Текст книги "Мы вернемся осенью (Повести)"
Автор книги: Валерий Кузнецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Валерий Кузнецов
Мы вернемся осенью
Повести
ОБ АВТОРЕ
Валерий Вениаминович Кузнецов родился в 1942 году в Нижнем Тагиле. После окончания средней школы работал на мебельной фабрике, служил в армии, закончил факультет журналистики Уральского университета. Работал на радио в Эвенкии (п. Тура).
С 1969 года работает в органах МВД.
Первые рассказы и повести «Семейная хроника», «Ученики Сократа» опубликованы в альманахе «Енисей» (1979, 1985), в приложении к журналу «Советская милиция» (1980), рассказы о декабристах и повесть «Мы вернемся осенью» – в газетах «Красноярский комсомолец», «Красноярский рабочий».
Член Всесоюзного литобъединения «Мужество» при журнале «Советская милиция». Участник зональных семинаров молодых писателей в Москве (1980) и Владивостоке (1982).
За повесть «Семейная хроника» награжден дипломом литературного конкурса Союза писателей и МВД (1980).
Семейная хроника
1...Вызывает также озабоченность состояние дел по розыску без вести пропавших. Управлению уголовного розыска следует активизировать эту работу с тем, чтобы выйти по итогам 9 месяцев хотя бы на уровень прошлого года.
(Из доклада начальника управления внутренних дел на служебном совещании)
В кабинете у розыскников накурено – хоть топор вешай. Коллегия закончилась, но у них шло свое совещание. Отбирали перспективные дела.
Виктор вертел в пальцах карточку с номером дела, доставшегося ему, и, наконец, не выдержал:
– Я все-таки, убей бог, не пойму, почему дело Сысоева перспективное? Может, Сысоева и можно найти через месяц. Запросы послать, проверить. Через полгода, там... Но две недели. Ведь я же знаю дело: типичный «глухарь».
– Ну, чего ты по второму кругу начинаешь, – вздохнул старший инспектор. – Легких дел ни у кого нет. Все вместе выбирали. Легкие и без нас раскроют. И потом – тебе самому не надоело жалобщиков слушать: этого не могут найти, того не ищут?
– Как будто их меньше будет, если я Сысоева разыщу, – буркнул Виктор. – Кстати, сожительница его не жалуется, что он потерялся.
– И слава богу. Значит, так: разъезжаемся завтра. И вот что, ребята, – старший инспектор помолчал, – я не говорю, что вы все дела раскроете. Но все, что нужно сделать для этого, сделайте. Ясно?
Итак, Виктору предстояла командировка. Все текущие дела – побоку. Господи! Это ж после командировки все придется наверстывать: запросы, задания, ответы... Заняться Сысоевым. Изучить досконально материалы, имеющиеся на этого человека. Его друзей, соседей, собутыльников. Выработать оптимальную версию. Отработать ее. В райотделе, конечно, не дураки сидят, работу знают. Но что они проглядели? Из сведений о Сысоеве уцепиться не за что: выпивоха, безобидный человек, работал в коммунхозе, сожительница – буфетчица. Детей нет. Были, конечно, скандалы, но без крика во дворе и прочей атрибутики, которую как-то можно было связать с последующим исчезновением. Плохо, что он несколько раз собирался уйти из дома. Вполне может статься, что ушел. Тогда где его искать? Год как пропал...
Виктор досадливо поморщился. Глупо вот так мотаться по привычному кругу вопросов, не имея никакой дополнительной информации. Старший инспектор в таких случаях говорил: «Ну, что ты сам себе руки выкручиваешь?» И – точно: пустое занятие. Надо ехать в райотдел. На месте виднее.
Начальник райотдела встретил Виктора настороженно. Просмотрел его план-задание, поднял брови:
– Только из-за Сысоева приехали? И все?
– И все.
– Что – жалоба? Плохо ищем?
– Жалобы нет. А ищете плохо, – кивнул головой Виктор.
Начальник окинул неприязненным взглядом долговязого представителя управления.
– Вот вы нам и поможете... Розыскник в третьем кабинете. Дело у него. Ознакомитесь – заходите, поговорим предметно. Впрочем, – он взглянул на часы, – лучше завтра.
Розыскник оказался здоровенным белобрысым парнем, жизнерадостным на вид. Когда Виктор зашел, он как раз откусил от бутерброда и сидел с набитым ртом за столом. Перед ним на газетном листе лежали помидоры, круг колбасы, соль и полбулки хлеба. Парень кивнул головой Виктору – садись, и, продолжая жевать, стал его разглядывать. Виктор открыл было рот, но хозяин кабинета предостерегающе поднял палец, и снова воцарилась тишина. Наконец, с трудом проглотив, розыскник проговорил:
– Ты – Голубь, так? По делу Сысоева? Я – Реук. Извини, столовка закрыта.
С этими словами он снова занялся бутербродом.
«Ну, нахал!» – подумал Виктор, но злости не было. Реук так аппетитно ел, весело поглядывая на него, что Виктор сам сглотнул слюну, хотя недавно обедал.
– Ладно, – будто угадав его мысли, вздохнул Реук. – Руководство можно дразнить, но до определенных пределов.
Он с сожалением посмотрел на оставшийся хлеб, колбасу, помидоры, затем отчаянно махнул рукой, быстро и ловко свернул все в газету и сунул в стол. Жестом фокусника засучил рукава, вытащил ключ, не глядя, ткнул его в бок и, точно попав в скважину, открыл сейф. Так же, не глядя, вытащил папку, бросил ее перед Виктором.
– Сысоев Павел Николаевич, тридцать шестого, дежурный слесарь коммунхоза, беспартийный, несудимый. Поссорившись с сожительницей Квитко Лидией Петровной, буфетчицей столовой, ушел из дома 9 августа прошлого года, о чем заявила через месяц его сестра. Данные ее в деле. Принятыми мерами Сысоев не обнаружен. Разработан дополнительный план мероприятий. Розыск продолжается.
Виктор открыл последнюю страницу дела. Это был ответ на запрос из какой-то области. Он пододвинул папку Реуку. Тот покосился на документ.
– Запрос по месту жительства его брата.
– От какого числа?
– Тут написано.
– Вижу, – Виктор закрыл папку, – это было полгода назад, а ты говоришь, розыск продолжается. Картину гонишь? Кстати, тебя не удивляет, что сожительница не заявляла о Сысоеве?
– Раньше удивляло, – улыбнулся Реук. – Первое время, пока ничего не знал.
Голубь сделал вид, что не понял намека, оглянулся.
– Где у тебя можно разместиться, дело посмотреть?
– А вот, – Реук показал на соседний стол. – Напарник у меня в отпуске.
– Значит так: я до вечера с этим делом посижу, ты занимайся своим. Вечером сообразим, что нам предстоит завтра.
Реук, будто не замечая холодного тона Виктора, покачиваясь на стуле, доброжелательно смотрел на него. При последних словах он перестал покачиваться и сообщил:
– Завтра я уезжаю по заявлению.
– Куда?
– На Туркан. Там экспедиционный склад обворовали. Тушенку взяли.
– На сколько едешь?
– Не знаю, дня три-четыре.
– Отпадает, – решительно отрезал Виктор. – Будем работать по Сысоеву.
– Виктор Георгиевич, – Реук пробарабанил по столу замысловатую дробь, – Сысоева за неделю мы все равно не найдем, а склад тем временем повиснет.
– Другой поедет на Туркан.
– Другой не поедет, – ласково возразил Реук. – Другой в отпуске. В отделе же штатного розыскника нет, а у меня пять заявлений. И ты тут с Сысоевым. Я с одним задом на три свадьбы не успею, ты уж извини.
– Ладно, – буркнул Виктор, – первый тайм за тобой. Вечером продолжим, – и углубился в дело.
Он не заметил, как подошел вечер. В кабинете никого не было. Виктор закурил. В Красноярске все выглядело проще. Здесь возникли и цеплялись друг за друга десятки «но». Попробуй разберись.
Во-первых, Сысоев оказался не таким уж безнадежным пропойцей. Лет пять назад, еще до того, как сойтись с Квитко, он купил пятистенный дом с погребом. Водопровод в огороде – тоже его рук дело. Далее. Ушел от буфетчицы не с бухты-барахты, а получив от нее предварительно полторы тысячи рублей за половину дома. Необходимые документы на владение оформлены примерно в это время на ее имя. Все тут в порядке. Откуда же сложилось убеждение, что Сысоев – пьяница, опустившийся человек? Это надо выяснить. Виктор сделал пометку на листе бумаги.
Сысоев не выписывался, но с работы уволился. Следовательно, он не собирался уезжать надолго. В области у него сестра, но она его не видела. Остальные связи тоже отработаны, кажется, все – нигде не появлялся. Получив деньги за дом, Сысоев еще некоторое время жил с буфетчицей. Почему? Пьянствовал с приятелями (не отсюда ли его характеристика?), жаловался, что чуть ли не клещами вытащил у нее деньги. Наконец, 9 августа собрал пожитки, документы и ушел, заявив Квитко, что она о нем еще услышит. Был пьян, пошел в сторону станции. Судя по времени, должен был сесть на поезд, следующий в западном направлении. Все. Впрочем, не все. Через месяц в отдел пришло заявление от сестры Сысоева, которая ездила в поселок и узнала все от буфетчицы.
Вошел Реук. Сел, подперев рукой голову.
– Почему Сысоев пьяница?
Реук пожал плечами:
– Попивать он стал последнее время, когда начал делиться с Лидкой. Левый заработок он любил, а где левый заработок, там водка. Но пьяницей я бы его не назвал. Вот только когда решил уезжать...
– Точно решил? Ты уверен?
Реук улыбнулся:
– Я же местный. Лидку и его знаю, как облупленных.
– Почему они разошлись?
– Почему? Ну, во-первых, ему за сорок, а ей двадцать пять. Что тут неясного?
– А почему сошлись?
Реук задумался.
– Знаешь что, Виктор Георгиевич, у меня предложение: поехали со мной.
– Куда?
– На Туркан.
– Так, – Виктор даже растерялся от такого нахальства. – А ты знаешь, что я сейчас намерен сделать?
– Знаю, – кивнул головой Реук. – Пойдешь к начальнику и попросишь, чтобы кражу на Туркане передали участковому, а меня прикрепили к тебе работать по Сысоеву. Только ничего не выйдет: участковый будет через двое суток, начальник с инспектором БХСС выехали в совхоз, вернутся только послезавтра. И даже если я останусь, мы зря убьем время.
– Почему?
– Сенокос, – объяснил Реук. – Все на сенокосе. Последние дни. Лидки в поселке тоже нет – умелась куда-то. Так что говорить пока не с кем. Зато на Туркане сейчас ошивается один из бывших приятелей Сысоева. Кстати, исчез сразу после него. Не то, чтобы скрылся, нет: появлялся в течение года то тут, то там, но поймать я его никак не мог.
Реук снова взглянул на часы.
– А парень любопытный. Судимый. Работал с Сысоевым. Лидку знает.
Виктор вздохнул:
– Ладно, вроде как уговорил.
– Ну, и слава богу, – расцвел Реук. – Двадцать минут осталось, – и, видя изумленное лицо инспектора, объяснил: – Я говорю, до отхода катера на Туркан двадцать минут осталось. Геологи туда должны везти кино и прочее там... А сопровождать у них некому. Ну, я и сказал, что мы вдвоем сопроводим. Туда только раз в неделю катер ходит...
– Ну, ты нахал, брат, – изумился Виктор. – Не обижайся, но я таких нахалов не видал еще.
– Все зависит от точки зрения, – скромно возразил Реук. – Ты баульчик оставь – на Туркане все, что нужно, есть. Иди к пристани, это метров триста по улице. А мне еще моториста найти надо.
– Ты что, издеваешься? Какого моториста?
– Виктор Георгиевич, – Реук выразительно прижал руки к груди, – геологам этот Туркан до лампочки. Толь и кино они и через месяц туда завезут. Но нам-то там надо быть или нет? Уходить будешь – дверь прихлопни сильнее.
И, не дождавшись ответа, исчез.
Подойдя к пристани, Виктор обнаружил Реука уже на катере, отчаянно ругавшегося с мотористом. По залитым водой мосткам Виктор осторожно перебрался на катер.
Реук сидел, удобно развалившись. Темная вода мерно плескалась в борт. Виктор уселся рядом и огляделся. Солнце плыло над сопкой, все еще по-летнему жаркое и ослепительное, но от воды тянуло уже холодом. Виктор поежился, представив, как бесшумно и быстро подойдет осень и на реке станет холодно, нелюдно. Благоуханная жаркая тишина в тайге сменится шорохом от постоянно падающих капель дождя. Бр-р!
Реук достал откуда-то плащ и передал Виктору:
– Накинь!
– Зачем? Тепло же!
– Когда пойдем, похолодает. И потом, видимо, будет дождь... Так, мы остановились на Лидке. Девушка бывалая, но товарный вид имеет. Почему сошлась с Сысоевым? Сысоев был надежный мужик. Он из совхоза пришел, а там – школа. Нужен тракторист – садись на трактор, нужен сварщик – иди, вари. Все мог делать, но левый заработок любил. Дом у него свой, денег, как пшена. Ей в нос и ударило. Ну, а когда пожила... Сысоев что? С работы на халтуру, с халтуры на работу. В перерыве бутылку с друзьями шарахнет и снова по кольцу. А Лидка, выходит, ему для удовольствия, вместо бутылки. Эта жизнь не по ней. Ей вторых ролей не надо. Да и в угоду Сысоеву поститься она не будет. Вот, видимо, отсюда у них семейный механизм и стал люфтить. Сысоев оставил дом, деньги она ему отдала, и разбежались.
– Откуда деньги?
– Деньги-то? Семья ее помогла. Она, Лидка, балованная, а старики у нее в достатке живут. Ну, и, конечно, новый ее ухажер тоже посодействовал. Он как раз здесь появился, когда она в Сысоеве разочаровалась. Он осетин, что ли, хотя по паспорту русский, Оергеев Михаил Арканович.
– Проверял его?
– Да, судимостей нет. С Лидкой живут хорошо. Она им довольна во всех отношениях.
– Говоришь, будто у них дома жил, – улыбнулся Виктор.
– Деревня, – пожал плечами Реук. – Все про всех знают.
– Да, – протянул Виктор. – Порассказал ты на целый роман. Главное, все просто, понятно.
– Стараемся, работаем, – потупил глаза Реук.
– Вот только одно непонятно, куда Сысоев девался?
– Скорее всего его уже нет в живых. Год прошел...
– Это я без тебя знаю. Я говорю о том, куда он собрался ехать. Ведь не выписывался. Он не преступник, не бродяга, ему не надо было заметать следы. Понимаешь? Он поехал куда-то недалеко с тем, чтобы вернуться. Куда?
– Господи, к сестре! – взорвался Реук. – У него в кармане было полторы тысячи. При его образе жизни в последнее время свободно мог напиться с кем угодно. По дороге убили и обобрали...
– Труп сожгли и по ветру пепел развеяли? Чего ты кричишь? Он к станции пошел. На поезд. Если бы так случилось, его бы через два-три дня под откосом обнаружили. Ты куда?
Реук нелепо взмахнул рукой, перевернулся на бок и исчез за бортом. В тот же миг Виктор проехал задом к рубке и больно стукнулся головой о какой-то крюк. Мотор стих, были слышны только шлепки волн о борт катера. У борта показалась мокрая голова Реука, отфыркиваясь, он подтянулся на руках и перевалился на палубу. Снял туфли, вылил из них воду. Грустно посмотрел на Виктора.
– Что случилось? – спросил Виктор.
– Ничего особенного. Моторист неопытный, добросовестно держался левого берега, как я ему сказал, и залез в устье какой-то речки, мы на мели. Сейчас попробуем слезть.
Реук нырнул в рубку. Минуты две там раздавались громкие голоса, затем появился моторист, следом Реук.
– Понимаешь, ему показалось, что здесь остров, и он решил обойти его с левой стороны, – торжественно провозгласил розыскник и, обращаясь к мотористу, прорычал: – Иди в рубку, чудо самоварное, и моли бога, чтобы нам сняться с мели до ночи.
Сняться не удалось, и им пришлось по пояс в воде выгружать толь на берег, затем искать достаточно глубокое место, чтобы катер мог подойти ближе, и снова загружать его толем, теперь уже по горло в воде. Закончив работу, все залезли в крошечную рубку. Реук встал рядом с мотористом. Виктор умостился тут же, и катер осторожно двинулся вниз по течению. Сквозь редкую сетку начавшегося дождя с трудом угадывались очертания берега. Виктор задремал. Он слышал постукивание мотора, голос Реука, потом все пропало, и ему показалось, что он поднимается вверх и плывет по воздуху, не касаясь пола. Потом снова послышались стук и шум, Реук снова что-то говорил ему, помог подняться. В темноте они сошли на берег.
– Что это? – спросил Виктор, ему страшно хотелось спать.
– Туркан, – ответил Реук, – сегодня переночуем у одной бабки, а завтра с утра на лодке переправимся на ту сторону и будем на месте.
– Так партия не здесь?
– Нет, на той стороне, километра три по лежневке.
Они подошли к какому-то дому. Реук зашел в дом и через некоторое время позвал Виктора с мотористом. В комнате было тепло, даже жарко, пахло березовыми дровами.
– С ума сошла бабка, в августе топить, – гудел где-то голос Реука. Он ходил и распоряжался, как у себя дома, отвел куда-то моториста, потом тронул за плечо Виктора: – Пошли.
Тот послушно прошел за ним к койке и стал разуваться.
– Бабка, где у тебя горлодер? – снова послышался голос Реука. – Тащи его сюда, не то простужу начальство, всю жизнь в лейтенантах придется ходить, а у меня звание на подходе.
Старуха подошла со стаканом, дала выпить что-то похожее на водку со свежим привкусом смородины.
– И впрямь, что ли, начальник ты ему? – полюбопытствовала она.
– Слушайте вы его, – пробормотал Виктор, – товарищи мы по работе.
– Не местный, поди? Я их, местных-то, всех знаю, фамилия как?
– Нет, не местный, – уже сквозь сон проговорил Виктор. – А фамилия – Голубь.
– Ишь ты, – улыбнулась старуха, приняв стакан. Она укрыла Виктора одеялом, что-то приговаривая.
– Что вы, бабушка?
– Это я так. Ничего. Спи, голубь, спи.
И он заснул...
2Сдача «единого» идет успешно! За последнюю семидневку собрано сельхозналога по Ачинскому уезду на 84 173 рубля (с начала кампании на 416 320 рублей)...
(Из газеты «Красноярский рабочий» за 17 января 1925 года)
12 января возле поселка Березовка в лесу совершено разбойное нападение на почту, похищено 46 000 рублей, сопровождающие убиты...
(Из оперативной сводки по Сибкраю за 1925 год)
– Голубь! Голубь! Оглох, что ли? К Васильеву! Сейчас, сразу, он просил.
Начальник Ачинского угрозыска Тимофей Голубь кивнул кричавшему и стал пробираться к выходу из зала. Съезд начальников милиции только что закончился, все, громко переговариваясь, поднимались с мест.
Голубь добрался до подотдела за 15 минут и зашел в кабинет, где полгода назад его утвердили начальником угрозыска. Начальник подотдела Васильев, высокий, плотный мужчина лет сорока, в военной гимнастерке, перетянутой ремнем, пригласил его сесть.
– Сводку читал?
– Читал. Вы разбой имеете в виду?
– Нет, – Васильев перегнулся и показал Голубю отчеркнутое красным карандашом место. – Читай.
«Банда Брагина передислоцировалась из Балахтинской волости. По имеющимся сведениям, он направился в сторону Красноярска...»
– Я сам эту сводку готовил, – проговорил Голубь.
– Когда?
– Неделю назад.
– С тех пор что о Брагине слышно?
Голубь пожал плечами:
– Да, слава богу, тихо. Последний раз, когда он записки написал в Трясучую, Курбатово, Парново, ему мужики насобирали денег, не по тысяче рублей с деревни, конечно, но прилично, и он затих.
– А ты где был?
– Арсений Петрович, что я сделаю? У меня в городе работы не продохнуть. Грабежи замучили, вон, даже в «Красноярском рабочем» по нам проехались. Теперь какой-то взломщик объявился, квартир шесть уже полетело. А на вокзале не знаю, что со «скрипушниками» делать: чистят пассажиров. В Балахте Подопригора есть, вот пусть и пасет Брагина.
– Ох и дипломат ты, Тимофей, прямо Чичерин. Подопригора меньше твоего работает. Кстати, в Балахту его вместо Жернявского кто рекомендовал, не ты ли?
– Ничего себе рекомендовал, – буркнул Голубь. – Форменный грабеж был... теперь я без стола приводов. Сидит там у меня плашкет – ни два, ни полтора. А у Сашка все горело, даром что молодой. Ну, чем я виноват, что какая-то ворона в Балахте поставила начмилем белого офицера?
– Но-но, полегче насчет ворон, – посоветовал ему Васильев. – А коль уж Подопригора твой бывший подчиненный да еще и корешок закадычный, так и держи с ним связь. А то вы Брагина, как худую курицу, гоняете: один шуганет со своего огорода и сидит довольный, пока второй за ним бегает.
– Да неправда...
– Молчи уж! Ты, к примеру, знаешь связи Брагина по Ачинску?
– Что ему в Ачинске делать? – изумился Голубь. – Он же из Парново, вся родня там.
– Для чего же он тогда к Красноярску подался? Ачинск-то ближе, милиция послабже, грабь – не хочу.
– Не знаю.
– Плохо, – Васильев пристукнул ладонью. – Езжай к себе, вызывай Подопригору, что хотите делайте, но по Брагину должна быть ясная картина. Отработайте причастность его к Березовке!
Голубь поерзал:
– Вряд ли это он. Мелковат для такого дела. Кооперацию или мужика грабануть, девку испортить – это Брагин. А такие деньги... У него ума не хватит.
– Это не ответ, – нахмурился Васильев. – Нужны факты. У нас все банды отрабатываются по этому разбою. Понял? Все подними, что можно. Каждого человека проверь. Из Сибкрая звонили. Косиор! Дело у него на заметке. Деньги-то знаешь какие? Продналоговские деньги. Кстати, везла их почта в Ачинск, к вам. Чуешь?
– Ясно, – вздохнул Голубь. Он поднялся, невысокий, сухощавый, погладил мягкие черные усики и вдруг улыбнулся.
– Ты чего? – удивился Васильев.
– Так. Везучий я на пендели. Яркина задержали – красноярский. Скобцева – тоже ваш. А все наша уголовка «плохо работает».
– За Скобцева спасибо. Яркина вместе задерживали. Так что не плачься. Парень ты хороший, но за работу спрошу. Иди.
Васильев посмотрел ему вслед и тоже улыбнулся: он вспомнил кличку Голубя среди блатных – Хакасенок. Голубь редко повышал голос, никогда не грозил, не пугал. Но воры знали: если Хакасенок вцепится, срок обеспечен. И они боялись этого невысокого худенького парнишку с монгольским разрезом глаз и мягкими черными усиками.
В Ачинске Голубь первым делом вызвал Подопригору из Балахты. Тот приехал на вторые сутки. Они долго обсуждали задание Васильева. Подопригора крякал, возмущенно хлопал себя по колену, кричал, что «той проклятый бандюга» надоел ему «гирше смерти», что он, Подопригора, только им и занимается день и ночь. Однако на вопрос, можно ли установить его базу, ответил кратко:
– Неможно.
– Так, – Голубь внимательно посмотрел на Балахтинского начмиля. – Тогда скажи мне, Саша, куда ушла банда? Не в Красноярск?
– Бис его знает, – почесал бровь Подопригора. – Бачили Брагина недели три тому в Парново. Заходил к сродному брату. Шуму не было. Самогону попил и уехал. При коне был, и еще двое конных на краю села ждали его.
– А с местным кулачьем связи есть у него?
– Нет, – покачал головой начмиль. – Я сам об этом думал. У нас там два заводилы: Кутергин и Мячиков. Главное, он их раньше хорошо знал. А вот не встречается.
– Слушай, а почему нельзя его базу найти?
– Так я же толкую: это такой бандюга ушлый. Первое дело: ни с кем, кроме родни, не якшается. Куда награбленное девает, – неизвестно: мануфактура, кони – ничего этого у нас не появляется. Имею думку, что где-то у него умный человек есть. Почему так говорю? Он кооперативные лавки берет только с товаром, пустые не трогает. Так что это – два.
– А три?
– Три? – Подопригора крепко потер шею. – Был у меня пасечник один. Через него я знал кое-что о движении банды. Так Брагин, подлюка, его белым днем убил. Пасечник за каким-то делом в сельсовет шел. Откуда ни возьмись – конный чешет. Поравнялся с ним, выстрелил – и дальше. Даже не оглянулся. Полагаю, сам Брагин это был. Он такие фокусы любит. И стреляет, как артист, с любой руки.
– Жалуешься?
– Не жалуюсь. А только люди видят, что Брагин – сила. И боятся той силы, чуешь? А я один на всю волость с двумя милиционерами. Только и чести, что начмиль.
Вошел Коновалов, начальник секретной части.
– Тимофей Демьянович, шибко занят?
– Что случилось?
– Шпилькин в Ачинске.
– Что? – Голубь привстал. – Где? Задержали?
– Упаси бог. Проводили до дома. Я человека там оставил. Стрелкова.
Подопригора поднялся:
– Ну, я пойду. Вам тут теперь без меня забот будет, Парикмахер зря не приедет.
– Куда пошел! – рассердился Голубь. – А ну, садись! Что с Брагиным делать будешь? Или опять за тебя от Васильева получать по ушам?
Подопригора покачал головой:
– Ох же, ты язва, Тима, ох и язва! Скажи тебе, что я собираюсь делать – ты же потом печенку проешь. Есть у меня думка, если поможешь.
– Чем?
– Людьми. Человека мне надо надежного.
– Не темни.
– У Брагина сестра живет в Балахте. Молодая девка. Самогонщица – спасу нет. Так я что думаю: с твоими людьми я организую обыск, изымаю всю музыку, и мы с треском и шумом везем ее к вам, в Ачинск. Что тут будет – неважно, может, штрафом отделается. Ты главное – время потяни. Если Брагин узнает, что она задержана и отправлена в Ачинск, он либо сам приедет, либо человека пришлет. А я, конечно, все там на ноги поставлю. Ты жди. Если тебе передадут привет от Бондаря, значит, гонец от меня. Ну, кого даешь?
– Жукова.
– Жила ты, – вздохнул Подопригора, – хоть Стрелкова еще дай.
– Перебьешься. Ступай.
Подопригора пожал ему руку, подмигнул Коновалову и вышел. Начальник секретной части посмотрел ему вслед:
– Из Сашки начмиль, как из меня шпагоглотатель.
– Почему? – поинтересовался Голубь.
– Виду нет, – туманно пояснил Коновалов.
– Зато у тебя видок, – неприязненно проговорил Голубь. – Вчера опять у Черемухи на «малине» был?
– Был, – спокойно ответил Коновалов. – Вчера я у нее был, сегодня она у меня сидит. Душевно беседуем.
– Для этого дела работники у тебя есть, – сухо промолвил Голубь.
– Жукова ты Подопригоре отдал, – невозмутимо парировал Коновалов, – вместо убитого Неверковича какого-то гимназиста взял, у остальных по пять темнух каждый день...
– Хватит. Чтобы я тебя больше ни на одной «малине» не видел. Нечего с блатными в демократию играть. Тоже мне, явление Христа народу. Смотреть тошно было.
– Так ты тоже там был? – удивился Коновалов.
– Меня никто не видел. Давай, что по Шпилькину.
Шпилькин, в прошлом действительно парикмахер, был известен среди воров, как «пасер», «барыга», «темщик» – скупщик и сбытчик краденого. В период колчаковщины он был приговорен к расстрелу за фальшивомонетничество и этот факт своей биографии всегда патетически и многословно излагал при очередном задержании. Уже после изгнания Колчака он проходил по делам фальшивомонетчика Браницкого и бандита Китаева, приговоренных к расстрелу. Сам Шпилькин тогда отделался сущими пустяками. И вот он появился в Ачинске. Зачем?
– Хорошо, – Голубь вздохнул. – Готовь депешу в подотдел. Может, у них что есть по Парикмахеру. А пока – водить его, куда бы ни пошел. Упаси бог, если заметит.
В коридоре послышался шум, в дверь ввалился Стрелков. Тяжело дыша, проговорил:
– Тимофей Демьянович, здравствуйте. Я Шпилькина привез.
Голубь некоторое время непонимающе смотрел на него:
– Ты с ума сошел?
– Так если он на поезд садился! – отчаянно крикнул Стрелков. – Я что должен был делать?
– Где он?
– В камере. Сейчас его обыскали и в саквояже деньги нашли. Три тысячи без мелочи.
Когда Коновалов с работниками вернулся с обыска квартиры, где останавливался Парикмахер, было уже поздно. Выслушав Коновалова, Голубь велел привести Шпилькина.
Парикмахер сидел на стуле согнувшись и обхватив руками голову, мерно покачивался.
– Михаил Аронович, – Голубь закрыл саквояж, который он рассматривал, и убрал его со стола, – откуда у вас эти деньги? Вы слышите меня?
Шпилькин перестал качаться и устало опустил руки. На вид ему было лет пятьдесят. Длинный красный нос его блестел, глаза смотрели печально. Он прерывисто вздохнул и грустно проговорил:
– Откуда у вора могут быть деньги, гражданин Голубь? Вы такой умный на вид молодой человек, а спрашиваете такие глупости. Конечно же, украл.
Голубь подперся кулаком. В Красноярске им читали тактику допросов по материалам уголовных дел Шпилькина.
– Зачем же вы украли их?
Шпилькин высморкался и, аккуратно свернув и спрятав платок, так же грустно объяснил:
– Я начал воровать, гражданин Голубь, когда ваши мама и папа еще не знали, что из вас получится – мальчик или девочка. Я воровал при Николае Втором, при Керенском, при Колчаке. Почему я должен делать исключение для вас? Кстати, если вы меня так хорошо знаете, что называете по имени-отчеству, вам должно быть известно, что при Колчаке я был приговорен к расстрелу...
– Я знаю, Михаил Аронович, – перебил его Голубь, – я спрашиваю не об этом. Я говорю: зачем вы украли именно эти деньги?
– А в чем дело? – удивился Парикмахер. – Почему их нельзя украсть? Чем они лучше других?
– Эти деньги были собраны в счет единого продовольственного налога.
– Ца-ца-ца! – старик протестующе поднял руки. – Только ради бога не берите меня на пушку, гражданин Голубь. Налоги-облоги... Я обыкновенный вор. А вы мне, старому человеку, шьете какую-то политику? Не делайте мне больно за вашу проницательность, гражданин Голубь, честное благородное слово.
– Ну, хорошо. Расскажите, где вы украли эту сумку.
– Пожалуйста, – с готовностью согласился Парикмахер. – Все очень просто, как в арифметике Пупкина с картинками. На станции Зеледеево стал сходить какой-то «пиджак». Он слез с двумя чемоданами, а этот саквояж остался в тамбуре. Пока он вошкался с чемоданами, я взял саквояж и захлопнул дверь. Тут дали свисток, и я помахал «пиджаку» рукой.
– А свидетели?..
– Не было, – кивнул Шпилькин.
– Ловко!
– А вы как думали, гражданин начальник, – покачал головой Шпилькин, – что я вам поколюсь, как сопливый фраер? Я все сказал. Хотите – проверяйте, хотите – верьте на слово. В последнем случае можете делать с деньгами, что угодно. Вы думаете, если Шпилькин еврей, так он будет плакать за этими бумажками? Ради бога, за свою жизнь...
– Михаил Аронович, а почему дочь хозяйки дома, где вы остановились, называет вас отцом?
Парикмахер не изменился в лице. Он смотрел мимо Голубя на стену, и только рука на колене у него мелко-мелко затряслась.
Голубь поднялся:
– Уже поздно. Завтра увидимся. Подумайте пока.
– А вы злой человек, гражданин Голубь, – прошептал Шпилькин. – Вы хотите, чтобы я до утра мучился?
Голубь сухо ответил:
– Те, кого вы убили в Березовке, тоже имели детей...
– Я пасер, а не мокрушник, – глядя перед собой, криво усмехнулся Шпилькин. – Учите блатную музыку. Впрочем, делайте вашу работу. – Он привстал и, подойдя к Голубю, сказал: – Каждый должен делать свою работу. Этот порядок не нами установлен. Но если бы вы знали, молодой человек, как бы я хотел жить здесь с Лией и работать портным! И, может, даже вы ходили бы ко мне в гости. Мы бы пили с вами самогон и играли в карты. А Лийка бы делала вид, что вы ей – пустое место. Сколько вам лет?
– Двадцать один... – растерялся Голубь.
– Вот видите? Только никогда я не буду портным, а вы женихом моей дочери. Да, я плохой человек, безнадежно плохой. Меня не перевоспитаешь, гражданин Голубь, меня можно только уничтожить. Но неужели вы думаете, что через 20-30 лет в мире не будет плохих людей? Извините меня, вы голодранец, гражданин начальник. Вы не видели денег достоинством больше червонца. Вы презираете деньги, еще не научившись ценить то, что они дают. – Шпилькин понизил голос до шепота. – Вы подозреваете меня в убийстве. А сами повесили эту дуру в кобуре для форсу? И никогда не убивали из нее живых людей? Я же помню вас в ЧОНе, гражданин Голубь. Вы меня не помните, так как были увлечены облавой, а я помню. Откуда мне тогда было знать, что сегодня вы так дешево купите меня? Почему никто не сказал мне тогда об этом? Господи, ведь я же просто убил бы вас! – он опустил голову и, покорно заложив руки за спину, вышел в коридор.
