Текст книги "Партия расстрелянных"
Автор книги: Вадим Роговин
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)
В Мексике Троцкий был окружён плотным кольцом слежки. Помимо непосредственных агентов НКВД, информацию о его деятельности регулярно передавали посольства СССР в США и Мексике. Они посылали на имя членов Политбюро донесения о выступлениях Троцкого и откликах на них мировой прессы. При этом в угоду адресатам высказывания Троцкого часто преподносились в донесениях в фальсифицированном виде [977].
Д. Волкогонов, допущенный к материалам личного архива Сталина, обнаружил, что Сталин просматривал все номера «Бюллетеня оппозиции», уделяя особое внимание статьям о собственной персоне [978].
Во время пребывания в Мехико Троцкий узнал о завершении расправы над всеми его близкими родственниками. Как установил один из немногих уцелевших родственников Троцкого В. Б. Бронштейн, в 1937—1938 годах были расстреляны сын Троцкого С. Седов, старший брат Троцкого А. Д. Бронштейн, его сын Б. А. Бронштейн (большевик с 1912 года, активный участник гражданской войны), первая жена Троцкого А. Л. Соколовская, мужья дочерей Троцкого П. Волков и М. Невельсон. Тогда же были арестованы сестра Троцкого О. Д. Каменева, жена Б. А. Бронштейна, второй сын и дочь А. Д. Бронштейна, первая жена Л. Седова, жена С. Седова и несколько более отдалённых родственников Троцкого [979].
С самого начала пребывания Троцкого в Мексике просталинские элементы направляли свои неослабные усилия на то, чтобы лишить его права убежища. Давление на мексиканское правительство с целью добиться высылки Троцкого из страны было так велико, что президент Карденас, относившийся к Троцкому с глубоким уважением, ни разу не решился встретиться с ним.
В середине 1937 года улицы Мехико были заклеены листовками, в которых утверждалось: Троцкий в союзе с мексиканскими реакционными генералами готовит в стране реакционный переворот.
Такого рода акции возглавлялись руководителем Федерации мексиканских профсоюзов, сталинистом Ломбарде Толедано. В статье «Тоталитарное право убежища» Троцкий писал: «Толедано пока ещё не хозяин в Мексике. Он не может, по примеру своего учителя и патрона, расстреливать или отравлять безоружных эмигрантов. В его распоряжении остаются средства: клевета и травля. И он пользуется ими как можно шире» [980].
Троцкий указывал, что Толедано понимает под правом убежища «право въезда в Мексику для агентов ГПУ». Это замечание основывалось на действительных фактах. Материалы архивов НКВД и воспоминания его сотрудника Судоплатова свидетельствуют: уже в начале 1937 года в Мексику были направлены опытные разведчики-нелегалы для наблюдения за Троцким и подготовки террористического акта [981]. При расследовании дела об убийстве Райсса обнаружилось, что непосредственные убийцы Роланд Аббиат и Мартиньи в феврале 1937 года вместе с другими головорезами побывали в Мексике. При обыске квартиры Аббиата были найдены карта Мексики, планы города Мехико и его окрестностей и копия заявления о предоставлении визы на въезд в Мексику [982].
Мексиканская резидентура НКВД не брезговала и кустарными попытками организации террористического акта. Так, в начале 1938 года в дом Троцкого попытался проникнуть подозрительный субъект, выдававший себя за посыльного, принесшего подарок. После того, как охранники отказались впустить его в дом, он скрылся, оставив поблизости пакет со взрывчатым веществом [983].
Засылка новой группы агентов началась весной 1938 года, когда в Париж прибыл представитель Центра, которому было поручено «продвинуть» Зборовского в окружение Троцкого, а в случае неудачи этого плана – направить в Мексику «пару-тройку немцев-троцкистов», которые «могут оказаться очень ценными в будущем» [984].
В апреле 1938 года во французской печати появились сообщения о том, что для организации покушения на Троцкого в Мексику направлен агент ГПУ по имени Жорж Минк [985]. Этот человек, работавший, по свидетельству Кривицкого, в разведуправлении РККА, руководил шпионской группой в Дании до 1935 года, когда он был арестован в Копенгагене и приговорён к 18 месяцам тюремного заключения. После выхода из тюрьмы Минк направился в Испанию, где с его именем были связаны исчезновения, аресты и убийства Э. Вольфа, М. Рейна и других антисталински настроенных революционеров.
Попытки вербовки убийц происходили и в самой Мексике. Как сообщил в 1978 году один из бывших руководителей мексиканской компартии Валентин Кампо, коминтерновский эмиссар предложил ему организовать террористический акт против Троцкого. Когда Кампо наотрез отказался от выполнения этого задания, он был изгнан из партии [986].
Мексиканская агентура ГПУ действовала настолько успешно, что перехватывала важнейшую информацию, поступавшую к Троцкому из Европы. 19 ноября 1937 года Седов сообщал Троцкому: «Я в прошлом письме писал, что, вероятно, часть Вашей почты, если не вся, контролируется. Основано это на следующем. Один из работающих по этой части гепеуров [987] (Шпигельглаз.– В. Р.) сказал моему информатору (Кривицкому.– В. Р.) летом этого года: а мы уже имеем телеграмму из Мексики, что Троцкий знает, что появился Людвиг. Это было до того, как дело стало официально известным» [988].
Бывший секретарь Троцкого Жан ван Хейженоорт в своих воспоминаниях рассказывает, что Троцкий не сомневался в намерениях НКВД внедрить своих агентов в его окружение, но тем не менее в ряде случаев не проявлял необходимой осторожности. Весной 1938 года секретари Троцкого обратились к европейским троцкистам с просьбой порекомендовать русскую машинистку. Вскоре пришёл ответ, что чешская девушка, в совершенстве владеющая русским языком, готова приехать в Мексику, но имеются подозрения в том, что она является сталинисткой. Когда Хейженоорт сообщил об этом Троцкому, тот сказал: «Пригласим её! Мы привлечем её на свою сторону».
14 мая Троцкий писал своему бывшему секретарю Яну Френкелю: «Она ещё совсем молодая женщина, ей всего восемнадцать лет. Я не верю, что она может быть ужасным агентом ГПУ. Даже если она питает симпатии к сталинистам и скверные намерения по отношению к нам… мы чувствуем себя достаточно сильными для того, чтобы наблюдать за ней, контролировать и перевоспитать её». Спустя месяц, вновь сообщая Френкелю о готовности немедленно принять эту девушку, Троцкий добавлял: «Восемнадцатилетняя девушка не сможет устраивать в нашем доме заговоры: мы сильнее. Через два или три месяца она будет полностью ассимилирована».
Аналогичными соображениями Троцкий руководствовался и в отношении Зборовского. Доверяя мнению покойного Седова и Лолы Эстрин, он ответил на подозрения одного из французских троцкистов, касавшиеся «Этьена»: «Вы хотите лишить меня моих сотрудников» [989].
На слушаниях сенатской подкомиссии, проходивших в 1955 году, Орлов рассказал: ещё в 1936 году он узнал о наличии в окружении Седова агента НКВД, которого «ценили настолько высоко, что о нём знал даже Сталин». Тогда же Орлов принял решение, оказавшись за границей, сообщить Троцкому об этом агенте.
Находясь в Испании и Франции, Орлов приложил немалые усилия для того, чтобы подробнее узнать об этом провокаторе. Выполнение этого намерения было облегчено тем, что в парижской резидентуре высоко ценили Орлова и полностью доверяли ему. О существовании агента по имени Марк рассказал Орлову Алексеев – резидент, осуществлявший непосредственную связь со Зборовским. Сказав Орлову: «Если этот человек провалится, то моя голова слетит», Алексеев взял Орлова на одну из своих агентурных встреч со Зборовским, которая происходила в парижском парке. Расположившись на соседней скамейке, Орлов наблюдал, как «Марк» передавал Алексееву какие-то бумаги [990].
В 1965 году на допросе в ЦРУ Орлов утверждал, что сделал первую попытку предупредить Троцкого о провокаторской деятельности Зборовского ещё в 1937 году, но ему не удалось выяснить, дошло ли тогда его письмо до Троцкого [991].
27 декабря 1938 года Орлов послал Троцкому заказное письмо, напечатанное русскими словами на латинской машинке, поскольку пишущей машинки с русским шрифтом у него не было. Опасаясь, что сталинская агентура может перехватить письмо, адресованное лично Троцкому, Орлов направил его копию на имя Седовой.
Полагая, что в окружении Троцкого могут находиться шпионы, которым станет известным содержание письма, Орлов предпринял ещё один конспиративный маневр. Он представил себя в письме давним русским эмигрантом, родственником бежавшего из СССР ответственного работника НКВД Люшкова. Чтобы повысить доверие Троцкого к сообщаемой информации, он писал, что недавно побывал в Японии, где узнал от Люшкова о «наличии в центре вашей организации опасного провокатора, который долгое время был помощником Вашего сына Седова по изданию „Бюллетеня оппозиции“». Далее перечислялись столь подробные и точные сведения о провокаторе, якобы полученные от Люшкова (имя, возраст, национальность, происхождение, семейное положение, внешний вид), что не могло оставаться никаких сомнений в том, о ком именно идёт речь. Орлов писал, что провокатор принимал активное участие в похищении архивов Троцкого и «доносил о каждом шаге Седова, о его действиях и переписке с Вами».
Сообщая, что Люшков высказывал опасения: НКВД будет пытаться подослать к Троцкому убийц через этого провокатора или через испанских агентов, посланных в Мексику под видом троцкистов, Орлов писал: «Главное, Лев Давидович, берегите себя. Не верьте ни одному человеку, который придёт к Вам с рекомендацией от этого провокатора, ни мужчине, ни женщине».
Рассказав, что провокатор регулярно встречается с советскими резидентами, Орлов просил Троцкого поручить «надёжным товарищам в Париже проверить биографию Марка и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи увидят его с чиновниками из советского посольства».
Подписав письмо словами «Ваш друг», Орлов просил Троцкого не говорить никому об этом письме и особенно о том, что оно получено из США [992].
Документы, хранящиеся в московском досье Орлова, показывают, что он знал намного больше об операциях, направленных против Троцкого и троцкистов, чем то, о чём он сообщал в письме. В 1937 году он руководил слежкой за контактами между парижскими и испанскими троцкистами. В одном из донесений в «Центр» он докладывал о внедрении в испанскую троцкистскую группу очередного агента и об установлении контроля над «секретным каналом связи между этой группой и троцкистским центром в Париже».) При перечислении в письме Ежову тайных операций, о которых он был хорошо осведомлён, Орлов упоминал о «всей работе, проделанной „Тюльпаном“ и „Гаммой“» (секретная кличка агента НКВД Афанасьева, парижского куратора Зборовского). В руках Орлова оказались даже две страницы одного из рапортов Зборовского [993].
Можно полагать, что если бы Орлов обладал надёжным и безопасным каналом связи с Троцким, то он сообщил бы ему и об этих фактах. Он умолчал о них, видимо, всё из тех же конспиративных соображений, поскольку при возможном перехвате более подробного письма сталинской агентурой его авторство было бы легко установлено.
Не лишено оснований и следующее предположение: если бы Орлов сумел завязать систематические контакты с Троцким, то было бы предотвращено койоаканское убийство. Ведь Орлов встречался в Испании с матерью Меркадера и завербовал самого Меркадера, вместе с другими испанскими агентами направленного Центром в Мексику.
И Орлов, и Троцкий предприняли шаги к установлению регулярных контактов. Орлов в своём письме просил Троцкого поместить в американской троцкистской газете «Socialist Appeal» объявление о получении письма от «Штейна» (условное имя, которым было подписано письмо). Вскоре в этой газете появилось объявление, адресованное «Штейну»: «Я настаиваю, чтобы вы немедленно обратились в редакцию „Socialist Appeal“ и побеседовали с товарищем Мартином» [994].
Одновременно Троцкий послал своим единомышленникам в Париж письмо, начинающееся словами: «Крайне конфиденциально, очень важно и очень настоятельно». В нём он сообщал, что получил весьма важную информацию от источника, который не идентифицирует себя, но утверждает, что встречался с крупными чинами ГПУ. Перечислив сообщённые Орловым сведения о «Марке», Троцкий подчёркивал: «„Источник“ [информатор] уверен, что будет несложно выследить связи провокатора с советским посольством». Троцкий выдвигал две возможные, по его мнению, версии об «источнике»: 1) он – «несмелый друг»; 2) «он действует по поручению ГПУ, желающего посеять деморализацию в наших рядах». Считая необходимым проверить полученные им сведения о провокаторе, Троцкий предложил создать в Париже комиссию из трёх надёжных лиц, добавив к ним двух-трёх молодых людей, которые займутся тайной слежкой за контактами «Марка». «Если информация подтвердится,– писал Троцкий,– следует сообщить французской полиции о нём как участнике похищения архивов и добиться, чтобы ему не позволили исчезнуть» [995].
Вслед за этим Троцкий направил письмо члену социалистической рабочей партии США Райту, в котором сообщал о помещённом им объявлении в газете и добавлял: «Если вы получите ответ, то вам следует лично встретиться с этим человеком. Этот вопрос может оказаться очень важным».
Однако связь Орлова с американскими троцкистами не была налажена. Орлов посетил редакцию «Socialist Appeal» и попросил показать ему «товарища Мартина», но заговорить с ним не решился, поскольку заподозрил в нём агента НКВД [996].
Весной 1939 года Троцкий рассказал о письме «Штейна» приехавшей к нему Лоле Эстрин и подробно расспросил её о Зборовском. Эстрин заявила, что уверена в безусловной честности «Этьена» и считает письмо делом рук ГПУ, стремящегося оторвать от Троцкого одного из самых преданных ему сотрудников [997]. После этого Троцкий направил друзьям письмо, в котором назвал предостережение «Штейна» «на 75 % провокацией, направленной на то, чтобы посеять подозрения по поводу верного товарища» [998].
Вернувшись в Париж, Эстрин рассказала Зборовскому о своей беседе с Троцким. В июне 1939 года Зборовский известил Центр, что «„Старик“ не поверил доносу и считает письмо провокацией ГПУ» [999].
XLIX
Заграничные убийства
Между тем события подтверждали актуальность предостережений Орлова. В то время, когда сталинская юстиция обвиняла троцкистов в подготовке террористических актов в СССР, за рубежом прошла серия актов террора против сторонников Троцкого и других революционеров, враждебных сталинскому режиму. На основе изучения архивов НКВД Д. Волкогонов пришёл к выводу, что агентура секретно-политического и иностранного отделов НКВД тайно уничтожила за пределами Советского Союза сотни людей [1000].
Ареной политических убийств в 1937 году стала в первую очередь Испания, где от рук сталинистов погибли лидер ПОУМа А. Нин, бывший секретарь Троцкого Э. Вольф, австрийский революционер Курт Ландау, сын русского эмигранта, меньшевика Абрамовича М. Рейн и многие другие.
В других странах Европы НКВД, пользуясь услугами финансируемых им групп русских эмигрантов, также осуществил несколько политических убийств.
В начале 1938 года Сталин предпринял новую провокацию дипломатического характера, направленную против зарубежных троцкистов и прежде всего против самого Троцкого. Советский посол во Франции обратился во французское министерство иностранных дел с протестом от имени Верховного Совета СССР по поводу предоставления политического убежища «террористам» – «иностранцам русского происхождения». Одновременно советское правительство предложило создать при Лиге наций трибунал против террористов. Цель этой акции состояла в том, чтобы добиться выдачи Троцкого советским властям. Однако Троцкий и в данном случае перехватил политическую инициативу, направив заявление в юридическую секцию секретариата Лиги наций. В этом заявлении, обращённом, по сути, к мировому общественному мнению, говорилось: «В течение последнего полугодия мир был свидетелем ряда действительных террористических актов, совершённых в разных странах по общему плану и при несомненном единстве цели. Я имею в виду не судебные и внесудебные убийства в СССР, где дело идёт, так или иначе, о легализованных действиях государственного аппарата, а акты открытого бандитизма на международной арене». Перечислив ряд случаев похищений и убийств, совершённых сталинистами за рубежом, Троцкий писал: «Даже та часть судебных и внесудебных расследований, которая стала до сих пор доступна общественному мнению, вполне достаточна для вмешательства Международного трибунала против централизованной мафии террористов, действующих на территории разных государств».
Троцкий выражал готовность при помощи свидетельских показаний, документов и неопровержимых политических доводов «доказать… что главой этой преступной банды является Иосиф Сталин, генеральный секретарь Всесоюзной Коммунистической партии СССР». В заключение он саркастически выражал надежду на то, что Литвинов, настаивавший на принятии взаимного обязательства правительств о выдаче террористов, «не откажет приложить своё влияние к тому, чтобы вышеназванный Иосиф Сталин как глава международной террористической банды был доставлен в распоряжение трибунала при Лиге наций» [1001].
И в данном случае поединок между могущественным сталинским правительственным аппаратом и одиноким политическим изгнанником был по сути выигран последним. Создание международного трибунала было спущено на тормозах.
Тем временем в буржуазно-демократических странах продолжались таинственные похищения и убийства. Весной 1937 года в Нью-Йорке бесследно исчезла бывшая активистка компартии США Джульетта Стюарт Пойнтц, с 1934 года работавшая на советскую разведку, а в конце 1936 года порвавшая с компартией и приступившая к написанию мемуаров. В её похищении подозревались Жорж Минк и другой агент НКВД Шахно Эпштейн, редактор коммунистической газеты и в прошлом близкий друг Пойнтц [1002].
В 1938 году произошло ещё одно коварное политическое убийство, сопровождавшееся грубой провокацией. 13 июля этого года в Париже загадочно исчез немецкий эмигрант Рудольф Клемент, работавший в 1933—1935 годах секретарём Троцкого, а затем ставший секретарём Бюро IV Интернационала. Клемент принимал активное участие в сборе материалов для расследования московских процессов и в подготовке учредительной конференции IV Интернационала. За пять дней до его исчезновения у него в метро был похищен портфель с бумагами. Клемент немедленно сообщил об этом похищении всем секциям IV Интернационала, предложив им прекратить рассылку писем по старым адресам.
Когда 15 июля французские троцкисты, получившие письмо Клемента, посетили его квартиру, они обнаружили в пустой комнате приготовленный и нетронутый завтрак; все вещи находились на своих местах, не имелось никаких признаков подготовки к отъезду.
Вскоре несколько европейских троцкистов, а затем и Троцкий получили однотипные письма за подписью «Фредерик». Этим псевдонимом Клемент действительно пользовался, но лишь до 1936 года, когда он заподозрил, что эта кличка стала известна НКВД или гестапо. В письмах говорилось о разрыве Клемента с движением IV Интернационала и в обоснование этого назывались имена лиц, якобы отошедших от этого движения. Среди этих имён значились и действительные отступники, и убитый в Испании Нин, и разоблачённые агенты НКВД, такие, как братья Соболевичусы (Сенин и Роман Вейль) и Я. Франк. Автор письма упоминал о вымышленных беседах Троцкого с Клементом по поводу допустимости «временных уступок фашистским верхам во имя пролетарской революции».
Виктор Серж, хорошо знавший Клемента, считал, что если даже это письмо, написанное на машинке, не было прямой фальсификацией сталинистов, то оно было продиктовано Клементу под дулом револьвера [1003]. О подложном характере письма свидетельствовало и написание адреса на конверте, который был составлен так, как пишут только русские: сперва значилось название города, затем название улицы (Клемент, как всякий европеец, обычно писал эти названия в обратном порядке).
В первом отклике на исчезновение Клемента Троцкий выражал уверенность, что он был убит, а письмо было сфабриковано агентами ГПУ. «Опровергнуть эту единственную приемлемую гипотезу,– писал Троцкий,– очень легко: „Фредерик“ должен выйти из своего убежища и выступить с открытыми обвинениями» [1004].
Вскоре Троцкий получил письмо от тетки Клемента. Она сообщала, что живущая в Германии мать Рудольфа находится в отчаянии из-за отсутствия каких-либо известий об исчезнувшем сыне. Это письмо, как подчёркивал Троцкий, «является лишним доказательством преступления ГПУ. Если бы Рудольф на самом деле добровольно покинул Париж, как хочет нас заставить думать ГПУ при содействии агентов разных категорий, то он, разумеется, не оставил бы в неизвестности свою мать» [1005].
Спустя несколько месяцев после исчезновения Клемента его тело, зверски расчленённое, было найдено в Сене. Окончательный свет на это преступление проливают воспоминания Судоплатова, который назвал имена агентов НКВД, убивших Клемента, и рассказал, как это убийство было осуществлено [1006].
Клемент был шестым секретарём Троцкого, умершим насильственной смертью. Четверо из них погибли в СССР, двое – за его пределами.
L
Парижские интриги
Помимо организации убийств, ГПУ неустанно провоцировало конфликты и интриги среди сторонников Троцкого, особенно в кругу парижских троцкистов, где они возникали ещё при жизни Седова. Новый толчок им дали события, связанные с вступлением в этот круг Райсса, а затем Кривицкого. Райсс впервые встретился со Сневлитом 11 июня 1937 года. Через несколько дней Кривицкий узнал от Шпигельглаза: уже 13 или 14 июня в Москву поступило донесение о том, что «один из ответственных агентов» встречался со Сневлитом (спустя ещё 10 дней «Центру» стало известно, что этим агентом был Райсс) [1007].
Когда Кривицкий рассказал обо всём этом Седову, последний в очередной раз пришёл к выводу, что в его ближайшем окружении находится провокатор. Но и тогда Седов не перестал доверять Зборовскому, который в свою очередь высказывал ему подозрения в том, что в утечке информации виновны Сневлит и Серж. Под влиянием этих интриг Седов послал Троцкому письмо с резкими обвинениями в адрес Сневлита за то, что тот задержал его, Седова, встречу с Райссом и не проявил должной заботы о безопасности Райсса [1008].
Новый узел интриг завязался после смерти Седова, оставившего завещание, согласно которому он доверял свой архив только Ж. Молинье и никому иному [1009]. Сообщая об этом Троцкому, Эстрин и Зборовский жаловались, что передачей архива в распоряжение Жанны Седов «лишил организацию всякого контроля над судьбой этих документов». В том же письме они сообщали, что помимо главного архива, хранящегося у Жанны, значительная часть архивов находится в их руках [1010].
Судьбой архива весьма интересовались в Москве. В донесении парижского резидента НКВД указывалось, что Ж. Молинье не доверяет Зборовскому и поэтому не соглашается на то, чтобы тот принимал участие в разборе архива [1011].
1 марта 1938 года Троцкий назначил комиссию для приёмки архива. Но и после этого Жанна заявила, что возражает против состава комиссии [1012].
После смерти Седова издание «Бюллетеня оппозиции» перешло всецело в руки Эстрин и Зборовского. На их имя Троцкий посылал свои статьи, копии которых Зборовский передавал резиденту НКВД, в результате чего они нередко оказывались в Москве ещё до их публикации.
Весной 1938 года «Центр» направил Зборовскому приказ «перенять дальнейшую связь с „Международным секретариатом“ на себя» [1013]. Это задание удалось осуществить благодаря тому, что Троцкий, зная о безграничном доверии, которое его сын питал к «Этьену», давал Зборовскому самые ответственные поручения. Вскоре Зборовский доложил «Центру»: «Старик распорядился, чтобы меня ввели в секретариат и приглашали бы на все заседания Международного секретариата» [1014]. В другом донесении Зборовский сообщал: французские троцкисты предложили ему «взять на себя всю работу русской группы» и заявили, что будут признавать «представителем русской группы» только его [1015].
На Учредительном конгрессе IV Интернационала в сентябре 1938 года Зборовский был единственным, кто представлял делегацию от СССР. Он подробно информировал Центр об участниках конгресса и принятых на нём резолюциях.
Зборовский сделал всё возможное, чтобы не допустить перехода невозвращенцев на сторону троцкистов. Он предложил «Центру» распространять слухи о причастности Кривицкого к убийству Райсса [1016]. Хотя эта провокация не удалась, Зборовский вместе с Эстрин информировали Троцкого о «ненадёжности» Кривицкого. В их письмах тенденциозно излагались сведения о сотрудничестве Кривицкого с меньшевиками и выражались сомнения в правдивости Кривицкого, который якобы «говорит только о том, что соответствует его интересам, и умалчивает невыгодное для него» [1017]. В следующем письме делался вывод: «На В. [Вальтере] нужно поставить крест» [1018].
Аналогичная интрига развёртывалась вокруг Бармина, который открыто выражал издателям «Бюллетеня» своё недоверие и заявлял, что не рассматривает их в качестве представителей Троцкого [1019]. В письме Эстрин Троцкому сообщалось: «Э. [Этьен] виделся с Барминым. Дело с ним не выйдет» [1020].
У издателей «Бюллетеня оппозиции» возник конфликт и с рабочим-оппозиционером Таровым, бежавшим в 1936 году из СССР и при жизни Седова публиковавшимся в «Бюллетене» [1021]. Эстрин сообщала Троцкому, что «Таров порвал с нами отношения» [1022].
Разжигая атмосферу склок и интриг в кругу людей, которые могли бы стать надёжными соратниками Троцкого, Зборовский особые усилия направлял на компрометацию Сневлита и Сержа (именуемых в переписке с Троцким «менеджером» и «литератором»). Желая предупредить сообщения последних о подозрениях, которые имелись у них против издателей «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали Троцкому, что «менеджер» считает Этьена провокатором и высказывает подозрения по поводу того, на какие средства он живёт [1023]. В другом письме рассказывалось, что «литератор» подозревает «Паульсена» (кличка Эстрин) в работе на НКВД. Уверяя, что это делается с целью скомпрометировать Эстрин и тем самым сорвать издание «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали, что передают эти сведения «под строжайшим секретом, при условии ни в коем случае ничем из этих сведений не пользоваться до получения от нас соответствующего письма (один неосторожный шаг может погубить всё дело, чрезмерная поспешность может поставить всех нас в очень тяжёлое положение)» [1024].
Многие из писем издателей «Бюллетеня» Троцкому были заполнены намеками на сотрудничество Сержа с ГПУ. Рассказывая о беседе с вдовой Райсса, в которой принимал участие Серж, Зборовский писал: «В течение всего нашего разговора В. Серж ставил Эльзе Райсс вопросы разного рода о деятельности ГПУ, причём он выявлял знакомство с разными работниками этого „учреждения“» [1025].
В следующем письме Эстрин и Зборовский писали о подозрениях Кривицкого относительно Сержа. Такие подозрения действительно существовали у Кривицкого (а также у Райсса), поскольку Серж был единственным известным оппозиционером, которого Сталин разрешил выпустить из ссылки за границу [1026], [1027]. Муссируя эти настроения Кривицкого, Эстрин и Зборовский писали: «По мнению В., „литератор“ был послан со специальной целью сеять рознь в рядах IV Интернационала. В. даже говорил, что „литератору“, вероятно, дали особые инструкции резко писать против Сталина, чтобы таким образом завоевать доверие» [1028].
К этому в другом письме авторы письма добавляли сплетни бытового характера, призванные создать впечатление, что Серж находится на содержании НКВД: «Репутация „литератора“ такова – он всегда плачется, что у него нет денег… Живёт он вместе с тем не нуждаясь – содержит жену в пансионе, дочку маленькую в другом пансионе, а сам с сыном живёт, не нуждаясь». Утверждая, что «Лёва всегда относился с большим недоверием к „литератору“», в биографии которого «довольно много тёмных мест», Эстрин и Зборовский не удержались и от того, чтобы бросить тень на поведение Сержа в СССР: «Мы, например, узнали, что „литератор“ из ссылки писал очень жалобные письма, что ему очень тяжело живётся, и просил ему помочь. Здесь же его жена рассказывает, что они очень хорошо жили в ссылке, постоянно ели курицы и вообще никогда так хорошо не жили» [1029].
Интриги Зборовского были, по-видимому, инспирированы парижской резидентурой НКВД. Можно полагать, что временами сталинская агентура сознательно подбрасывала ему и Эстрин такую информацию о положении в СССР, которая призвана была дезориентировать Троцкого, спровоцировать его на выступления с оценками и прогнозами, не соответствующими действительности. Так, в письме от 14 февраля 1938 года рассказывалось о беседе с неким «иностранным журналистом, в 24 часа высланным из России». Со слов этого человека передавался целый букет небылиц: «Никакого троцкизма в России, ни тем более в партии нет… преследуются главным образом правые уклоны… Вся свора сосредоточена против Сталина: в партии, в Политбюро и в армии. Рассказчик уверяет, что всё Политбюро, в особенности Калинин, Молотов, Ворошилов и Каганович, настолько против Сталина, что он не осмеливается внести ни одного предложения, проводит их самовластно, опираясь на Ежова и его аппарат, и ставит в известность Политбюро, что сделано то-то и то-то, т. е. постфактум». Столь же дезориентирующий характер носили и прогнозы «рассказчика»: «Если будет война, Россия будет охвачена крестьянскими бунтами. Там, в деревне, идёт лютая борьба между единоличниками и колхозниками; это – два клана, постоянно друг с другом в драке». Со слов рассказчика передавались и «дезы» более частного характера, вроде того, что расстреляна Наталья Сац, «интимная подруга Орджоникидзе» [1030].
Если в получаемых сообщениях о положении в СССР Троцкий, как правило, отсеивал всё сомнительное, то по-иному обстояло дело с информацией, касавшейся парижского круга троцкистов. Превентивные сообщения о подозрениях, которые питают Серж и Сневлит в отношении Зборовского, достигли своей цели: Троцкий встал на сторону провокатора. 2 декабря 1938 года он послал Эстрин и Зборовскому письмо следующего содержания: «Тов. Е. [Этьен] должен, по моему мнению, немедленно обратиться к Сн. и B. C. с требованием представить свои обвинения в компетентную комиссию… Здесь должно проявить самую энергичную инициативу, чтобы как можно скорее прижать обвинителей к стене» [1031].
Считая Сневлита виновным в безответственности, проявленной в деле обеспечения безопасности Райсса, Троцкий написал статью «Ещё о товарищах Сневлите и Верекене», в которой содержалось немало неоправданно резких и несправедливых слов о Сневлите и его поведении в «деле Райсса» и столь же безоговорочное одобрение позиции Зборовского и Эстрин, которые, по словам Троцкого, «осветили действительную историю этого дела» [1032].