Текст книги "Мир Приключений 1955 г. №1"

Автор книги: Валентин Иванов

Соавторы: Георгий Гуревич,Николай Томан,Александр Воинов,Кирилл Андреев,Говард Фаст,Владимир Попов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 59 страниц)

Премьера комедии «Одиннадцать дней осады» состоялась в театре «Водевиль» 1 июня 1861 года. Тотчас же после нее Жюль Верн выехал в Прованс, где собралась вся большая семья Вернов, чтобы провести там лето, но его отдых был нарушен письмом Иньяра.

Новое предложение его старшего брата, Альфреда, было ещё более соблазнительным. Правда, на этот раз агент не мог устроить Аристида и его друга на пассажирское судно, но маленький угольщик, на котором была одна незанятая каюта, отправлялся в плавание на целых три месяца. Он должен был посетить множество мелких портов Норвегии, Швеции и Дании.

Скандинавские страны всегда привлекали Жюля Верна. Он любил читать о плаваниях норманнов, побывавших в Северной Америке за пять столетий до Колумба; интересовался географией Севера; мечтал о плавании к Северному полюсу. И, несмотря на то что Онорина ждала ребенка, он принял заманчивое предложение.

15 июня маленькое суденышко, казалось до верхушек мачт нагруженное углем, отплыло из Сен-Назера.

Как зачарованные, друзья любовались берегами Скандинавии, изрезанными глубокими фиордами, восхищались холодными островами, омываемыми печальным морем. Невольно в воображении вставала Исландия, остров огня и льда, родина первых открывателей Америки… Подножия гор, выбегающих к самому берегу, были подернуты мягкой дымкой зелени: потемнее там, где сосны и ели, и посветлее там, где березы. Дома каждой деревни были выкрашены в какую-нибудь одну краску: зеленую, розовую, желтую, яркокрасную. Крыши из березовой дранки, проложенной дерном, цвели, как крошечные луга… Это был Телемарк – захолустье Норвегии. Но для Жюля Верна этот край был как бы всем миром, увиденным через «бэконовский кристалл» – волшебное стекло средневековых алхимиков, сквозь которое можно видеть одновременно все края света. Здесь были горы и глетчеры, как в Швейцарии, грандиозные водопады, как в Америке. Крестьяне были одеты в национальные костюмы былых веков – совсем как в Голландии… И, главное, как бы ни мелькали эти пестрые картины, всегда неизменным оставалось море, которое гудело, и ревело, и лизало борта корабля…

Но закончить это путешествие Жюлю Верну не удалось. В Копенгагене друзья расстались: Иньяр, работавший в это время над оперой «Гамлет», отправился осматривать Эльсинор, легендарный замок датских королей, а Жюль на пассажирском пакетботе возвратился во Францию.

3 августа 1861 года у Онорины родился сын, получивший имя Мишель Жюль. Ему суждено было остаться единственным ребенком Жюля Верна.

Отец! Глава семьи! Неужели он не думал о своих новых обязанностях, о новой квартире, о дополнительном заработке? Нет, пристанище на бульваре Бон Нувелль, где он обитал больше десяти лет, вполне его устраивало. А деньги? Он не искал их. Он даже отказывался от театральных заказов: ни одной новой пьесы не появлялось больше в ящике его стола, предназначенном для «безделок». Зато лист за листом ложились в другой ящик. Это был «роман о науке», созревавший так долго. Аэростат уже был оборудован совершенными механизмами и готовился к отлету.

Конечно, нет ничего удивительного в том, что именно в эту зиму в маленькой квартирке время от времени появлялись новые люди. Чаще всего они пролетали сквозь крохотную столовую, как метеоры, но иногда они оседали в ней более прочно, словно путешественники, осматривающие какой-либо пункт, отмеченный в путеводителе Кука тремя крестиками.

Особенно запомнились Онорине двое. Альфред де Бреа, бретонец, земляк Жюля Верна, утопая в облаках дыма, любил пространно разглагольствовать об Индии, где он прожил много лет. Другой имел несколько имен и, казалось, несколько лиц. Когда он появлялся в доме на бульваре Бон Нувелль, то казалось, что в маленьких комнатках бушует ветер. Его жизнь была ещё более необычной, чем его неправдоподобные рассказы. О нём стоило написать книгу или сделать героем романа. Его настоящее имя было Феликс Турнашон, но весь Париж знал его под именем Надара.

Его большая голова с целой копной рыжих волос напоминала львиную… или голову Александра Дюма. Широкое лицо со щетинистыми усами и пучками рыжих волос, с круглыми, с фосфорическим блеском глазами довершало его сходство с хищником кошачьей породы – ягуаром или леопардом. Высокий, умный лоб весь был изборожден морщинами, что говорило о постоянной напряженной работе мысли. Бывший секретарь Лессепса, талантливый художник-карикатурист, прославленный фотограф, превративший Новорожденную фотографию в подлинное искусство, – он готов был бросить любое дело, чтобы очертя голову ринуться на поиски необычайного. Фантазия у него работала беспрерывно, увлекая его в самые отчаянные предприятия. Он смотрел на всё особенными глазами, видел всё в особенном, фантастическом свете. Жажда деятельности была в нём неутолимой, так как он не мог – да и не хотел – укладываться в рамки обыденной жизни.

В этот год Надар увлекался аэронавтикой, мечтал о воздушном шаре, состоящем из двух баллонов, помещенных один в другой, – о шаре-гиганте, объемом в двести тысяч кубических футов. В этот год Жюль Верн заканчивал свой роман – задуманный уже давно «роман о науке», героем которого был шар-гигант, состоящий из двух баллонов, находящихся один в другом, и с удивительным приспособлением, составляющим секрет автора… Знакомился ли Надар с рукописью Жюля Верна? Мы не знаем этого. Но бесспорно, что между кабинетиком писателя в доме на бульваре Бон Нувелль и квартирой авиатора на улице Дофина существовала тесная связь.

Бреа или Надар – точно не установлено, об этом до сих пор спорят биографы – познакомил Жюля Верна с Жюлем Этцелем.

В ПОЛЕТЕ

Был ясный октябрьский полдень 1862 года, когда Жюль Верн, прижимая к себе рукопись, позвонил у подъезда старинного дома № 18, по улице Жакоб. Рослый слуга отворил дверь.

– Мсье Этцель ждет вас, – лаконично сообщил он.

Лестница, ведущая на второй этаж, казалась бесконечной. Беззвучно раскрылась и захлопнулась массивная дверь. Ощущение покоя охватило посетителя: тусклый свет едва струился сквозь плотно закрытые жалюзи, тишина казалась почти ощутимой. В полумраке он едва разглядел тяжелые кресла из резного дуба, темные ковры по стенам, мощные балки, заменяющие потолок…

– Простите, что я не встаю.

Жюль обернулся. На низкой кровати, под огромным балдахином, лежал немолодой уже человек с длинными волосами, откинутыми назад, и необыкновенно блестящими глазами.

– Пьер Жюль Этцель, – сказал человек, протягивая руку. – Народ требует, чтобы я бодрствовал по ночам, выпуская газету, так что мне приходится красть эти несколько утренних часов, чтобы прочитать новые рукописи.

Он взял сверток, который Жюль Верн протянул ему дрожащей рукой. Затем наступило молчание.

Такова была встреча двух людей, имена которых остались в литературе навеки связанными.

Этцель не был обыкновенным издателем. «Издатель-художник», – говорили про него. Он был старше Жюля Верна на четырнадцать лет и ещё до 1848 года был журналистом, писателем и издателем иллюстрированных книг. Смелый человек, с горячим темпераментом, он очень рано примкнул к республиканцам и после февральской революции, неожиданно для себя самого, оказался политическим деятелем. Во Временном правительстве он занимал посты начальника канцелярии министра иностранных дел, позже – морского министра и, наконец, генерального секретаря кабинета. Избрание принца Луи Наполеона президентом лишило его должности; государственный переворот Наполеона лишил Этцеля родины: ему пришлось бежать за границу.

Апрельская амнистия 1859 года застала Этцеля в Брюсселе. «Я вернусь только вместе со свободой», – ответил на наполеоновскую амнистию Виктор Гюго. К писателю-трибуну присоединились Эдгар Кине, Луи Блан, Барбес. Но Этцель вернулся.

Теперь он был увлечен грандиозными издательскими проектами. Он затевал большой журнал для семейного чтения и две серии книг под общим названием «Библиотека просвещения и отдыха». Но пока всё это существовало лишь в его воображении. Единственным автором, на которого он мог вполне положиться, был Сталь.

Имя Сталь было хорошо известно Жюлю Верну. Прекрасный рассказчик, Сталь, к сожалению, был лишен воображения. Поэтому лучше всего ему давались пересказы и переделки чужих вещей. Его переделка детской книги «Серебряные коньки» была гораздо больше известна, чем сам оригинальный роман Мэри Додж. С некоторым изумлением Жюль узнал от Надара и Бреа, что Сталь лишь псевдоним и что настоящее имя писателя – Пьер Жюль Этцель.

«Публика хочет, чтобы её занимали, а не обучали». Это изречение Этцеля – всё, что сохранилось для потомства от достопамятной беседы. Бесспорно, этого слишком недостаточно для того, чтобы восстановить разговор целиком. Тем не менее такие попытки делались, а выводы, извлеченные из этой гипотетической беседы, легли в основу одной из легенд «жюльверновского цикла».

Достоверно известно, что Жюль Верн покинул дом на Рю Жакоб с той же рукописью, которую принес. Не менее точно установлено, что ровно через две недели писатель снова доявился в старом особняке издателя, тоже с рукописью подмышкой. Остается только уточнить: были ли эти манускрипты идентичны или нет?

«Жюль Верн принес в своё первое посещение лишь популярную брошюру о воздушных шарах, – гласит, легенда. – Но гениальный Этцель возвратил её писателю, сопроводив это действие вышеприведенной исторической фразой. И что же! Ровно через две недели Жюль Верн, переработав свою рукопись в роман, снова появился в кабинете (вернее, спальне) издателя.

Таким образом, не столько Жюль Верн создал новый жанр, сколько Этцель создал Жюля Верна».

Стоит ли опровергать эту легенду? Поистине недостаточно быть Шерлоком Холмсом, для того чтобы из столь малых данных сделать столь далеко идущие выводы; здесь, скорее, нужно воображение Тартарена или Мюнхаузена. А двенадцать лет, затраченных Жюлем Верном на подготовку к этой работе? А его мечты о «научном романе»? А его переписка с Пьером Верном, наконец?

Так или иначе, но рукопись под названием «Путешествие в баллоне» была в руках Этцеля. Тонкий ценитель сразу понял достоинства романа и сделал из этого самый смелый, самый удивительный вывод: он предложил Жюлю Верну длительный контракт.

Два тома в год: два однотомных романа или один двухтомный – таковы были обязательства писателя. Издатель брал на себя обязательство выпускать книги и целиком получать всю чистую прибыль. За указанную выше работу издатель обязан уплачивать автору двадцать тысяч франков в год. Срок действия договора двадцать лет.

Риск издателя был велик: никто не знал Жюля Верна как романиста, а для нового журнала нужен был писатель «первого рага» – так определил сам Этцель. И тем не менее он решился.

Писатель же был ошеломлен. Двадцать тысяч франков! Двадцать лет спокойной жизни! Дом для семьи и отдельный кабинет для себя! Летний отдых в Шантеней! И все это лишь за то право писать, за которое он сам много лет платил бессонными ночами, жизнью впроголодь, удобствами семьи…

Вероятно, он имел странный: вид, когда появился в этот день на бирже. Но ещё более странной была та маленькая речь, с которой он обратился к своим друзьям. Стоит привести её дословно – точнее, так, как она сохранилась в памяти его друга Дюкенеля:

«Дети мои, я вас покидаю. У меня есть идея. У всякого человека, по мнению Жирардена, идеи рождаются каждый день, но моя идея – одна на всю жизнь, идея, которая сама по себе является счастьем. Я написал роман нового жанра, удовлетворяющий меня. Если он будет иметь успех, он станет жилой в золотой копи. Тогда я буду не переставая писать, писать без устали, между тем как вы будете оплачивать наличными бумаги накануне их понижения и продавать их накануне повышения. Я бросаю биржу. Добрый день, дети мои!»

Шутливый тон, биржевой жаргон – всё это очень характерно для молодого Жюля Верна. Молодого… Увы, ему уже почти исполнилось тридцать пять лет, но у него всё было в будущем, в близком будущем, впрочем.

Этцель был не только издателем-художником – он был также превосходным дельцом. Прошло всего лишь немногим больше месяца после того, как он получил рукопись, а первый роман Жюля Верна был уже напечатан и переплетен. Талантливый художник Риу сделал к книге восемьдесят иллюстраций. И 1 января 1863 года, как новогодний подарок, роман «Пять недель на воздушном шаре» появился на прилавках книжных магазинов Парижа и провинции.

Первое впечатление читающей Франции было изумление, о котором мы можем составить только очень смутное представление. Успех? Да, это был настоящий успех, и даже нечто большее, не похожее на удачу обычного литературного произведения.

Дело в том, что в этой книге Жюль Верн напал на тему, волнующую весь читающий мир, – вернее, на две темы: в своем романе писатель смело объединил и облек в художественную форму две научные проблемы – управляемое воздухоплавание и исследование Центральной Африки.

Серьезным тоном Жюль Верн рассказал читателям о том, что втайне ото всех Лондонским географическим обществом была организована воздушная экспедиция на управляемом аэростате «Виктория» под руководством доктора Фергюсона, которая проникла в неисследованные районы Африки, открыла таинственные истоки Нила и, пересекши весь материк, достигла Атлантического океана.

В те годы таинственная пелена, многие тысячелетия покрывавшая Черную Африку, казалось, начала рассеиваться. Одна за другой отправлялись научные экспедиции, стремящиеся, преодолев пустыни, тропические леса с хищными зверями, проникнуть в сердце материка, где находились никому неведомые истоки Нила.

Многоводный Нил был колыбелью одной из величайших цивилизаций древности. Но его истоки терялись далеко на юге, куда не могли проникнуть египтяне. И вопрос о том, откуда Нил берет свои воды, оставался в течение нескольких тысячелетий предметом бесплодных размышлений и туманных догадок.

Древнегреческий историк Геродот, который в V веке до нашей эры поднимался вверх по Нилу до его первых порогов, считал, что Нил начинается далеко на западе, где-то в области озера Чад. Александрийский ученый Эратосфен через два века после Геродота рассказывал о двух озерах близ экватора, питающих великую реку. Спустя ещё два столетия Птолемей приводил рассказ о том, что воды Нила вытекают из озера, лежащего на западе, что они двадцать пять дней текут под землей и выходят на поверхность только в Египте. Арабы, завладевшие в средние века всей Северной Африкой, утверждали, что Нил падает с неба, «истоки его – в раю»…

Во второй половине XIX века европейцы начали «открытие Африки»: развивалась европейская промышленность, и нужны были новые рынки и новые источники сырья. Если на первую половину столетия падает всего двадцать одно путешествие европейцев по Африке, то во вторую половину состоялись двести две экспедиции. В неисследованную и никем ещё не завоеванную часть света устремились колонизаторы, торговцы, миссионеры, авантюристы, но среди путешественников были и настоящие ученые, бескорыстно преданные интересам науки.

В 1849–1854 годах к истокам Нила пытался проникнуть доктор Генрих Барт, первый настоящий ученый, посетивший дебри Африки. Он шел с севера. С юга, навстречу ему, в 1852 году вышел доктор Давид Ливингстон. С востока, имея опорной базой Занзибар, в 1857 году отправилась экспедиция Лондонского географического общества, во главе которой стояли Ричард Бартон и Джон Спик. На скрещении путей этих трех экспедиций лежала неведомая страна, где не бывал ни один европеец, – сердце Африки с таинственными истоками Нила. Но ни одной экспедиции не удалось достигнуть желанной цели – трудности были слишком велики: спутники Барта умерли в пути, а сам он едва не был убит враждебными туземцами; силы Ливингстона истощили тропическая лихорадка и цинга; Бартон и Спик страдали от голода, жажды и едва не ослепли от болезни глаз.

Доктор Фергюсон, герой Жюля Верна, вместе с двумя спутниками совершил за несколько недель то, на что его действительным предшественникам понадобилось много лет мучительного труда. Его экспедиция отправилась из Занзибара 18 апреля 1862 года; 23 апреля была у истока Нила, а 24 мая, пересекши всю Африку, достигла французских владений на реке Сенегал.

Это, конечно, была фантастика, но не уводящая читателя в отдаленное будущее или на другие планеты, а фантастика научная, реалистическая мечта того самого дня, когда вышла в свет книга «Пять недель на воздушном шаре».

В описании Африки Жюль Верн следовал запискам путешественников по Африке; в описании воздушного шара «Виктория» и его эволюции – истории воздухоплавания, которую хорошо знал.

Удивительное путешествие оказалось возможным благодаря управляемому воздушному шару – фантастическому изобретению доктора Фергюсона. Мечта писателя воплотилась в жизнь через два десятилетия, когда появились первые управляемые воздушные корабли – дирижабли, могущие летать против ветра.

В годы, когда писался роман Жюля Верна, внимание Франции было приковано к воздухоплаванию. Изобретатель Гюйтон-Морво предложил особые весла и руль для управления воздушными шарами; Петен – для той же цели – четыре шара, соединенные воедино и снабженные горизонтальными парусами; Анри Жиффар еще в 1852 году показывал парижанам свой «летающий пароход» – продолговатый аэростат с длинной гондолой, снабженный паровой машиной. Но увы! Ни один аэронавт не мог справиться с ветром. Поэтому, вместо того чтобы бороться с ним, появилась мысль использовать ветер: поднимаясь и опускаясь, отыскивать в разных слоях атмосферы воздушные потоки нужного направления.

Но как заставить шар подниматься и опускаться, не расходуя газ и не тратя балласт? Менье стремился достигнуть этого, накачивая в оболочку шара сжатый воздух; Ван-Гекке проектировал вертикальные крылья и винты. Но всё было безуспешным. Решить эту задачу, в плане фантастики конечно, удалось только Жюлю Верну.

Идея его температурного управления воздушным шаром, подробно описанная в романе, чрезвычайно проста и технически совершенно правильна, за исключением лишь одной «мелочи»: разложение воды в нужном количестве потребовало бы таких огромных батарей, которые шар не смог бы поднять в воздух.

Об этом, конечно, хорошо знал сам Жюль Верн. Но это фантастическое допущение ему было необходимо для того, чтобы его мечта стала реальностью хотя бы на страницах романа. А то, что мечта эта имела огромную силу, говорит биография К. Э. Циолковского, который, как он сам признавался, заимствовал у Жюля Верна идею температурного управления и применил её для своего цельнометаллического дирижабля, но, конечно, на базе совсем другой техники – техники XX века.

Как использовал писатель историю воздухоплавания, говорит хотя бы такой пример. Аэронавты Бланшар и Джеффис, первыми перелетевшие в 1785 году из Дувра в Кале, плохо рассчитали подъемную силу своего шара. Поэтому, уже находясь над морем, они побросали вниз не только балласт, но инструменты, провизию и даже одежду.

«– Бланшар, – сказал Джеффис, когда и этого оказалось недостаточно, – вам следовало одному совершить этот полет. Вы согласились взять меня, и я пожертвую собой: я брошусь в воду, и облегченный шар опять поднимется!

– Нет, нет, это ужасно!

– Прощайте, друг мой! – сказал доктор Джеффис».

Бланшар удержал его.

«– Нам осталось ещё одно средство, – сказал он. – Мы можем перерезать веревки, на которых укреплена корзина, и ухватиться за сетку. Может быть, тогда шар поднимется…»

Эту сцену мы почти дословно встречаем в романе.

За исключением фантастической горелки, Жюль Верн в остальном почти не уклонялся от реальной действительности того времени. «Виктория», объемом в три тысячи триста кубических метров, даже меньше, чем «Гигант», объемом в шесть тысяч кубических метров, который строил в то время Надар.

Основываясь преимущественно на рассказах европейских путешественников, Жюль Верн сильно преувеличил дикость и воинственность многих африканских племен. Местное население недружелюбно встречало только таких чужеземцев, в которых видело своих врагов. И не случайно был убит «бешеный белый путешественник» Мунго Парк: он был так свиреп, что жители берегов Нигера пятьдесят лет после его смерти с ужасом вспоминали о его злодеяниях. С другой стороны, негры боготворили доктора Ливингстона, который всю свою жизнь положил на борьбу с работорговлей. Жюль Верн позже, ближе познакомившись с биографией Ливингстона, в романе «Пятнадцатилетний капитан» выступил со страстной защитой туземного населения и с обвинением европейских держав в организации африканской работорговли.

Географическая фантастика Жюля Верна обогнала реальную жизнь лишь на один год. В– 1863 году Спик и Грант, вышедшие из Занзибара в конце 1860 года, достигли того места, где Нил вытекает из озера Виктория, образуя ряд водопадов, – совсем так, как описано в романе. Однако позже выяснилось, что это не настоящие истоки Нила: подлинной родоначальницей великой реки оказалась речка Кагера, открытая и исследованная Генри Стэнли в 1875 году.

Окончательно проблему водораздела главных африканских рек – Нила, Конго и Нигера – решил русский путешественник В. В. Юнкер, пробывший в Восточном Судане, над которым пролетели герои Жюля Верна, в общей сложности десять лет – с 1875 года, когда он отправился в свою первую экспедицию, и кончая 1887 годом, когда он прибыл в Петербург, где его давно считали погибшим.

Жюль Верн сумел буквально загипнотизировать своих читателей, заставив их поверить в свою мечту. И не случайно многие верили в реальность этого фантастического путешествия и в существование доктора Фергюсона. Под волшебным пером романиста карта Африки ожила на глазах у читателей, а подробности её исследования, выглядевшие в подлинных записках африканских путешественников такими скучными, оказались увлекательнейшими страницами романа. Нужно было поистине удивительное сочетание фантазии и трудолюбия, чтобы переварить огромный материал, собранный писателем, превратить все эти отдельные детали в однородный сплав.

Но если успеху романа в момент его появления способствовала злободневность, то в чем тайна его успеха в наши дни, почти через столетие, когда Африка изрезана железными и автомобильными дорогами и воздушные линии связывают между собой Занзибар и Сенегал – начальный и конечный пункты путешествия «Виктории»?

Успех этот – не только успех одной книги, но победа созданного Жюлем Верном нового литературного жанра. Впервые в литературе он сумел технические и научные проблемы сделать не только фоном или деталью, но основным материалом и темой произведения. Это – торжество новых героев, впервые введенных в литературу Жюлем Верном.

Когда Жюль Верн излагал в первой главе биографию доктора Фергюсона, своего героя, то он – сознательно или бессознательно – сравнивал её с историей своей жизни. «Рано пристрастился он к чтению книг о смелых похождениях и изысканиях. Со страстью изучал он открытия, ознаменовавшие первую половину XIX века. Он мечтал о славе Мунго Парка, Брюса, Каллье, Левальсена и, наверно, не мог немного не помечтать о славе Робинзона Крузо, рисовавшейся ему не менее заманчивой. Сколько чудесных часов провел мальчик с Робинзоном на его острове Хуан Фернандес!..» Всё это можно было сказать не только о герое романа, но и об авторе. Но: «Самюэлю было двадцать два года, и он уже успел совершить кругосветное плавание. После смерти отца он поступил на службу в бенгальский инженерный корпус и отличился в нескольких сражениях». В эти годы Жюль Верн был лишь автором слабой комедии в стихах «Сломанные соломинки». Служба Верна в театре соответствует участию Фергюсона в арктической экспедиции Мак-Клюра; работа в конторе у Фернана Эггли – экспедиции в Тибет вместе с братьями Шлагинвейт.

Все эти экспедиции были для Фергюсона лишь годами ученичества. Ему было тридцать пять лет, когда он, став «настоящим типом путешественника», предпринял полет на «Виктории».

Но что означают слова «тип настоящего путешественника»? Всем романом Жюль Верн отвечает на этот вопрос. Доктор Фергюсон – не купец, не миссионер, не завоеватель и не колонизатор. Он – путешественник-ученый. Он – один из тех бескорыстных героев, что проложили человечеству дороги в суровые, неисследованные страны. «Мы не затем сюда отправились», – просто говорит он на предложение своих спутников нагрузить воздушный корабль слоновой костью и золотом.

И читатели полюбили доктора Фергюсона за великое изобретение, открывающее перед человечеством новую эру, за смелую мечту, за бескорыстную преданность науке, которая, по мнению Жюля Верна, разрешит в будущем все социальные противоречия и даст людям свободу и изобилие. И образ Фергюсона потому и покорял сердца читателей, что он был первой, пусть робкой, попыткой воплотить черты человека завтрашнего дня…

Ну, а «Гигант», воздушный шар Надара, двойник или близнец «Виктории», – какова была его судьба?

Сходство между аэростатами было так велико, что в умах парижан разница давно стерлась. И когда 4 октября 1863 года «король аэростатов» поднялся в воздух, многие зрители дружно кричали: «Да здравствует доктор Фергюсон!» В числе многочисленных пассажиров, разместившихся в двухэтажной корзине «Гиганта», зеваки заметили негра. Почему негр? Для многих журналистов это было непонятно, но зеваки, присутствовавшие на старте, приветствовали чернокожего пассажира как представителя черного материка столь же дружным «ура».

Первый полет был неудачным: аэростат совершил вынужденную посадку в Мо. Только в третий полет «Гигант» совершил гигантский прыжок в Ганновер. Существует легенда, ни на чем не основанная, что во время третьего полета в числе пассажиров воздушного корабля Надара был и Жюль Верн.

В те дни, когда воздушный шар «Виктория» и роман о нём завоевывали мир, Жюлю Верну только что исполнилось тридцать пять лет – как раз середина жизни, по мнению Данте: именно в этом возрасте, в день своего рождения, великий флорентиец отправился в свое путешествие по девяти кругам Ада. Но для французского писателя этот день был только утром новой жизни.

В полете! Это необыкновенное ощущение стремительного движения не оставляло Жюля Верна весь год.

В середине зимы его новая слава перешагнула границы Франции: с далекого севера пришла весть, что Жюль Верн стал и русским писателем. Очень бережно он поставил на полку маленький томик, напечатанный буквами непривычного рисунка. Титул книги гласил:

«Воздушное путешествие через Африку. Составлено по запискам доктора Фергюсона Жюлем Верном. Перевод с французского. Издание А. Головачева. Москва, 1864 год. Цена один рубль».

Французский карикатурист был вправе изобразить Жюля Верна в полете: стоящим на катящемся по воздуху крылатом колесе, рядом с Фортуной, богиней счастья, осыпающей своего любимца дарами из рога изобилия.