Текст книги "Слишком мало друзей (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

   Глава девятая

   Постепенно у двух пар сложилась своего рода традиция – раз в две-три недели встречаться в уютном особняке профессора. Вера довольно быстро поняла, что у ее дальней родственницы и профессора есть какая-то особая тема для разговоров с Померанцевым. С учетом недавних событий это ее сначала немного пугало, но постепенно она к этому привыкла и не возражала, когда иной раз они уединялись втроем и что-то обсуждали за закрытыми дверями. Но и она, и губернатор очень скоро поняли, что ненавязчивые советы новых знакомых в отношении городских и губернских дел всегда были по существу дела. Все же Германовы прожили в городе больше 10 лет, следили за развитием губернии, хорошо понимали, чем она жила и что надо было бы подправить. Как правило, они предпочитали говорить именно о сути явлений – городские сплетни, светская хроника и прочее губернское закулисье их практически не интересовали.

   Так что светскому обществу осталось только принять как данность то обстоятельство, что у нового губернатора в городе нашлись дальние родственники, с которыми поддерживаются активные неофициальные отношения – Германов и Ольга сразу же заявили, что ни в каких светских мероприятиях именно в родственном качестве они принимать участие не готовы и не будут. Так и порешили.

   И постепенно вообще весь этот вопрос стал для света не интересен. А главное – он не видел в нем какой-либо угрозы своим интересам. У губернатора появился свой круг доверенных лиц и сотрудников, вокруг Веры тоже сложился дамский кружок, за участие в котором активно боролись лучшие дамы города.

   Тему Аляски обсуждали – на этот раз уже втроем, с Ольгой – еще дважды. В последний раз Германовы показали губернатору и сам документ, специально достав его для этого из хранилища. Всесторонне изучив тайник в подвале, Германов в свое время решил его существенно усовершенствовать. Тем же летом Петров как-то поздно вечером привез в закрытом экипаже двоих своих доверенных матросов – его пароход чудесным образом вынужден был встать на неделю на прикол в самый разгар навигации для переборки машины – и они целую неделю копали в подвале «отнорок», как назвал это помещение один из них. Параллельно на первом этаже дома шел ремонт, причем Ольга проявила совершенно не свойственную ей требовательность и склочность и сменила за эту же неделю три ремонтные артели. Так что в дом все время приезжали какие-то люди, привозились и увозились строительные материалы, мешки, тюки и бочонки. Вся эта суета имела целью прикрыть вывоз из подвала почти сотни мешков с землей и завоз туда песка, цемента и арматуры. Стены «отнорка» были отлиты из бетона, ну а вентиляцию в этом бедламе протащить к кухонной трубе вообще ничего не стоило. Вход в «отнорок» был спрятан за стеллажами, на которых хранились консервированные овощи. С самого начала было решено, что хранилище будет крайне труднодоступным, поэтому всякое стреляющее железо было умышленно оставлено в прежнем тайнике. Больше того, Германов даже согласился оставить там и пулемет, и гранаты. Петров добавил туда еще саквояж с бумагами, сохранившимися у него с прежних времен. Он предложил Германову ознакомиться с ними, пообещав, что его мнение о некоторых европейских и балтийских политиках после этого коренным образом изменится. Профессор после короткого размышления отказался – и так тайн получалось многовато. Но саквояж одобрил. Логика была простая – найдя такое, вряд ли кто-то стал бы искать еще какое-то хранилище. Так что в «отнорке» в небольшом несгораемом сейфе, который Петров привез из очередного рейса в огромной корзине, где сверху для маскировки лежали фрукты, хранились только документы по Аляске.

   Накануне демонстрации документа Померанцеву профессор с Петровым два часа разбирали стеллажи с банками, отодвигали литую бетонную стену, открывая доступ к сейфу. Поднимать укладку наверх в кабинет не стали. В этот раз чужих в доме не было: Ольга заранее отправила горничную в гости к родственникам, а машину губернатор отпустил, пообещав вызвать ее позже по телефону – по его просьбе линию только что провели в дом к Германовым, хотя в Казани номеров в частном пользовании еще было очень немного. И все равно Германов и Померанцев спустились в подвал и смотрели документ там, а Петров тем временем караулил у входа в дом, не очень скрывая маузер с пристегнутой кобурой.

   Померанцев, собственно, и не сомневался ни в существовании статьи в принципе, ни в том, что она чудесным образом совершила длительное путешествие с берегов Невы на берега Волги через Париж и почти сто лет забвения, найдя, в конце концов, пристанище в тайнике за банками с солеными огурцами и помидорами (но огурцы у Ольги получались лучше!). Невероятные приключения этого листа бумаги блестяще вписывались в русскую историю последнего века, и уж, конечно, дом Германовых был самым естественным местом для его хранения.

   К этому моменту они уже рассказали Померанцеву и историю своих семей, и все подробности, связанные с секретным приложением к Версальскому договору. Бывший министр не особенно верил в мистику. Он слишком хорошо знал, что стоит, обычно, за странными и малопонятными публике совпадениями и происшествиями в мировой политике, но сейчас у него было такое ощущение, что «тайна Аляски», наконец-то, оказалась заряжена в грандиозное орудие и самой судьбой определено, кто и как подожжет затравочный фитиль. Вопрос состоял только в том, чтобы выбрать для этого наиболее подходящий момент и создать максимально благоприятные условия.

   Примерно так он и изложил свои соображения Германову, после того, как они поднялись из подвала в кабинет. А бедный Петров пока остался в подвале расставлять на место стеллажи и банки. Впрочем, особенно жалеть его не стоит – своими любимыми солеными по рецепту Ольги огурцами он запасся с избытком. А профессор и губернатор тем временем продолжали наверху начатый разговор.

   – То есть Вы хотите, чтобы это сделали мы? И как Вы это себе представляете, с какой стати мы вдруг заговорим об Аляске? И вообще, так ли важно: кто, где и когда обнародует это. Главное-то другое – зачем? Чего мы хотим реально добиться, выпустив наружу такое знание? Просто потрепать нервы американцам? Хотя, если действительно это им, а не немцам, мы обязаны октябрем 17-го, то тут, как говорится, любого ответа будет мало, но все же зачем? Да и не стоит забывать, что если они нам однажды переворот устроили, чтобы только не возвращать Аляску – и это во времена, когда мы союзниками числились! – то сейчас я уж даже и не знаю, чего от них ждать. С японцами они разделались, т.е. прямых противников нет. Как бы Дальний Восток не оккупировали. Все же власть там слабовата, национальный состав неоднороден, а позиции их капитала куда как сильны!

   – Да, профессор. Умеете Вы правильные вопросы ставить. И не потому, что сложные, а потому, что при определенной общей политической направленности сами напрашиваются очевидные ответы.

   Почему Вы? Думаю, понятно. У Вас имя. История с Версалем во многом снимет сомнения в истинности утверждения.

   Зачем? Вовсе не ради возвращения Аляски – все равно не вернут, да и как показывает практика, дай Бог свое освоить. Важно другое: общая задача. Никому отдельно из нас это дело не то, что не поднять, но и говорить о таком просто смешно. А вот вместе... Уже звучит немного по-другому. Появляется цель для объединения.

   – А Вы не боитесь, что, не достигнув этой цели – грубо говоря, потерпев поражение от американцев, – опять все разбежимся, так все развалится, что будет еще хуже, чем сейчас?

   – Это в Вас военный бывший говорит. А я все-таки дипломат, хоть и бывший. Думается мне, что если подобный вопрос вдруг возникнет в международной повестке дня, то до военного противостояния дойдет не скоро. Американцы в последнее время здорово оттоптали ноги в Азии старым европейским колониальным державам. Их дальнейшего усиления там никому не надо. Так что если вдруг у нас – я не Киевскую Русь, конечно, имею в виду – с ними возникнет конфликт в Азии, или вернее, в Тихоокеанском регионе, то многие предпочтут поддержать именно русскую сторону. Да и потом, если что, то американцам оружия не продашь – они его сами клепают достаточно, а вот Объединенной России и корабли бы понадобились, и авиация. А это – очень вкусные заказы. Но даже и без этого. Поверьте мне, нет более выгодного занятия, чем международное посредничество. Особенно, если о своих интересах не забывать. А в Лондоне, Париже, Брюсселе и прочих столицах такой забывчивостью никогда не страдали.

   – Значит, что? Призыв к единению? Своего рода знамя?

   – Да, но тогда, когда для этого будут созданы условия. Раньше времени размахивать этим знанием – только все испортить.

   Германов покачал головой.

   – Я даже не берусь себе представить, сколько раз и где только не произносились эти слова после 17 года. Но если они произнесены, то другой дороги у нас нет. Мы – я говорю и за Ольгу тоже – согласны.

   – Но Вы понимаете, что это будет не завтра? Придется подождать.

   – Значит, будем ждать.

   Оба очень хорошо понимали, что разговор этот выглядел странно, не имея вообще никакой привязки к практической сторонке дела. Но Германов относился к своему собеседнику достаточно серьезно. Если уж тот мыслит и оперирует подобными категориями, то, значит, несмотря на разгром «заговора 18 марта», он все же на что-то надеется, а, возможно, и что-то знает. Однако, многолетний опыт общения с бывшими коллегами его жены убедил его, что в некоторых делах, даже если в них участвуешь, лучше не знать лишнего и, тем более, не задавать лишних вопросов. Да и вообще, он все же был ученым-историком не из последних, а с годами у него все больше зрело убеждение, что история России готовится совершить какой-то очередной крупный поворот. Что-то такое было в воздухе, в настроениях людей, в их отношении к сложившемуся миропорядку.

   Иногда, раскладывая про себя сложный политический пасьянс, где в качестве карт выступали те или иные политические силы и сословия НКР, Балтийской Федерации и УралСиба, Германов просто физически ощущал, что они уже получили все, что могли, от фрагментации прежней империи. Да, в какой-то момент национальные и региональные лидеры, военные и политические вожди и стоявшие за ними силы решили, что лучше, выгоднее быть первыми номерами в своем «уезде», чем принадлежать к аристократии великой империи. Насладились властью и почетом, да. Но прошло время и оказалось, что если раньше для империи практически не было ничего невозможного, и она не боялась в пиковой ситуации бросать выбор любым державам, то вот новые государства вынуждены были жить с оглядкой не только на сильнейших в мире, но и просто на средних размеров соседа. Масштаб не тот, не те возможности. Эффект «развязанного веника».

   История военных походов НКР против Польши и Турции в этом отношении была очень показательна. Разбили противника, взяли столицу, а дальше что? Безропотно подчинились диктату просвещенных европейцев и получили минимум. Если вообще что-то удалось получить. Можно, конечно, вспомнить, что и Империя после русско-турецкой войны уступила диктату, но тогда, все же, были варианты, и еще неизвестно, как бы повернулось дело, сцепись тогда Россия с Англией. У Киева же вариантов не было вообще.

   И вот, по ощущению Германова, все больше людей стало задумываться, а не подумать ли о новом объединении? В конце концов, все это уже в истории страны было. Москва когда-то объединяла самостоятельные княжества. Но если тогда, в средние века, импульс был скорее политическим, то сейчас о подобном думали не столько политики, сколько промышленники, банкиры и фабриканты. «Стеклянная крыша» над головой могла устроить политиков, но категорически не устраивала людей бизнеса. И мешали им не столько внутренние границы, сколько невозможность опереться на мощь объединенного государства в борьбе за внешние рынки. Речь шла даже не столько о рынках европейских стран – туда не пустили бы по любому, но европейские колониальные державы жестко контролировали в этом отношении даже свои колонии и доминионы. В условиях свободной конкуренции простые, но добротные русские товары вполне могли бы занять там очень приличную нишу, но по отдельности сил для этого явно не хватало.

   Померанцев же вел этот разговор в значительной степени но наитию. До отъезда в Казань на него никто из бывших заговорщиков или от их имени не выходил, но он очень хорошо знал ведущих политических деятелей Киева, и ряд последних назначений на ключевые посты наводил его на мысль о том, что все еще далеко не потеряно. И уж, поскольку судьба повернулась таким невероятным образом, то он хотел, как бы, подготовить возможную важную составляющую будущих действий.

   Глава десятая

   Но не стоит думать, что новые знакомые обсуждали только вопросы судьбы России. Как ни странно, очень много внимания они уделяли национальному вопросу. К этому моменту в Казанской губернии, да и в НКР вообще, он стоял достаточно остро и был основательно запущен. Никаких национальных образований в составе НКР, естественно, не существовало. Губернии и края. Небольшие нации в этих условиях размывались, но несколько крупных – в первую очередь, украинцы и татары – все же, сумели сохранить и язык, и определенную культурную идентичность. В случае с татарами к этому добавлялся еще и ислам. Все вопросы, имевшие хоть какой-то национальный оттенок, решались крайне сложно. Новые мечети, особенно в городах, открывались с большим скрипом и противодействием со стороны православной церкви. Но самые большие сложности существовали с национальными школами. Произошла парадоксальная вещь. До 17 года в сфере просвещения татары явно опережали многие другие народы России. После проведения мусульманами реформы религиозного образования мектебе охватывали намного более широкий круг населения, чем церковно-приходские школы, и давали неплохой набор базисных светских знаний. Однако, за последующие 30 лет дальнейшего серьезного прорыва в этой области не произошло. Фактически образование было по-прежнему завязано на мечети и медресе. Частные начальные и средние школы с преимущественно светским образованием открывались, как правило, в небольших городах с преобладающим татарским населением и были доступны только для детей обеспеченных семей. Выпускники таких школ, хотя и получали курс основных предметов и на русском языке, все же обычно уступали в знаниях тем, кто закончил чисто русские учебные заведения, и, следовательно, уступали им при поступлении в университеты, то есть не могли претендовать на качественное высшее образование.

   В результате татарский язык не развивался, оставался преимущественно религиозным и улично-бытовым, а приверженность ему, как правило, сохраняли убежденные мусульмане и националы. Молодежь же, особенно выбравшая технические профессии, была практически полностью двуязычной, причем баланс даже за рамками чисто профессиональной жизни часто был уже не в пользу татарского языка. Не спасали дело и несколько издававшихся на татарском языке газет, поскольку они практически целиком были посвящены местным новостям и делам. А хочешь узнать что-нибудь о положении в мире или делах общегосударственных – читай русскую газету.

   Все бы ничего, ситуация в этом смысле была явно не хуже, чем до 1917 года, но было два дополнительных раздражающих фактора. Во-первых, в качестве такового выступал пример Балтийской Федерации, где помимо двух официальных языков на южном берегу Финского залива существовали еще и так называемые «губернские», на которых велось официальное начальное и среднее образование и, что было особенно важно, местное администрирование и при желании – судопроизводство. Желание получить нечто аналогичное было налицо в целом ряде губерний НКР. Вторым, как и следовало ожидать, был т.н. украинский. За время правления «нашего хохла» в стране активно происходило то, что потом получило название «ползучей украинизации». Процесс этот касался, в первую очередь, сферы языка и культуры. Отчасти он затронул также историю и образование. Украинским областям был придан особый статус, который первоначально практического значения не имел и скорее носил эмоциональный характер. Косвенно предпринимались попытки искусственного расширения границ «украинского ареала».

   Но если протяжные и берущие за душу украинские песни многим даже нравились, то вот активное внедрение в язык украинских словечек и оборотов – вполне естественное, кстати, в районах со смешанным населением – смотрелось странновато. Доходило до смешного. Поскольку в силу понятных причин доля украинцев в государственной администрации быстро росла и стала как бы даже не преобладающей, то своего рода шиком в этих кругах стало считаться или вообще говорить между собой по-украински, или активно вставлять в русскую речь украинские словечки. И хорошо еще, если при этом использовали суржик, а то так загнут на западно-украинском, что поди пойми.

   Стоит ли удивляться, что на этот счет сразу же появилась масса шуток и анекдотов на тему «нового французского диалекта» нашей знати, но хохлы, как известно, народ упрямый.

   К счастью, у «нашего хохла» хватило ума не давать украинскому языку особого статуса и прав, иначе дело вообще могло бы кончиться плохо. Как мы помним, он обладал редким нюхом на крупные неприятности, так что воздержался, хотя друзья просили его пойти на такой шаг и не раз.

   Но на татарское, и не только, население все это и так действовало как красная тряпка.

   Не все просто было и с религией. В постимперское время Казань развивалась как исключительно русский город. Добрая половина городского Кремля находилась в распоряжении местной епархии, которая с завидным упорством отвоевывала метр за метром у светской власти. Ни о какой мечети в Кремле никто и не мечтал. Наиболее правоверные мусульмане вообще предпочитали обходить центр города стороной.

   Германов и Ольга за 10 лет в Казани хорошо осознали проблему, много и подробно рассказывали об этом Померанцеву. Возможно, иной государственный деятель и не проникнулся бы важностью вопроса, но бывший гетман закордонных справ неплохо знал, что такое национальная бомба и как она может разнести любой котел государственности.

   Острота национального вопроса стала для него неприятным сюрпризом. Надо было думать о каких-то серьезных предложениях Киеву, обсуждать вопрос с лидерами казанских татар, помня, что любое решение – всегда результат компромисса между часто полярными точками зрения. Померанцев даже подумал как-то про себя, что не случайно именно он, со своим дипломатическим опытом, оказался именно в Казани, хотя легко мог бы попасть и в любой другой губернский город.

   Кое-какие идеи у Померанцева уже сложились, но для того, чтобы двигаться дальше и формировать конкретные предложения, ему надо было заручиться согласием центральной власти. Последнее, чего хотел бы Померанцев, это получить обвинение в том, что он задумал стать лидером какой-нибудь «национальной оппозиции». Так что веские основания направить запрос в Киев были, что он и проделал примерно после первых шести месяцев в должности.

   Глава одиннадцатая

   Как ни странно, ответь из Киева пришел довольно быстро. День и время встречи были назначены, и, собрав небольшую папку справочных материалов, Померанцев отправился в Киев. Перед отъездом они еще посидели с Германовым и составили короткую докладную Верховному по существу вопроса. Профессор было разогнался с текстом, но Померанцев пояснил, что глава государства более полутора страниц текста читать не будет. И это еще хорошо, что нынешний читает и, как говорят, даже иногда вчитывается в текст, а то прежний предпочитал только устные доклады, и до некоторых важных деталей иногда просто не доходило дело. И получалось в результате, что решение вроде принято и правильное, но условия для его выполнения не обеспечены. И крутись, как знаешь. Или вообще, понял доклад как-то по-своему, на что-то важное внимание вообще не обратил, но команду дал. И думай потом, что из всего этого выйдет.

   Как опытный чиновник, Померанцев появился в канцелярии Верховного еще накануне и поинтересовался, не стоит ли ему учесть что-то существенное в связи со встречей. Нового Верховного он пару раз встречал раньше по службе, причем положение тогда было прямо противоположное – тот занимал довольно невысокую должность в одной из спецслужб, и в присутствии гетмана зарубежных справ все больше молчал.

   Ответ одного из руководителей канцелярии его несколько удивил. Тот слегка помялся, а потом, видимо решившись, сказал:

   – А не могли бы Вы прийти пораньше, минут так на сорок? Видите ли, у нас довольно часто происходит разброс по времени – мероприятия начинаются или раньше, или несколько позже. Так что будет лучше, если за полчаса до назначенного времени Вы уже будете готовы. И еще кое-что хотел объяснить. Есть тут у нас одно нововведение...

   Никакой проблемы для Померанцева эта просьба, естественно, не содержала. Он, собственно, ради этой встречи и приехал в Киев, и был готов появиться в резиденции Верховного в любое назначенное время. Другое дело, что с учетом собственного опыта и знания общепринятой международной практики он не мог не посочувствовать службе протокола Верховного. Встреча с одним человеком – пустяки, а как они выкручиваются, если речь идет о посещении массовых мероприятий или международных встречах? В дипломатии невербальный язык был особенно важен. И уж если даже время появления на дипломатическом приеме иногда истолковывается как проявление отношения к хозяину и представляемой им стране, то необязательность в отношении двусторонней встречи вообще не могла трактоваться иначе как прямое неуважение к партнеру.

   «-Весело у них тут» – подумал про себя Померанцев и искренне посочувствовал своему преемнику. Программы государственных визитов дипломаты обычно согласовывают поминутно, и объяснить партнерам, что наш лидер будет появляться с зазором плюс-минус полчаса, конечно, можно, но надо одновременно готовиться к тому, что, проявив понимание, партнеры попросят о встречных уступках. И если будут не дураки – а таких в зарубежных МИДах Померанцев не встречал – то уступки эти будут касаться существа обсуждаемых тем. Вот тебе и цена расхожей фразы о том, что «точность – вежливость королей». С прошлым Верховным ему, впрочем, тоже было невесело. С расписанием у «нашего хохла» проблем не было, но вот что он иной раз нес, войдя в раж... Иногда потом долго приходилось объясняться с партнерами, выдумывая самые невероятные толкования его образных выражений и оборотов. И еще вопрос, что державе дороже обходится.

   С этими невеселыми мыслями за 15 минут до назначенного срока Померанцев зашел в кабинет Верховного. Тот поприветствовал губернатора, с демонстративной заинтересованностью попросил рассказать о делах губернии, «настроениях простого народа». Померанцев коротко и по существу рассказал об основных экономических и прочих показателях похоже, даже не столько для Верховного, сколько для пары пишущих журналистов, фотографа и оператора кинохроники, которые, как ему объяснили накануне, готовили репортажи о подобных встречах. Это была действительно новация. Новый Верховный был сильно озабочен созданием у общественности представления о нем как о радетеле народных чаяний, который готов использовать любую возможность, чтобы узнать как и чем живет и дышит избравший его народ.

   Уж в такой-то малости Померанцев охотно подыграл, тем более, что, по его мнению, Верховному пока явно не хватало харизмы. Какой-то он был уж очень неяркий. Многие вообще задавались вопросом, как и почему именно этот человек вдруг совершил стремительное восхождение на политический олимп. Как-то уж так получилось, что его предвыборная кампания была сосредоточена не столько на личности и достоинствах кандидата, сколько на невнятном обличении язв прежнего режима. Рефреном звучал лозунг: «Будем исправлять!», но никто при этом не объяснял, как и почему вдруг получилось, что исправлять надо практически все и везде и, главное, кто в этом виноват. Как ни парадоксально, народ на такую постановку вопроса купился – а, может быть, на основе опыта понимал, что наказывать виновных все равно никто никогда не будет? Вроде как в силу национальной традиции.

   Так что открытая часть встречи прошла вполне прилично, затем журналисты ушли, Верховный с облегчением вздохнул и перешел к делу.

   – Мне доложили, что Вы хотели бы отдельно затронуть в нашей беседе национальный вопрос. Скажу сразу: проблема очевидна. Более того, у Вас там все еще относительно благополучно. В самых южных губерниях намного хуже. Между казаками и горцами происходят чуть ли не ежедневные столкновения. Мы очень надеялись в свое время, что разбив Турцию и лишив тем самым горцев турецкой помощи, мы ослабим горское сопротивление. В чем-то, может быть, стало и полегче. Но, с другой стороны, очень чувствительные потери казачьих частей в ходе десанта ослабили потенциал тамошней русской диаспоры. Так что существенных изменений не произошло. Тем более, что вместо турецких реалов мы там теперь регистрируем британские фунты. И как бы их даже не стало больше.

   Верховный помолчал. До своего неожиданного и стремительного выдвижения он как раз занимался в одной из спецслужб южным направлением и дело это знал хорошо.

   -К чему я это говорю, – продолжил он, – Вы должны понимать, что если мы в Вашем регионе пойдем на определенные шаги навстречу националам, то нам автоматически придется сделать то же самое и на Кавказе. А там это однозначно воспримут как проявление слабости. Последствия Вам, надеюсь, понятны. И еще. Откровенно говоря, вопросы развития национальных культур и прочего меня вообще не интересуют. Во всей этой истории для меня главное другое – как возможные послабления с нашей стороны могут сказаться на авторитете центральной власти. Нам ее надо всемерно укреплять. Времена такие.

   Померанцев был подавлен. Ему все же казалось, что новый Верховный гетман должен быть заинтересован в диалоге с народом, в том числе и по принципиально новым вопросам, каком-то подъеме народной активности, расширении списка возможностей и даже определенных свобод. Именно все это, с его точки зрения, и могло дать мощную поддержку новой власти. То же, что он сейчас услышал, было еще хуже, чем сумасбродные рассуждения предыдущего Верховного. Перед ним сидел не государственный деятель, а классический спецслужбист. Слава Богу, что речь еще не зашла о работе с лидерами национальных общин.

   « – Да и слово какое мерзкое – националы – подумал он про себя, – явно из его прошлого профессионального лексикона. А вообще-то они – такие же граждане, как и все, и избиратели к тому же».

   Но отвечать надо было по-другому, и он ответил.

   – Позволю себе заметить, что если мы будем предпринимать какие-то шаги в пользу развития национальных меньшинств, как говорится, в инициативном порядке, по собственной инициативе, а не в результате давления, то, скорее всего, вопрос о силе или слабости центральной власти вообще не возникнет. Предметом обсуждения станет именно существо этих мер. И здесь можно будет спорить, делая упор на эффективность, затраты и прочее. И мне кажется, было бы абсолютно неправильно сравнивать мирные и благополучные регионы с высокой долей нерусского населения с Кавказом. Напротив, у нас будет великолепная возможность показать всем, что именно многовековая лояльность в отношении государства дает основания для каких-то льгот в национальном вопросе. Больше того, я бы даже позволил себе предложить придать этим льготам определенное экономическое содержание.

   – Как это?

   – Конечно, мы не можем вообще освободить бизнес, который принадлежат татарам, от налогов. Но вот освободить от уплаты налогов татарскую газету или частную школу, национальный театр или типографию, печатающую книги на татарском – можно. Да так, чтобы это было напечатано на каждом экземпляре газеты и книги. Суммы это небольшие, а вот как мера поощрения культуры – вполне ощутима.

   – У них что, даже на такое денег не хватает?

   – Хватает, конечно, но не в этом дело. По данным нашей губернской статистики, эффективность татарского предпринимательства вообще выше, чем у русских. Сказывается национальная солидарность, мусульманские обычаи и многое другое. Просто даже то, что пьют меньше. Так что здесь важнее символизм.

   – Понимаю. На этом, думаю, можно развернуть целую программу. Детали мы с Вами сейчас набросаем, потом отработаете их с руководителем моей канцелярии. Но сразу скажу: рамки жесткие – культура, язык, образование. Не больше. Никаких национальных образований, второго официального языка и прочего. Причем во все это дело надо будет погрузить националов на несколько десятилетий. И пока они будут разучивать свои алфавиты, развитие науки и техники уйдет так далеко, что любая техническая профессия все равно будет требовать свободного знания русского. А дворники могут разговаривать по-татарски.

   Верховный даже вскочил и в волнении прошелся по кабинету. Померанцев не смог оценить всего значения этого события. Не выйдя особенно ростом, Верховный предпочитал вести разговор сидя, чтобы избежать неловкой ситуации, когда ему пришлось бы смотреть на собеседника снизу вверх.

   – Подумайте-ка там с моими, – он мотнул головой в сторону приемной, – вот о чем. Надо бы развернуть целую программу: для Поволжья, западных губерний с преобладанием белорусского населения, возможно, северян. Это – большая работа, не один месяц займет. Соберем совет губернаторов затронутых губерний. Кстати, Вы его могли бы возглавить. А, скажем, в начале следующего лета мы планируем, наконец, открыть Волго-Донской канал. Ну, Вы знаете, там большая часть нового фарватера проходит по озерам и водохранилищам, но реально водный путь в Волгу из Черного моря появится. Так вот, после этого я бы совершил поездку по Волге – от Царицына и вверх – и у вас в Казани эту программу бы и обнародовал. Не возражаете?

   Как тут Померанцев мог что-то возразить. Как старый дипломат он только отметил про себя, что уж что-что, а вербовать сторонников Верховный умеет профессионально. Фактически его только что вернули во властную команду. Конечно, совсем не в прежнем качестве, но, кто знает, куда его может привести этот новый поворот в судьбе.

   В последующие дни в Киеве ему пришлось немало общаться и с прежними знакомыми, и с совершенно новыми людьми, пришедшими во власть вместе с Верховным. Впечатления были двойственными. С одной стороны, обстановка и в гетманствах, и в Государственной думе, и в канцелярии Верховного явно изменилась к лучшему. Люди занимались реальными делами, а не бросались, как это было еще несколько лет назад, сломя голову выполнять глупые, а часто и вредные, прихоти вождя. Во всех же нынешних делах было явно больше здравого смысла. Настораживало другое.