Текст книги "Мир Приключений 1955 г. №1"

Автор книги: Валентин Иванов

Соавторы: Георгий Гуревич,Николай Томан,Александр Воинов,Кирилл Андреев,Говард Фаст,Владимир Попов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 59 страниц)

Глава вторая

(Отрывки из писем Валентина)

«Сергей, дружище, здравствуй!

Ты удивлен, конечно, получив от меня письмо на неделю раньше условленного срока. Ведь только утром мы расстались. Но я переполнен впечатлениями. Я должен поделиться с тобой, и меня не устраивает узкий бланк фототелеграммы, площадью в восемнадцать квадратных сантиметров.

Началось с того, что мы заблудились, тоесть заблудился летчик, а мы ничего не подозревали – сидели в креслах и поглядывали в окошко на невеселый зимний пейзаж: белые поля да черная тайга. Потом, когда на поля набежали вечерние тени и снег стал тёмноголубым, мы заинтересовались, почему самолет запаздывает. Геннадий Васильевич послал летчику записку. А тот откровенно ответил, что мы попали в магнитную бурю: радиосвязь отказала, компас бунтует. И поскольку встречный ветер снижает скорость нашего самолета, мы, возможно, не долетим до аэродрома и сядем где-нибудь на таежной речушке, потому что без радио и без компаса трудно ориентироваться.

«Ничего не поделаешь – год беспокойный, – сказал летчик. – На Солнце много пятен, и у нас в атмосфере непорядки: то и дело магнитные бури и полярные сияния».

А тьма наступала быстро. Ведь мы летели на север, в страну многомесячных ночей. На небе одна за другой зажигались звезды. Снега и леса внизу под крыльями смешались в нечто единое, темносерое, бесформенное. Потом мы увидели свет, но не на юге, где зашло солнце, а на севере, словно там, за горизонтом, уже начинался новый день. Геннадий Васильевич засуетился и послал летчику записку: «Слева свет, вероятно, Северстрой».

Минуты через две свет стал ярче, как будто над горизонтом поднялось освещенное солнцем облако. Потом из облака потянулся широкий луч соломенного цвета. Мгновение – и по всему небу заходили лучи, вспыхивая и угасая, расходясь и собираясы в пучок, как прожекторы в день салюта. Это продолжалось минут пять. Потом на небе появился занавес, сотканный из прозрачных лучей, бледножелтых и зеленых, с багровокрасной бахромой. Складки его волновались, как будто на небе был сильный ветер; желто-зеленые и малиновые полосы пробегали по сугробам. А впрочем, что тебе рассказывать о полярном сиянии!

Пока я любовался небесным пожаром, летчик повел самолет на посадку. Сели мы не на аэродроме, а прямо на плотину, в самом сердце стройки. Место для посадки – удачное, гладкое, просторное и твердое, потому что плотину здесь строят изо льда. А мы-то с тобой не поверили, думали, что это надо понимать в переносном смысле.

Почувствовав твердую почву под ногами, Геннадий Васильевич накинулся на летчика. «Как вы смели, – кричал он, – так легкомысленно лететь во время магнитной бури? Да знаете ли вы, кого вы везете? Незаменимого человека, крупного ученого (это я-то!). Да если бы с ним произошло что-нибудь, вас расстреляли бы… да-да!.. Что, синоптики ошиблись? Синоптиков ваших тоже расстреляли бы».

Не правда ли, у моего заместителя есть какая-то старомодная чудаковатость? Таких типов видишь в старых пьесах. В наши дни так не относятся к начальству, верно?

Так мы прибыли в Мезень, с приключениями и даже с небесным фейерверком. Встреча была торжественная, хотя ожидали нас, собственно говоря, на аэродроме, за двадцать с лишним километров от плотины.

Мы попали в самое сердце стройки. И, выйдя из самолета, я мог видеть, как работает конвейер, сооружающий первую в мире ледяную плотину.

Впереди шли тяжелые ледоколы – они давили лед, раздвигали его, расширяли полынью. Далее, опустив чугунные хоботы в воду, двигались землесосные снаряды. Видимо, они готовили основание для плотины, выбирая со дна непрочный илистый грунт. Смешанная с водой земля с шумом выливалась из труб прямо на плотину и там замерзала, превращаясь в мерзлый монолит. Ближе ко мне плотину наращивали чистым льдом. Сотни судов, пловучих кранов, разного рода механизмов заняты были этим делом. По свободным ото льда каналам пыхтящие буксиры подтаскивали к плотине огромные ледяные поля. Здесь на них накидывали крюки и втаскивали на специальные баржи со срезанной кормой. Затем на палубе производилась разделка льда, как производится разделка туши на китобойном судне Специальным скребком со льдины счищали непрочный снег, а затем распиливали её гупыми, раскаленными докрасна пилами. Круглые пилы с громким шипеньем катились по льдине, отделяя ровные кубы и плиты. Плиты эти не задерживались ни на минуту – тут же их подхватывал подъемный кран и переправлял на плотину. Плита укладывалась на скользкий лед, обильно политый водой, и вскоре смерзалась с нижними рядами. На многие километры по обеим сторонам плотины рядами стояли краны, вытянув над водой железные руки. И повсюду колыхались в воздухе ледяные кубы, плиты и балки, окрашенные полярным сиянием в зеленый и красный цвета.

А цветной занавес ещё трепетал над нашей головой, зеленые и красные отсветы соперничали с желтыми электрическими огнями, и отдаленный треск ломающихся торосов покрывался стуком моторов, шипеньем пил, рокотом кранов, гудками буксиров.

Если бы я был художником, я нарисовал бы это на полотне и назвал бы картину «Атака на Арктику».

«Дорогой Сережа!

Посылаю тебе полный отчет за истекшие десять дней.

Мы подыскали место для вышки на Абрамовском берегу. Абрамовским берегом называется всё побережье от горла Белого моря до Мезени. За Мезенью идёт уже Конушинский берег, а ещё дальше – Канинский. На нашем участке есть прочный холм, а рядом осушная котловинка. «Осушная» – это значит высыхающая во время отлива. Мы её загородим, засыплем солью и превратим в лиман. У нас получится очень хорошее заземление, площадью в два квадратных километра. Вышка будет стандартная – девяносто метров высотой, из прочных керамических труб. Кабель прокладываем по воздуху, чтобы не долбить мерзлый грунт. В связи с этим меняем изоляцию… (Далее следуют на три страницы технические подробности и расчеты)

Дело двигается медленно, потому что начальник стройки не дает рабочих. Сейчас сильные морозы, то-есть наилучшие условия для ледяной стройки, и все люди очень заняты. К весне, когда станет теплее, обещают дать сколько угодно народу. Я не спорю. В конце концов, нашу вышку можно смонтировать за две недели.

В результате я почти свободен. Много читаю, кое-что подсчитываю, по вечерам брожу по стройке. Поражают удивительная четкость работы, замечательный ритм, оркестровая сыгранность. На ловле, подвозке, обработке, укладке льдин работают сотни судов, кранов, насосов – десятки тысяч людей. И всё это идет, как по ленте. Льдины укладываются одна за другой, как будто это не льдины, а кирпичи. Иногда за сутки плотина вырастает метра на полтора на всем протяжении.

Весной, когда морозы будут меньше, мне дадут землесос имени 8 марта. Это самый знаменитый на стройке земснаряд. Его экипаж составлен сплошь из девушек. Я побывал там заранее, и угадай, кого я встретил? Нипочем не угадаешь, а может, и не припомнишь. Речь идет о Зине с землесоса 301, Зине-«Огонек», из-за которой мы с тобой чуть не поссорились на всю жизнь. Сейчас она здесь, работает на земснаряде старшим багермейстером; нисколько не изменилась, такая же краснощекая, с блестящими глазами и жесткими рыжими кудрями. Меня она вспомнила с величайшим трудом, а тебя, представь себе, сразу. Оказывается, ты сказал ей что-то очень мудрое. Как будто так: «В нашей стране человек получает всё, чего он достоин. И если он предпочитает танцульки и наряды умным книгам, никто в этом не виноват». Одним словом, твое изречение записано в сердце девушки, и каждый день, садясь за письменный стол (Зина учится заочно на третьем курсе), она доказывает себе, что ты её напрасно обидел. Впрочем, она взяла у меня твой адрес и, вероятно, сама напишет. Таким путем, Сережа, производят впечатление на девушку. Ты её разозлил, и она не может тебя забыть. А я и развлекал её, и смешил, и подарки дарил, а в результате я – только однофамилец того Новикова, о котором она думает каждый день».

«Здравствуй, Сережа!

Время идет быстро. Уже март. Весна приближается, извещая о себе частыми бурями и оттепелями. К счастью, февральские морозы хорошо поработали на нас, и сейчас плотина сделана процентов на восемьдесят. Началась облицовка теплоизоляционными плитами. У Конушинского берега монтируют первую турбину. 1 мая Мезень дает ток.

Итак, 1 мая я включаю атомный аппарат № 1 и соединяю Мезень с ионосферой; ты включаешь атомный аппарат № 2 и соединяешь ионосферу с Туркменией. Студеные мезенские воды начинают крутить моторы вентиляторов, опреснителей и насосов для ваших пустынь. Что мы будем делать дальше, задумывался ли ты?

У тебя, конечно, есть ответ. «Надо изучать», – скажешь ты. Ты захочешь два года ездить взад и вперед, из Туркмении в Мезень и обратно, исследовать, как идет ток по ионосфере днем и ночью, летом и зимой, как он растекается в стороны, как действует на него магнитное поле Земли, как он сам влияет на компасы и магнитные приборы, какие на пути помехи и как с ними справляться.

Пусть так. А через два года?

Ведь скажут нам когда-нибудь: «Передача удалась. Развивайте это дело. Ведите ток не только в Туркмению, а еще куда-нибудь – в Свердловск, в Прагу или в Кантон». В ионосфере это легко. Там нет границ. Где встанет атомный аппарат № 3 – туда и пойдет ток.

Но вот вопрос: как распределится ток на пути от одной электростанции к двум потребителям; от двух станций к двум потребителям; от сорока станций к ста потребителям? Именно об этом я пишу сейчас, в свободное время.

Ты был бы доволен, Сережа, если бы увидел мои записи. Никаких описаний, никаких рассуждений, ии одного восклицательного знака – формулы, вычисления и таблицы, сплошные цифры, столбики цифр на целую страницу, всевозможные варианты, которые можно предположить.

Я уже слышу твой трезвый голос. Ты, конечно, полагаешь, что я зарвался. «Сначала доведи до конца одно, потом принимайся за другое, – говоришь ты. – Сначала передай ток в Туркмению, там будет видно». Но я не уверен, что ты прав, о тормоз моей души! Пора подумать, что будет видно «там». Я согласен: нельзя сделать второй шаг раньше первого; но прежде чем сделать самый первый шаг, рекомендуется подумать, куда ты идешь. И вот сейчас за колонками цифр я разглядел цель наших двух жизней: твоей и моей.

Пройдет два-три десятка лет.

Все станции Союза соединены с ионосферой. Там, за облаками, на грани межпланетного пространства, – обширный склад энергии, общий котел, куда все станции вливают реки электричества, бескрайный электрический океан. И каждая область, включая, словно штепсель, атомный аппарат, «поит» свои города, села и заводы из этого океана. Техника не считается с расстоянием. Нет необходимости ставить новые заводы возле гидростанций. Холодные воды Байкала и Лены, жаркое солнце Кара-Кумов, уголь Кузбасса, урановые месторождения общими усилиями освещают дома москвичей и чукчей. Электричества будет вволю, оно будет доступно, как воздух и вода. Проектируя новые производства, машины, дома, дороги, стройки, инженеры не будут считаться с затратами энергии. Ты скажешь: я размечтался. Нет, я увидел это на плане реконструкции Мезени.

Мощность здешней станции двадцать пять миллионов киловатт. По расчету: семь процентов – потери на станции, восемь процентов – потери в передаче. Наша ионосферная проводка сразу же уменьшает потери до семи с половиной процентов. Эти полпроцента разрешено использовать на нужды города. А мезенские полпроцента – это больше, чем Волховская гидростанция.

Слишком долго пересказывать всё, что задумано в этом электрическом городе. Приведу один пример: я видел на проекте лимонную рощу. Это огромная оранжерея гектаров на десять, где, как в Москве, на выставке, при электрическом освещении и отоплении будут выращиваться цитрусы. Конечно, лимоны можно доставлять на самолетах – это так и делается, – но мезенцы полагают, что они, подобно жителям юга, имеют право отдыхать в тени апельсиновых деревьев.

Сережа, это деталь, но за ней видится большое. Наши деды освободили нищую Россию; наши отцы сделали её страной изобилия. А мы уже позволяем себе роскошь, общественную роскошь, как этот зимний сад у Полярного круга. Но Мезень не одна. Приближаются времена электрической роскоши для всей страны. И когда будет создан электроокеан в ионосфере, возникнут не одинокие рощи, а целые города под прозрачным куполом – лимонная Воркута, Индига, Амдерма, Диксон. На улицах там будут цветущие вишни, больницы и жилые дома; в плодовых садах, вокруг школ, – сливы, персики, виноград.

Все это я рассказал Зине. Как-то раз я зашел к ним на землесос и попал на аврал – не было электричества. Во время бури морская вода проникла в трюм и разъела изоляцию. Итак, было совершенно темно; в кромешной тьме мы ползали по трюму, по колено в холодной воде, разыскивая повреждения. Все промокли насквозь, закоченели, обозлились… и тут я рассказал про лимонные города.

«Только я не знаю, стоит ли помещать школы в этих городах, – сказал я. – Боюсь, что там вырастут неженки».

Я шутил, но Зина ответила совершенно серьезно:

«Можно подумать, что в вашем доме не было крыши. Разве у вас не топили зимой? Разве в школе вы сидели в шубе? Чтобы закаляться, вовсе не нужно жить скверно. Среди наших девушек есть украинки, узбечки, туркменки. Никто из них не жалуется на мороз, работают, и отлично работают. Неженки – это прежде всего лентяи, а лень не зависит от климата».

И я подумал, что Зина сама может служить примером. Она, если помнишь, родом с Херсонщины. Отец её садовод. Послушал бы ты, с каким вкусом она рассказывает о яблоках «апорт», «анис белый», «ранет», о грушах «бергамот», «бере Мичурина», об опылении, черенковании, прививках, окучивании! Кто ей мешал остаться в отцовском саду? Но Зина поехала туда, где ещё нет садов. Она работает в ледяной воде, мерзнет на ветру, для того чтобы появились удивительные города, где под электрическим солнцем будут цвести лимоны. Разве она будет жить в этих городах? Нет, она уедет ещё куда-нибудь: в Якутию, на Таймыр, на Землю Франца Иосифа – туда, где садов нет и в помине, где нужно их закладывать.

О друг мой и однофамилец! В нашей жизни есть много такого, что будет восхищать наших потомков. Но мы привыкли и не замечаем».

«Здравствуй, Сережа! Шлю тебе пламенный полярный привет! (Может ли полярный привет быть пламенным?)

Наконец нам дали рабочих, и строительство двинулось полным ходом. Вчера мы установили на верхушке аппарат. Послезавтра – опробование. Знаменитый девичий землесос имени 8 марта сейчас в нашем распоряжении – намывает вал вокруг заливчика, в котором мы будем укладывать заземление. Завтра начнем засыпку соли, и тогда я опять буду посвободнее, потому что эту «интеллектуальную» работу можно доверить Геннадию Васильевичу.

Всё-таки мой заместитель удивляет меня. Он пунктуально исполнителен, и только. Инициативы в нём ни на грош. За все годы я ни разу не слышал от него ни одного предложения. Временами я задумываюсь, каким образом ему пришла в голову идея передачи энергии без проводов через ионосферу. Всё-таки, согласись, не будем скромничать, – это не заурядная, всем известная мысль.

Зина посылает тебе привет. Я попрежнему провожу у них на земснаряде все вечера и возвращаюсь оттуда, как будто из дому. Какая-то хорошая атмосфера у них: дружная, легкая и веселая. Кажется, что три смены – одна семья, сорок две сестры, так дружно решаются все дела. Вчера распределяли роли в драмкружке; сегодня с таким же азартом обсуждают ремонт моторов; завтра выдают замуж электрика Клаву – и все принимают горячее участие. А Зина обязательно в центре, главный заводила и самый авторитетный советчик.

Я спросил, почему все девушки обращаются к ней. Она говорит: «Я – комсорг. А другого выберут – к нему пойдут».

Но, конечно, Зина скромничает. Может быть, она сама не замечает своей работы, у неё это получается органически. На земснаряде работают сорок два человека. Но, как говорит Зина, «сорок две проволочки – это ещё не канат, сорок два кирпича – не печка, сорок две девушки – не экипаж». Немало труда нужно положить, чтобы сплести стальной канат из сорока двух человеческих душ.

Начальником землесоса работает Полина Дмитриевна – очень дельный инженер. Она знаток механизмов и при ремонте, не стесняясь, засучив рукава, берется за ломик или гаечный ключ, чтобы показать, как надо работать. Девушки уважают Полину Дмитриевну, но не любят, может быть, потому, что она всегда сурова, боится, что её не будут слушаться. Вчера Зина притащила её на вечер самодеятельности, и оказалось, что суровый инженер поет смешные песенки под гитару. Все смеялись до слез, а маленькая Танюшка – самый миниатюрный монтер в Мезени – объявила: «Я не знала, что вы такая прелесть». Не знаю, может быть, это пустяк, но отношение к Полине Дмитриевне изменилось.

Сменный инженер Валя Полякова – в другом роде. Это скромная белокурая девушка, но балованая единственная дочь. Она никогда не стелила свою постель. Конечно, инженер она слабый. Она относится к числу тех девушек, которые так трогают нашего брата своей беспомощностью, так нуждаются в сильной мужской руке. Не может быть такой комсомолки, которая не выполнила бы распоряжений инженера. Валю слушаются плохо, потому что у неё есть знания, но нет уверенности в себе. И на работе Зина постоянно возле неё. А сегодня она специально разговаривала с Полиной Дмитриевной, чтобы Валю чаще оставляли одну, приучали её к самостоятельности.

Лучшая подруга Зины – Клава. Клава грубовата на язык, но справедлива и поровну распределяет колкости. У неё смуглые щеки, черные брови и длинные ресницы. Клаву считают красавицей. Она знает это и смотрит на подруг снисходительно. В минуту раздражения она может больно оскорбить. Зина постоянно напоминает, чтобы Клава сдерживалась, и Клава дала торжественное обещание не гордиться. «По всё-таки она трудный человек», – говорит Зина со вздохом.

У Нади Горбачевой не ладится личная жизнь. «Он» пишет ей редко и мало, и письма какие-то неопределенные: о чувствах ничего не говорится. Зина перечитывает с ней слинявшие строчки, толкует их вкривь и вкось, и Надя уходит утешенная, с высохшими слезами.

У Вари Мироновой – больной ребенок в деревне. Зина организует ему посылку ко дню рождения – сорок два подарка.

Есть ещё Айша Нур-Мухамедова, смуглая девушка с пятнадцатью косичками. Она трудно привыкает к морозам. За ней нужно следить, чтобы после смены она переодевалась в сухую одежду.

Есть ещё Настя Соколова – могучая девица, и тебя и меня положит на обе лопатки. Этой всё нипочем. Она приходит в уныние лишь тогда, когда запаздывает обед. Настя очень хочет учиться на механика, но алгебра дастся ей с трудом. И Зина прикрепила к ней сообразительную бойкую Танюшку, крошечную девушку, которую никогда не пускают на сеансы, где «детям до 16 лет смотреть воспрещается».

Есть ещё Маша, Маруся и Маня, Римма, Галя Беленькая и Галя Черная, Лена, Лёля, Лиля и три Люси. В общем, сорок два человека, все разные люди, со своими достоинствами и недостатками. И из этих сорока двух человек наша Зина строит образцовый комсомольский коллектив. Я хожу к ней учиться и наблюдать. Ты не подумай чего-нибудь – я хожу только наблюдать».

«Дорогой Сережа!

Я сделал Зине формальное предложение (не пугайся!) перейти на работу к нам в лабораторию. Она очень смеялась: «Разве вам нужны багермейстеры?» А жаль. Очень пригодился бы в нашем институте такой организатор с живым огоньком, умеющий воспламенять души сотрудников. Мы с тобой не научились этого делать, а Геннадий Васильевич и подавно.

Нельзя ли всё-таки выхлопотать нам штатную единицу багермейстера? Очень мне хочется перетащить к нам Зину. Ты не думай, что она такая же хохотушка, как была. Это всё в ней осталось – смех, шутки, веселье. Но вдруг из уст молоденькой девчонки срывается что-нибудь глубокое и мудрое…»

Валентин написал эти строки под впечатлением одного разговора, но даже закадычному другу Сергею он постеснялся поведать свои затаенные мысли.

Произошло это накануне. Не застав Зину в клубе, Валентин отправился разыскивать её и нашел в каюте в обществе Клавы. Красивая и самоуверенная Клава как-то сразу невзлюбила Валентина. Всякий раз они пикировались и дразнили друг друга. Но на этот раз Клава даже не ответила на приветственную шутку. Когда Валентин вошел, она сразу встала и вышла за дверь.

– А я говорю тебе – не бойся, – громко сказала Зина, провожая подругу.

– Кто испугал нашу воинственную Клаву? – спросил Валентин, когда Зина вернулась к столу.

Зина промолчала.

– Неужели жестокая Клава влюблена и боится сказать ему?

– А ты не смейся, – сказала Зина наставительно. – Дело серьезное. Решать надо не как-нибудь, а на всю жизнь. Он – инженер, хороший человек и любит её. А всё-таки боязно. Вот она и плачет, потому что не решается.

Валентин вздохнул. Последнее время он часто думал о любви. Его растрогала насмешница Клава, которая, оказывается, так серьезно относится к браку.

– Конечно, нелегко решиться, – сказал он. – Помню, я читал где-то древнюю легенду, будто некогда злые боги разрубили людей на две части и разбросали половинки по белу свету. И вот разбросанные половинки ищут друг друга, иногда встречаются, иногда проходят мимо, иногда ошибаются. Из-за этих ошибок происходят ссоры, несчастья и разочарования. Интересно, сумела ли Клава найти свою настоящую половинку? А ещё интереснее – где твоя половинка, Зина? Ты уже знаешь это?

Но Зина не поняла намека или пропустила его мимо ушей.

– Мне совсем не нравится эта сказка. Тут получается, что люди вроде облигаций. На счастливый номер выигрываешь сто тысяч, а на прочие – двести рублей. Если ты всерьез так думаешь, никудышный ты начальник. Прямо в глаза тебе скажу. Вот, например, наш земснаряд третий месяц держит красное знамя. Почему? Удачливые мы? Нет, работаем хорошо. Может быть, люди у нас необыкновенные? Нет, девушки как девушки. Может быть, очень хорошие работники? Да, очень хорошие, но никто из них не родился хорошим механиком или хорошим электриком. Их обучили, воспитали, сделали мастерами. И хорошую семью тоже можно сделать. Я так и сказала Клаве. Ведь она девушка красивая, гордая, избалованная. Всегда она выбирала, шутки шутила, а теперь полюбила – ей нужен только он один и больше никто. А я говорю: «Если любишь, не бойся. Кого боишься? Себя, своего характера боишься. Вдруг у тебя капризы, а муж не спустит, и пойдет всё врозь». И я говорю Клаве: «Ты себя сдерживай, потому что любовь любовью, а семейную жизнь нужно своими руками устраивать, учиться надо приносить счастье».

– А если муж виноват?

– Я про то и толкую, что муж не облигация с номером, а живой человек. Марусю знаешь? Та же Клава учила Марусю и сделала из неё дельного электрика. Так неужели она своего инженера не сможет сделать хорошим мужем?

Валентин усмехнулся:

– Хотел бы я посмотреть, как ты будешь воспитывать своего мужа.

– Зависит, кто он будет, каков из себя.

– Ну, например, если такой, как я.

– Такого, как ты, я бы пилила, – объявила Зина решительно. – Я бы пилила тебя с утра до вечера, потому что ты лентяй и тратишь время па глупые разговоры с девушками.

Так шутками кончился этот серьезный разговор. Но Валентин ушел с радостным сердцем, как будто его очень расхвалили или удивили приятным известием. К ночи мороз стал крепче; в ночной тишине далеко разносились ухающие удары – это громоздились торосы и сталкивались льдины в открытом море. В ответ раздавалась пальба. Торосы угрожали зданию электростанции, и, не дожидаясь их приближения, специальные команды взрывали их. Люди против льда – артиллерийская дуэль грохотала над заливом. Когда в воздух взлетали звенящие осколки, Валентину хотелось кричать по-мальчишески: «Ура, наша берёт!»

«А что я радуюсь, собственно? – спросил он себя. – Зина сказала, что будет пилить меня. Что же тут хорошего – пилить?»

Но это говорил язык, а в душе всё пело и смеялось: «Пилить… пилить она согласна, с утра до вечера, всю жизнь пилить тебя, тебя, Валентин, тебя одного…»

Воображение тотчас нарисовало ему вечер в уютной комнате, лампу под зеленым абажуром, круг света на чертежном столе. На диване, обложенном вышитыми подушками, – Зина с учебником на коленях. На её круглом румяном лице – выражение, преувеличенной серьезности.

«Сядь, Валентин! – говорит она. – Думать надо с карандашом в руке».

«Но мне пришло в голову…»

«Опять новая идея? А старую ты довел до конца?»

Тут же Сергей. Он пришел в гости… со своей подругой… нет, вероятно, один. Сергей – сухарь и закоренелый холостяк. Вряд ли он соберется когда-нибудь жениться. Впрочем, если Зина возьмется за дело, вероятно и для Сергея найдется какая-нибудь худенькая черноглазая… Женатый Сергей! Любопытное будет зрелище.

Развеселившись, Валентин поставил валенки в третью позицию, как учили его когда-го в танцевальном кружке, и сделал два-три круга вальса в тени забора.

– Кто идет? – крикнул сторож. – Пропуск…

В этот вечер Валентин влюбился окончательно.