Текст книги "Днем казак, ночью - волк (СИ)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

   Иван отдал распоряжение пытать пленных раскаленным железом и уже спустя десять минут получил все необходимые ему сведения о том, кто напал на Лисянку, о численности отряда Лаща и задании, которое ему было поручено Конецпольским. Успевшие спрятаться и уцелевшие жители Лисянки постепенно стали собираться на центральной площади. Слыша отовсюду плач, рыдания женщин и детей, Иван чувствовал, как безудержный гнев охватывает все его естество. Вид трупов и крови для него был не в диковинку, но прежде все это происходило в бою. Даже в Кафе, где пострадало мирное население, запорожцам и освобожденным ими пленникам было за что мстить своим угнетателям. Но здесь все было иначе. Жолнеры коронного стражника просто вырезали ни в чем не повинных женщин, детей и стариков, творили бесчинства и насилия не в отношении врагов, а над подданными Речи Посполитой, такими же, как и они сами.

   Если раньше, слыша рассказы о творящемся повсюду панском произволе, Серко воспринимал их абстрактно, то теперь, видя потоки крови, тела мертвых детей и изнасилованных женщин, дымящиеся пожарища, слыша отовсюду плач и стенания, юная и не успевшая еще очерстветь душа его отвратилась от поляков.

   Окинув пылающим гневом взглядом столпившихся вокруг казаков, он, подняв вверх выхваченную из ножен саблю, громко крикнул:

   -Месть ляхам! Месть без пощады!

   -Месть! Месть ляхам!– отозвался нестройный хор голосов.

   Глава одиннадцатая. Расплата.

   Сейчас, когда все помыслы казаков заключались в одном: отомстить ляхам за гибель и страдания невинных людей, Иван успокоился и стал предельно собранным. Выйдя из Лисянки, его отряд направился по следам хоругвей коронного стражника, которых на сырой земле было достаточно. Серко знал, что Лащ вскоре остановится на ночлег, поэтому, соблюдая осторожность, выслал впереди себя дозорных. Дорога, по которой они двигались, то петляла лесом, то выходила на открытое пространство, где местами зеленели распаханные и засеянные поля, виднелись беленькие хаты в окружении вишневых и яблоневых садов..

   Солнце уже совсем скатилось к горизонту, когда высланные вперед дозорные возвратились, и доложили, что отряд коронного стражника остановился на ночлег примерно в полутора верстах отсюда.

   -Их там сотни четыре будет, – докладывал сотнику вислоусый запорожец средних лет,– похоже, лагерь они оборудовать не станут, а просто расположатся на ночлег посреди степи. Там неподалеку еще небольшая речушка протекает.

   -А, что с конями,– спросил Серко,– где они их держат?

   -Коней расседлали, стреножили, они пасутся ближе к речке, неподалеку от лагеря. Там с ними коноводов с десяток, но охраны нет.

   Посовещавшись с Верныдубом, сотник решил ночью скрытно подобраться к лагерю, напасть на спящих поляков и, в первую очередь, отбить коней.

   -Сделаем так,– предложил он,– я нападу на лагерь, а ты со своими людьми, воспользовавшись возникшей суматохой и паникой, отобьешь лошадей. Пешком они далеко не уйдут, а кони нам самим пригодятся.

   Его замысел облегчался тем, что, вопреки принятым у поляков правилам, Лащ, выбрав место для ночлега, приказал просто разбить походные палатки, но не стал обносить лагерь рвом и валом. Такой беспечностью коронного стражника грех было не воспользоваться.

   В мае ночи на Украине хотя и звездные, но довольно темные, поэтому ближе к полуночи казаки, разделившись на две группы и оставив оседланных коней с коноводами, скрытно подобрались к границам польского лагеря. Там уже закончили ужинать и готовились ко сну. Внезапного нападения никто ни откуда не ожидал, поэтому конных разъездов в степь высылать не стали. Часовые, правда, патрулировали по периметру лагеря, но их фигуры были хорошо видны на фоне костров.

   Тут на ум сотнику пришла, как ему показалось, удачная мысль. Посовещавшись с Верныдубом, который одобрил изменение ранее согласованного плана, Серко со своими людьми отошел назад к месту, где они оставили коней. Там он собрал десятских и объяснил им, что предстоит делать. Затем казаки вскочили в седла и скрытно отошли назад на дорогу, по которой двигались раньше.

   Часа два спустя, когда наступила глухая ночь, а в польском лагере все уже спали, часовые, патрулировавшие по периметру лагеря услышали топот конских копыт со стороны дороги, ведущей из Лисянки. Вскоре вдалеке показалась темная масса всадников, горланящих какую-то разухабистую песню на польском языке.

   -Наши из Лисянки возвращаются,– недовольно буркнул вышедший из палатки дежурный офицер,– весь лагерь разбудят, бестии.

   -Да, им сейчас море по колено,– завистливо произнес часовой,– там хоть кто-нибудь трезвый остался?

   -Надо будет проследить, чтобы коней расседлали, да отправили пастись,– отдал распоряжение часовому офицер, удаляясь в палатку, – а то завтра рано выступаем.

   Когда приближающийся отряд, оказался в полусотне шагов от лагерных костров, песня внезапно оборвалась, зато послышалась грозная команда: «Гайда!». Дав шпоры коням, отряд ворвался в польский лагерь. Сотня клинков кровавым отблеском сверкнула в свете костров и началась потеха, которую запорожцы больше всего любили. Хохот,свист, гиканье и улюлюканье казаков смешались с испуганными криками внезапно разбуженных поляков, выскакивавших из палаток в одном нижнем белье. В лагере поднялась неописуемая суматоха, никто не мог понять, откуда среди ночи появился этот нежданный враг, носящийся на конях между палаток и сметающий все на своем пути. Те из поляков, кто спросонья, выскочил первыми наружу, уже лежали зарубленные казацкими саблями, но постепенно остальные, похватав оружие и сбиваясь в группы, стали действовать более осмотрительно. Коронный стражник, чью палатку охраняли десятка два наиболее доверенных волонтеров, уже успел одеться и присоединился к своей охране. Хотя люди Лаща большей частью были отъявленными мерзавцами и негодяями, но трусами они отнюдь не являлись. Быстро сориентировавшись в ситуации, они стали присоединяться к своему предводителю, открыв все более организованную стрельбу по налетевшим на лагерь всадникам. В ход пошли копья и сабли. Серко, несмотря на опьянение боем, зорко наблюдал за действиями поляков, поэтому заметив, что возникшая было вначале паника сменилась организованной обороной, и то один, то другой казак, сраженный меткими выстрелами, падает с коня, отдал команду отступать. Казаки вырвались из лагеря и вскоре растаяли в темноте.

   Поляки до утра не смыкали глаз, подсчитывая свои потери. Мало того, что с полсотни жолнеров были зарублены казацкими саблями, а еще столько же получили тяжелые ранения, так оказалось, что у них угнали почти две сотни коней. К счастью для поляков, еще столько же лошадей паслось на противоположном берегу речки, и о них нападавшие, видимо, не знали. Не дожидаясь рассвета, Лащ созвал командиров подразделений, чтобы решить, что делать дальше.

   -Похоже,– начал он,– на нас налетел какой-то казацкий отряд. Откуда он взялся непонятно, но это и неважно, сто дьяблов им в глотку. Мы остались без коней, у нас полсотни раненых и столько же убитых. Главное, что теперь мы существенно ограничены в скорости передвижения.

   Кое-кто предложил разделиться, мол, те, у кого остались кони, пусть двигаются вперед, а остальные с тяжело ранеными идут пешими. Но другие стали возражать против разделения отряда на две половины.

   -Напавших на нас было не меньше сотни,– говорили они.– Да и пока они орудовали в лагере, кто-то же увел наших коней. Значит, их не менее ста пятидесяти– двухсот человек. Разделившись, мы станем легкой добычей, нас просто разобьют по частям.

   -Но какие основания считать, что этот отряд будет нас преследовать и дальше?– спросил Чаплинский.– Может, они на нас наскочили случайно, спеша соединиться с Тарасом? Да и наши люди, оставшиеся в Лисянке, проспятся и утром подойдут к нам. А это еще добрая сотня сабель и фузей.

   -Не согласен с паном,– подал голос Лащ, все это время размышлявший о чем-то своем. – Казаки двигались со стороны Лисянки и, притворяясь пьяными, горланили песню на польском языке. То есть, они хотели создать видимость, что к лагерю приближаются наши люди, остававшиеся в Лисянке. Отсюда несложно сделать вывод, что тех, кто там остался, уже нет в живых, а все, что произошло ночью, явилось результатом хорошо спланированной операции. Все это похоже на месть за то, что произошло в Лисянке. Вот я и думаю, разве они ограничатся этим? Будь мы на их месте, разве удовлетворились бы тем, что угнали две сотни коней? Разве не попытались бы уничтожить, как можно больше своих врагов?

   Наступило напряженное молчание. Коронный стражник дураком не был и, проанализировав известные ему факты, пришел к совершенно правильным выводам, с которыми собравшиеся не могли не согласиться. Перспектива двигаться дальше под постоянной угрозой нападения никого не прельщала, поэтому все подавленно молчали.

   -Поступим таким образом, – решил Лаш,– для раненых соорудим гамаки и укрепим их между двух лошадей. Доберемся до ближайшего местечка, там раздобудем телеги и лошадей. На марше, панове, всех прошу соблюдать максимум осторожности.

   Серко предусмотрел именно такое решение коронного стражника, поэтому заблаговременно отправил полсотни казаков с подменными лошадями во главе с Ярошем вперед по ходу движения поляков.

   -Обойдешь их, и по ходу движения предупреди всех жителей окрестных сел и местечек на расстоянии дневного перехода, чтобы они грузили продовольствие и ценные вещи на телеги, брали с собой лошадей, скот и уходили поглубже в лес. Если кто из мужиков, захочет присоединиться к нам, бери их с собой. Потом пришлешь мне гонца, будем решать, что делать дальше.

   Изрядно поредевший отряд коронного стражника плотной колонной осторожно двигался лесной дорогой. Наученный горьким опытом Лащ, выслал с десяток своих людей в авангард и арьергард, однако, все было спокойно и казаков нигде видно не было. Ближайшее село оказалось на пути отряда, когда поляки прошли всего версты три, однако к их удивлению, оно выглядело абсолютно безлюдным. Обшарив десятка три хат, из которого оно состояло, они там ничего не обнаружили. В хозяйственных пристройках тоже не осталось ни зерна, ни продуктов, ни фуража. Лошадей скотины, даже кур и гусей тоже нигде не оказалось.

   -Похоже, о нашем приходе,– задумчиво сказал Лащ,– жители были уже кем-то предупреждены.

   Он отдал строжайший приказ село не разорять и не предавать огню, после чего отряд последовал дальше.

   Еще через три версты в следующем сельце, попавшемся на пути отряда, картина повторилась. Оно насчитывало семь-восемь хат, которые все до одной оказались пустыми. Все же здесь решили расположиться на краткий отдых , пообедать и накормить коней. Настроение у всех было подавленным, так каждому было понятно, что отряд передвигается под пристальным наблюдением своего неуловимого противника и в любой момент можно ожидать нового нападения.

   Лаш, проклиная в душе всех казаков вместе с запорожцами и бунтовщиками, внешне выглядел спокойным, обдумывая сложившееся положение. Отсюда до Богуслава оставалось еще, по меньшей мере, два десятка верст. Конечно, на конях пройти это расстояние не составило бы труда еще до заката солнца, но пешком и с ранеными об этом нечего было и думать. Кроме того, у Лаща не было полной уверенности в том, что и Богуслав еще не охвачен восстанием. По этой же причине он опасался возвращаться и к оставленному Конецпольским Корсуню, куда , вероятно, уже стекались повстанцы с правого берега. Самым правильным представлялось двигаться к Каневу, где польный гетман намеревался переправиться на левый берег Днепра. «Там уж точно ни казаков, ни бунтовщиков не встретить», – размышлял коронный стражник. Но до Канева надо было пройти еще верст шестьдесят напрямую, через леса, по бездорожью. Ситуация складывалась удручающая, к тому же Лаща душила злоба на своего противника, преследовавшего его по пятам. «Ну, попадись мне этот лайдак в руки, – думал он о предводителе казаков,– с живого шкуру прикажу спустить и поджаривать на медленном огне.»

   Коронный стражник не знал, что его злоключения только начинаются. Едва отряд поляков углубился в лесную чащу, как с обеих сторон дороги раздался залп из ружей, за ним другой. Потеряв человек двадцать, поляки наугад ответили залпом из фузей и мушкетов, но казаки уже успели отойти назад.

   Поняв, что Лащ решил двигаться к Каневу, Серко послал гонца к Ярошу с приказом присоединиться к нему, а сам продолжал на некотором расстоянии сопровождать поляков параллельным курсом. Периодически, он во главе человек пятидесяти казаков, налетал на арьергард коронного стражника, а когда тот разворачивал свои основные силы, ускользал назад. Большого вреда эти нападения не причиняли, но моральное состояние поляков все более ухудшалось.

   У одного из притоков Роси Лащ приказал остановиться на ночлег. Как и накануне, поляки не стали оборудовать лагерь, на это у измотанных дневным переходом жолнеров, просто не оставалось сил. Однако, в этот раз Лащ разделил отряд на три части, примерно по сто человек, которые посменно должны были охранять лагерь в течение ночи. Остальные спали не раздеваясь.

   Серко решил также дать отдохнуть своим людям и, выставив боевое охранение, казаки крепко выспались, в то время, как люди Лаща, всю ночь, ожидая нападения, практически не сомкнули глаз.

   С наступлением утра невыспавшиеся и злые поляки продолжили движение. Неуловимый враг находился где-то поблизости. Лащ с минуты на минуту ожидал нападения, но все было спокойно. К обеду поляки приободрились, надеясь, что казаки по какой-то причине отстали от них. Осталось перейти Рось, а там уже и до Канева оставалось верст тридцать, не больше. Брод находился между Богуславом и Стеблевым, но сейчас Рось широко разлилась, поэтому подойдя к реке, коронный стражник решил остановиться на ночлег на ее правом берегу. Отыскивать брод и начинать переправу он решил утром, когда рассветет.

   С наступлением ночи поляки, как и в прошлый раз, разбились на три группы, которые поочередно должны были нести охрану лагеря. В этот раз, ночь прошла более спокойно, многим даже удалось выспаться. Утром стали отыскивать брод. Обозначив его воткнутыми в дно реки шестами, начали переправу. Первыми стали переправляться всадники, за ними пехота с ранеными. Рось разлилась широко, местами приходилось брести по горло в воде, тщательно ощупывая дно, чтобы не оступиться и не упасть. Падение грозило тем, что можно было оказаться унесенным далеко отсюда сильным течением или утонуть. Занятые переправой поляки на какое-то время утратили бдительность, да и нападения они не ожидали, поэтому внезапно раздавшийся из плавней ружейный залп вызвал среди них панику. Лащ, сердце которого, словно сжала ледяная рука страха, понял, что казаки обошли его отряд еще вчера, переправились на левый берег Роси и здесь, укрывшись в камышах, подготовили ему засаду. Ярость и отчаяние охватили коронного стражника. Было ясно, что противник устроил ему ловушку и сейчас появится казацкая конница, которая обрушится на тех, кто уже переправился через реку. Оставался единственный выход– оставить пехоту погибать и попытаться прорваться с боем, хотя бы кавалеристам. Он сжал острогами бока коня и, крикнув : «За мной!», рванулся к берегу. Из камышей раздался второй залп, за ним третий. Теряя убитыми и ранеными своих товарищей, часть польских кавалеристов все же сумела выбраться на берег, и тут на них с двух сторон налетела укрывавшаяся в засаде конница. Засверкали легкие казацкие сабли, высекая искры из взметнувшихся навстречу им польских клинков, металл ударил о металл, закипела грозная сеча. Казаки продолжали из камышей вести частый ружейный огонь по переправляющейся через речку пехоте, вырывая из ее рядов все больше жолнеров. Пули густо шлепали о воду, некоторые солдаты сами бросались в реку, надеясь что течение вынесет их подальше от этого ада. Тем временем казацкая конница наседала на польских кавалеристов, не давая им развернуться для боя и стараясь отбросить обратно в реку. Серко, заметив Лаща, которого узнал по роскошному плащу и стальной кирасе, стал пробиваться к нему. Однако, коронный стражник, поняв, что дело его проиграно, и оказавшийся в западне отряд раньше или позже будет уничтожен, решил сохранить хотя бы свою жизнь. Вздыбив жеребца и раздавая саблей удары налево и направо, он стал вырываться из кольца окружения. К нему присоединилось несколько его телохранителей и Чаплинский. Оказавшийся на их пути великан Верныдуб, не успел отразить один из сабельных ударов и раненый в грудь свалился с лошади. Серко пришел в ярость от гибели друга и, ударив острогами коня в бока, рванулся за Лащем, который с Чаплинским и еще двумя всадниками стремительно вырвался вперед. Постепенно сотник стал их нагонять и, достав из-за пояса пистолет, выстрелил в спину последнего. Жолнер упал под копыта своего коня, который, почувствовав свободу, понесся в сторону от остальных. Догнав следующего всадника, Иван поднялся в стременах и обрушил на его голову удар сабли. Теперь оставались только коронный стражник и его помощник. Чаплинский , поняв, что теперь очередь за ним, оглянулся назад и в отчаянии выстрелил в преследователя, не особенно целясь. Выпущенная им пуля попала в бабку коня, тот сбился с ноги, захромал и проскакав еще с десяток шагов свалился на землю. Серко успел вовремя выскочить из седла и теперь стоял посреди дороги, сжимая кулаки и видя, как его враг уходит от него. Коронный стражник обернулся, его глаза сверкнули торжеством. Взгляды их встретились на какое-то мгновение и Иван вдруг представил себя волком, который сейчас бы догнал Лаща и впился ему в глотку.

   В этот самый момент, помертвев от ужаса, Лащ увидел, как непонятно откуда возникший огромный волк с раскрытой огнедышащей пастью преградил дорогу его коню, изготовившись к прыжку. Огрев плеткой прянувшего в сторону жеребца , полумертвый от страха коронный стражник почувствовав, как волк пролетел над ним немного промахнувшись, но опалив его своим дыханием. Только проскакав версты три, Лащ заставил себя обернуться назад. Его никто не преследовал, а лишь догонял далеко отставший от него Чаплинский.

   Когда Серко возвратился к своим, ведя на поводу раненого коня, бой уже был закончен. Из поляков никого в живых не осталось. Казаки деловито собирали оружие, отлавливали разбежавшихся коней, обыскивали убитых жолнеров, снимая с них одежду. Несколько раненых казаков лежали в стороне и возле них хлопотали их товарищи, немного разбирающиеся в наложении перевязок. Сотник, прежде всего, спросил, где Верныдуб. Тот лежал на расстеленной керее, грудь его была располосована ударом сабли, глаза закрыты. Отправив всех подальше движением руки, Серко склонился над другом. Тот был без сознания. Взяв его за руку и осмотрев рану, Иван понял, что ранение серьезное, хотя и не смертельное. Верныдуб потерял много крови, но жизненно важные органы задеты не были.

   Максимально сконцентрировавшись и зажмурясь, Иван приступил к лечению. Спустя десять минут он открыл глаза. Рана на груди затянулась, но Верныдуб все еще оставался без сознания. Не желая лишних разговоров, Серко наложил обратно повязку и, позвав двух казаков, сказал, чтобы они находились при раненом и через каждые полчаса смачивали его повязку на груди холодной водой. Затем сотник обошел остальных раненых, тяжелых среди них не было, поэтому каждому он уделил минут по пять, но и этого хватило, чтобы те почувствовали себя значительно лучше.

   Глава двенадцатая. Тарасова ночь.

   На ночлег казаки остались здесь же у переправы через Рось. Подсчитав трофеи, оказалось, что им досталось около трехсот сабель; больше двухсот ружей, фузей и мушкетов; пистолеты; пики; запасы пороха и пуль. Отловили и около трех сотен разбежавшихся коней. Теперь было чем вооружить повстанцев, если они захотят присоединиться к отряду. При убитых поляках оказалось немало и денег, а также всяких золотых изделий. По обычаю, сотнику полагалась десятая часть, но Серко взял себе самую малость, оставив остальное на общие расходы, которых, как он предвидел, еще предстоит немало.

   На следующий день с утра отряд Серко направился к Богуславу. Лащ не случайно опасался туда идти, в городе действительно вспыхнуло восстание. Человек двести местных жителей изъявили желание присоединиться к казакам. У многих из них имелись самопалы и сабли. Потребовав в местном магистрате коней и телеги, увеличившийся вдвое отряд Серко двинулся дальше к Киеву. Помимо выздоравливающего Верныдуба, Серко назначил есаулом и Яроша, поручив ему командовать новобранцами.

   От Богуслава казаки направились к Кагарлыку, а оттуда к Триполью, присоединяя к себе по ходу движения повстанцев из всех окрестных сел и местечек. Скоро его отряд уже превратился в настоящий полк, почти тысяча человек пополнила его ряды. Перейдя Днепр немного выше Канева, Серко в середине мая присоединился к основным силам гетмана Федоровича, который стоял укрепленным табором в междуречье Альты и Трубежа.

   Казацкий табор напоминал огромную деревянную крепость на колесах. Возы, сбитые из трехдюймовых досок, скрепленные между собой цепями, были установлены в несколько рядов дышлами вперед. Разорвать такой табор никому не удавалось, натиск тяжелой гусарской конницы разбивался о возы, как волна в бушующем море разбивается об утес. На возах устанавливались фальконеты и из них обороняющиеся вели огонь по атакующим, а укрывавшиеся за колесами возов казаки стреляли оттуда из самопалов, фузей и мушкетов.

   Богун, выслушав доклад Серко о том, что с ним приключилось, повел его к гетману. Узнав о трагедии Лисянки, Федорович потемнел лицом.

   -Вот что проклятые ляхи творят,– с горечью и гневом сказал он,– горазды воевать с бабами да детьми. Сейчас же,– гетман повернулся к стоявшему рядом войсковому писарю,– пиши универсал о том, что произошло в Лисянке и призывай народ к восстанию против панов. Универсалы разошлем по всему Левобережью.

   Когда же Серко доложил о том, как его казаки отомстили коронному стражнику, гетман повеселел и, обняв сотника за плечи, сказал:

   -Вот настоящий казак! Орел! Хоть и молод годами да справен делами. Мало того, что почитай, целый полк пополнения с собой привел, так и ляхам хвост прищемил, долго помнить будут.

   Взглянув в смелое и открытое лицо молодого сотника, Тарас обратился к Богуну:

   -У тебя там есаулом кто? Пивторакожуха? Пусть примет пополнение, которое привел этот юнак и командует им. Создадим новый Лисянский курень, в память о погибших безвинно людях. А Серко назначаю к тебе полковым есаулом. Я бы уже сейчас ему полк дал, да больно молод еще.

   Поблагодарив гетмана за это назначение, зардевшийся от смущения и немного обескураженный Иван, вместе с Богуном отправились к своему куреню.

   По дороге Федор вводил молодого есаула в курс происходящего.

   -Ляхи обложили наш табор, да сил у них не больше, чем у нас. На нашей стороне местный люд. Гетман рассылает универсалы по всей Украйне, поднимая народ против ляхов, уже много городов и местечек присоединяются к казакам. А вот Конецпольскому помощи получить неоткуда, да и с провиантом, и фуражом у них трудности.

   Следующие несколько дней Иван вникал в дела. Должность есаула на Сечи и в реестровом войске была довольно хлопотной. Предполагалось, что есаул замещает куренного атамана ( у реестровиков полковника), то есть является его заместителем или помощников. Но на практике есаул занимался еще и обучением войск, вопросами тыла и вооружения, выполнял поручения своего командира в качестве флигель – адъютанта и т.п. Командовать же полками в отсутствие полковников им приходилось не так часто, так как для дальних походов назначался наказной полковник.

   Осада казацкого табора велась довольно вяло. Поляки днем обстреливали казацкие позиции из орудий, казаки отвечали им тем же. Несколько раз Конецпольский пытался взять табор штурмом, но эти попытки были отражены со значительными потерями. В свою очередь, казаки по ночам делали вылазки, не давая полякам спокойно отдыхать.

   Подходила к концу уже третья неделя с начала военных действий, когда как-то днем, разглядывая польский лагерь, Серко заметил там какую-то необычную суету. Своими молодыми зоркими глазами он рассмотрел, что в лагере идет приготовление к какому-то торжеству. Во многих местах курился дым костров, доносился визг свиней, блеяние баранов, челядь накрывала столы. Не поняв, что там происходит, он обратился к стоявшему рядом Верныдубу:

   -Что, ляхи к какому-то празднику готовятся?

   Верныдуб, уже почти выздоровевший ( не без содействия Ивана) после ранения, теперь все время находился поблизости от него. Он знал, что жизнью своей обязан Серко и, вскоре став его побратимом, считал теперь своим долгом защищать есаула в бою. Его сабля всегда была к услугам побратима, а пренебрегать саблей в руке такого богатыря, как Верныдуб, мало бы кто отважился.

   -Так завтра же 20 мая, их главный ляшский праздник, – ответил великан на вопрос есаула,– называется панське цяло ( праздник тела господня– прим. автора). Ну, это, как у нас день всех святых. Только ляхи празднуют его так же торжественно и пышно, как мы, православные, Пасху.

   Видя, что есаул слушает его с интересом, он продолжал:

   -Обычно, к утру все так перепьются, что на ногах стоять не смогут. Вон гляди, свиней да баранов режут, уток и гусей запекать будут. Челядь уже и бочки с винами выкатывает. Основное торжество начнется сразу после полуночи.

   В голосе казака явно слышалась легкая зависть. Запорожцы в походе во время военных действий спиртного не употребляли, нарушение этого правила каралось смертью.

   Сам Иван мало общался с поляками и, будучи православным, праздников римско-католической церкви не знал. Из дома он ушел еще в пятнадцать лет и с тех пор проводил время то на Дону, то на Сечи.

   -Так, говоришь, к утру на ногах стоять не смогут?– рассеянно спросил он, поглощенный какими -то своими мыслями.

   -И к гадалке не ходи,– убежденно ответил Верныдуб. – Я в детстве в услужении у одного знатного пана был. Ну, вроде мальчика на побегушках, насмотрелся...

   Спустя полчаса Серко обратился к Богуну, поделившись с ним своими мыслями, навеянными словами Верныдуба.

   -А в самом деле так оно и есть,– подтвердил тот сказанное Верныдубом,– сам не раз был свидетелем, как ляхи отмечают этот праздник, перепиваются все, как мы на масленицу. План твой поддерживаю, но без ведома гетмана такое дело затевать нельзя.

   Тарас понял предложение Богуна и Серко с полуслова.

   -А, что это удачная мысль!– оживленно прокомментировал он план есаула. – Если скрытно подобраться на рассвете к ляшским позициям и ударить с двух сторон, то...

   Гетман внезапно умолк, потом с сомнением с произнес:

   -Только вот как подобраться к лагерю? На валах у них караулы будут расставлены, в лоб на валы не полезешь. Подкопы делать некогда...

   -Если ясновельможный пан гетман выслушать изволит,– вмешался Серко,– то у меня есть план...

   Долго еще, склонившись над схемой польского лагеря, они обсуждали план ночной вылазки. Наконец, гетман сказал обоим:

   -У вас там, в курене, десять сотен, этого должно хватить. Разделите своих людей пополам и с Богом. Хотя, думаю, что подкрепление вам не помешает...

   Он немного помолчал, высчитывая что-то в уме, и продолжил:

   -А мы, как начнете, пойдем на штурм валов. Поддержим вас, так сказать...

   Возвратясь к себе, Богун и есаул собрали сотников, чтобы довести до них план предстоящей операции. Однако, не успели они начать совещание, как к ним присоединилось еще десять сотников других полков. Гонец, прибывший от гетмана, передал его слова, что они тоже со своими людьми поступают в распоряжение Богуна и Серко. Теперь, наличных сил полностью хватало для того, чтобы претворить в жизнь задуманное предприятие.

   В полночь, когда в польском лагере поднялась пушечная и ружейная стрельба и началось веселье, два отряда казаков скрытно переправились через Трубеж и Альту, став обходить польские позиции. Затем каждый отряд разделился еще раз. Пятьсот казаков затаились на берегах обеих рек по центру польского лагеря, а остальные во главе с Богуном зашли с тыла, где находился польский обоз и выпасались конские табуны.

   Отряд Серко залег на берегу Трубежа, речки не широкой, но достаточно глубокой. Отсюда лагерь поляков открывался, как на ладони. Казаки в свете ярко пылавших костров наблюдали, как веселятся шляхтичи, отмечая свой главный праздник. Многие уже были изрядно пьяными, горланили песни, другие от избытка чувств пускались в пляс. Кто-то стрелял в воздух, а некоторые соревновались в искусстве фехтования. Постепенно всеобщее веселье достигло своего апогея. Вино лилось рекой, у многих бочек уже были выбиты днища и спиртное черпали из них прямо ковшами и кружками.

   -Вот уже и Воз перевернулся,– взглянув на небо, шепнул Ивану лежавший рядом Верныдуб. -Бьюсь об заклад, больше часа они не продержатся.

   Спорить с великаном никто не стал, так как уже то там, то тут шляхтичи стали валиться с ног. У кого-то хватало сил добраться до палаток, но многие просто падали на сырую землю и засыпали. Постепенно польский лагерь стал напоминать поле после жестокой битвы. Единственное отличие заключалось в том, что лежащие на земле всего лишь крепко спали. Много, правда, оставалось еще и тех, кто бродил с ковшами вина в руках между телами, разыскивая приятелей. Но постепенно и они присоединялись к спящим.

   В четвертом часу ночи, когда уже слабо забрезжил рассвет, Серко негромко подал команду: «Пора!» и, соблюдая осторожность, казаки погрузились в воды Трубежа. Главное было не замочить самопалы, поэтому их держали поднятыми высоко вверх. Переправившись, сотня казаков с самопалами остались на берегу, изготовившись к стрельбе, а остальные ворвались в лагерь. То, что происходило дальше мало напоминало бой, скорее это была настоящая резня. Еще пятьсот казаков во главе с Ярошем , переправившись через Альту, напали на поляков с другой стороны. Большинство шляхтичей встретили свою смерть во сне, располосованные казацкими саблями, другие спросонья выскакивали из палаток и падали, сраженные меткой пулей из самопала. Кое-кто из шляхтичей пытался спастись, переплыв речку, но тонули, попав на глубину. Во всем лагере царила суматоха и паника, усилившиеся после того, как основные силы гетмана Федоровича пошли на штурм.