Текст книги "Мир Приключений 1955 г. №1"

Автор книги: Валентин Иванов

Соавторы: Георгий Гуревич,Николай Томан,Александр Воинов,Кирилл Андреев,Говард Фаст,Владимир Попов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 59 страниц)

Мир Приключений 1955. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

Владимир Попов
Подземное хозяйство Сердюка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

В оккупированном гитлеровцами донецком городе продолжалась своя страшная жизнь. Никто не знал, что произойдет с ним завтра, даже сегодня, вернется ли он, уходя из дому, переживет ли ночь, ложась спать. Спасаясь от угона в Германию, люди прививали себе болезни, прятались в подвалах и на чердаках. Казалось, жестокий мор надвинулся на город, ещё недавно шумный, как улей, и редкие жители ходят по улицам, как приговоренные к смерти. Большинство разбредались по селам, меняя носильные вещи на хлеб, кукурузу, картофель. Покидали дома чуть свет, стремясь вернуться дотемна. Запоздавшие предпочитали ночевать в степи на снегу, лишь бы не попадаться ночью на глаза полицаям или жандармам.

Но и гитлеровцы чувствовали себя здесь как на раскаленных угольях. Дорого обошлась их начальству гибель хозяйственной команды, поднятой на воздух при взрыве подпольщиками котельной электростанции. Коменданта города и шефа гестапо с их ближайшими помощниками, не сумевших уберечь электростанцию, отправили на самый тяжелый участок фронта.

Начальником гестапо был вновь назначен фон Штаммер, недавно снятый за провал агентурной сети. Штаммер старался как мог. Заборы и стены домов запестрели приказами, в которых единственной мерой наказания за малейшую провинность значился расстрел. Полиция снова провела перерегистрацию паспортов и, набрав дополнительный штат полицаев, всё чаще устраивала облавы.

Шесть дней после взрыва котельной подпольная группа Сердюка не выпускала листовок, приспосабливаясь к новой обстановке. На седьмой день в лестничных клетках домов, на внутренней стороне заборов снова появились листовки с красной звездочкой. Эти листовки срывали полицаи, но чаще всего бережно отклеивали те, кто переносил их из дома в дом. Многие же просто заучивали их и передавали из уст в уста.

* * *

Однажды утром в ремонтную мастерскую Пырина пришла пожилая женщина и молча положила на стол замок ручной работы без ключа. Пырин осмотрел затейливый механизм, взглянул на посетительницу, снова на механизм.

Ошибиться было нельзя – об этом замке, как о пароле, говорил ему Сердюк. Алексей Иванович показал глазами на дверь в жилую часть домика.

В такое беспокойное время Сердюк никак не ожидал видеть связную. Он рассчитывал, что это свидание состоится позже, когда утихнет переполох, вызванный взрывом электростанции. Связная потребовала детального отчета об организации взрыва и о положении в подпольной группе.

Сердюк подробно описал диверсию, рассказал, что, взорвав станцию, инженер Крайнев ушел в степь, дабы перейти линию фронта, и о нём до сих пор нет никаких известий; Мария Гревцова попрежнему служит в полицайуправлении, снабжает подпольщиков паспортами и информирует их обо всех мероприятиях, намечаемых полицией; Петр Прасолов работает в механическом цехе, где делать стало нечего из-за отсутствия электроэнергии; младший брат Петра – Павел в кочегарке гестапо. Использовать его пока не представляется возможным. Валя Теплова печатает листовки, Саша их распространяет. Этого парнишку он ещё ни разу не видел, но знает: подпольщик отменный; работает в бригаде по восстановлению мартеновского цеха и всё успевает. У него большая группа из ребят самого разного возраста, неуловимых и смелых. Расклейка листовок – это их дела. Потерь в личном составе пока нет.

Внимательно выслушав Сердюка, связная стала расспрашивать о жизни и быте рабочих: что делают, чем питаются. Взяла со стола кусочек хлеба, похожего на жмых, бережно завернула его в чистый платок и положила в кошелку.

– Секретарю ЦК партии Украины покажу.

– Ему лично? – изумился Сердюк.

– Конечно. Как бы ни был он занят, нас, связных, принимает немедленно. Всем интересуется. Особенно построением организации, конспиративной работой, системой связи. О каждой подпольной группе всегда расспросит, как было задумано и как сделано, что не учтено, какие ошибки допущены при организации подполья. – Глаза у связной потеплели, стали добрыми. – Как-то мне пришлось доложить секретарю ЦК, что хозяин одной явочной квартиры отказался работать с нами, заявив: «Я вас не знаю, и вы меня не знаете. Я жить хочу». «А вы полагаете, что все могут быть героями? – ответил он мне. – Этот гражданин, значит, трус. Предавать он не станет, но он трус. Характер у него такой». – «Теперь я его боюсь», – созналась я. «Это тоже от характера. Он немцев боится, а вы его. Понимаю вас. Тяжело советским людям работать в подполье. Они годами привыкли верить друг другу, а гитлеровцы годами специализировались на шпионаже, шантаже, провокациях».

Сердюк позавидовал связной. Бывает на Большой земле, говорит с большими руководителями, носит в своем сердце их простые человеческие слова, согревает этими словами души тех, кто сейчас находится на временно отчужденной земле.

На миг у него потускнели глаза, и связная, заметив это, тепло произнесла:

– В ЦК партии Украины очень довольны вашей работой. Разгром гестаповской агентурной сети и взрыв электростанции выполнены блестяще. Спасибо вам.

Глаза Сердюка радостно вспыхнули, он хотел что-то сказать, но не нашел слов и только крепко сжал её руку своей широкой, сильной ладонью.

Связная почувствовала его волнение, улыбнулась и заговорила снова:

– Мне поручили напомнить вам об основном: ваша группа оставлена в тылу со специальным заданием бороться с гестапо. Вернитесь к этому. Завод пусть вас не беспокоит – без электроэнергии он труп. Мелкие диверсии не нужны. И не ослабляйте работу среди заводчан.

– Прасолов сколотил актив, – поторопился предупредить Сердюк.

– Листовки выпускайте. У вас это хорошо налажено. Но как же с гестапо? Может, удастся Павлу взорвать котлы?

– Котлы небольшие, эффекта от взрыва не получится.

– Придумайте что-нибудь получше. Если сил будет мало, обратитесь за помощью. Прошлый раз я вам дала явки. Не забыли?

– Как же. Помню.

– Решайте вопрос с гестапо. О городе, шахтах, железной дороге не думайте – там везде есть группы. Шахтеры не выдают нагора ни грамма угля и не выдадут. У них крепкая организация. Потребуется в каком-то деле ваше участие – получите задание. А пока помните: ваша группа особого назначения… – И вдруг неожиданно спросила: – Андрей Васильевич, не найдется у вас чего-нибудь поесть? Последний раз ела вчера утром.

Сердюк засуетился. Как он не подумал об этом!

На столе появился холодный вареный картофель и кукурузные лепешки, приготовленные Пыриным.

– Устали, Юлия Тихоновна? участливо спросил Сердюк.

– Очень. Но скоро, кажется, отдохну. Мы с вами, возможно, больше не увидимся.

– Почему? – встревожился Сердюк, решив, что рвется эта связь, которая придавала столько сил, столько уверенности.

– Благодарю. Какой вкусной показалась картошка! – Связная отставила тарелку. – Городская группа получает радиопередатчик. Как только наладится связь со штабом, радист свяжется с вами. Он пристроился у немцев и прийти может только в воскресный день. Через него будете получать задания и отчитываться в работе. Только, пожалуйста, поподробнее важна каждая мелочь.

– Товарищ проверенный?

– Проверенный.

– Возможно, активистом был неплохим, доносить не пойдет, а схватят, начнут ему под ногти иглы совать – и расскажет.

Связная посуровела:

– У нас нет возможности определять, выдержит ли человек такой экзамен. Прихдится верить. Без этого никакая работа немыслима. И подумайте ещё над тем, как спасти рабочих от угона в Германию при наступлении Красной Армии. Шахтеры могут уйти под землю, а рабочие?

Связная простилась, взяла свою кошелку и ушла.

Последнее задание особенно подняло настроение Сердюка. «Значит, готовятся наступать наши. Пора бы. Под Москвой гонят вовсю, а здесь фронт неподвижен: ни туда ни сюда».

* * *

Подпольные группы заметно активизировались. Появлялись листовки и без красной звездочки. Много неприятностей доставляла гитлеровцам группа, занимавшаяся порчей немецких плакатов. Их не срывали, не замазывали, а корректировали. Вывесят немцы плакат с надписью: «Гитлер – избавитель», а на другое утро читают приписку: «наших желудков от хлеба». Призыв к городскому населению переключиться на сельскохозяйственный труд заканчивался жирной строчкой: «Земля ждет вас». Ночью подпольщики приписали: «по три аршина на брата». На многокрасочном и многообещающем плакате: «Я записался в Германию» появилась наклейка: «а я – в партизанский отряд». Надписи ни стереть, ни отклеить было невозможно. Приходилось полицаям срывать плакаты целиком. И так из ночи в ночь. Хоть пост ставь возле каждого плаката.

Немало шума наделало убийство подпольщиками начальника полиции. Глубокой ночью в его квартире взорвалась мина. Расследованием установили, что мина была спущена в дымоход печи.

Комендант города решил похоронить погибшего с военными почестями. Гроб был установлен на грузовике, за которым шла рота солдат-автоматчиков.

Едва гроб коснулся дна могилы, как раздался оглушительный взрыв. И здесь оказалась мина. Из ямы вылетели щепы гроба и останки предателя. Четыре солдата, опускавшие гроб, остались лежать недвижимо; остальные разбежались, оцепили кладбище и только спустя несколько часов рискнули подойти к могиле и забрать убитых.

Любопытствующие горожане, посещая кладбище, с удовольствием читали надгробную эпитафию, прибитую на кресте у пустой могилы: «Здесь должен был покоиться прах фашистского холуя, но оного земля не приняла», а внизу было приписано: «Собаке – собачья смерть».

Одна серьезная диверсия, проведенная в городе, говорила о связи городских подпольщиков с частями Красной Армии.

Незадолго до войны на окраине города началось строительство квартала коттеджей. Стены уже были подняты на высоту одного этажа, когда война остановила работу. Гитлеровцы избрали этот уголок для стоянки танков.

И вот среди бела дня эскадрилья советских бомбардировщиков налетела на город и начала бомбить танки. Напрасно гитлеровские танкисты пытались завести моторы и вырваться из района бомбежки – ни одного танка не удалось стронуть с места.

Вряд ли узнали бы горожане, что приковало танки к земле, если б комендант города не издал двух приказов. В одном приказе он объявлял соль, простую поваренную соль, стратегическим материалом и запрещал населению иметь её в количестве более полукилограмма на семью; в другом сообщал о смертной казни через повешение бывшего шофера гаража горкомхоза за выведение из строя танков «методом тайного насыпания в бензобаки соли и сахара, отчего бензин потерял способность к воспламенению».

«Насыпали-таки им соли на хвост! – радовался Сердюк. Такую операцию без взаимной радиосвязи провести нельзя. Значит, получен уже в городе передатчик».

И с этого дня он стал ожидать прихода радиста.

Глава вторая

На территории завода, отданного в частное владение барона фон Вехтера и именовавшегося теперь железоделательным, продолжались восстановительные работы. Изможденные рабочие уныло копошились среди руин. Только в бригаде, убиравшей груды кирпича и кучи мусора в мартеновском цехе, порой слышался смех. Во время перекура Сашка читал нелепые статьи из «Донецкого вестника» и издевательски комментировал их. За последнее время в бригаде появились колхозники, согнанные из окрестных деревень. Сначала они держались группкой, опасливо косились на смелого мальчишку во время его разглагольствований, но постепенно осмелели. Прибывший раньше всех Фёдор Штанько всё чаще рассказывал о недавнем счастливом житье-бытье в колхозе.

До начала работы и во время перекура бригада собиралась в шлаковике третьей мартеновской печи. Он был больше других и лучше сохранился. Вспоминали обер-мастера Опанасенко, который сжег свой дом вместе с поселившимися в нём гитлеровцами, сталевара Луценко, сброшенного гестаповцами в шахту.

В шлаковике постоянно топился камелек, огонь в котором поддерживал Сашка. Он никому не передоверял своих обязанностей, дававших ему возможность отлучаться в доменный цех за коксовой мелочью и по пути завернуть за необходимыми инструкциями в механический, к Прасолову.

Как-то в морозный январский день, когда Сашка, оставшись один, грелся у камелька, на пол упал кусок кирпича. Сашка с тревогой поднял глаза на свод шлаковика, но увидал только ровную, отполированную пламенем поверхность. Нигде не было ни одной трещины. Присмотревшись к упавшему куску кирпича, Сашка заметил, что он перевязан проволокой, за которую была засунута свернутая бумажка. Сашка поспешно поднял кирпич, развернул бумажку и прочел: «Саша, после работы задержись здесь. Нужно переговорить». Подписи не было.

Оставшаяся половина дня тянулась, как никогда, долго. Сашка уже успел сбегать к Прасолову, сообщить ему о записке, взявшейся неизвестно откуда, и посоветоваться, как быть. Тот рекомендовал остаться.

Только теперь парнишка вспомнил, что в насадочной камере, примыкавшей к шлаковику, он и вчера и позавчера слышал странный треск, но не обратил на него внимания, считая, что трещит отсыревающий кирпич. Значит, оттуда и брошена записка. Любопытство Сашки разгорелось до того, что он уже совсем не мог работать, всё чаще отлучался в шлаковик подбросить коксовой мелочи в камелек и вглядывался в черное окно насадочной камеры. В конце концов он не выдержал. Убедившись, что рабочие заняты вдалеке своим делом, вскарабкался на порог, шагнул в камеру и замер.

– Иди ближе, Саша, тихо позвал его кто-то из самого темного угла камеры.

– Кто это? – спросил Сашка и попятился назад.

– Тише! – властным шопотом произнес человек. – Подойди, не бойся.

Сашка нерешительно сделал несколько шагов, нащупывая ногой ячейки кирпича, чтобы не провалиться.

Чья-то рука взяла его за полу стеганки и усадила рядом.

– В шлаковике никого нет? – так же шопотом спросил человек.

– Нет, но поблизости есть. Заору – прибегут.

– Дай закурить.

– Какое тут курево! – невольно переходя на шопот, буркнул Сашка. Навоз курим.

– Давай, что есть.

Сашка вдруг успокоился. Если человек и на навоз согласен, значит свой. Он торопливо полез за кисетом, обрадованный возможностью при свете зажигалки рассмотреть лицо неизвестного.

Лихо свернув козью ножку, протянул её человеку, свернул вторую, послюнявил закрутку, чиркнул зажигалкой. Перед ним сидел обросший бородой, исхудавший Крайнев.

– Сергей Петрович! – вскрикнул Сашка. – Теперь я знаю, как вы станцию…

Сашка ощутил толчок в бок, да такой энергичный, что выронил зажигалку, но, по счастью, она не провалилась вниз, а упала на стёганку. Он снова зажег её, дал прикурить и мгновенно потушил, боясь, чтобы кто-нибудь, случайно зашедший в шлаковик, не увидел отблеска света.

– Это хорошо, что ты всё знаешь, – сказал Крайнев. – Разговаривать легче. Прежде всего достань-ка мне поесть. Третьи сутки ничего во рту не было.

– Хм! Это не так просто. – Саша сразу приуныл. – Полдник прошел и шелухи от картошки ни у кого не найдешь. – Но тут же вспомнил запасливого Штанько, всегда прятавшего в шлаковике половину похлебки на вечер. – Баланду есть будете? Сейчас сопру…

– Всё буду.

Минуту спустя Крайнев глотал жидкую похлебку из картофельных очисток.

Сашка унес опорожненный котелок, налил в него воды и водворил на место, невольно улыбаясь: «Поднимет Штанько крик: как же, обворовали! Но для такого дела – не грех», и снова вернулся к Крайневу.

– Значит, не удалось перейти линию фронта?

– Нет, сейчас это невозможно… Как у вас дела? Валя здорова?

– Все живы, успокоил его Сашка. – Наше дело такое: немцев выживать, а самим выжить.

– Ну, молодцы. Значит, сегодня ты к Вале. Пусть узнает, что мне делать. А завтра принеси ответ и что-нибудь поесть. Думаешь, наелся?

– Завтра притащу. Где же вы прячетесь?

– Под этой насадкой. Кирпич снизу пробрал и вылез. На ночь обратно. Завтра вот сюда… Крайнев протянул в темноте Сашину руку и дал ему нащупать проделанное в кладке отверстие, бросишь записку и еду, а то и сам спускайся вниз. Да смотри не расшибись: пять метров. И сокрушенно сказал: – Из этой норы я могу и не вылезти: ослабел донельзя…

Вечером к Сердюку пришла Теплова.

– Что случилось, Валя? – встревожился Сердюк, увидев её лихорадочно блестевшие глаза и легкий румянец, проступивший на бледном лице.

– Сергей Петрович вернулся… – еле выговорила девушка, и Сердюк не понял: довольна она или огорчена.

Теплова и сама не знала – радоваться ей или огорчаться. Она была рада тому, что Крайнев жив, что она сможет его увидеть, говорить с ним, что кончилась эта страшная неизвестность, но и боялась: а вдруг поймают?

Со времени ухода Сергея Петровича она не забывала о нём ни на минуту. Картины одна страшнее другой вставали в её воображении. В возможность перехода Крайнева через линию фронта Валя почему-то не верила. Очень уж усилили гитлеровцы наблюдение за прифронтовой зоной, а на переднем крае – сплошные цепи. Чаще всего Валя думала, что Сергей Петрович схвачен и подвергается нечеловеческим пыткам.

Она подробно рассказала о свидании Саши со своим бывшим начальником цеха.

У Сердюка тоже заблестели глаза:

– Это очень интересно, Валя. Как же ему удалось проникнуть на завод, который так усиленно охраняется?

Валя почувствовала, что появление Крайнева не столько обрадовало Сердюка, сколько заинтересовало. Стало обидно. Лицо её вдруг потускнело, и Сердюк всё понял:

– Договоритесь через Сашу о встрече с Крайневым. Надо решить, что с ним делать. На поверхности ему показываться нельзя чересчур хорошо знают. Подкормить надо. И самое главное узнайте, – как проник на завод. Это нам пригодится.

Глава третья

На высоком бетонном заборе, который отгораживал завод от города, гитлеровцы установили дополнительную изгородь из колючей проволоки, поставили будки для часовых. Не завод, а тюрьма, концлагерь. Даже со стороны откоса, круто опускавшегося к пруду, за которым расстилалась степь, был сделан забор с колючей проволокой.

Внизу, у самого ставка, в откосе чернели два малозаметных отверстия – выходы каналов дренажной и отработанной воды.

К одному из этих каналов глубокой ночью пробиралась Теплова. Она перешла по глубокому снегу замерзший пруд и направилась вдоль берега, дрожа от холода и нервного возбуждения.

Вот наконец сводчатое отверстие. Валя заглянула в него и, согнувшись, шагнула в густую тьму. Её тотчас обхватили чьи-то руки, прижали к себе. У щеки она ощутила жесткую бороду.

– Это я, Валюша!

– Сережа!.. – только и смогла выговорить Теплова.

У неё закружилась голова от слабости, от прилива нежности.

– Не надо так… – прошептала она, с трудом оторвав губы.

Сергей Петрович провел Валю по тоннелю до заворота и здесь, нащупав доску, заранее уложенную на кирпичах, усадил её и опустился рядом сам.

Стиснув маленькие Валины руки в своих, он старался отогреть её окоченевшие пальцы.

– Жив! Жив! – повторяла в самозабвении Валя. – Я так счастлива, Сергей Петрович, что вы живы! Так счастлива…

– Почему ты говоришь мне «вы», Валюша? Во время нашей разлуки я всё время думал о тебе, привык к тебе в мыслях, сроднился с тобой. Представлял тебя рядом с собой в цехе, дома. Да. У нас дома, Валечка… С Вадимкой ты уживешься. Он очень чувствует ласку, а ты такая ласковая…

Крайнев ощутил, как потеплели руки Вали. Дыхание участилось. Она прижалась щекой к его плечу.

– Видеть тебя хочу, Валюша. Какая ты? Пойдем к выходу.

Сергей Петрович выглянул наружу – нигде ни души. Вышли. После мрака ночная мгла будто поредела, хотя луна пряталась за облаками и только кое-где тускло горели одинокие звездочки. Серые глаза Вали в густом обрамлении ресниц казались черными, бездонными и резко выделялись на бледном лице. Тонкий нос её вытянулся, заострился.

– Ты не больна, Валюша? – заботливо спросил Крайнев.

– Нет, просто высохла. От неизвестности замучилась. Всё мне казалось, что вас схватили… И ночью такие сны видела. Хорошо, что врут сны! – Она счастливо улыбнулась и ласково погладила ладонью заросшую щеку Крайнева. – Истосковалась – сил нет…

И вдруг он заметил, что Валя обута в легкие туфли.

– Бедная моя! Промочила ножки?

– Еле-елешно, соврала Валя.

Высоко над ними на шлаковой горе раздался свист.

Крайнев и Валя юркнули в тоннель и снова уселись на импровизированную скамью. Сергей Петрович снял с девушки туфли, принялся растирать мокрые, окоченевшие ноги.

– Здесь вы живете? – спросила Валя, поежившись от холода.

– «Ты», Валюша. Скажи: «ты».

– Ты.

– Ну, вот так. Нет, я глубже забрался, там теплее. Облюбовал местечко под насадкой третьей печи. Трубу отгородил заслонкой, чтобы не тянуло. И, знаешь, ещё почему там поселился? В шлаковике рабочие собираются, разговаривают. Я их голоса слышу и чувствую, что не один на белом свете – вернее, в кромешной тьме. Курят они, и до меня дымок доходит.

– Я табак принесла.

– Вот за это спасибо! – обрадовался Крайнев, но тотчас разочарованно протянул: А огня-то нет…

– Есть. Захватила зажигалку. Модную: кремень, железка и фитиль. И еды немного взяла.

– Прежде всего курить.

Валя положила в руку Крайнева кулечек махорки и бумагу. Он осторожно сделал закрутку, стараясь не потерять ни одной драгоценной крупинки.

– Давай твою зажигалку.

– Я сама. Этому научиться надо.

Под ударами железки искры сыпались снопом, но фитиль не зажигался. Наконец Крайнев увидел огненную точку. Валя подула на неё. Точка превратилась в яркое пятнышко. Сергей Петрович раскурил закрутку и с наслаждением затянулся. Затянулся вторично и заметил, как отсвет огонька выхватил из темноты лицо Вали. Тогда он стал затягиваться без перерыва, любуясь ею.

– Довольно курить. Поешьте, – сказала Валя, и Крайнева тронула заботливо-властная нотка в её голосе.

Он мигом съел пресную лепешку и ломтик сала.

– У меня и десерт есть. – Валя положила в рот Крайнева кусочек сахара и, когда он догрыз его, спросила: – Где же вы скрывались?

– Под полом у одного колхозника, в подполье, так сказать. Везет мне. Там в темноте сидел – и тут тоже. Как крот.

Крайнев погладил руку Вали. Поразила странная шероховатость кожи.

– Что с руками?

– Кислотой травила, чтобы видимость чесотки придать. Гитлеровцы её, как огня, боятся. Ни один не подойдет. А как сейчас врачи помогают! Раньше к ним люди ходили от болезней лечиться, а теперь – болезни получать. Многие сами себе щелочь под кожу впрыскивают. Язва образуется, похожая на сибирскую. Табак, пропитанный в масле, курят – способствует сердцебиению, как при пороке. На что угодно люди идут, лишь бы на чужбину не угнали.

Валя рассказала Крайневу о всех городских новостях. Услышав историю с похоронами начальника полиции, Сергей Петрович рассмеялся, расспрашивал о деталях и снова смеялся.

– А у меня ваша фотография есть, – с детской непосредственностью сказала Валя.

– Фотография? Откуда?

– Сашок подарил. Шел затемно на работу, увидел плакат о вашей поимке. В пятьдесят тысяч марок оценили фрицы эту буйную…

Валя обхватила руками голову Крайнева, прижала к себе. Сергей Петрович слышал, как бьется сердце Вали, неровно, с перебоями.

– Плохи мои дела, заговорил он. – И так в городе многие меня знают. А теперь, значит, и носа не высовывай.

– Да, придется отсиживаться здесь. Андрей Васильевич запретил выходить. – Валя произнесла эти слова тоном, не допускавшим возражений, и, вспомнив наказ Сердюка, по-деловому спросила: – Большое это подземное хозяйство?

– Очень большое, так же по-деловому ответил Крайнев. – Из всех цехов завода по этим каналам спускалась вода, охлаждавшая агрегаты: из доменного, мартеновского и прокатных цехов. К каждому цеху можно пройти по этим каналам. Кроме того, глубоко под землей есть дренаж…

– Для отвода почвенных вод, – вставила Теплова.

– На этом заводе два хозяйства: одно – старое, оставшееся нам в наследство от русско-бельгийского акционерного общества и такое запутанное, что сам чорт ногу сломит. Мы сейчас в новом, более просторном.

– Ещё есть подземный тоннель, по которому когда-то предполагали подавать чугун из доменного цеха в мартеновский, – снова вставила Валя.

– И ещё есть большой бетонный зал.

– О нём не знаю. Не слышала.

– Никто не знает. Обнаружили его в июле прошлого года. Когда рыли котлован для фундаментов спеццеха, наткнулись на бетонную плиту. Пробили её и увидели огромное пустое помещение. Только один старый рабочий знал о нём. При бельгийцах там была секретная лаборатория. От каждой партии рельсов один рельс через отверстие бросали туда и испытывали. Если рельс был хороший, то партию предъявляли приемщику без всяких хитростей; если партия оказывалась бракованной, заводчики сдавали её жульнически.

Вале стала вдруг понятной мысль Сердюка.

– А план этого хозяйства можно составить? – спросила она.

– М-да, конечно, можно. Кропотливое дело, но можно.

– Завтра Саша передаст всё, что нужно, и придется заняться этим. Таково задание Сердюка.

– Хорошо, согласился Крайнев. – Но для чего это?

– Для чего – будет ясно позже, – уклонилась от ответа Валя.

– Не веришь?

– Ну что ты, Сережа! – вырвалось у Тепловой. Она смутилась, но повторила снова: – Что ты, Сережа! Если тебе не верить, так кому же?

Сергей Петрович нежно обнял девушку.

Замолчали. Крайнев встал, дошел до конца тоннеля, посмотрел на небо. Скованный холодом серпик луны, обессилевшей, тусклой, склонясь на бочок, уходил в тучу – казалось, отогреться.

В лицо пахнул предрассветный колкий морозец.

– Валюша, тебе пора, – сказал Крайнев вернувшись.

Вскоре фигура девушки затерялась между нагроможденных шлаковых глыб. При мысли, что Валя бредет в туфлях по глубокому снегу, Крайневу стало нестерпимо холодно.