Текст книги "Мы вернемся осенью (Повести)"
Автор книги: Валерий Кузнецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Я уеду, – шептал Козюткин, пересчитывая деньги, – на Украину, на запад...
– Хоть на Южный полюс, – усмехнулся Жернявский. – Только не вздумайте шалить со мной. И учтите – самое трудное – не это. Самое трудное – правильно повести себя потом, в милиции. Бояться не надо, но и благодушествовать не рекомендую, понятно?
Козюткин засунул деньги во внутренний карман.
– Не волнуйтесь. Сделаю аккуратно. Я не всю жизнь был Козюткиным.
– Ну, вот, это другой разговор. Идем дальше. Расположение школы знаете? Давайте начерчу. Бочку с керосином обычно ставят здесь.
Увлеченные своим делом, они не заметили, как вошел Самарин.
– Привет ударникам счетного труда! Вот вы где, Роман Григорьевич, а я к вам домой зашел – никого. Не-ет, раньше вы были гостеприимнее.
– Здравствуйте, дорогой Жорж! – заулыбался Жернявский. – Действительно, засиделись, пора закругляться, – он повернулся к счетоводу. – Ну, на сегодня, пожалуй, и довольно. Идите отдыхать. Надеюсь, вам все ясно? Только у меня к вам просьба: пожалуйста, не злоупотребляйте. Закончится проверка – тогда на здоровье. И помните... – Жернявский положил руку на плечо счетоводу, – я очень рассчитываю на вас. В любом случае – только на вас.
Козюткин, опасливо косясь на Самарина, торопливо попрощался и вышел.
– Что это вы с ним, как с родной мамой? – недоуменно спросил Самарин.
– Бог с ним, – устало махнул рукой бухгалтер. – Лучше расскажите, как съездили.
– Хм, ничего съездил, – самодовольно ответил Самарин.
– Много наворовали?
– Вы что... я... Что с вами?
– Со мной ничего, – равнодушно пожал плечами Жернявский. – Ревизия у нас. Проверка. Понятно? Так как мой вопрос?
– Но мы же... вы же... Вы сами предложили, помните? – растерялся Самарин.
– Не помню. Слово к делу не пришьешь, милый Жорж.
– Так вы что, сообщить обо мне хотите? Проверяющему? Или... в милицию?
– Нет.
– Тогда я... к чему этот разговор? Ничего не понимаю.
Жернявский вздохнул.
– Чего тут не понимать, Жорж? Вы – обыкновенный вор, и стесняться тут нечего. Вы же, если не ошибаюсь, полгода добросовестнейшим образом обкрадываете интеграл. По моим подсчетам, тысяч шесть у вас уже накоплено. Не довольно ли?
– Да что случилось, черт побери?
– Я уже сказал, проверка у меня. Если с вами начнет разговаривать проверяющий, он раскусит вас в две минуты. Вы лезли в государственный карман, Жорж, с непосредственностью пятилетнего мальчишки, который считает, что его никто не увидит, если он зажмурит глаза. Так откройте их, наконец! Повторяю, если проверяющий поговорит хотя бы с одним приемщиком пушнины – вам крышка. Я сдержал свое слово – сделал из вас обеспеченного человека. Теперь вы должны исчезнуть как можно скорее, Жорж! Я с вами говорю? Что молчите?
Самарин покачал головой:
– Вы обходитесь со мной, как с продажной девкой. Зачем? Какая вам выгода?
– Не усложняйте, Жорж, не усложняйте, – раздраженно поморщился Жернявский. – Это не из учебника этики ситуация, а из учебника экономики: спрос рождает предложение. Что до ваших мук, то, во-первых, я им не верю, во-вторых, в вашем положении разыгрывать невинность просто нет времени. Я повторяю: оставаясь здесь, вы губите себя и меня. Итак, запомните: завтра вы уедете. Доберетесь до Усть-Камо. Оттуда через Северо-Енисейск попадете в Красноярск. И еще. Завтра я, вероятно, буду занят с проверяющим на складах – окажите мне последнюю услугу: зайдите к Козюткину и попросите его выписать керосину для школы. Только не ссылайтесь на меня, придумайте что-нибудь, хорошо? Скажите, что в школе попросили вас.
– Хорошо.
– Не забудете?
– Нет.
– Ну, Жорж, прощайте. Что же вы не рады? Ведь перед вами – та жизнь, которую вам обещал старый бухгалтер.
Самарин покачал головой:
– Я не знаю, какая начинается жизнь. Я не понимаю, почему я должен бежать в то время, как вы остаетесь, хотя грехов у вас не меньше, если не больше моего. И, самое главное, я не понимаю теперь, зачем вы меня втравили во все это.
– А вы не меня об этом спрашивайте, Жорж, – мягко ответил Жернявский.
– А кого же я должен спрашивать?
– Ах, какой вы глупый! Себя, разумеется. Сильный человек, предпринимая что-то, спрашивает себя: зачем я это делаю? Слабый человек, «втравившись», как вы говорите, во что-нибудь, ищет виноватых. Будьте сильным. Не вините ни в чем людей, встретившихся на вашем пути. Рассматривайте их как орудие для практического использования в достижении ваших целей. С этой точки зрения, – Жернявский улыбнулся, – я был прекрасным орудием. Так что, не вспоминайте обо мне плохо, Жорж.
...Пожар начался около двух часов ночи. Собравшиеся жители стояли вокруг здания школы, не в силах что-либо предпринять: к пылающему зданию ни с одной стороны нельзя было подойти.
Пролетарский передал кому-то багор, которым растаскивал горевшие доски, угрюмо прошел сквозь толпу и направился в милицию. Болело выбитое плечо, нестерпимо ныли обожженные руки. Он ничего не замечал. Он шел и все еще видел, видел руки Иркумы, пальцы, царапавшие землю, горящую балку, упавшую на эти руки и сноп искр, заставивший разбежаться людей. И грохот обрушившихся стропил, в котором утонул ее последний вскрик...
Весь остаток ночи и утро они со Стариковым, помощником Пролетарского, допрашивали людей. Свидетелей нашлось много – школа стояла в центре поселка – но толку от них не было. Однако через несколько часов что-то стало проясняться. Оставшиеся в живых ребята показали, что днем завхоз привез бочку керосина и поставил ее в сенях. Тут же допросили завхоза, и он подтвердил, что это было так. Откуда он взял керосин? Его днем встретил Козюткин и велел получить керосин на складе. Козюткин был доставлен в милицию.
Пользуясь свободным временем, Пролетарский стал перевязывать себе обожженные руки. За этим занятием и застал его Лозовцев. Он был с Кофтуном.
– Сиди, – махнул он рукой, когда Пролетарский встал из-за стола, намереваясь уступить ему место. – Ну, что установил?
Николай коротко рассказал, что он сделал.
– Ты, значит, не сомневаешься, что это поджог? А может, от лампы загорелось, или мальчишки курили?
Пролетарский покачал головой.
– Нет, загорание началось в сенях, где стояла бочка с керосином. И в коридоре. Ребятишки в спальне слышали, что перед пожаром кто-то ходил по коридору.
– Козюткина допрашивали? – поинтересовался Кофтун.
– Нет пока. У него изъяли одежду с запахом керосина. Сейчас буду с ним говорить... Меня беспокоит, что нет нигде Самарина.
– Самарина? – поднял брови Лозовцев. – А может, он у Жернявского, они же приятели?
– Жернявский был на пожаре. Вытаскивал детей из огня. Самарина он не видел, я спрашивал.
– Ты в курсе, что Самарин?.. – Лозовцев показал на Кофтуна.
– Да, мы говорили с Анатолием Фадеевичем. Я знаю, что Самарин замешан в махинациях с пушниной. Кстати, Анатолий Фадеевич, вы говорили мне все в общих чертах...
– Я именно поэтому и пришел. Мне осталось проверить документацию за 1934 год. Я хотел узнать, как с Козюткиным? Он обрабатывал эти документы, он мне нужен, везде стоят его подписи...
– Не знаю. Я вас прошу, обойдитесь пока Жернявским. Если мне будет некогда – к Старикову обратитесь, я его предупрежу. Видите, как тут все перепуталось? Возможно, действительно придется решать вопрос о возбуждении уголовного дела в отношении Самарина и Козюткина по хищениям...
– А для этого мне надо закончить с ними проверку, – вставил Кофтун.
– Да, да... В то же время с ними надо работать по пожару. Так что с проверкой придется подождать. Пока. Но мы вас будем держать в курсе дела. Я думаю, вы понимаете: проверка, махинации с пушниной – это важно, но пожар... Нельзя терять времени.
– Договорились? Тогда мы тебе мешать не будем, – поднялся Лозовцев.
Он подошел к двери, взялся за ручку. Помедлив, заговорил:
– Я, Николай, еще когда у Щетинкина служил... Мы деревню одну освобождали от белых. Там я тоже вот таких ребятишек видел. Только наши в огне погибли – а те порубанные были...
Он потер лоб и раздраженно продолжал:
– Это я к тому говорю, чтобы ты совершенно точно установил – поджог это или нет. Если поджог, то... На такое дело, на убийство детей, не всякий подлец решится, понимаешь? А ведь мы здесь все друг друга знаем. Значит, это очень злой должен быть человек, очень скрытный. Ты об этом подумай.
Они ушли. Пролетарский тоже вышел и вернулся с Козюткиным.
Кивнул ему на стул: садись. Долго молчал, разглядывая его небритую опухшую физиономию. Наконец спросил:
– Где был, когда начался пожар?
– Это... в какое время?
– В час ночи.
– Спал. Все время спал. Ваши же и разбудили. Утречком.
– И ничего не слышал? Ни криков, ни шума?
– Выпивши я был вчера, – вздохнул Козюткин. – Спал, как убитый.
– Знаешь, что в Байките произошло ночью?
– Слышал уже, – кивнул Козюткин. – Только зря вы меня обижаете. Не зажигал я, верьте слову. Зачем мне?
– А почему ты решил, что я... на тебя думаю? – Пролетарский удивленно взглянул на Козюткина.
– На кого же больше? – пожал плечами Козюткин. – Одежку-то мою Стариков ваш подчистую реквизировал, вроде как она керосином пахнет. Дурак на Козюткина не подумает.
– Да ты, брат, ушлый, – усмехнулся Пролетарский. – Ну, а если я тот самый дурак и есть?
– Не-е, – покачал головой Козюткин. – Оно хорошо бы, извините, конечно, но вы, гражданин начальник, не дурак. Вы тоже насчет керосину сомневаетесь. Только я тут ни при чем. Это мне велено было...
– Кем велено? – шагнул к нему Николай. – Что велено, я тебя спрашиваю? Ну!
– Так уполномоченный распорядился, этот... как его... – запинаясь проговорил Козюткин.
– Самарин? – крикнул Пролетарский.
– Так точно. Вчера утром пришел и велел выписать. Я, помню, сказал, что у них в кладовке еще с того года керосин должен быть. А он говорит, не мое дело, а если они откажутся, то им лимиты срежут. Мы с завхозом вчера эту бочку и привезли. Мороковали, мороковали, куда ее девать, и поставили в сенях.
– Ну?
– И все. А потом, стало быть, я вечером выпил и пошел спать.
Пролетарский отправил Козюткина в камеру и позвал Старикова.
– Значит так, Козюткина не допрашивать. Держать одного.
– Сознался? – обрадовался Стариков. – Он поджег?
– Не знаю, – покачал головой Пролетарский. – Что-то больно проницательный для простого счетовода. Вроде ждал, что его об этом спрашивать будут... не знаю. Ты сегодня свяжешься с Кофтуном. Займешься материалами о хищениях в интеграле. Пойдешь к нему и разберешься в учетных документах за 1934 год по строительству школы. Школы, понял? Смотри внимательно, особенно те, к которым имел отношение Козюткин. Чуть что – обращайся к Кофтуну.
– Так, выходит, вы меня от работы по пожару отстраняете?
– Нет. Будешь работать параллельно и по пожару.
– Как это?
– А так. Может кому-то выгодно, чтобы за всей этой суматохой забыли о хищениях. А?
– Так...
– Вот тебе одна версия. Может кто-то скрывает следы хищения? Школу-то интеграл строил? Может нужно, чтобы милиция, занятая пожаром, не вмешивалась в проверку? Вот тебе другая версия. Отрабатывай их.
– А вы?
– Я поеду догонять Самарина. Если он сбежал – ему надо идти на Куюмбу. Другой дороги в Красноярск нет. А он нужен. Врет ли Козюткин, нет ли, но Самарин имеет отношение к пожару.
– Думаете, он знает, кто поджег.
– Во всяком случае, если знает, то скажет мне.
– А если не скажет?
– Скажет, – уверенно ответил Пролетарский. – Скажет.
Глава пятаяБаландин проснулся от нудной, тупой боли в желудке: накануне он подстрелил белку, с великим страхом развел костерок и попытался поджарить ее. Мясо было пресным и противным, однако Баландин съел все без остатка, и вот теперь к чувству голода, которое не исчезло, добавились рези в животе.
Он тяжело поднялся с земли, прошелся, разминая ноги.
Несколько дней назад он видел вертолет. Вертолет опустился на краю поселка, взял милиционера, и Баландин обрадовался, но через день в тайге появились охотники и методично день за днем стали прочесывать тайгу. Это насторожило его и заставило ограничить свои, и без того редкие маршруты в поисках добычи. Он понял – его ищут. Надо было что-то решать.
Прошлой ночью он не решился спуститься в поселок, долго стоял, то уговаривая себя, то, напротив, предостерегая, и, измученный борьбой, все-таки ушел. Теперь он решил: идти в поселок не по ночному времени, как раньше, а с утра. Только бы обойти охотников, которые, верно, уже рыщут по лесу в поисках его. Если ему удастся добраться до поселка, внимательно проследить за всем, что там происходит, и определить, есть ли засада возле дома его матери, – будет ясно, что делать дальше: идти ли домой за документами и хлебом, или уходить по реке к Байкиту в надежде найти по дороге что-нибудь на лабазах.
Он поднял винтовку и, раздвигая кусты, пошел к месту, откуда хорошо просматривался участок болота, отделявший островок, на котором был устроен ночлег, от леса. Баландин отвел рукой ветку, мешавшую ему смотреть, – и резко присел: метрах в двадцати от него, на опушке леса, перед болотом, стоял брат, Валька, и напряженно вглядывался в его сторону. Баландин уже было хотел окликнуть, он открыл рот... Из чащи к Вальке подошел человек в защитных солдатских брюках, резиновых сапогах, телогрейке, затянутой ремнем.
– Засекли! – беззвучно шевельнул губами Баландин.
И, будто услышав его, на той стороне болота протяжно закричал брат:
– Ко-оська-а! Это я, Ва-алька! Здесь со мной Корнилыч с мужиками-и!
– Сейчас они ему врежут, – прошептал Баландин, со звериным любопытством вглядываясь в тот берег.
Но Валька, к его удивлению, продолжал кричать:
– Они говорят, чтобы ты выходи-ил! Стрелять не бу-удут!
Кровь ударила в голову, запульсировала в висках. На переносице выступили капельки пота. Баландин бесшумно метнулся назад, затем вернулся. Бежать было некуда: если он побежит, его заметят и в момент догонят, либо пристрелят. Стоять на месте, ждать, когда придут? А может... не пойдут, побоятся? Все-таки ровное место, просматривается кругом. Доведись ему, он бы не пошел. А если все-таки пойдут? Пугнуть?
– Хрен там: пугнуть! – внезапно осклабился Баландин.
Он решил. Первый, кто подойдет сюда, – получит свое. Пока они будут суетиться возле раненого, он уйдет. А может быть, и убитого...
– Это уж как вам повезет, какая кому планида выйдет, – лихорадочно бормотал Баландин, пристраивая винтовку в кустах так, чтобы ствол имел упор. Он дослал патрон в патронник и, затаив дыхание, стал ждать. Томительное, раздражающее неопределенностью существование кончилось. Сейчас все станет ясным...
Брат еще несколько раз выкрикнул его имя и умолк.
– Ну, что делать будем? – спросил Корнилыч Виктора, когда тот с Валентином вернулся с опушки.
– Надо идти дальше, – Виктор вопросительно взглянул на охотника.
Корнилыч стал размышлять:
– Во-первых, метров тридцать придется идти в рост. Если Баландин здесь, – будет стрелять в полное удовольствие – не промахнется. Второе: след его здесь кончается, идет болото. Дальше следов не будет. Если считать, что Баландин на этом острове, ближнем, то куда ни шло. А если он на втором, третьем, десятом?
– Хорошо, – согласился Виктор, – на сегодня хватит. Только, – он предостерегающе поднял руку, видя, что Корнилыч поднимается, – этот ближний остров мы все-таки проверим. Полчаса времени всего и займет. Пойдем с двух сторон – ты и я. Остальные будут следить за островом и страховать нас.
– А Валька? – насупился Корнилыч. – Опять бережешь?
– Вот что, друг-товарищ, – резко сказал Виктор. – Баландин, конечно, преступник... И поймать его надо. Но приманку из его брата делать не будем. А если ты так настаиваешь... Чего уж тогда с Валькой мелочиться? Пойдем, вон мамашу его безногую сюда притащим – за ней вообще, как за каменной стеной, будем. Только какая разница тогда между им и нами? Или тебе... все равно?
– Ты... ладно... базы-то под меня подводить, – пробормотал Корнилыч и вдруг, невесть от чего взъярившись, рявкнул: – Молодой еще! Сидишь тут... язык чешешь. А время идет. Пошли давай... корреспондент липовый, растудыть твою!
Он рывком закинул карабин за плечо, огляделся и, увидев Вальку, безмятежно разлегшегося под березкой, пнул его в зад.
– Тебе тут что – курорт? Ишь сахарницу-то выставил! Прилетит вон привет от родни – кто виноват будет? Опять Корнилыч? А ну, хоронись в кусты!
Они осторожно приближались к островку, пробуя палками снег впереди себя. Остров был уже совсем близко, когда Виктор, приняв ком снега перед собой за кочку, прыгнул на него и провалился по пояс в ледяную воду. С помощью подоспевшего Корнилыча он с трудом выбрался на твердое место.
– К такой матери это болото! И ты тоже – герой выискался, не знаешь ни хрена места, а лезешь! Давай обратно, давай скорее, пока не заколел. Завтра придем, дался тебе этот остров! – бушевал Корнилыч.
– Будет тебе, не ругайся, – виновато проговорил Виктор, с сожалением глядя на кусты, покачивавшиеся вблизи от них. – Завтра придем, ладно.
...Когда Корнилыч и Голубь скрылись, наконец, в чаще, Баландин обессиленно ткнулся лицом в мерзлую траву. Если бы сейчас эти двое передумали и вернулись – он не пошевелился бы.
Виктор вернулся домой раньше обычного. Телогрейка, брюки, даже шапка – все было мокрым.
– Ты что это делал в лесу? – изумился Сергей, когда инспектор стащил на пороге резиновый сапог и, на одной ноге проскакав к умывальнику, вылил из него воду в ведро.
– Купался, – буркнул Виктор и стал стягивать второй сапог.
Сергей протянул ему сигарету, дал прикурить. Налил горячего чаю.
– Такие дела, – вздохнул Виктор, переодевшись и выпив чаю. – Баландин здесь, я стоянку видел. Костер видел вчерашний, следы... Он от костра к поселку приходил. Ночью как раз над нами на горе стоял. Не решился спуститься. И, понимаешь, пошли мы за ним от костра по следам. А он – в болото, как леший. Ну, вот я и... провалился. Болото это поселок с восточной стороны огибает, чуешь?
– Нет, – признался Сергей.
– Надо туда сходить, на тот край поселка, посмотреть, как и что. Людей на ночь в засаду определить.
– Сходим, – кивнул головой Сергей. – Ты только поешь сперва.
– Да, – вспомнил он, когда Виктор присел за стол. – Привет тебе от Антонины Афанасьевны.
Сергей порылся в папке и, достав оттуда документы, помахал ими перед носом Виктора:
– Самолично отдала мне его паспорт и военный билет.
– Неужто допросил? – удивился Виктор.
– По всей форме! Протокол имеется, а также договоренность о том, что, встретив сына, попытается убедить его сделать явку с повинной.
– Как же ты так? – Виктор с уважением посмотрел на приятеля, вспомнив рассказ Сыромятова о встрече в магазине с разъяренной старухой.
– Это очень несчастная женщина, Витя, – проговорил Сергей. – Кричит и машет она костылем от отчаяния. Вся жизнь прахом пошла, за сыном, как за зверем, охотятся. Мы с ней в сельсовете часа четыре сидели, она мне про свою жизнь рассказывала, про детей... Плакала. Все она прекрасно понимает: и то, что Баландину надо самому явиться, и то, что наказание он понести должен... Все понимает. Но быть заодно с нами, с теми, кто преследует ее сына, ей очень трудно. Поэтому и прикрыла она его тогда собой и налетела на Сыромятова с костылем.
– Ну... – Виктор поморщился. – Тебя, по-моему, не в ту сторону понесло. Как говорил мой друг, военный поэт Иван Шамов, каков стол, таков и стул. Объективно рассуждая, зверь-то этот на ее глазах рос. В любой момент могла заметить. Все ведь в ее руках было...
– Да?
– А как ты думал? Дети – повторение родителей, хотят этого родители или нет.
– И то, что у порядочных родителей дети становятся преступниками, нисколько не снижает свежести твоего наблюдения?
– Представь себе! У нас принято судить не за умысел, а за преступление. И не за безнравственные мысли, а за их реализацию. А чем Баландин выделялся среди других, пока не убил, я, например, не понимаю. И чем отличается его мать от других старух – тоже не вижу. Но вот случилось...
– А если с тобой случится? Не это, а что-либо другое? Ты в себе абсолютно уверен?
– Пакости не сделаю. А несчастье может быть со всеми. От сумы, да от тюрьмы не зарекаются.
– Вторая свежая мысль за какие-то пять минут. Это может пагубно отразиться на твоем организме. Подкрепись-ка, друг мой, да пойдем закрывать проходы Баландину. Как практик ты мне гораздо больше импонируешь. Тут я тебе возражать боюсь.
Обратно они возвращались уже в сумерках. Шли не спеша, друг за другом по тропинке над рекой. Эта тропинка отделяла поселок от нескольких окраинных домов, куда они ходили. Слева поднималась в гору ровная поляна, уже свободная от снега, покрытая кое-где пожухлой прошлогодней травой. Внезапно наверху, за деревьями, залаяла собака. Вот она показалась на поляне; приседая на задние лапы, она разъяренно лаяла на кого-то в лесу – лаяла взахлеб, злобно, порываясь броситься в лес. Увидев людей и почувствовав в них поддержку, она еще яростнее залилась лаем, то оглядываясь на них, то кидаясь навстречу невидимому врагу.
– Зверя почуяла? – спросил Виктора Сергей.
– Похоже, – согласился тот.
Они прошли еще немного. Сергей увидел, как Виктор ускорил шаг и на ходу расстегнул кобуру пистолета.
– Что случилось? – вполголоса спросил он.
– Собака возле нас держится, не оборачивайся, – проговорил Виктор тихо.
– Ну и что?
– Значит и зверь возле нас держится, за нами идет, понял?
– Нет.
– Баландин это. Опушкой идет. Нас разглядывает.
Сергей ясно представил, как отчетливо видны их силуэты на фоне реки. Ему стало не по себе. Виктор, видимо, подумал о том же и сказал:
– Стрелять он не будет. Ему это ни к чему. Но вот засада, видать, накрылась.
Собачий лай сопровождал их до самого поселка, затем стал удаляться и, наконец, затих.
– Может это и не Баландин был? – нерешительно спросил Сергей, когда они подходили к дому.
– Может и не он, – согласился Виктор. – Может просто какой-нибудь зверь. Спросим у Корнилыча.
Корнилыч, выслушав их рассказ, нахмурился:
– Поглядим завтра след. Только я вам, ребята, говорю: повадка у вашего зверя человечья была.
На другое утро Корнилыч с Виктором сходили на сопку, где на опушке леса действительно нашли следы человека параллельно тропинке до самого поселка. Затем следы свернули в лес.
– Давай-ка, Корнилыч, бери свою «казанку» и дуй к лабазу Батракова. На лабаз не ходи. Погляди вокруг. А я с мужиками погляжу здесь, в какую сторону он направился. Если он нас видел, за нами шел – значит, понял, что в поселке чужие. Значит, будет втройне осторожен. И вряд ли решится идти к матери.
– Есть, – кивнул Корнилыч.
Вечером Сергей и Виктор сели смотреть дело. Практически все, что было нужно, они сделали. Да и работы было немного. В городе на это бы ушел день, впрочем, с тем же результатом: Баландина не было.
Виктор зевнул, потянулся и, попросив разбудить, когда приедет Корнилыч, лег спать. Сергей сидел, машинально перебирая листки допросов. В сущности, ему здесь больше делать нечего. Виктор занимается поиском, это его работа. А ему, Сергею, пожалуй, нужно лететь домой. Там тоже ждут дела, которые пришлось отложить из-за Баландина.
На улице было еще светло, когда в избу без стука ворвался Корнилыч. Не обращая внимания на сидящего за столом Сергея, он подбежал к кровати и затормошил Виктора:
– Вставай, Георгич! Баландин на батраковском лабазе, уйти хочет на лодке!
Виктор моментально вскочил и заметался по комнате, одеваясь.
– Я в километре от лабаза к берегу причалил, подошел лесом, а он из лабаза в лодку продукты тащит, что я тебе говорил?
Корнилыч ходил за Виктором, руки у него тряслись.
– Слышь, Георгич. Лодку я вам дам... это без разговоров. А с вами... уж не взыщи. Втроем лодку перегрузим, и, самое главное, плавать я не умею. Боюсь, а?
– Брось ты, Корнилыч. Никто ничего не говорит. Давай к лодке, заводи мотор. Мы следом.
Когда Корнилыч выскочил из избы, Виктор спросил:
– С мотором обращаться умеешь? – и, увидев растерянное лицо Сергея, решил: – Я сяду на корму, а ты... вот, возьми.
Он нагнулся, вытащил из-под кровати автомат, завернутый в брезент, развернул, примкнул магазин.
– Думал, не пригодится.
На берегу их ждал Корнилыч. Тихо урчал заведенный мотор. Когда Сергей уселся, Виктор махнул рукой:
– Толкни!
Он устроился на корме, включил скорость, мотор завыл, набирая обороты, и «казанка», описав крутую дугу, помчалась вниз по реке.
Начинало смеркаться. Сергей сидел, аккуратно положив автомат на колени. Мимо проплывали угрюмые мрачные берега с выветрившимися скалами, похожими на старинные замки. Виктор на какое-то время даже утратил чувство реальности, глядя на удивительные камни, превращенные временем в подобия башен, зубчатых стен, крепостных валов... Сергей обернулся и крикнул что-то непонятное за шумом мотора.
– Что?
– Красиво здесь, говорю! Не знаешь, утки тут водятся?
– Утки что! Мне Корнилыч рассказывал, здесь гусей навалом. Знаешь их как трудно стрелять?
– Давай вернемся сюда осенью? Поохотимся...
– В отпуске я могу... Если встретишь, конечно.
– Договорились.
Они увидели Баландина одновременно. Тот торопливо греб к берегу. В этом месте река петляла между скал, видимо, поэтому он слишком поздно услышал звук мотора.
– Предупреди его! – крикнул Виктор.
Коротко пророкотал автомат. Баландин перестал грести, вскинул винтовку и выстрелил в их сторону.
– У него «тозовка», – обернулся к Виктору Сергей. – Я по лодке очередь дам.
– Нет! Отсекай его от берега!
Снова прогремела резкая дробь, пули вспороли воду перед носом баландинской лодки. Он бросил винтовку и стал торопливо табанить веслом.
– Хорошо! Следи за ним! – крикнул Виктор.
Он сделал крутой вираж и заглушил мотор. «Казанка», снижая ход, шла теперь прямо на Баландина. Тот успел сделать еще два выстрела. Рядом с Виктором взвизгнула рикошетом пуля, и в этот момент «казанка» ткнулась в борт лодки беглеца.
– Не стреляй! – крикнул Виктор, видя, что Сергей поднимает автомат. Схватив весло, почти без замаха, он коротко и сильно рубанул им Баландина по голове. Тот обмяк и повалился на дно лодки. Виктор прыгнул следом, заломил ему руки за спину, надел наручники. Подняв голову, он увидел, что «казанка» отходит в сторону.
– Ты что – не видишь? – раздраженно бросил он Сергею, так и сидевшему с автоматом на коленях.
Тот потянулся, как во сне, рукой к борту и вдруг, не вставая, повалился ничком.
– Что с тобой? Сергей! Сергей!
Виктор зацепил «казанку» веслом, перетащил в нее Баландина, бросил туда винтовку, продукты, прыгнул сам. Какое-то мгновение смотрел на оставленную лодку, затем махнул рукой – не до нее. Он перевернул Сергея, усадил на дно. Тот был в сознании и тихонько постанывал. Болоньевая куртка испачкана кровью. Пиджак, щегольская жилетка, белая рубашка – все было в крови. Стащив с себя рубашку и кое-как перевязав Сергея, Виктор сел на корму и завел мотор.
