Текст книги "Кухтик, или История одной аномалии"

Автор книги: Валерий Заворотный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Поделение? – произнес Предводитель. – Поделение?.. Нагнись-ка ко мне. Я тебе кой-чего скажу.

Микки наклонился к самому его лицу.

Предводитель взглянул на него, закрыл глаза и выговорил только одно слово:

– Дерьмо.

* * *

Смерть Второго Предводителя явилась большим ударом для Микки. Ему было стыдно признаться, что он втайне готовился к этому, чтобы сделать очередной шаг к стеклянному ящику. Впрочем, теперь и сама мечта о ящике сильно поблекла. Он уже не был уверен, так ли ему это надо. Встреча с заморским ученым и ночной разговор с женой заронили сомнения в его душу. Незнакомое слово "демократия" не выходило из головы. Он не мог решить для себя, что будет делать, заняв предводительский пост. Но жизнь готовила ему новый удар.

На следующий день после похорон Предводителя все соратники собрались для того, чтобы принять решение о его преемнике. Многие из них уже плохо передвигались, а кое-кого вообще привезли в инвалидных колясках.

Главный Соратник сидел во главе стола и разглядывал лица собравшихся. Он с грустью представлял себе, с какими помощниками ему придется работать.

Слово взял старейший участник заседания, работавший ещё при Великом Вожде. Старикан усидел при всех сменах власти, чудом уцелел во всех передрягах и даже до сих пор передвигался на собственных ногах.

– Ну что ж, друзья мои, – сказал он. – Вопрос нам предстоит обсудить сложный. С одной стороны, мы можем доверить столь высокий пост только очень опытному человеку. С другой стороны, такая тяжелая работа требует энергии и, я бы сказал, молодого задора...

Выслушав эти слова, Главный Соратник улыбнулся и скромно потупил глаза.

– Среди нас, – продолжал докладчик, – много достойных кандидатов. Но я думаю, что лучше всего отвечает перечисленным требованиям наш дорогой...

Выступающий сделал паузу, оглядел всех и указал рукой на сидящего рядом дряхлого старца в кресле-каталке. Собравшиеся одобрительно захлопали в ладоши.

У Микки отвисла челюсть.

Обладающий молодым задором избранник задергался, судорожно закивал головой и что-то залепетал.

"Сговорились! – подумал Главный Соратник. – Сговорились, сволочи".

Он встал, изобразил бурную радость, подошел к старцу в коляске и горячо пожал его трясущуюся руку. Потом пожал ещё раз, стараясь стиснуть как можно крепче.

– И-и-и-и... – произнес инвалид.

– Не стоит благодарности, – сказал Микки и, с трудом сохраняя улыбку, вернулся на свое место.

Ведущий заседание старый хрыч попросил всех проголосовать. Все дружно подняли руки. Некоторым помогли это сделать референты, стоящие возле каталок.

– Ну, а Главным Соратником нашего нового Предводителя я бы предложил оставить нынешнего соратника, занимающего этот пост, – сказал хрыч.

Микки сидел, натянуто улыбаясь. "Вот, значит, как вы решили, произнес он про себя. – Мне, значит, работа. А ему, значит, стеклянный ящик... Ну, ладно. Будет вам ящик..."

Он поднялся со стула и громко поблагодарил всех за оказанное доверие.

* * *

Потянулись дни бессмысленной тягомотины. Главный Соратник исправно перебирал множество бумажек, решая, какие из них отправить Третьему Предводителю, какие – другим соратникам, а какие выбросить в урну. Впрочем, особого различия между этими операциями не было. И сам Предводитель, и большинство соратников находились уже в том состоянии, когда не только решить что-либо, но и просто прочесть бумажки были не в состоянии. Кресла-каталки становились постепенно привычным атрибутом всех совещаний. Только старый хрыч, разрушивший надежды Микки, все ещё уверенно ковылял по коридорам без посторонней помощи.

Но была во всем этом и своя прелесть. Учитывая состояние инвалидной команды, Главному Соратнику все чаще поручали встречаться с высокими иностранными гостями. Таким образом, имя его постепенно становилось известно в мире. Однажды ему даже доверили отправиться за границу для официальных переговоров с главой государства. Третий Предводитель, конечно, с удовольствием поехал бы туда сам, но все боялись, что он заснет на переговорах или случайно выпадет из своей коляски.

Главный Соратник второй раз в жизни пересек границу страны.

На аэродроме, где приземлился самолет, Микки ожидал торжественный прием. Разумеется, не такой пышный, как если бы он был Предводителем, но все же вполне приличный. Микки это понравилось. А его жена, которая опять сопровождала Главного Соратника, была просто в восторге. "Вот видишь, шепнула она ему в машине по дороге к резиденции главы государства. – А ты говорил – ящик!.."

Микки укоризненно посмотрел на жену и стал думать – о чем бы ему переговорить с иностранным Предводителем. На этот раз он хорошо подготовился к поездке и даже выучил правила поведения на официальных приемах. Но легкое волнение все же не покидало его.

Машина доставила их к самому порогу резиденции. Микки вышел из лимузина, помог выйти своей супруге и, обернувшись, увидел стоявшую на пороге красивую женщину. Это и был иностранный Предводитель.

Микки кашлянул, одернул пиджак, подошел и, нагнувшись, поцеловал руку главе государства. В толпе окруживших его репортеров послышался изумленный шепот. Еще никто из правителей страны, откуда приехал Микки, не делал ничего подобного. Да и приезжало-то их немного. Автор Идеи никогда никуда не ездил. Великий Вождь тоже практически весь свой срок просидел дома, занятый истреблением жителей и соратников. Первый Предводитель выезжал в основном в те страны, где режим был таким же, как в его стране. И если целовался, то только с тамошними мужчинами-предводителями. (Причем целовался взасос – таков был ритуал.) Словом, Микки оказался первым, кто повел себя за границей как истинный джентльмен.

На Предводительницу это произвело сильное впечатление. Переговоры прошли успешно.

После официальной части Главный Соратник был приглашен на чашку чая для приватной беседы. Беседа протекала в теплой, непринужденной обстановке.

– Простите, – сказал Микки Предводительнице, когда весь чай был выпит и все темы обсуждены. – У меня к вам нескромный вопрос.

– Нескромный? – спросила Предводительница и слегка покраснела.

– Да, – сказал Микки. – Ответьте мне, пожалуйста. Только честно... У вас тут что, поделения тоже никогда не было?

– В каком смысле? – удивилась глава государства.

– Благодарю вас, – сказал Микки.

Он все понял.

– Еще один вопрос, – сказал он. – Последний.

– Ради Бога, – улыбнулась она.

– Скажите, у вас тут тоже демократия?

– А как же, – сказала собеседница. – Само собой.

– Спасибо.

Микки поднялся и галантно откланялся ей. Вопросов у него больше не было.

В самолете по дороге домой Главный Соратник был молчалив и задумчив.

Приехав к себе на службу, он застал там полный развал. По коридорам бегали какие-то люди, в приемной Третьего Предводителя суетились референты, помощники и десяток врачей. Через раскрытую дверь кабинета он увидел самого Предводителя. Тот сидел в кресле-каталке, безжизненно опустив голову. Когда Главный Соратник подошел к нему, старец вдруг ожил и судорожно схватил его за руку.

– Помираю, – прошептал он.

– Да брось ты! – Микки погладил Предводителя по плешивой голове. – Еще поживешь. У тебя ж – молодой задор. Забыл, что ли?

– Не, – прохрипел старец. – Точно – помираю... Эх, до поделения дожить не успел... А сколько сил положили... Скольких поубивали... Все зря, видать...

Он повернул голову к Соратнику и потянул его к себе. Микки нагнулся.

– Ох, и наистребляли мы... – забормотал старец. – Ох, и наистребляли... А ты это... ты, часом, не истреблять меня пришел?

Старик бредил.

– Да ты что! – попытался успокоить его Главный Соратник. – Зачем же мне тебя истреблять? Ты не волнуйся. Я вообще истреблять никого не буду. Я теперь демократию у нас заведу.

– Что? – Старик пришел в себя и широко раскрыл глаза.

– Я говорю – демократию надо бы нам устроить. Чтоб без истреблений там всяких. И чтобы все было, – поделился с ним Микки, решив напоследок обрадовать старца.

– Д е м о к р а т и ю? Здесь?!

Третий Предводитель дернулся и чуть было не вылез из кресла. Остатки волос на его голове встали дыбом.

– Де... мо... кра... тию? – с ужасом произнес он. – Де... мо... кра... тию?!

Он закатил глаза и бухнулся обратно в коляску.

* * *

Главный Соратник стал Предводителем.

Цель, к которой стремился он столько лет, была достигнута. Но облегчения это не принесло. Конечно, он был теперь самым главным и мог делать все, что захочет. Но что именно он хочет – оставалось для него неясным.

Наконец он решился.

Новый Предводитель созвал на совещание всех своих соратников. Оглядев большой зал, заполненный в основном креслами-каталками, он произнес речь. Речь его была краткой.

– Отныне, – сказал Предводитель, – мы будем строить здесь демократию. Что это такое – объясню позже. Меня же отныне прошу именовать не Четвертым Предводителем, а Первым Демократом... Истреблений больше не будет. Поделений тоже не будет. А что будет – скоро узнаете... Кто за мое предложение – прошу поднять руку.

Он замолчал. Спустя какое-то время с разных сторон послышался глухой ропот.

– Это что ещё такое?.. Какая такая демократия?.. – расслышал он в общем гуле.

– Объявляется перерыв на пять минут! – громко сказал Микки и, повернувшись, вышел из зала.

В коридоре он отер пот со лба, встал у стены и задумался. Обстановка складывалась не лучшим образом. Надо было что-то придумать.

Неожиданно дверь приоткрылась. В коридор высунулась голова старого хрыча – бывшего недруга Микки.

– Ты что, спятил? – прошепелявил хрыч, подойдя к нему на своих полусогнутых ногах. – Да тебя ж сейчас сожрут. Ты что это задумал?

Терять Первому Демократу было нечего.

– Кто сожрет? – спросил он, глядя прямо в глаза хрыча. – Эти – в колясках? Да я сам их сожру. Уволю всех к чертовой матери. Врачей позову и всех в больницу отправлю. Пускай лечатся.

Он, конечно, блефовал. Но уловка его сработала. Старый хрыч подумал, почесал в затылке и спросил:

– А ежели я тебя, к примеру, поддержу? Меня – оставишь?

– Тебя – оставлю, – сказал Микки. – Оставлю... Если поддержишь.

Хрыч ещё раз почесал затылок и махнул рукой.

– Ладно. Была не была! Пошли.

Они вернулись в зал. Не обращая внимания на продолжавшийся ропот, Первый Демократ подошел к столу и сел на свое место. Старый хрыч попросил слова.

– Друзья, – сказал хрыч, проникновенно глядя на инвалидов в креслах-каталках. – Я полагаю, мы не ошиблись с выбором Предводителя... Задачи перед нами поставлены сложные... С одной стороны, руководить такой работой может только очень опытный соратник... С другой стороны, она требует энергии, я бы сказал, молодого задора... И лучше всего отвечает перечисленным требованиям наш дорогой...

Он помедлил и театральным жестом указал на Первого Демократа.

В зале воцарилось молчание.

– Кто за то, чтобы одобрить предложенную нам программу? – спросил хрыч и сам высоко поднял руку.

Молчание продолжалось ещё несколько секунд. Затем в разных концах зала поднялись трясущиеся ладони.

Микки перевел дух.

"Да, с этими, пожалуй, наработаешь", – подумал он.

Со следующего дня началась работа. Как он и предвидел, дело оказалось нелегким. Два месяца Первый Демократ пытался расшевелить своих соратников, предлагая им высказать хоть какие-то идеи по поводу демократии. В конце концов, не могло же такого быть, чтоб никто из них ничего об этом не слышал. Но усилия его были тщетны. Соратники несли полную чушь. Кто предлагал устроить ещё одно, окончательное поделение скудных остатков (не забыв при этом, естественно, себя). Кто предлагал устроить истребление на демократических началах (на каких именно – не уточнялось). Большинство же вообще предпочитали оставить все как есть и посмотреть, что получится. Дело не клеилось.

Газеты сообщили, что вскоре начнется новая эра, которая будет намного лучше, чем нынешняя. После чего пресса смолкла, ожидая дальнейших разъяснений от начальства. Слава Богу еще, что все газеты подчинялись непосредственно Предводителю. А то и здесь бы началась путаница.

Первый Демократ устал. Порой он уже и сам был не рад, что затеял все это. Но пути назад не было. В конце концов он плюнул на своих соратников и заперся на два дня дома, чтобы обдумать положение.

Двое суток Микки ходил по комнате из угла в угол и размышлял, отчего устал ещё больше. На третье утро, злой и невыспавшийся, он вышел на балкон, огляделся вокруг и произнес знаменитую фразу: "ТАК БОЛЬШЕ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ". Затем Первый Демократ вернулся в комнату, громко хлопнул балконной дверью и завалился в постель.

– Что ты сказал? – спросила разбуженная шумом жена.

– Я сказал: "Так больше нельзя жить", – ответил Микки, зарывшись лицом в подушку.

– А как можно? – спросила Рикки, потягиваясь.

Первый Демократ ничего не ответил.

Он полежал несколько минут, поднял голову и посмотрел на часы.

Было девять часов утра.

В этот самый момент за тысячу километров от столицы, в городе Лукичевске проснулся Кухтик.

Часть вторая

ЯВЬ

I

ухтик открыл один глаз.

Прошло десять секунд.

Кухтик открыл второй глаз.

Прошло ещё десять секунд.

Третьего глаза у Кухтика не было. Он повернул голову и попытался понять, где находится его тело и как выглядит окружающий мир.

Мир выглядел так. Слева от Кухтика стоял стол, заваленный объедками. На столе он разглядел куски хлеба, три вареные картофелины, два обглоданных селедочных хвоста и две пустые бутылки. Еще левее находилось окно. На подоконнике тоже стояли две бутылки. И тоже – пустые. Сзади, за головой Кухтика, была, надо полагать, дверь. Во всяком случае, оттуда дуло.

Потолок был вверху. Пол – внизу.

Созвездие Лиры находилось справа. (Он об этом не знал.)

Кухтик попробовал приподнять голову. Но голове это не понравилось, и она загудела. Серые клеточки, посовещавшись, предложили ему оставить голову в покое, закрыть глаза и не шевелиться.

Он так и сделал. И поступил совершенно правильно, потому что в ту же секунду вспомнил все, что с ним произошло. Он вспомнил, что вернулся из армии. Он понял, что наступило первое утро, когда ему не придется вскакивать с железной койки по команде "Подъем!". Он понял, что лежит на своей кровати, в своей маленькой комнате, в своем городе Лукичевске.

Кухтик вспомнил о том, что случилось вчера, после того как он вошел в парадную своего дома, поднялся по обшарпанной лестнице и нажал кнопку дверного звонка...

Дверь ему открыл Надькин отец.

– Едрена шишка! – сказал он и всплеснул ручищами. – Гляди, кто пришел! Малой!.. Дембельнулся, что ль?

– Ага, – ответил Кухтик.

– Малой! – повторил Надькин отец. – Ну, ты – прям генерал, не иначе.

Он потрогал погоны на Кухтиковом мундире.

– Дядь Вась, – сказал Кухтик, – я, может, войду?

– Ну дык! – воскликнул Надькин отец и посторонился.

Кухтик переступил порог, за которым он не был два с половиной года. Первое, что напомнило ему прошлую жизнь, был запах жареной рыбы.

– Ну, малой, ты как с неба свалился. – Надькин отец хлопнул его по спине. – Хоть отписал бы, что прибудешь. А теперяча вон – сюрприз тебе.

Он показал рукой в глубь длинного коридора. Кухтик посмотрел туда и увидел знакомый силуэт в дверях отцовской комнаты. Но это был не отец. В дверях стоял Колька.

Колька сделал несколько шагов по коридору навстречу Кухтику и остановился. Кухтик заморгал, не понимая, как тот мог здесь оказаться.

– Привет! – сказал Колька.

– Привет! – сказал Кухтик.

Они одновременно шагнули друг к другу, столкнулись посередине коридора и обнялись.

– Колюн! – произнес Кухтик, обхватив длинными руками Колькины плечи. Ты откуда взялся?

– Да вот, понимаешь... – Колька и радовался, и был почему-то смущен. Понимаешь, какое дело...

– Дело у нас во какое, – сказал, подойдя, Надькин отец. – Папаня твой, понимаешь, год назад как уехал. Подался в дальние края. На Север, деньгу зашибать. Ну, а Николай, значит, у его попросился, чтоб в комнате пожить. Женатик он теперь. В ихней комнатухе им всем скопом не уместиться. Ну, папаня твой не возражал. А я тоже согласие дал, как съемщик квартирный. Договорилися мы с твоим Колькой. Временно чтоб. Ну, пока ты не приедешь... Такие вот дела.

Кухтик выпустил наконец Кольку из объятий. Тот смотрел на него, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты уж извини, – сказал он. – Мы ненадолго... Мы съедем... Ты не волнуйся.

– Да ладно тебе! – Кухтик чувствовал себя по-дурацки из-за того, что Колька перед ним оправдывается. – Чего ты? У нас что, места мало? Это даже здорово. Вместе теперь будем... А отец куда уехал? Не знаешь?

– Точно не знаю. Ему вроде брат – дядька твой – с Севера написал. Ну, он и поехал. А куда, точно не знаю. Он и моего уговаривал. Да мой-то от матери куда двинется?.. В общем, уехал он, значит. А я вот – здесь... Только ты правду скажи. Если что, мы сразу съедем. Комнату подыщем, и сразу. Я ж понимаю...

– Да ты чего! Зачем мне две комнаты? Живите сколько хотите. – Кухтик искренне обрадовался, что Колька будет теперь рядом с ним. – А жена твоя где?

– Жена к родичам подалась. На юг. Она у меня с тех краев. Я вот тоже через неделю в отпуск к ним махну... Слушай, а хочешь со мной? Во здорово будет!

– Погоди, – сказал Кухтик. – Дай хоть раздеться.

Он снова обнял Кольку за плечи, и они прошли в комнату Кухтика.

– Эй, пацаны! Это б дело спрыснуть надо! – крикнул сзади Надькин отец.

– А как же! – обернулся Колька. – Счас в лабаз смотаю... Гуляем!

Кухтик переступил порог своей комнаты, огляделся и окончательно понял, что армейская служба кончилась...

* * *

Колька, Кухтик, Надькин отец, сама Надька, ставшая пышной девицей, и суровая Надькина мать сидели за столом в маленькой Кухтикиной комнате.

– Что ж, ребяты, – сказала Надькина мать, подняв граненую рюмку двумя пальцами и оттопырив мизинец, – со свиданьицем, значит.

– С возвращением тебя, – произнесла пышная Надька, кокетливо глянув на Кухтика.

Кухтик покраснел и отвернулся. Мать толкнула Надьку под столом ногой. Та фыркнула. Колька поднял свою рюмку и сказал:

– За тебя, ушастый! Будь здоров!

Все выпили...

Через час дамы оставили мужчин и отправились спать. Посидев ещё немного, ушел и Надькин отец. Кухтик с Колькой остались одни.

– Ну, – сказал Колька, – раз такое дело – тащу заначку! Гулять так гулять!

Он встал со стула, вышел за дверь и скоро вернулся, притащив ещё одну бутылку. Скоро мир вокруг Кухтика приобрел неясные очертания.

– Может, хватит? – сказал он. – Чего-то мы больно круто.

– Да брось, – махнул рукой Колька. – Однова живем, как говорит твой сосед... Давай ещё по рюмашке!

– Это здорово, что он тебя в отцовскую комнату жить пустил, – сказал Кухтик Кольке. – Сам-то он мужик ничего. А Надькина мамаша вообще-то чужих не шибко любит.

– Нормально. Договорились, – сказал Колька. – Моя Ирка у них на фабрике секретаршей в месткоме работает. Она ей талоны достает. Сверх нормы. Ну, а ему я тоже кой-что со службы таскаю. Спиртяшка-то у нас там ещё не перевелась. Так что – полная любовь и порядок.

Он подмигнул Кухтику. Точно как Надькин отец. Кухтик заметил, что Колька сильно изменился за два прошедших года. Повзрослел, что ли?

– Ну, а как там вообще – на работе? – спросил он. – Все приборы чините?

Колька хлопнул себя ладонью по лбу.

– Э, да ты ж ничего не знаешь! Елки-палки! Тут такие дела!..

Он подвинул стул поближе к Кухтику и, понизив голос, сказал:

– Ты вообще не представляешь себе, чо тут делается! Академик наш совсем трекнулся... Представь только, нашел он эту свою анормальную хреновину... И как думаешь – где?.. Ни за что не догадаешься.

– Где? – спросил Кухтик, заранее зная ответ.

– Во – здесь, – Колька ткнул пальцем куда-то в сторону. – На помойке нашей. Вот где!

– Это он тебе ночью рассказал? – спросил Кухтик.

– Зачем ночью... Это вообще не он рассказал. Это мне Бенька рассказал... Мы в мастерской свадьбу мою обмывали. Ну, он зашел – прибор притащил. Мы ему тоже налили. Он поначалу отнекивался, потом стопаря принял. Мы ему – еще. Он закосел и раскололся... Помнишь Беньку? Лаборанта.

– Помню, – сказал Кухтик.

– Так вот, Бенька говорит, будто помойка наша уменьшается. Представляешь себе?.. Будто там дыра сделалась.

– Какая дыра? – Кухтик почувствовал, что голова его, уже гудевшая как улей, загудела ещё сильнее.

– Такая... Анормальная... – Колька постучал пальцем по лбу. – Совсем они там свихнулись. Академик бегает, рулеткой помойку мерит. Вчера какие-то мужики приезжали, двух ментов у помойки поставили. Ты, когда шел, ментов не встретил?

– Нет, – сказал Кухтик. – Не встретил.

– Сачкуют, гады. С вахтером нашим киряют. Эт точно... В общем, такая вот у нас теперь каша... Только ты смотри не болтай шибко. Бенька сказал дело секретное...

– А меня, как думаешь, обратно в институт работать возьмут? – спросил Кухтик.

– Ну, тебя-то возьмут. Тебя после армии должны на прежнее место устроить. Закон есть... Да ты об этом пока не думай. Завтра потолкуем... А счас давай-ка спать заляжем. Башка трещит...

И они залегли спать.

* * *

Через неделю Колька уехал к жене на юг. Кухтик не поехал с ним, потому что ему надо было ходить отмечаться в военкомат, потом – в жилищную контору, потом – в милицию и получать разные справки, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что он, Кухтик, действительно Кухтик, а не кто-то другой. Закончив все эти дела, он пошел вновь устраиваться на работу.

Пройти к зданию института мимо помойки ему не удалось. Вдоль дорожки прохаживались два милиционера. Кухтик узнал их. Это были те самые толстый, с усами, и тощий, смуглолицый, которых когда-то встретил он в компании Надькиного отца. Саму дорожку пересекала глубокая канава.

Толстый милиционер исподлобья посмотрел на Кухтика и, не утруждая себя объяснениями, махнул рукой в сторону: давай, мол, в обход. Пришлось Кухтику идти в обход.

Наконец он добрался до цели, вошел в вестибюль, посмотрел на портрет нового Предводителя, показал охраннику свои документы, поднялся по лестнице и остановился перед дверью со знакомой табличкой. Ему предстояла ещё одна встреча с Большим Начальником По Кадрам...

В комнате за столом сидел все тот же человек, все в том же костюме, с теми же маленькими глазками под тяжелыми веками.

– Кухтик? – спросил он, глядя в раскрытую папку.

– Кухтик, – сказал Кухтик.

– Из армии, значит?

– Так точно.

Начальник По Кадрам поднял глаза.

– Хорошо отвечаешь. Молодец... Вернулся, значит.

– Так точно.

– Да ты вольно встань, – сказал Начальник, вынимая из папки лист бумаги.

Кухтик узнал свою характеристику, рожденную стараниями старшины Халявы.

– У нас, Кухтик, нынче положение тут особое, – сказал Начальник. Может, слышал?

– Никак нет, – ответил Кухтик, строго придерживаясь устава.

– Ну, в общем, работа у нас тут намечается серьезная. Так что абы кого брать нельзя... Я, по правде сказать, сомневался насчет тебя. Не очень ты вроде сознательным был, как помню... Но вот теперь, гляжу, в армии тебя воспитали... Вот, пишут – бдительность у тебя на высоте. И вообще отличный солдат. Показательный, можно сказать... Не зря, значит, время прошло... Я всегда говорил – армия учит... Хорошая школа. Особенно – по части бдительности.

Кухтик вытянул руки по швам и ел глазами начальство. Как салага.

– Ну, вольно, вольно встань, – повторил Начальник По Кадрам. – Возьмем мы тебя. Нам бдительные нужны...

Он взял из папки другой лист и что-то размашисто написал в углу.

– Все. Можешь идти, – сказал Начальник.

Кухтик повернулся через левое плечо и сделал шаг к двери.

– Постой-ка минутку, – услышал он и остановился на пороге.

Большой Начальник подошел к нему.

– Ты вот что, Кухтик. В общем, дело такое... Обстановка сейчас, понимаешь, неясная. Радио-то небось слушаешь... Так вот... Может, тебя опять сюда вызовут. Ну, помнишь – была тут у тебя беседа... До армии еще... Да, помнишь ты – вижу... Так вот. Ежели тебя кто снова начнет расспрашивать. Ну, может – и насчет меня. Бес их нынче знает... Так ты уж чего лишнего не ляпни... Понял?

Кухтик сделал понятливое лицо и кивнул. Потом на всякий случай кивнул ещё раз.

– Ну вот и хорошо. Иди, работай. И бдительность, значит, проявляй... Иди.

Дверь с грозной табличкой захлопнулась за Кухтиком. Он сделал глубокий выдох.

Перед тем как покинуть институт, Кухтик решил заглянуть в свою мастерскую, где вскоре опять предстояло ему работать. Он спустился на один этаж и увидел стоящего у окна растрепанного Беню

первого вновь встреченного знакомого в этих стенах. (Не считая, конечно, Большого Начальника По Кадрам.)

– Кухтик! – сказал Беня. – Это ты?

– Это я, – сказал Кухтик.

Они сели на широкий подоконник. За стеклами видна была аномальная помойка.

– Сколько ж ты у нас не был? – спросил Беня.

– Два года, – ответил Кухтик. – С половиной.

– Да, – сказал Беня. – Много воды утекло. Много... Ты теперь что ж, снова здесь будешь работать?

– Ага, – подтвердил Кухтик. – У вас тут как?

– У нас тут новости, – сказал Беня.

– Насчет помойки? – спросил Кухтик.

Беня с удивлением посмотрел на него.

– Мир слухами полнится, – сказал он. – Шила в мешке не утаишь... Слышал, значит... Ну, и что же ты слышал?

– Ну, вроде там дыра какая-то.

– Дыра, дыра... – пробормотал Беня. – Похоже на то...

– Вообще-то мне академик про это рассказывал, – признался Кухтик. Еще давно. До армии.

– Академик?.. Тебе?.. – Беня недоверчиво поднял брови.

– Мне, – немного обидевшись, повторил Кухтик. – Он к нам в мастерскую заходил. Ночью. Я там работал, и он мне про аномалии рассказал.

– Оч-ч-чень интересно, – произнес Беня. – Теперь и ты, значит, у нас посвященный... Ай да Бермудянский...

– Это кто? – спросил Кухтик.

– Да это я так... Ну, в общем, раз уж ты в курсе дела, слушай. Расскажу тебе сказочку...

Беня привстал, вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Прежде Кухтик за ним этого не замечал.

– Значит, так, – начал Беня. – Есть, понимаешь, всякие чудеса на земле. Вот летит, к примеру, самолет. Летит себе, летит. А потом – раз, и нет его... Пропал... Но бывает ещё и почище. Летит он, летит, потом пропадет, а потом – вот те на! – снова появится как ни в чем не бывало. Его, понимаешь, ищут, по небу шарят, нигде найти не могут, а он появится вдруг невесть откуда и спокойненько себе приземляется. Ну, пассажиров начинают расспрашивать – где, мол, вы были? А они ничего понять не могут. Летели, говорят, и летели. В чем дело?.. А дело в том, что часы у них представь себе! – одно время показывают, а у тех, кто на земле сидел, другое. Скажем, на полчаса больше. И где они эти полчаса пропадали, никому не ведомо... Вот какие случаются чудеса в одном странном месте...

Беня посмотрел на Кухтика, затянулся, выпустил изо рта тонкую струйку дыма и продолжил:

– Ну и родилась тут у некоторых ученых мужей теорийка. Что, дескать, попадает этот самый самолет в такую, понимаешь, дырку. Где и время иначе течет, и вообще непонятно, что происходит. И на-звали они эту дырку пространственной аномалией... Не многие, правда, в это дело поверили, но институт наш, к примеру, для поиска этих аномалий создали. Не знаю уж, кому такая прекрасная мысль в голову прийти могла...

Беня ещё раз затянулся и спросил у Кухтика:

– Слушай, ты, может, тоже курить начал? А я тебе не предложил. Извини... На вот, угощайся.

Кухтик взял сигарету. Беня чиркнул спичкой, дал ему прикурить и стал завершать свою сказку:

– Одним словом, мало кто верил в это дело, кроме нашего академика. Смеялись над ним все. И я, грешный, смеялся. А он возьми и открой самую что ни на есть аномалию. И не где-нибудь, а вот здесь – под окошком.

– На помойке? – спросил Кухтик.

– Ага, на помойке. Как раз на этой помойке... Она, наша чудная помойка, очень, знаешь, странно себя ведет. Уменьшается она, понимаешь, в размерах... То есть КАК БЫ уменьшается. А с другой стороны – вроде и нет. Вот какие фокусы...

– Так это что ж, – спросил Кухтик, – получается, ЛИПА скоро совсем к моему дому подъедет? Так, что ли?

– Да нет, – ответил Беня. – ЛИПА на месте остается. И дом твой на месте остается. Но вот если ты, скажем, от своего дома сюда пойдешь, то сегодня за полчаса доберешься, а через месяц, может, на минуту раньше. А то и на две.

– А ты что, тоже ходил? – настороженно спросил Кухтик.

Беня замялся.

– Ну, понимаешь, это не эксперимент, конечно... Просто я тут посмотрел, как наш друг по утрам упражняется, ну и тоже... В общем... в общем, получается, что какая-то аномалия вроде там есть...

– И что ж теперь будет?

– А ничего не будет, – сказал Беня.

– Почему?

– Да потому, что есть, понимаешь, такая штука в науке. "Воспроизводимость эксперимента" называется. Если у тебя один или два раза получилось, то это ещё ничего не значит. Надо, чтоб много раз одно и то же выходило. И чтоб другой повторить мог.

– А у тебя не выходит? – спросил Кухтик.

– Ну, пару раз вышло... Больше не выходит.

– А чего вышло? – Кухтик вытянул шею и даже привстал с подоконника.

– Вышло, что быстрее дошел. Вот что вышло.

– Так, значит, все-таки едут они друг к дружке? Дом мой с институтом?

– Нет, Кухтик. Никуда они не едут. И метров там столько же. Просто когда ты по дороге протопаешь и через место это пройдешь, то дорога тебе короче покажется. Понял?.. Ты не только метры эти проскочишь. Ты время проскочишь. Ну, и пространство – тоже... Проскочишь и сам не заметишь... Аномалия это. Понимаешь? А н ом а л и я...

– Не. Не понимаю, – признался Кухтик.

– Вот и я не понимаю.

Беня тяжело вздохнул.

– Может, Кирилл бы понял, – сказал он, глядя в окно.

– Ну, а что твой Кирилл думает? – спросил Кухтик.

– Не знаю я, что он думает, – ответил Беня и неожиданно помрачнел. Нет теперь здесь Кирилла... Нету... Увезли нашего Кирилла отсюда... Много наш Кирилл говорил...

Беня затянулся и бросил окурок в урну, стоявшую подле окна. Потом плюнул туда же. Он сделался совсем мрачным, встал с подоконника, постоял и добавил:

– А может, это мы много молчали...

Кухтик понял, что больше к Бене приставать не надо. Но, чтоб как-то закончить разговор, он задал ещё один вопрос.

– А где академик ваш? – спросил он.

– Вон где наш академик... – Беня кивнул в сторону окна. – Начальство ждет.

Кухтик посмотрел за окно и увидел стоящего на краю помойки академика.

– Поди посмотри, если хочешь, – сказал Беня. – Сейчас там, полагаю, небольшой цирк будет.

Кухтик встал и протянул хмурому Бене руку.

– До свидания, – сказал он. – Я теперь в мастерской опять. Ты заходи. Ежели там прибор починить... И вообще.

– Спасибо. Зайду, – сказал Беня. – А ты пойди на академика глянь. Вон он, наш Бермудянский...

* * *

Академик Иванов-Бермудянский ждал приезда начальства.

Два с половиной года потратил он на то, чтобы заинтересовать своим открытием хоть кого-нибудь из столичных руководителей. С приходом каждого нового Предводителя новая искра надежды загоралась в нем. Но разгореться этим искрам было не суждено. Последняя поездка в столицу на заседание Высшего Органа окончательно доконала академика. Между тем долго сохранять в тайне эксперименты на помойке, конечно, не удалось. Среди сотрудников поползли слухи. Многие стали поглядывать на своего директора, мягко говоря, странно. Пришлось собрать ведущих специалистов и объяснить им, что происходит. Никто, разумеется, не позволил себе высказать сомнение, но восторга в речах собравшихся почему-то не было.