Текст книги "Эта покорная тварь – женщина"

Автор книги: Валерий Гитин

Тот же Петрарка, чья романтическая любовь к его Лауре стала едва ли не синонимом красоты отношений, высказался таким образом относительно объекта страсти:

«Когда-то я думал, что без женской близости мне не обойтись, а теперь я ее боюсь хуже смерти, и хоть меня часто тревожат самые злые искушения, но едва вспомню, что такое женщина, все искушения тут же исчезают и ко мне возвращаются мои свобода и покой».

Отношение к женщине лишь как к объекту наслаждения (в варианте гетеры) или как к родильной машине (в варианте жены) нашло самое широкое развитие еще в Древней Греции, где любовная страсть считалась не более чем болезненным проявлением.

–

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«Но убегать надо нам этих призраков, искореняя

Всё, что питает любовь, и свой ум направлять на другое,

Влаги запас извергать накопившийся в тело любое,

А не хранить для любви единственной, нас охватившей,

Тем обрекая себя па заботу и вечную муку.

Ведь не способна зажить застарелая язва, питаясь;

День ото дня все растет и безумье и тяжкое горе.

Ежели новыми ты не уймешь свои прежние раны,

Если их, свежих еще не доверишь Венере доступной,

Иль не сумеешь уму иное придать направленье.

Вовсе Венеры плодов не лишен, кто любви избегает:

Он наслаждается тем, что дается без всяких страданий.

Чище услада для тех, кто здоров и владеет собою,

Чем для сходящих с ума.»

                                       ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАРР. О природе вещей

–

Эти тенденции со временем проникли и в религиозно-культовую сферу, коснувшись не только образа женщины как таковою, но и половой жизни вообще, которая была объявлена деянием, оскверняющим святилище, в то время как до этого процветала религиозная проституция и фаллические культы.

Официальным представителям божества – жрецам и жрицам предписывалось соблюдать строгое целомудрие.

Жрицы Диониса, например, должны были приносить клятву следующего содержания: «Я соблюдаю священные обычаи, я чиста, целомудренна, не запятнана тем, что оскверняет, и прикосновением мужчины».

Римляне казнили весталок, нарушивших обет девственности.

В те времена и возникло такое понятие как мизогиния– презрение к женщинам.

Наиболее ярко мизогиния проявилась в трагедии Еврипида «Ипполит». где главный герой излагает свое кредо в следующем монологе:

 
– О, Зевс! Зачем ты создавал жену?
И это зло с его фальшивым блеском
Лучам небес позволил обливать?
Иль для того, чтоб род людской продолжить.
Ты обойтись без женщины не мог?
Что жены зло, мне доказать нетрудно.
Родной отец за дочерью, ее
Взлелеявши, чужому человеку
Приданое дает – освободи
Его от дочки только…
 

Мод влиянием греческой литературы и философии мизогиния проникла и в мораль римского общества, но особо широкое развитие она получила в возникшей еще в римскую эпоху религии христианства.

Христианская церковь канонически утверждает восприятие женщины как статуэтки, причем, непристойного характера.

В середине VI века Маконский церковный собор в числе прочих важных проблем рассматривал и такую: есть ли у женщины душа? Почти половина присутствующего духовенства категорически отвергла лаже само предположение об этом, и лишь с перевесом в один-единственный голос собор христианской церкви признал, что у женщины, хоть она и является существом низшего порядка, все-таки у нее имеется некое подобие души.

Религиозная философия средневековья однозначно и жестко закрепляет идею неполноценности женщины и определяет ей положение похотливой и нечистой во всех отношениях твари.

С тех же позиций рассматривала женщину и мусульманская религия. Как сказано в Коране, «мужья стоят над женами… аллах дал одним преимущества над другими».

Иудей в утренней молитве благодарит Бога за то, что Он не сотворил его женщиной.

Что это? Повальное заблуждение? Гнусное поползновение одного из жизненных начал возвыситься за счет другого? Наглая узурпация приоритета?

Если бы это было так, то истина рано или поздно, но восторжествовала бы, расставив по местам приоритеты и вернув женщине силой отнятые у нее права.

Но этого не наблюдается, и, видимо, вовсе не потому, что мужчина проявляет такую завидную непоколебимость в отстаивании своих жизненных позиций. Нет, дело совсем в другом – в вопиющей неспособности подавляющего большинства женщин понять и принять истинное призвание Человека.

Рамки этого призвания простираются гораздо дальше мелочной торговли своей плотью (во всех формах этой торговли, включая и законный брак) и навязчивой идеи деторождения, которое женщины считают своей основной жизненной функцией.

Если можно с весьма большой долей уверенности сказать, что это грубое и жестокое животное – мужчина – не стремится к совершенству, в его человеческомсмысле, то о женщине в этом плане можно выразиться абсолютно однозначно.

Женское стремление к совершенству (на определенном этапе жизни) имеет единственную цель – выйти замуж, т. е. быть ЗА МУЖЕМ. И как естественное следствие – размножение. В этом заключается венец женских желаний и стремлений.

А феминистки, столь яростно отстаивающие идею независимости и самоценности женщины, – либо невостребованные домохозяйки, либо субъекты с бисексуальным мышлением.

Если же человек сознательно и вполне добровольно устанавливает для себя такие рамки стремлений, которые соответствуют разве что чаяниям самок домашних животных, то следует ли ему обижаться на соответственное к себе отношение?

Что же касается Жанны д’Арк, Софьи Ковалевской, Марии Кюри, Индиры Ганди или Маргарет Тэтчер, то эти исключения лишь подтверждают общее правило.

А очаровательные царицы грез, красивые, гордые, надменные и недоступные – они исполняют лишь роль морковки, которую прикрепляют перед мордой осла, чтобы он резвее шел вперед, таща свою ношу. Как только это длинноухое и упрямое животное придет наконец из точки А в точку Б, морковка немедленно превратится в самую заурядную матрону, с которой через месяц-другой будут весьма формально справлять супружеские обязанности, потому что она перестанет быть «женщиной для души» или «женщиной-мечтой». Ее место займут другие.

КСТАТИ:

«Очарование новизны в любви подобно цветению фруктовых деревьев: оно быстро тускнеет и больше никогда не возвращается».

                                                           ФРАНСУА ЛАРОШФУКО

«Клясться женщине в вечной любви столь же нелепо, как утверждать, что всегда будешь здоров или всегда будешь счастлив»

                                                           ШАРЛЬ МОНТЕСКЬЕ

«Человек любит в итоге лишь свои желания, а не желаемое».

                                                               ФРИДРИХ НИЦШЕ

Однако нельзя не отдать должное женщине как могучему стимулятору мужских поступков – как высочайших достижений человеческого гения, гак и ужасающих преступлений.

Или вдохновительница, или подстрекательница.

 
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты.
Как мимолетное виденье.
Как гений чистой красоты.
 

Едва ли могли родиться эти вдохновенные строки без стимулирующего их объекта, как и весьма логично предположить, что без страсти к юной Матроне Кочубей едва ли нашел бы в себе решимость стареющий гетман Мазепа бросить вызов огромной империи Петра Первого.

В то же время миру известно великое множество злодеяний, спровоцированных женщиной как объектом мужского вожделения.

Эта категория преступников состоит либо из сексуальных рабов, либо из людей слабых, безвольных и внушаемых, но и в этом случае их поступками руководила не столько сама женщина, сколько желание или привычка обладания ею.

Сказанное выше нисколько не отрицает высоких личностных качеств или яркой индивидуальности определенной части представительниц женского пола, однако даже эти качества в подавляющем большинстве случаев не в силах выйти за рамки главенствующего предназначения женщины – быть желанной, дорогой, властной, чарующей, ошеломительной, но… статуэткой.

АРГУМЕНТЫ:

«Старофранцузская галантность и германохристианская глупость привели к нелепому почитанию женщин, которое послужило только тому, чтобы сделать их до того высокомерными и беззастенчивыми, что они напоминают священных обезьян Бенареса, которые в сознании своей святости и неприкосновенности позволяют себе все и вся…

Женщины всю свою жизнь остаются детьми…

Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать красивым только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины. И вся его красота кроется в этом побуждении… Женщина по своей натуре обречена на повиновение, ей нужен господин… Самые блестящие представительницы сего пола никогда не производили… ничего истинно великого и самобытного».

                                                 АРТУР ШОПЕНГАУЭР. Афоризмы и максимы

Можно принимать или не принимать безапелляционность высказываний великого философа, но рациональное зерно в них отрицать едва ли возможно, смотря на женщин не затуманенными похотью глазами.

Да, нельзя всех стричь под одну гребенку, есть разные типы женщин, столь же резко отличающиеся друг от друга, как и типы мужчин, но определяющая, изначальная суть их остается единой и неизменной, будем ли мы говорить о женщине-министре, королеве или прачке.

Взять хотя бы доходящую до остервенения настойчивость, с которой женщины стараются следовать капризам преходящей моды, то есть быть «такими как все» иди «не хуже других». В самом стремлении следовать моде нет ничего предосудительного, напротив, оно свидетельствует о том, что человек как «общественное животное» принимает правила общепринятой игры, выражая тем самым свою солидарность с внешнейлинией поведения окружающих его людей.

Но, опять-таки, можно есть, чтобы жить, а можно жить, чтобы есть. Большинство женщин в своем отношении к моде придерживаются именно второго принципа, а это уже говорит о стремлении к усредненности, к сознательной подгонке себя под общий стандарт, под наиболее распространенный тип.

АРГУМЕНТЫ:

«Очень часто предпочитаемый женский тип – это тип хористки.

Это легко можно понять, когда мы рассмотрим, каким тщательно обезличенным типом она является. Хористка является, так сказать, девушкой «массовой». Она является составляющей частью точного механизма – хорового строя, коллективной группы – как таковая, она не может выйти из своих рамок. Средний современный мужчина выбирает этот тип женщины как свой эротический идеал, потому что она не может в силу своей безликости обременить его ответственностью. Этот тип распространен повсеместно.

Так же как одна хористка в ревю может быть заменена любой другой, так и в жизни этот тип женщины легко заменим. Тип хористки – это безликая женщина, с которой мужчине не нужно устанавливать личные взаимоотношения, не надо брать на себя никаких обязательств; женщина, которую он может «иметь», а следовательно, нет необходимости ее любить. Она – собственность, без индивидуальных черт характера, без личной ценности. Любить можно только личность; безликость типа хористки любить нельзя. С ней не встает вопрос о верности; неверность следует из самой безликости. Неверность в таких эротических отношениях не только допустима, она необходима. Потому что там, где отсутствует счастье в любви, это отсутствие должно компенсироваться количеством сексуального удовольствия.

Этот вид эротики представляет собой уродливую форму любви. Использование такого выражения, как «я поимел эту женщину», полностью раскрывает сущность такой эротики. То, что ты «имеешь», ты можешь обменять. Если мужчина «овладел» женщиной, он может легко обменять ее, может даже «купить» себе другую. Это взаимное отношение «владения» находит свое выражение и в отношении со стороны женщины. Потому что такая поверхностная эротика, которая учитывает только внешний облик партнера, является в равной степени поверхностной и для женщины. Что представляет из себя человек как таковой, в счет не идет, а учитывается только, насколько он привлекателен как возможный сексуальный партнер. Таким образом, отношение женщины к мужчине соответствует его отношению к ней.

Женщина делает все возможное, чтобы с помощью косметики скрыть все личные качества, чтобы не беспокоить ими мужчину и чтобы дать мужчине то, что он ищет, – предпочитаемый им тип. Женщина – или скорее современная городская «кукла» – полностью поглощена своей внешностью. Она хочет, чтобы ее «брали», но она не хочет, чтобы ее брали всерьез, принимали за то, что она есть на самом деле: человеческая личность во всем своем многообразии и неповторимости. Она хочет, чтобы ее принимали как представителя женского пола, и поэтому она в первую очередь заботится о своем теле, стараясь, чтобы оно как можно больше соответствовало модному типу. Она хочет быть безликой и представлять тот тип, который оказывается сейчас в моде, пользуется спросом на рынке эротического тщеславия. Как можно более раболепно она будет пытаться подражать этому модному типу, и, делая это, она обязательно должна изменять себе, своему «Я».

Она может, например, выбрать свой тип из мира кинозвезд. Она не имеет никакой потребности вообще утверждать себя как личность, которая является неповторимой и несравнимой во всех людях. Она даже не стремится создать новый тип самой женщины, не честолюбива настолько, чтобы самой устанавливать моду. Вместо того, чтобы создать какой-то тип, она с радостью представляет какой-нибудь уже существующий тип. С радостью, по своей собственной воле она представляет себя мужчине как тип, который он предпочитает.

Исходя из таких предпосылок, следуя таким курсом, она уходит все дальше и дальше от истинного, лающего удовлетворение эротического опыта. Потому что человек, который выбирает ее, совсем не хочет ее: в действительности он выбирает только ее тип. Подчиняясь желаниям мужчины: она охотно отлает ему то, что ему нужно, и то, что он хочет «иметь».

И оба ведут себя легкомысленно.

Вместо того, чтобы искать друг друга и, таким образом, найти «Я» друг друга, найти неповторимость и своеобразие, которое одно только делает их достойными любви и ради чего стоит жить, они довольствуются фикцией. Потому что в своем созидательном труде каждый человек проявляет свою неповторимость и своеобразие, а в любви он вбирает в себя неповторимость и своеобразие своего партнера. Во взаимном отказе от любви, во взаимоотношениях, основанных на принципе «дать-взять», собственная личность каждого замыкается сама в себе. Импульс любви прорывается к тому слою существа, в котором каждый отдельный человек уже представляет больше не «тип», а самого себя, несравнимого, незаменимого и обладающего всем достоинством своей неповторимости.

Это достоинство есть достоинство ангелов, в отношении которых схоластика утверждала, что они не представляют вид, скорее существует только один экземпляр каждого вида».

                         ВИКТОР ЭМИЛЬ ФРАНКЛ. Общий экзистенциальный анализ

Так, с одной стороны, у женщины наблюдается стремление быть «хористкой», а с другой – быть единственной, неповторимой и любимой, что едва ли совместимо.

Впрочем, пытаться совместить несовместимое – одна из характерных черт женского характера.

Женщина хочет одновременно быть и госпожой, и рабыней.

Она стремится к независимости и в то же время – к узам брака, где ей отведены явно вторые роли.

Она стремится к самореализации и в то же время – к материнству, которое по природе своей исключает реализацию личностных качеств женщины.

Она стремится быть оригинальной и в то же время – такой как все, причем во всех отношениях.

Она стремится к господству, к подавлению мужчины и в то же время – к сексуальному контакту с ним, что уже само по себе исключает господство хотя бы по причине неравной биологической ответственности.

Она стремится к любви, но этим сама же раскидывает для себя сети рабства…

АРГУМЕНТЫ:

О СТАРЫХ И МОЛОДЫХ ЖЕНЩИНАХ

«Что ты так робко крадешься в сумерках, Заратустра? И что ты так бережно прячешь под своим плащом?

Не сокровище ли тебе подарили? Или это твой новорожденный ребенок? Или ты теперь сам ходишь воровскими путями, ты, друг злых?»

«Воистину, брат мой! – сказал Заратустра, – мне подарили сокровище: я несу маленькую истину.

Но она беспокойна, как юное дитя: и когда я не зажимаю ей рта, она страшно кричит.

Когда я сегодня один шел своей дорогой, в тот час, когда солнце садится, со мной повстречалась старая женщина и так говорила моей душе:

«Многое говорил Заратустра и нам, женщинам, но никогда не говорил он с нами о женщине».

И я возразил ей: «о женщине следует творить только с мужчинами».

«Говори со мной о женщине, сказала она, я достаточно стара, чтобы тотчас все позабыть».

И я снизошел к просьбе старухи и сказал ей так:

Все в женщине – загадка, и все в ней имеет решение: оно называется беременностью.

Мужчина для женщины есть средство; целью всегда бывает дитя. Но, что такое женщина для мужчины?

Настоящий мужчина хочет двух вещей: опасности и игры. Поэтому ему хочется женщины, как самой опасной игрушки.

Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость.

Слишком сладкие плоды не нравятся воинам. Потому ему нравится женщина: горечь есть и в самой сладкой женщине.

Женщина понимает детей лучше мужчины, но мужчина ребячливее женщины.

В настоящем мужчине таится ребенок: он хочет поиграть. Вперед, женщины, найдите же дитя в мужчине!

Пусть женщина будет игрушкой чистой и изящной, подобно драгоценному камню, сияющей добродетелями мира, еще не существующего.

Пусть в вашей любви сияет луч звезды! Вашей надеждой пусть будет: «О, если б мне родить сверхчеловека!»

В вашей любви пусть заключается храбрость! Своей любовью должны вы нападать на того, кто вам внушает страх.

В вашей любви пусть будет ваша честь! Иначе женщина мало смыслит о чести. Свою честь полагайте в том, чтобы любить всегда больше, чем вы любимы, и никогда не быть вторыми.

Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: тогда она принесет всякую жертву, а все остальное не имеет для нее значения.

Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: потому что в глубине души мужчина только зол, женщина же – скверна. Кого женщина ненавидит всего больше? – Так сказало железо магниту: «Я ненавижу тебя всего больше потому, что ты притягиваешь, но недостаточно силен, чтобы притянуть к себе».

Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины: он хочет. «Вот мир только что стал совершенным!».

Так думает каждая женщина, повинующаяся от полноты любви.

Слушаться должна женщина и найти глубину для своей поверхности. Душа женщины есть поверхность, подвижная, бурливая пленка на мелкой воде.

Душа мужчины глубока, ее поток шумит в подземных пещерах; женщина догадывается о его силе, но не постигает ее.

Тогда старуха отвечала мне: «много любезного сказал Заратустра, особенно для тех, кто достаточно молод для этого».

«Странно, Заратустра мало знает женщин, и все-таки он прав относительно их! Не оттого ли это, что у женщины нет ничего невозможного.

А теперь, в благодарность, прими маленькую истину! Я достаточно стара для нее!

Закутай ее и зажми ей рот, иначе она будет кричать слишком громко, эта маленькая истина».

«Дай мне, женщина, твою маленькую истину!» – сказал я. И вот что сказала старуха:

«Ты идешь к женщинам? Не забудь взять с собой плеть!»

Так говорил Заратустра».

                                       ФРИДРИХ НИЦШЕ. Так говорил Заратустра

И так бывало всегда в этом извечном единстве и в этой извечной борьбе двух противоположностей.

КСТАТИ:

«Фортуна все равно что женщина, и тот, сто хочет ее покорить, должен спорить с ней и бороться, как борьба с женщиной требует битья ее и помыкания ею».

                                                                 НИКОЛО МАКИАВЕЛЛИ

II
КОРОЛЕВЫ

«Разврат королевы отличается от разврата скотницы только лишь тканью простыней».

                                                 МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ

Женщина, стоящая на вершине, женщина, которой судьба подарила право повелевать, – какая она?

Само слово «королева» вызывает ассоциации с гордой, красивой, величественной властительницей, от которой как бы исходит сияние богоподобности. Это сияние вкупе с короной, троном и другими аксессуарами власти создает образ какого-то надземного существа, которому неведомы заботы, страсти и слабости простых смертных.

Эти же качества массовое сознание приписывает не только царствующим женщинам, но и женам королей, принцев и президентов, «первым леди» держав.

Но так ли это на самом деле? Возможно ли, чтобы женщина, даже восседая на королевском троне, смогла подняться над своей сущностью?

Рассмотрим некоторые штрихи к портрету ЖЕНЩИНЫ-КОТОРАЯ-СТОИТ-НА-ВЕРШИНЕ.

–

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«И увидела царица Савская всю мудрость Соломона и дом, который он построил,

И пищу за столом его, и жилище рабов его, и одежду их, и виночерпиев его, и всесожжения его, которые он приносил в храме Господнем. И не могла она более удержаться…

И царь Соломон дал царице Савской все, чего она желала и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками».

                                                 ТРЕТЬЯ КНИГА ЦАРСТВ. Глава 10

–

Как видим, самая естественная женская реакция на стандартные раздражители.

Валерия Мессалина, супруга римского императора Клавдия, правившего с 41 по 54 год нашей эры.

Имя этой женщины стало синонимом самого разнузданного разврата, которому Мессалина посвятила практически всю свою сознательную жизнь.

О распущенности Мессалины ходили легенды, ее имя было у всех на устах, от римских сенаторов до уличных нищих, да и сейчас, говоря о какой-либо крайне похотливой и развратной женщине, ее называют не иначе как Мессалиной.

ФАКТЫ:

«Остальные животные имеют чувство меры в совокуплении, человек же – почти никакого. Мессалина, супруга императора Клав– дня, которая победу в этой сфере считала величественно-царской, вступила в состязание с самой известной в то время продажной проституткой и превзошла ее, так как в течение 24 часов имела 25 сношений».

                                                ПЛИНИЙ СТАРШИЙ. Естественная история

«Мессалина между тем пировала, более развратная в своей роскоши, чем когда-либо. Так как была уже поздняя осень, в доме подражали сбору винограда. Тиски выжимали, чаны текли, а подле них, опоясанные шкурами, плясали женщины, точно приносящие жертвы, или бешеные вакханки. Она сама с развевающимися волосами, размахивая жезлом Вакха, и рядом с ней Силий, в венках, расхаживали на котурнах, откинув назад головы, а вокруг них раздавался веселый хор».

ТАЦИТ. Анналы

По свидетельствам современников, Мессалина принимала одновременно целые толпы мужчин, независимо от их общественного положения, которые сношали ее в очередь, не удовлетворяя, однако, ненасытной похоти супруги императора.

Во дворце была специально оборудованная «комната для наслаждений», где Мессалина «продавала себя и продавала других знатных женщин, даже в присутствии их мужей», как отмечают историки.

Но и это не удовлетворяло любвеобильную первую леди Римской империи. Она ходила по публичным домам, исполняя там роль самой дешевой и непритязательной проститутки.

–

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«Послушай, что Клавдий

Претерпевал. Как почует супруга, что муж почивает,

То, дерзнув предпочесть палатинскому ложу рогожку,

И ночной башлык августейшая взявши блудница

Тотчас уходит, с собой одну лишь взявши служанку,

И под светлый парик волоса свои черные спрятав,

Входит она в вертеп, от тряпья устаревшего душный,

И в пустую отдельную клеть. Там она предстояла,

В золоте грудь – нагишом, под именем ложным Лициски,

И казала твою, благородный Британик, утробу;

Тут поцелуями встретя входящих и требуя денег,

Навзничь лежала она и многих вкушала удары.

А когда уже дев своих распускал содержатель,

С грустью она уходила, но что могла, хоть последней

Клеть запирала, ещё горя раздражением страсти

И утомясь от мужчин, уходила еще не насытясь;

С закопченным лицом в дыму нечистом лампады.

Грязь вносила она и запах вертепа в чертоги».

                                                                           ЮВЕНАЛ. Сатиры

–

Известна древнегреческая камея, на которой изображена улитка, как символ похоти, окруженная семью мужскими членами, между которыми расположена надпись: «invicta» (Непобедимая), а вверху – имя императрицы-проститутки.

Клавдий долгое время закрывал глаза на скандальное поведение супруги, но в конце концов казнил ее, узнав, что она даже умудрилась вступить в брак с одним из своих постоянных любовников – Гаем Силием, и при свидетелях подписала с ним брачный договор.

Следующая венценосная нимфоманка – грузинская царица Тамара. Страдая вечной сексуальной неудовлетворённостью, по-простому называемой «бешенством матки», царица сбрасывала своих несчастных любовников со скалы. По приблизительным данным, их количество подходило к двум тысячам.

–

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

 
«…В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна как ангел небесный,
Как демон коварна и зла.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
На голос невидимой пери
Шел воин, рыбак и пастух:
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный евнух.
На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчуг убрана,
Ждала она гостя. – Шипели
Пред нею два кубка вина.
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.
Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять воцарялися там.
Лишь Терек в теснине
Дарьяла Гремя, нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости…»
 

                                                     МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ. Тамара

–

Ну, разве не была рабой своей похоти всевластная царица?

Интересны психологические характеристики двух королев-соперниц: Марии Стюарти Елизаветы Английской, данные такими выдающимися писателями как Стефан Цвейг и Виктор Гюго, которые сумели рассмотреть за флером политической борьбы, сражений, заговоров и казней, которыми был так богат XV век, женские лица этих двух властительниц.

СТЕФАН ЦВЕЙГ:

«Как женщина Мария Стюарт – женщина до конца, женщина в полном смысле слова; наиболее ответственные ее решения всегда диктовались импульсами, исходившими из глубочайших родников ее женского естества. И не то чтобы она была ненасытно страстной натурой, послушной велениям инстинкта, напротив, что особенно ее характеризует, – это чрезвычайно затянувшаяся женская сдержанность. Проходят годы, прежде чем ее чувства дают о себе знать. Долго видим мы в ней (и такова она на портретах) милую, приветливую, кроткую, ко всему безучастную женщину с чуть томным взглядом, с почти детской улыбкой на устах, нерешительное, пассивное создание, женщину-ребенка. Как и всякая истинно женственная натура, она легко возбудима и подвержена вспышкам волнения, краснеет и бледнеет по любому поводу, глаза ее то и дело увлажняются. Но это мгновенное, поверхностное волнение крови дол гае годы не тревожит глубин ее существа; и как раз потому, что она нормальная, настоящая, подлинная женщина. Мария Стюарт находит себя как сильный характер именно в страстной любви – единственной на всю жизнь. Только тогда чувствуется, как сильна в ней женщина, как она подвластна инстинктам и страстям, как скована цепями пола. Ибо в великий миг экстаза исчезает, словно сорванная налетевшей бурей, ее наружная культурная оснастка; в этой до сих пор спокойной и сдержанной натуре рушатся плотины воспитания, морали, достоинства, и, поставленная перед выбором между честью и страстью, Мария Стюарт, как истинная женщина, избирает не королевское, а женское свое призвание. Царственная мантия ниспадает к ее ногам, и в своей наготе, пылая, она чувствует себя сестрой бесчисленных женщин, что томятся желанием давать и брать любовь; и больше всего возвышает ее в наших глазах то, что ради немногих сполна пережитых мгновений она с презрением отшвырнула от себя власть, достоинство и сан.

Елизавета, напротив, никогда не была способна так беззаветно отдаваться любви – и это по особой, интимной причине. Как выражается Мария Стюарт в своем знаменитом обличительном письме, она физически «не такая, как все женщины». Елизавете было отказано не только в материнстве; очевидно, и тот естественный акт любви, в котором женщина отдается на волю мужчины, был ей недоступен. Не так уж добровольно, как ей хочется представить, осталась она вековечной virgin Queen, королевой-девственницей, и хотя некоторые сообщения современников (вроде приписываемого Бену Джонсону) относительно физического уродства Елизаветы и вызывают сомнения, все же известно, что какое-то физиологическое или душевное торможение нарушало ее интимную женскую жизнь. Подобная ненормальность должна весьма серьезно сказаться на всем существе женщины; и в самом деле, в этой тайне заключены, как в зерне, и другие тайны ее души.

Все нервически неустойчивое, переливчатое, изменчивое в ее натуре, эта мигающая истерическая светотень, какая-то неуравновешенность и безотчетность в поступках, внезапное переключение, с холода на жар, с «да» на «нет», все комедиантское, утонченное, затаенно-хитрое, а так же в немалой степени свойственное ей кокетство, не раз подводившее ее королевское достоинство, порождалось внутренней неуверенностью. Просто и естественно чувствовать, мыслить и действовать было недоступно этой женщине с глубокой трещиной в душе; никто не мог ни в чем на нее рассчитывать, и меньше всего она сама…»

(«Мария Стюарт»)

ВИКТОР ГЮГО:

«Вспомним Елизавету. Елизавета – тот тип женщины, который преобладал в Англии в течение трех столетий – шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого. Елизавета была не только англичанкой, она была англиканкой. Вот чем объясняется глубокое уважение, с которым епископальная церковь относилась к этой королеве; это уважение, впрочем, разделяла и католическая церковь, что не помешало ей отлучить Елизавету. В устах Сикста Пятого, предававшего Елизавету анафеме, проклятие превращается в мадригал. «Государыня большого ума», – говорит он.

Мария Стюарт, менее заботившаяся о религиозных вопросах и больше занятая женскими переживаниями, не слишком уважала свою сестру Елизавету и писала ей как королева королеве и как кокетка недотроге: «Ваше нежелание вступить в брак происходит от того, что вы не хотите отказаться от возможности свободно предаваться любви». Мария Стюарт играла веером, Елизавета – топором. Оружие неравное. Они обе соперничали в литературе. Мария Стюарт писала французские стихи. Елизавета переводила Горация. Некрасивая Елизавета считала себя красавицей; она любила катрены, акростихи; по ее желанию ключи от города ей подносили купидоны; она поджимала губки, как итальянка, и закатывала глаза, как испанка; у нее было три тысячи платьев, в том числе несколько костюмов Минервы и Амфитриты; она ценила ирландцев за их широкие плечи, носила расшитые блестками фижмы, обожала розы, ругалась, сквернословила, топала ногами. колотила своих фрейлин, Дедлея посылала к черту, била канцлера Берлея так, что бедняга плакал, плевала в лицо Мэтттью, хватала за шиворот Хэттона, давала пощечины Эссексу, показывала свои ноги Бассомпьеру – и при всем том была девственницей.