонятные. Нового Предводителя велено было именовать во всех выступлениях Первым Демократом. Почему, никто не объяснял. Велено было начать борьбу за поголовную демократизацию и организовать ускорение. Но что такое "демократизация" и что следует ускорять, не сообщалось.

Местный Начальник терялся в догадках. Он сидел в своем кресле и тупо смотрел на портрет нового Предводителя (теперь – Первого Демократа).

В дверь постучались. Вошла секретарша. Она поставила перед ним его обычный стакан чая с блюдцем печенья и положила на стол только что присланный из типографии завтрашний номер местной лукичевской газеты.

Начальник взял стакан, отхлебнул из него и стал просматривать первую полосу.

"Загадка пространственной аномалии", – прочел он заголовок на газетной странице.

"Это что ещё за новости?" – спросил сам себя Местный Начальник и пробежал глазами заметку. Какой-то корреспондентишка слово в слово повторял бред нерасторопного академика.

Местный Начальник нажал кнопку звонка на своем столе.

– Редактора сюда! – бросил он секретарше, продолжая читать дурацкую заметку.

Через тридцать минут в дверь просунулась голова редактора лукичевской газеты. В глазах его застыл вечный испуг.

– Войдите, – сказал Начальник.

Тощий человечек в мешковатом костюме проскользнул в кабинет и замер на пороге.

– Вы меня... – начал он, запинаясь.

– Да. Я – вас, – перебил его Местный Начальник. – Я вас спрашиваю что это?

Начальник поднял со стола газету. Редактор, не двигаясь с места, вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что ему показывают.

– Это что за хренотень у вас здесь понаписана? – спросил Начальник.

– Насчет...

– Насчет этих вот а н о м а л и й, – прочел Начальник идиот-ское слово в заголовке. – Что это ещё за фокусы? Вы с кем текст согласовывали?

– Да это вот... информация... из института. Так сказать, популярное изложение... "На переднем крае науки"... У нас рубрика... "Знание сила"... – забормотал побледневший газетчик.

– Знание?.. Сила?.. Вы что народу подсовываете? – Местный Начальник стукнул кулаком по столу. – В этом вашем институте канаву выкопать не могут... Какие, к едрене матери, аномалии? Вам про ускорение велено писать... Где ускорение?

– Мы... конечно... наверное... – затрясся у дверей редактор.

– Выбросить из номера! – рявкнул Начальник и снова грохнул кулаком по столу. – Марш в редакцию!

Редактор исчез.

Местный Партийный Начальник отшвырнул газету в угол и откинулся в кресле. Он снова посмотрел на портрет Первого Демократа, висевший над дверью кабинета.

– Не с кем работать, – сказал он, обращаясь к портрету. – Ну просто не с кем работать!

* * *

– Вот так, друг... Не с кем работать, – произнес Первый Демократ, сидя на диване в своей столичной квартире.

Рядом с ним расположился старый друг Первого Демократа, только что вернувшийся из-за границы, где пробыл несколько лет. Друг держал в руках маленькую чашечку кофе и слушал, как Микки жалуется ему на свою жизнь.

– Понимаешь, – говорил Микки, – никто из них ни черта делать не хочет. Мхом заросли они в своих колясках. Это ж застой какой-то получается, а не жизнь...

– Ну, и как же ты с ними поступить намерен? – спросил Старый Друг.

– Ума не приложу, – ответил Микки. – Я им тут насчет демократии предложил подумать. Так никто мозгами не шевелит. Сидят, как пни, и молчат... Ну, тогда, я говорю, давайте, мол, ускоряться начнем. Придумал им ускорение. Фигня, конечно. Но хоть как-то расшевелить надеялся. Пускай, думаю, поускоряются, пускай поездят на своих каталках взад-вперед. Может, лучше соображать начнут...

– Хорошая мысль, – сказал Старый Друг и глотнул кофе из чашечки.

– Да какая там хорошая! Ни черта не вышло. Катаются целый день по кругу – один за другим. Вот и все ускорение...

– Нелегко тебе. – Старый Друг посмотрел на Микки с сочувствием. – Ну, а сам-то ты насчет демократии что думаешь?

Микки вздохнул и почесал затылок.

– Да как тебе сказать?.. Вообще-то дело, конечно, не совсем понятное. Я вот у них там, за границей, посмотрел. Вроде – стоящая штука. Ни тебе отнятия, ни поделения. Но откуда-то все берется... А мы уж и нефть всю продали, а как не было ни черта, так и нет...

– Ну, на нефти далеко не уедешь, – сказал Старый Друг. – Я об этом ещё Первому писал. Так меня и слушать не стали. Выперли послом к белым медведям – с глаз долой.

– Слушай! – Первый Демократ подвинулся поближе к Старому Другу. – Ты ж там долго был. Может, ты чего понял в ихней демократии?

Старый Друг отставил чашечку, уселся поудобнее на диване и задумался.

– Тут дело сложное, – начал он. – Все, понимаешь, не так просто. У них там каждый живет вроде как сам по себе. Пашут они, сеют, вещи разные делают. А потом друг дружке все это продают. Кто, значит, хлеб вырастил или какой-нибудь там овощ, он все это толкает другому – тому, кто, скажем, штаны шьет. И получает за это бабки. Ну, а тот ему эти самые штаны продает. И уже от него бабки получает... Так вот и живут.

– А кто ж всем командует? Кто ж говорит, чего сколько растить? Или, к примеру, сколько штанов требуется?.. И как ихняя партия за всем следить успевает? Чтоб всем поровну, – спросил Микки.

– Да у них, понимаешь, там не одна партия. То есть у них сегодня одна, а завтра, ежели им не понравится, они другую назначают.

– Как это – не одна? – Микки с недоверием покосился на друга. – Ты чего-то путаешь... Как может быть не одна партия? И кто ж её назначить может, ежели она сама всех назначает?.. Нет, это ты чего-то не понял.

– Погоди, – сказал Старый Друг. – Я тебе объяснить попробую... Только ты меня внимательно выслушай.

– Слушаю, слушаю, – сказал Микки. – Только и ты меня секунду послушай. Я ж тоже тут зря не сидел. Я в книжке вычитал, что "демократия" – это, стало быть, "власть народа". И Автор Идеи о том же, кстати, говорил. Надо только, чтоб такая партия организовалась, которая за народ будет и все для всех честно поделит. Ежели туда, конечно, честных жителей побольше набрать да руководителей поумнее. Из народа опять же... И получится тогда, что вроде как народ через эту партию сам собой, значит, руководит.

– Да, – сказал Старый Друг. – Не зря ты, вижу, в институте учился. Только дело, понимаешь, не совсем так обстоит... Ни у нас, ни у них, ни при какой демократии нигде никто сам собой руководить не может. Все одно кто-то будет командовать. И какую партию ни возьми, сколько в неё людей ни набери, рано или поздно кто-то воровать начнет. Люди-то разные. Ежели человека у кормушки поставить, не каждый удержится. Тут – общий закон. Что у нас, что у них. Это уж точно.

– Точно, – подтвердил Микки. – Но ведь нечестных-то отстрелять можно.

– Стреляли уже, – сказал Старый Друг. – Разных стреляли. И тех, кто много имеет, и тех, кто плохо работает... Это только начать. Потом всех без разбора стрелять начнешь. Было уже такое. Истребляли уже, делили уже поровну... А кроме того, кто тебе сказал, что всем всего поровну надо? Одному – две пары штанов нужно. Зато овощей он не жрет. Другому – одной пары хватит. А вот овощей ему больше требуется... На хрена ж ими командовать. Пускай все сами производят и продают друг дружке – кому чего надо. Лишнего-то все равно никто делать не станет – себе в убыток.

– Бардак начнется, – вздохнул Микки. – Порядку не будет... Вдруг кто вообще работать не захочет, а других грабить удумает?

– А вот за этим они партию и выбирают. Чтоб следила за порядком. От грабителей чтоб охраняла.

– Ну, дак она ж сама потихоньку грабить начнет. Раз она – главная. Ты вон верно сказал – одних честных не бывает.

– Начнет, – сказал Старый Друг. – Непременно начнет. Не сразу, конечно. Но со временем – точно начнет... Однако вот тут-то они другую и выберут... Та поначалу, ясное дело, на них работать станет, чтоб понравиться и подольше чтоб продержаться. Ну, потом, конечно, и в ней ворье развернется. Тогда опять другую выберут. Может, и прежнюю. Если та исправится. На время, конечно. Чтоб её, значит, опять избрали... Так вот и меняют... И оттого не страшно им, если кто-то не тот к власти придет или чего-то там не то надумает. Потому как все равно долго не усидит – заменят на нового. Это у них демократией и зовется... По-ихнему выходит, что демократия – это не тогда, когда хороший правит, а когда плохого снять можно... Вот какая штука.

– Складно как у тебя все получается, – сказал Микки. – Но где ж я вторую-то партию возьму? Мне и с одной не справиться... Ладно уж, соратнички мои – старые пни. Но я и Местным Начальникам сколько телеграмм послал. Ускоряйтесь, мол, черти. Демократизируйтесь. Так нет. Никто – ни фига... Может, я не так складно объяснил, как ты. Хотя, думаю, если б им все это рассказать, то они б меня первого и сожрали... Получается ведь, что при демократии этой их запросто могут от кормушки турнуть. Других могут выбрать... Не, это дело опасное. Я себе не враг.

– Да, положение у тебя хреновое, – вздохнул Старый Друг.

– Слушай, – сказал Микки. – А может, с одной попробовать? Ну, ежели её как-нибудь переделать? Партию-то? Перековать, понимаешь, по-новому. А?.. Давай я им объявлю, что, мол, перековка начинается. Хорошее слово "перековка"... Перекую их на этот, на демократический лад... А ты мне поможешь. Я тебя за мыслями следить поставлю. Ты им новые мысли в башку вставишь. Глядишь, одной партией и обойдемся... Ты сам-то подумай... Ежели все и впрямь по этой, по демократии устроить, то в случае чего и мне боком выйдет. Ведь их турнут – и меня турнут.

– М-да... "Перековка" – это ты хорошо придумал, – сказал Старый Друг. – Вот только поймут ли тебя? Взять хотя бы этих твоих хмырей в колясках. Их-то не перекуешь.

– Ты погоди, погоди. – Первый Демократ встал с дивана и, потирая руки, заходил по комнате. – С хмырями я разберусь. Мне б этих – местных перековать... Их-то чем взять? С ними-то что делать? Они ж наших газет начитались. Ничего ж другого в мозгах нет. Ежели у кого, конечно, мозги имеются...

– А ты вели всем газетам писать, чего захотят... Пускай про демократию ту же пишут. Пускай местным этим клизмы вставляют, если кто плохо перековывается... У них там, кстати, у демократов, за всем ворьем, что в выбранной партии сидит, газетчики в основном и следят. Ихних газетчиков хлебом не корми, дай только кому в задницу вцепиться. Вот пускай твои газетчики тоже местных покусают малость. Кстати, и тебе легче. Получится, сам ты вроде как – в стороне.

– А меня не куснут? – спросил Микки.

– Ну, так уж совсем распускать нельзя. Это понятно. Но тебе ж и не обязательно все точно, как там, за границей, устраивать. Сам же сказал – не получится. Там у них, к примеру, эта кусанка за задницы свободой слова зовется. А ты как-нибудь по-иному придумай. Чтобы не всех подряд кусать дозволялось.

– Чего ж придумать? – Микки остановился, потом снова зашагал по комнате, потом снова остановился. – Во! Давай обзовем "словоблудием". Где-то я это слышал.

– Нет, словоблудием нельзя. Это – не то, – сказал Старый Друг. Как-то иначе надо.

Первый Демократ опять заходил из угла в угол.

– Во! Придумал, – наконец сказал он. – Назовем "голосиловка". Пускай себе голосят.

– "Голосиловка" – это лучше. Это, пожалуй, подойдет. – Старый Друг тоже поднялся с дивана. – А с хмырями что надумал?

– За хмырей не беспокойся. У меня для них есть кой-чего... Устрою я им гонки в колясках...

Микки подошел к старому другу, обнял его и пригласил в соседнюю комнату отобедать. Там Рикки уже накрывала на стол.

* * *

– Ставь сюды, на стол бутылек! – скомандовал Надькин отец и указал Кухтику место, куда поставить бутылку.

В бывшей комнате Кухтикова отца они готовились встречать Кольку с женой, которые сегодня должны были вернуться из теплых краев.

В отцовской комнате стояли большая, застеленная ветхим покрывалом тахта, старый шкаф с помутневшим зеркалом, этажерка, стол и несколько стульев. На этажерке выстроились в ряд пять белых фарфоровых слоников. Выше на стене висела фотография матери. Кухтик старался туда не смотреть.

– Чтой-то задерживается дружок твой, – сказал Надькин отец, и сразу после его слов в прихожей раздался звонок. – Во! Легок на помине! – Надькин отец взял со стола бутылку и указал ею в сторону двери. – Беги, встречай. А я покамест приму... Для разгону. – Он быстро налил в рюмку жидкость, сгубившую купца Лукича, и ловким движением плеснул её себе в рот. Кухтик пошел открывать дверь.

На лестничной площадке стоял Колька. Обе руки его были оттянуты большими сумками. Рядом с Колькой стояла худенькая молодая женщина в цветастом платье.

– Привет, ушастый! – Колька широко улыбнулся. – Вот, знакомься, Ирка моя.

Кухтик поздоровался с Колькиной женой. При этом уши его стали красными. Они краснели всегда, когда он знакомился с любым новым человеком. За это Кухтик терпеть не мог свои уши.

– Ну, как вы тут без нас? – спросил Колька, войдя в квартиру. – Все селедку трескаете небось? А мы вам с юга гостинцев привезли. На, держи. Сейчас пир устроим...

Через три часа, когда пир закончился и Колькина жена ушла мыть посуду, Кухтик с Колькой остались одни. Кухтик встал из-за стола, поняв, что ещё немного, и сделать этого он уже не сможет.

– Пойду пройдусь, – сказал он, качаясь из стороны в сторону.

– Ты б лучше лег, – посоветовал ему Колька, сидевший на стуле, тоже слегка покачиваясь.

– Не, я пойду... Воздухом подышу...

– Ну, дык... – согласился Колька, подражая Надькиному отцу.

– Вс-се... х-х-хорошо... – сказал Кухтик. – Но воздуху... надо.

– Ну, дык... – подтвердил Колька и уронил голову на грудь.

Кухтик постоял, сориентировался в пространстве и нетвердыми шагами направился к выходу.

Спустившись по лестнице и выйдя из парадной своего дома, он прислонился к стене, вдохнул прохладный вечерний воздух, и ему стало чуть легче.

Во дворе, который, собственно, не был двором, а был частью большой свалки-помойки, стояла тишина. Где-то далеко прогрохотал грузовик, потом опять все смолкло. Вокруг не было ни души. Он сделал ещё один глубокий вдох. Окружающий пейзаж приобрел большую четкость.

Кухтик оторвался от стены. Ноги держали его тело относительно вертикально. Не то чтобы очень, но все же... Он направился вперед, стараясь обходить торчащие из земли камни. Пару раз он споткнулся, замахал руками и удержал равновесие. Это его вдохновило. Он продолжил движение.

Впереди показалась канава. "Стоп", – сказал себе Кухтик и остановился. Препятствие надо было обойти. Задача решалась не просто, однако в конце концов он с ней справился.

Кухтик двигался вдоль канавы, глядя себе под ноги. Чего только там не было! Ржавые консервные банки, куски бетона, разбитые бутылки и обломки кирпичей то и дело попадались ему по дороге. Он умело лавировал между ними, с каждым шагом приобретая уверенность в себе и проникаясь чувством глубокого удовлетворения. (Эти красивые слова – "чувство глубокого удовлетворения" – Кухтик выучил ещё в школе. Они очень ему нравились.)

Неожиданно он заметил впереди что-то странное. Что-то похожее на большой плоский камень. Подойдя поближе, Кухтик понял, что ошибся. На краю канавы лежал человек.

"Покойник", – совершенно спокойно подумал Кухтик и удивился собственному спокойствию. Видимо, часть серых клеточек в его голове сильно отравилась и ещё не пришла в норму.

– Покойник, – произнес он вслух.

Человек, лежавший на краю канавы, зашевелился.

– Нет, не покойник, – громко поправил себя Кухтик.

Человек закряхтел, приподнялся и потряс головой. Он был одет в синий, перепачканный землей комбинезон. Рядом с ним Кухтик заметил большую лопату.

– Чего тебе? – мрачно спросил человек в комбинезоне.

– Мне? – удивился Кухтик.

– Чего пришел? – Оживший покойник потянулся и протер глаза.

Кухтик не нашелся, что ответить. Он видел, что помешал, и соображал, чем бы оправдать факт своего появления.

– Выпить есть? – спросил человек с лопатой.

– Выпить?.. Нет, – ответил Кухтик, чувствуя ещё большую вину.

– А закурить?

Кухтик начал торопливо шарить по карманам и с радостью обнаружил смятую пачку сигарет. Он протянул её сидевшему на земле человеку. Тот взял пачку, достал из комбинезона коробок спичек и закурил.

– Держи, – сказал он Кухтику, отдавая пачку обратно.

Кухтик тоже достал сигарету и, снова пошарив в карманах, обнаружил, что спичек у него нет. Он хотел попросить огонька, но боялся снова рассердить владельца лопаты и стоял перед ним с незаж-женной сигаретой во рту.

– Прикурить, что ли? – спросил тот.

– Если можно, – робко ответил Кухтик.

– На... – Хмурый человек чиркнул спичкой.

Кухтик быстро наклонился. Голова закружилась. Он пошатнулся и не сумел прикурить. Спичка погасла.

– Тоже с похмелюги, что ль? – спросил человек в комбинезоне, и глаза его потеплели. – Садись.

Кухтик сел рядом с ним.

– Во, держи спички. Закуривай... Опохмелка – дело тяжелое. Ты чем поправляешься?

– Да я... – Кухтик пожал плечами.

– Хорошо б – пивком, – сказал его новый друг. – Да где ж взять нынче? Которую неделю не завозят, суки... Рассол остается... Тебе рассольчик как? Помогает?

– Наверно, – сказал Кухтик.

– А меня не берет... – Человек с лопатой вздохнул. – Мне вот ежели щец похлебать... А только с долбежкой этой – какие щи?.. Поверишь – второй месяц мордуюсь. То им копай, то не копай... Неделю назад говорят – засыпать будем. Бульдозер пригнали. Так он аккурат досюда доехал. И – сдох. Его ж ещё в том году списали. Я сам на нем ишачил.

Кухтик слушал соседа и оглядывал местность. Над свалкой-помойкой высоко в небе сквозь тонкие облака светила луна. Черный зигзаг канавы уходил к темневшему вдалеке зданию института. Справа за канавой неровной стеной тянулись растущие на помойке кусты.

Неожиданно лунный свет, заливавший все пространство вокруг, приобрел какой-то новый оттенок. Он сделался зеленоватым и стал чуть более ярким.

Кухтик почувствовал легкую тревогу. Что-то нехорошее почудилось ему в изменившемся свете. Он решил было встать и направиться обратно домой. Но странное оцепенение не дало ему пошевелиться.

Собеседник его умолк. Кухтик скосил глаза и увидел такое, отчего моментально протрезвел.

От сгорбленной фигуры сидевшего рядом с ним человека исходило ровное голубое сияние. Сам он был неподвижен и напоминал какой-то огромный волшебный фонарь.

Кухтик закрыл глаза, понимая, что у него началась белая горячка. Он уже видел такое в армии, когда один из дембелей, напившись тормозной жидкости, бегал по казарме и кричал, что за ним гонятся голубые слоны.

Слонов Кухтик не видел. Он вообще не видел ничего, поскольку глаза его были закрыты. Но он услышал.

Он услышал, как сосед хриплым голосом произнес:

– Мать!

Кухтик разомкнул веки. Светящийся человек на краю канавы смотрел в его сторону и дрожал мелкой дрожью. Зубы Кухтика лязгнули. Он увидел, что от него самого – от рук его и ног – исходит такой же голубоватый свет.