Текст книги "Партия расстрелянных"

Автор книги: Вадим Роговин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Выходя в критике сталинских преступлений на наиболее болезненно воспринимаемый сталинистами сюжет – убийство Кирова, Хрущёв сказал: «Я и сейчас не верю, что к этому делу имеет отношение Зиновьев… После убийства С. М. Кирова сотни тысяч людей легли на плаху. Зачем это нужно было? Это и сейчас является загадкой, и нужно было бы разобраться. Но разве Молотов разберёт? Нет. Он дрожит перед этим, он боится даже намека по этому вопросу; Каганович в таком же положении» [1103]. Обращаясь к Молотову, Хрущёв заявлял, что «надо вернуться к этому делу (расследованию московских процессов и массовых репрессий 30-х годов.– В. Р.)… В историю этого периода надо внести ясность и показать Ваше лицо» [1104].

Однако в последующие годы, избавившись от своих главных оппонентов, Хрущёв не решился до конца разоблачить сталинские преступления. Факты, приведённые на июньском пленуме, не были обнародованы. Члены «антипартийной группы» не только не были привлечены к суду, но даже были оставлены в партии и получили хотя и третьеразрядные, но всё же руководящие должности.

Правда, была создана новая комиссия по расследованию сталинских преступлений. Импульсом к обнародованию некоторых её выводов послужило обращение в ЦК перед XXII съездом КПСС (1961 год) не угомонившегося Молотова, который обвинил авторов проекта новой Программы КПСС в её «немарксистском характере». Разгневанный этим Хрущёв дал зелёный свет оглашению на съезде некоторых фактов, приводившихся на июньском пленуме ЦК 1957 года. Однако он не решился обнародовать на съезде ни обстоятельства, связанные с убийством Кирова, ни факты, свидетельствовавшие о подлинном характере московских процессов.

Лишь в мемуарах, написанных в конце 60-х годов, Хрущёв признал, что Рыков, Бухарин и другие главные подсудимые московских процессов «заслуживают того, чтобы называться вождями». Тот факт, что в свою бытность первым секретарём ЦК он не довёл дело до пересмотра открытых процессов 30-х годов, он объяснял «двойственностью нашего поведения» и нажимом со стороны руководителей «братских компартий». «Мы опять боялись договорить до конца, хотя не вызывало никаких сомнений, что эти люди невиновны, что они были жертвами произвола. На открытых процессах присутствовали руководители братских компартий, которые потом свидетельствовали в своих странах справедливость приговоров. Мы не захотели дискредитировать их заявления и отложили реабилитацию Бухарина, Зиновьева, Рыкова, других товарищей на неопределённый срок. Думаю, что правильнее было договаривать до конца. Шила в мешке не утаишь!» [1105]

Половинчатость и непоследовательность в разоблачении преступлений сталинской клики явились одним из главных факторов загнивания постсталинистского политического режима, которое привело к его падению в начале 90-х годов.

Приложение II

Статистика жертв массовых репрессий

1.Мифы

На протяжении нескольких десятилетий советская и зарубежная общественность находились под влиянием статистических выкладок, в которых число репрессированных по политическим мотивам в СССР, как правило, завышалось на порядок. При этом кочевавшие из работы в работу статистические данные принадлежали не специалистам – статистикам или демографам, а дилетантам в этой области, умалчивавшим, какими источниками и какой методикой они руководствовались при проведении своих подсчётов.

Завышение численности жертв политических репрессий – явление, и ранее встречавшееся в истории. В повести «Турский священник» Бальзак писал: «Люди иронического склада ума, получили бы, вероятно, немалое удовольствие от тех странных рассуждений, в которые пускались аббат Бирото и мадемуазель Гамар… Кто не рассмеялся бы, слушая, как они утверждают, опираясь на поистине своеобразные доказательства… что более миллиона трёхсот тысяч человек погибло на эшафоте во время революций» [1106]. Персонажи Бальзака, однако, довольствовались обсуждением своих «доказательств» в приватных разговорах, а не тиражировали их на весь мир.

Не то было с современниками сталинских репрессий. Ошеломлённые их невиданным размахом, они публиковали придуманные ими цифры, выдавая их за достоверные. Так, в 1945 году А. Бармин утверждал, что в концентрационных лагерях СССР находится 12 миллионов человек [1107].

Подобные фантастические цифры фигурировали в самиздатовских или «тамиздатовских» произведениях, написанных в 50—60-е годы советскими авторами, особенно теми, кто сам прошёл через лагеря. Так, в романе «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровский писал как о чём-то само собой разумеющемся и не нуждающемся в доказательствах, что в 1937—1938 годах «по самым скромным подсчётам, число заключённых превысило десять миллионов» [1108].

О психологических причинах многократного преувеличения численности населения лагерей самими заключёнными писал в романе «В круге первом» А. Солженицын, отмечавший с известной долей иронии: «Зэки были уверены, что на воле почти не осталось мужчин, кроме власти и МВД». Эти личные представления людей, неоднократно перебрасываемых в различные пересыльные тюрьмы и лагеря и встречавших там огромное количество всё новых лиц, невольно диктовали мифы, бытовавшие среди арестантов. Солженицын писал, что «в тюрьмах вообще склонны преувеличивать число заключённых, и когда на самом деле сидело всего лишь двенадцать-пятнадцать миллионов человек, зэки были уверены, что их двадцать и даже тридцать миллионов» [1109]. Последняя фраза представляла «маленькую хитрость» Солженицына. Она призвана была создать впечатление, будто «объективный» автор, указывающий на преувеличения зэков, сам приводит абсолютно достоверную цифру. Между тем, если зэки называли цифру, завышенную всего в полтора-два раза по сравнению с цифрой, приводимой Солженицыным, то последний завысил свою цифру в 5—6 раз по сравнению с действительным числом заключённых.

Значительный вклад в распространение фальсифицированных статистических данных внёс А. В. Антонов-Овсеенко, проявляющий в своих работах о сталинизме необыкновенную лёгкость в обращении с фактами. В книге «Портрет тирана», вышедшей в 1994 году, он утверждает, что пик репрессий приходился на 1938 год, когда в лагерях находилось 16 млн. заключённых, а несколько выше указывает, что такое же количество лагерников было и в 1933 году [1110]. В книге неоднократно повторяется, что с 1935 по 1940 год было арестовано 19 млн. 840 тыс. чел., из которых 7 миллионов были расстреляны. Чтобы повысить доверие к этим цифрам, Антонов-Овсеенко без тени стеснения заявляет, что они содержались в некой справке КГБ, представленной после XX съезда в ЦК КПСС [1111].

Более близкие к истине, но также завышенные цифры содержатся в недавних публикациях Д. Волкогонова и Р. Медведева. Так, Медведев пишет, что по политическим мотивам только в 1936—1938 годах было арестовано не менее 5 млн. чел. Ещё более странно выглядит его утверждение о том, что «общее число заключённых в СССР 1941—1942 гг. примерно равно числу бойцов действующей армии. И потери людей в это время на Востоке (т. е. в лагерях.– В. Р.) и на Западе (т. е. на фронте.– В. Р.) были также примерно равны» [1112].

В дезинформирование общественности о масштабах сталинских репрессий внёс вклад и Хрущёв, утверждавший в своих мемуарах, что к моменту смерти Сталина в лагерях содержалось около 10 миллионов человек [1113]. Завышение действительной цифры в четыре раза понадобилось ему, очевидно, для того, чтобы значительней представить свою роль в освобождении политзаключённых (которая была бы должным образом оценена современниками и потомками и без этого преувеличения).

Для опровержения подобных «подсчётов» было достаточно привести статистические данные, находившиеся в распоряжении властных структур,– ведь органы ОГПУ—НКВД—МГБ вели тщательный бюрократический учёт численности арестованных, расстрелянных и находившихся в лагерях. Однако лживая, неповоротливая и трусливая правящая бюрократия не пошла на снятие грифа секретности со статистики репрессий даже в первые годы развернувшегося в СССР наступления антикоммунистических сил, которые оперировали фантастическими данными о десятках миллионах жертв «большевистского террора». Противопоставить этим измышлениям достоверные данные горбачёвское руководство решилось лишь на исходе своего правления.

Несмотря на появление в 90-х годах многочисленных публикаций, раскрывающих подлинную численность репрессированных по политическим мотивам, «демократическая» публицистика продолжает оперировать произвольными цифрами, преследуя этим прозрачные политические цели. Так, журналист Ю. Феофанов, «обгоняя» всех своих предшественников-фальсификаторов, в канун президентских выборов 1996 года объявил, что только в 30-е годы от репрессий погибло 16—20 миллионов человек и лишь «один Бог знает, сколько душ загублено советской коммунистической властью» [1114].

2. Численность осуждённых по политическим мотивам

Вскоре после смерти Сталина Президиум ЦК КПСС затребовал от правоохранительных органов данные о численности лиц, осуждённых за «контрреволюционные преступления». В докладной записке, представленной в феврале 1954 года генеральным прокурором СССР Руденко, министром внутренних дел Кругловым и министром юстиции Горшениным, указывалось: с 1921 года по 1 февраля 1954 года по обвинениям в контрреволюционных преступлениях было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания – 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах – 2 369 220, к ссылке и высылке – 765 180 человек. Из этого числа примерно 2,9 млн. человек были осуждены внесудебными органами (коллегией ОГПУ, «тройками» и Особым совещанием), около 900 тыс. человек – судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной коллегией Верховного Суда [1115]. Близкие к этому цифры (3 778 234 репрессированных, в том числе 786 098 расстрелянных) впервые были обнародованы в начале 90-х годов руководящими работниками КГБ [1116].

Следует заметить, что в этих данных присутствует, хотя и в небольшой мере, повторный счёт, поскольку многие политзаключённые, прежде всего из числа оппозиционеров, осуждались за этот период по 2—5 раз.

В 1992 году начальник отдела регистрации и архивных форм Министерства безопасности Российской Федерации сообщил данные, охватывающие все годы Советской власти. Согласно этим данным, за 1917—1990 годы по обвинению в государственных преступлениях и по некоторым другим аналогичным статьям Уголовного кодекса было осуждено 3 853 900 человек, из которых 827 995 чел. были приговорены к высшей мере наказания [1117]. Эти данные также не ставят под сомнение близость к истине данных, содержавшихся в справке 1954 года. Расхождения в численности приговорённых к высшей мере наказания могут быть объяснены тем, что в последнем случае понятие «политзаключённые» толковалось более расширительно («осуждённые по некоторым другим аналогичным статьям Уголовного кодекса»), а также тем, что часть приговоров к высшей мере наказания не была приведена в исполнение и при пересмотре дел была заменена приговором к длительным срокам лишения свободы.

Динамика политических репрессий была отражена в составленной в 1954 году работниками МВД таблице, характеризующей численность осуждённых по делам, проходившим через органы ВЧК—ОГПУ—НКВД в 1921—1940 годах. Эти данные несколько превышают число осуждённых по собственно политическим делам в 20-е годы, поскольку органы ВЧК—ОГПУ вели в этот период следствие и по некоторым другим видам преступлений, например, экономическим.

Согласно данным таблицы, в 1921 году, когда на части советской территории ещё велись военные действия и насчитывалось немало белогвардейских банд, число осуждённых составило 35,8 тыс. чел. Оно резко упало в последующие два года (6 тыс. в 1922 и 4,8 тыс. в 1923 году), а затем стало расти, достигнув 17,8 тыс. в 1926 и 33,8 тыс. в 1928 году. Последующий, более значительный рост отражает расширение репрессий по отношению к оппозиционерам, беспартийным специалистам и в особенности к крестьянам, дававшим вооружённый отпор чрезвычайным мерам и насильственной коллективизации. По сравнению с 1929 годом (56,2 тыс. чел.) число жертв политических репрессий увеличилось в 1930 году почти вчетверо, достигнув 208 тыс. чел. На протяжении дальнейших трёх лет число репрессированных измерялось также трёхзначными цифрами (180,7; 141,9 и 239,7 тыс. чел.). Уменьшившись в 1934 году в 3 раза по сравнению с 1933 годом, после убийства Кирова оно превысило показатели периода насильственной коллективизации (267,1 тыс. в 1935 и 274,7 тыс. в 1936 году) [1118].

В 1937—1938 годах произошёл качественный скачок, о котором пойдёт речь в разделе 6.

3.Численность лиц, находившихся в местах лишения свободы и в спецпоселениях

Первым источником статистических данных по этому вопросу являются результаты переписи 1937 года (объявленной фальсифицированной и вредительской, поскольку она отражала неблагоприятную картину демографического развития СССР в 30-е годы) и переписи 1939 года. Согласно данным этих переписей, в тюрьмах, лагерях и спецпоселениях содержалось на 1 января 1937 года не менее 1,8 млн. чел., на 21 февраля 1939 года – не менее 2,6 млн. чел. [1119] Из этого числа около миллиона человек составляли спецпоселенцы, т. е. бывшие раскулаченные, подвергнутые депортации. Для этой категории населения в конце 30-х годов было отменено лишение гражданских прав, в результате чего условия жизни в спецпоселениях приблизились к общим по стране.

Более детальные данные содержатся в сводной статистической отчётности ГУЛАГа, докладных записках руководства ГУЛАГа на имя наркомов внутренних дел и докладных записках последних на имя Сталина. Эти данные статистического учёта, проводившегося с бюрократической аккуратностью в недрах самой репрессивной машины, с полным основанием могут быть признаны достоверными. Ведь руководство НКВД не было заинтересовано в преуменьшении численности заключённых – уже потому, что производственные планы лагерей рассчитывались в соответствии с числом находившихся там арестантов.

В 1940 году централизованная картотека ГУЛАГа содержала данные почти на 8 миллионов человек, включая 1) лиц, находившихся в то время в заключении, 2) отбывших свой срок и вышедших на свободу и 3) умерших в лагерях [1120]. В целом же, как следует из архивных материалов ГУЛАГа, за 1921—1953 годы через лагеря прошло примерно 10 млн. чел.

О динамике движения заключённых свидетельствуют данные об их совокупной численности, составлявшиеся на 1 января каждого года. На эту дату в 1930 году в лагерях содержалось 175 тыс., в 1933 году – 334,3 тыс. человек. Численность заключённых в лагерях и исправительно-трудовых колониях составила в 1934 году 510,3 тыс. чел., в 1935 году – 965,7 тыс., в 1936 – 1296 тыс., в 1937 – 1196 тыс., в 1938 году – 1882 тыс., в 1939 – 1672 тыс., в 1940 году – 1660 тыс. чел. [1121]

Таким образом, даже в годы великой чистки численность заключённых не превышала одного процента населения страны. Эта доля в 2—3 раза больше соответствующего показателя в 1994 году, когда в тюрьмах, исправительно-трудовых и воспитательных колониях Российской Федерации содержалось более 600 тыс. заключённых.

До начала сталинских репрессий численность заключённых была намного ниже. В сентябре 1923 года в РСФСР насчитывалось 79 947 заключённых, из которых 4,8 % (т. е. около 4 тыс. человек) были осуждены за государственные преступления [1122]. Эти показатели свидетельствуют о наступлении гражданского мира и резком снижении общеуголовной преступности в стране, только что вышедшей из семилетнего периода войн.

В 1926 году в местах заключения Российской Федерации содержалось 97,3 тыс. осуждённых, что составляло немногим более 0,1 процента от численности населения РСФСР (92,8 млн. чел.) [1123]. Эта доля примерно впятеро ниже соответствующего показателя в США нынешнего времени.

К началу войны численность заключённых в лагерях и колониях ГУЛАГа составила 2,3 млн. чел. (рост за 1940—1941 годы произошёл в результате репрессий на территориях, присоединённых в 1939—1940 годах к СССР, и введения уголовного наказания за прогулы и иные нарушения трудовой дисциплины).

С начала войны по декабрь 1944 года в лагеря прибыло 2550 тыс. чел. и убыло из лагерей 3440 тыс. чел [1124]. Снижение числа заключённых объясняется главным образом тем, что на укомплектование Красной Армии были направлены сотни тысяч человек, досрочно освобождённых (в основном из числа осуждённых за прогулы, бытовые и незначительные должностные и хозяйственные преступления). Только в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 октября 1941 года из мест заключения было освобождено 600 тыс. чел., из которых 175 тыс. были мобилизованы в Красную Армию [1125]. Вместе с тем в годы войны было в основном прекращено освобождение отбывших срок заключения троцкистов и других лиц, осуждённых «за особо тяжкие государственные преступления».

После окончания войны численность заключённых стала вновь расти. За всё время существования ГУЛАГа максимальное число заключённых (2561 тыс. чел.) падает на 1950 год [1126]. На тот же год приходится и наибольшее число лиц, находившихся в местах частичного лишения свободы,—около 3 млн. чел. К этому контингенту, включавшему спецпоселенцев, ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных, относились в основном народы, депортированные в годы войны.

Среднемесячное количество заключённых в тюрьмах колебалось от 350,5 тыс. в январе 1939 года (максимальная цифра) до 155,2 тыс. в январе 1944 года (минимальная цифра) [1127].

4. Смертность заключённых

За период с 1 января 1934 года по 31 декабря 1947 года в лагерях умерло 962,1 тыс. человек. В 1937—1938 годах число умерших составляло 5,5—5,7 %, в 1939 году – 3,29 % от годового контингента заключённых. В абсолютных цифрах число умерших составило в 1937 году – 25,4 тыс. чел., в 1938 году – 90,5 тыс., в 1939 году – 50,5 тыс., в 1940 году – 46,7 тыс. человек. Особенно высокой смертность была в 1941—1943 годах, когда умерло 516 тыс. чел. Пик смертности (248,9 тыс. чел.) пришёлся на 1942 год [1128].

5. Численность политических заключённых в лагерях

В предыдущих разделах приводились данные обо всей численности заключённых, включая осуждённых за насильственные, корыстные, должностные, хозяйственные и иные преступления. Численность заключённых, которые были, осуждены по обвинению в контрреволюционных (государственных, политических) преступлениях, составляла (по состоянию на 1 января каждого года) в 1934 году 135,2 тыс. человек, в 1935 году – 118,3, в 1936 году – 105,9, в 1937 году – 104,8, в 1938 году – 185,3, в 1939 году – 454,4 тыс. чел. На протяжении 1940—1941 годов она оставалась примерно на том же уровне, что и в 1939 году, затем упала до 268,9 тыс. в 1944 году и вновь поднялась до 579 тыс. в 1950 году [1129].

Часть репрессированных по политическим мотивам была осуждена по уголовным статьям. В то же время по 58 статье нередко осуждались уголовники, преступные действия которых квалифицировались как вредительство, диверсии, саботаж и т. д. С учётом этих обстоятельств наиболее серьёзный исследователь статистики сталинских репрессий В. Н. Земсков считает, что «соотношение между политическими и уголовниками весьма относительно, но в принципе оно соответствовало реальному составу заключённых ГУЛАГа» [1130].

Одна из наиболее грязных сталинских амальгам состояла в том, что после войны борцы со сталинизмом и невинно осуждённые оказались объединены в одну категорию государственных преступников с власовцами, полицаями, карателями и другими приспешниками оккупантов, т. е. коллаборационистами, которые были сурово наказаны не только в СССР, но и в других странах, освобождённых от фашизма.

6. Численность репрессированных в годы великой чистки

Данные о количестве репрессированных в 1937—1938 годах не были рассекречены вплоть до начала 90-х годов. Единственное, на что решился в этом плане Хрущёв,– это сообщить на XX съезде о том, что число арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилось в 1937 году в 10 раз по сравнению с 1936 годом [1131].

Впервые данные о числе жертв великой чистки были приведены на июньском пленуме ЦК 1957 года, где сообщалось, что в 1937—1938 годах было арестовано свыше полутора миллионов человек, из которых 681 692 чел. были расстреляны [1132]. Более точные данные о числе арестованных (1 372 329 человек) содержались в справке председателя Комиссии Президиума ЦК Шверника, составленной в начале 1963 года [1133].

Таким образом, около трети актов политических репрессий, осуществлённых за все годы Советской власти, приходится на эти два страшных года.

Ещё более поразительной выглядит динамика приговорённых к высшей мере наказания (по делам ВЧК—ОГПУ—НКВД). За 7 лет нэпа (1922—1928 годы) их численность составила 11 271 чел. В 1930 году число расстрелянных увеличилось до 20 201 чел. и затем стало снижаться, составив 10 651 чел. в 1931 году и 9 285 чел. за пять последующих лет (1932—1936 годы). В 1936 году по политическим обвинениям было расстреляно 1 118 человек. В 1937 году число расстрелянных увеличилось по сравнению с предшествующим годом в 315 раз (!), составив 353 074 чел. Почти такое же количество расстрелянных (328 618 чел.) пришлось на 1938 год, вслед за чем этот показатель резко упал, составив 4 201 чел. за 1939 и 1940 годы [1134].

Число расстрелянных в 1937—1938 годах более чем в 7 раз превышает число расстрелянных за остальные 22 года господства сталинизма (за 1930—1936 и 1939—1953 годы было расстреляно 94 390 человек [1135]). Масштабы государственного террора в годы великой чистки не имеют аналога в человеческой истории.

7. Статистика реабилитаций

К 1954 году в тюрьмах и лагерях находилось 467 946, а в ссылке – 62 462 осуждённых за контрреволюционные преступления [1136]. В результате досрочного освобождения и реабилитации лиц, относящихся к этой категории, на начало 1959 года оставалось в местах заключения 11 тыс. чел., осуждённых по политическим мотивам [1137].

За 1954—1961 годы было реабилитировано (в том числе посмертно) 737 182 человек и отказано в пересмотре дел 208 448 осуждённым [1138]. Реабилитация, хотя и более медленными темпами, продолжалась в 60—80-е годы.

Новый этап реабилитации начался на третьем году «перестройки». За 1987—1989 годы было реабилитировано 838 630 человек и отказано в реабилитации 21 333 лицам. К последней группе относились изменники родины и каратели времен Отечественной войны, участники и пособники националистических бандформирований и бывшие работники административных органов, уличенные в фальсификации уголовных дел. К моменту распада Советского Союза в его республиках остались нерассмотренными около 1,5 млн. следственных дел [1139].

Таким образом, статистика реабилитаций совпадает с цифрами, приведёнными в разделе 5.

8. Численность репрессированных членов партии

В 1991 году ответственный работник КПК при ЦК КПСС Катков сообщил, что среди лиц, репрессированных в 1937—1938 годах, было 116 885 коммунистов [1140]. Эта цифра представляется явно заниженной по крайней мере по двум причинам.

Во-первых, значительная часть репрессированных в те годы была исключена из партии перед арестом. Типичной была картина, описанная А. Мильчаковым: в преддверии ареста коммуниста членов его партийной организации вызывали в райком и говорили: «Его надо исключить из партии, а то он будет арестован с партбилетом» [1141]. Поэтому в следственных делах и приговорах такие люди проходили как беспартийные.

Во-вторых, среди репрессированных были сотни тысяч людей, исключённых из партии во время предыдущих партийных чисток. На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Сталин сообщил, что в стране насчитывается 1,5 миллиона исключённых из партии с 1922 года. При этом в некоторых регионах и на многих предприятиях число исключённых превышало число членов партии. Например, на Коломенском паровозостроительном заводе на 1400 членов партии приходилось 2 тыс. бывших коммунистов [1142]. Естественно, что на эту категорию и в особенности на лиц, исключённых за участие в оппозициях, было обращено особое внимание органов НКВД.

Близкими к истине представляются цифры, приведённые А. Д. Сахаровым в статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Здесь отмечалось, что в 1936—1939 годах было арестовано более 1,2 млн. коммунистов, что составило половину общей численности партии. Из них, по данным Сахарова, вышло на свободу 50 тыс. чел., остальные были расстреляны (600 тыс. чел.) или погибли в лагерях [1143].

Более детальное представление о численности репрессированных коммунистов может дать сопоставление данных партийной статистики. На момент проведения XVII съезда (февраль 1934 года) в партии насчитывалось 1 872 488 членов и 935 298 кандидатов, на момент проведения XVIII съезда (март 1939 года) 1 588 852 членов и 888 814 кандидатов [1144]. Если бы в 1934—1938 годах не было массовых партийных чисток и репрессий, а все кандидаты были переведены в члены партии, то в партии к XVIII съезду насчитывалось бы около 2,8 млн. членов (поправки на естественную смертность не могут быть значительными, так как в 1934 году примерно 90 процентов членов партии и почти 100 процентов кандидатов составляли люди в возрасте до 50 лет). Кроме того, приём в партию, прекращённый в 1933 году, был возобновлен с 1 ноября 1936 года. С этого времени и до марта 1939 года членами партии стали сотни тысяч человек, не состоявших к XVII съезду в кандидатах. Поскольку же основная часть лиц, исключённых из партии в 1933—1938 годах, была подвергнута политическим репрессиям, нетрудно прийти к выводу, что коммунисты составляли, по самым минимальным подсчётам, более половины жертв большого террора.

В некоторых регионах потери коммунистов в процентном выражении были выше, чем в целом по стране. Так, в компартии Украины число членов партии сократилось с 456 тыс. в 1934 году до 286 тыс. в 1938 году, т. е. почти на 40 % [1145].

Приведённые данные показывают справедливость мысли Троцкого: «Для установления того режима, который справедливо называется сталинским, нужна была не большевистская партия, а истребление большевистской партии» [1146].

Этот тезис подтверждается и судьбой тех коммунистов, каким удалось выжить в сталинских тюрьмах и лагерях. Как замечал А. Д. Сахаров, «только единицы из числа реабилитированных были допущены к работе на ответственных должностях, ещё меньше смогли принять участие в расследовании преступлений, свидетелями и жертвами которых они были» [1147]. Между тем ко времени реабилитации многие коммунисты, занимавшие в прошлом ответственные посты, не были старше тогдашних партийных бонз. Например, бывший генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. Мильчаков, реабилитированный в 1955 году, был на год моложе Суслова и на четыре года моложе Пельше. Естественно было бы ожидать, что этому человеку, обладавшему большим политическим опытом, будет предоставлена ответственная работа в партийном или государственном аппарате. Между тем Мильчаков после реабилитации был отправлен на пенсию, тогда как Суслов и Пельше продержались у власти ещё 25 лет. «Новобранцы 1937 года», занимавшие в 50-х годах ключевые аппаратные посты, не были склонны поступиться и малой толикой своей власти в пользу большевиков, освобождённых из тюрем и лагерей.

Примечания

1

Твардовский А. Поэмы. М., 1988. С. 327—330.

(обратно)

2

Правда. 1995. 17 мая.

(обратно)

3

Правда. 1995. 24 мая.

(обратно)

4

Гете И. В. Избранные сочинения по естествознанию. М., 1957. С. 393.

(обратно)

5

Бюллетень оппозиции. 1932. № 23. С. 9.

(обратно)

6

Исторический архив. 1994. № 2. С. 49—50.

(обратно)

7

Труд. 1992. 4 июня.

(обратно)

8

Исторический архив. 1993. № 4. С. 81.

(обратно)

9

Труд. 1992. 4 июня ; Реабилитация. С. 13.

(обратно)

10

Сопротивление в ГУЛАГе. Воспоминания. Письма. Документы. М., 1992. С. 115, 120, 127.

(обратно)

11

Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 71.

(обратно)

12

Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М., 1996. С. 189—191.

(обратно)

13

Под харбинцами имелись в виду лица, добровольно вернувшиеся в СССР после продажи Советским правительством Японии Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).

(обратно)

14

Московские новости. 1992. 27 июня. С. 19.

(обратно)

15

Кислицын С. А. Сказавшие «Нет» (Эпизоды из истории политической борьбы в советском обществе в конце 20-х – первой половине 30-х гг.). Ростов-на-Дону, 1992. С. 62.

(обратно)

16

Сопротивление в ГУЛАГе. С. 118.

(обратно)

17

Там же. С. 119.

(обратно)

18

Так это было. Т. I. M., 1993. С. 86.

(обратно)

19

Вопросы истории. 1994. № 4. С. 65.

(обратно)

20

Даугава. 1989. № 12. С. 118—119.

(обратно)

21

Даугава. 1989. № 4—12.

(обратно)

22

Так это было. Т. III. С. 283.

(обратно)

23

Белая книга о депортации корейского населения в 30—40-е годы. Кн. I. М., 1992. С. 32—36.

(обратно)

24

Вопросы истории. 1994. № 5. С. 141.

(обратно)

25

Правда. 1937. 23 апреля.

(обратно)

26

Белая книга о депортации корейского населения в 30—40-е годы. Кн. I. С. 64.

(обратно)

27

Известия. 1992. 10 июня.

(обратно)

28

Вопросы истории. 1994. № 5. С. 144 ; Так это было. Т. III. С. 277.

(обратно)

29

Так это было. Т. I. С. 87, 96—97.

(обратно)

30

Бюллетень оппозиции. 1938. № 62—63. С. 21.

(обратно)

31

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 3—4.

(обратно)

32

Там же. Л. 32—37.

(обратно)

33

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 634. Л. 21—23.

(обратно)

34

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М., 1971. С. 306.

(обратно)

35

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 125—126, 132—133.

(обратно)

36

Там же. Л. 42, 62.

(обратно)

37

Там же. Л. 65—68.

(обратно)

38

Там же. Л. 165—166, 184.

(обратно)

39

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 634. Л. 166.

(обратно)

40

Там же. Л. 183.

(обратно)

41

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 636. Л. 98—100.

(обратно)

42

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 782. Л. 79, 98.

(обратно)

43

КПСС в резолюциях и решениях … Т. 5. М., 1971. С. 304—312.

(обратно)

44

Бюллетень оппозиции. 1937. № 56—57. С. 2.

(обратно)

45

Сталинское Политбюро в 30-е годы. М., 1995. С. 164.

(обратно)

46

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 640. Л. 1—3.

(обратно)

47

Известия. 1992. 10 июня.

(обратно)

48

Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 162.

(обратно)

49

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 994. Л. 55.

(обратно)

50

Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 160—162.

(обратно)

51

Там же. С. 164.

(обратно)

52

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 171—172, 186.

(обратно)

53

Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 166—167.