Текст книги "Слишком мало друзей (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

   Знаешь, у нас и сейчас любят поругивать чиновников старых, еще императорских времен, и, конечно, разные были среди них люди, но этот оказался настоящим патриотом. Спорить он не стал. Понимал, что если он не сделает, то кому-то другому поручат. Так что он просто взял и изъял подлинники из пачки уже перед сожжением. Там еще копии были, они и сгорели. А подлинники он деду передал. Тот и спрятал. Собирался, видно, выждать, а потом как-то ими распорядиться, но не успел. Чашку отдай.

   Германов изумленно посмотрел сначала на жену, а потом на чашку, которую продолжал сжимать в руке. Он передал ее Ольге, которая, не заморачиваясь с чаем, плеснула себе хорошую дозу коньяка и в три глотка выпила ее, даже не поморщившись.

   – Отец, к счастью, успел вывезти все это в Париж еще до начала Великой войны. Он хранил пакет в номерной ячейке банка, а потом сообщил номер мне. Что там находится не сказал, но предупредил, что вещь очень серьезная, и лучше бы мне вскрыть ее тогда, когда рядом со мной будет человек, которому я могу вполне довериться. Он все же был офицером старого склада и не мог себе представить, что женщина одна может быть на что-то серьезное способна.

   – И что?

   – Да вот имела я неосторожность познакомиться с одним профессором и решила, когда мы с тобой были в Париже перед Испанией, забрать посылочку. Открыла на свою голову. Поплохело мне тогда крепко. Как представила, что будет... Тут за Версаль-то как бы не прибили, а еще и Аляска... Да мы еще и с Энрике тогда связались и очень на него рассчитывали. Одним словом, решила дать поручение банку переслать в их московское отделение как особо ценный груз. Ох, и содрали же они тогда с меня! Пришлось даже в казенные средства залезть... Но, откровенно говоря, считать все это только своим частным делом было бы странным.

   – Да, уж. Какое тут частное дело...

   – А из Москвы, как понимаешь, перетащить пакет сюда было уже просто. Помнишь, я туда в первый год на консультацию к профессору ездила?

   – Это после этого ты...

   – Угу. Хочешь верь, хочешь нет, но мне почему-то казалось, что пока я этот пакет не получила и сама не спрятала, у меня как бы какой-то личный долг оставался перед отцом и дедом, и я не могла целиком отдаться своим личным делам. А как получила и спрятала, так и облегчение наступило. А с ним и благополучная беременность...

   – Это что же, если мы от него избавимся...

   – Перестань! Я с тобой серьезно, а ты все об одном и том же. Налей мне лучше еще коньяку, а то я тут стараюсь, рассказываю, а ты уселся там.

   Выпили. Помолчали. Германов вспомнил о другом.

   – Петров там еще ждет?

   – А ты как думаешь? Конечно, ждет. Устроили тут у него на глазах черте что.

   – Пойдем к нему. Только убери все это сначала куда-нибудь. Да так, чтобы на ключ запиралось.

   Глава вторая.

   Петров встретил старых приятелей недовольным ворчанием.

   – Быстрее не могли там разобраться со своими делами? Я уж тут почти заснул. Но заскучал точно.

   Правда, вид кухонного стола свидетельствовал о противоположном. Явно настроившись на долгое ожидание, Петров порезал себе ветчинки, выложил на доску хороший кусок сыра, в большой миске соседствовали соленые огурцы, помидоры и квашеная капуста. Закуска скорее водочная, но с натяжкой шла и к «латгальскому коньяку».

   – Ну, тогда слушай, – Германов плотно закрыл кухонную дверь и за десять минут изложил суть вопроса. Петров только помотал головой.

   – Вот почему я знал, что рано или поздно вы что-нибудь такое устроите? Зачем? Скажите, зачем вам, мне все это нужно? Где она есть, эта Аляска? И что нам теперь со всем этим делать?

   – Погоди, – Германов под удивленным взглядом Ольги пальцами ухватил из миски соленый огурец, схрумкал его, и продолжил, – это еще не все. Теперь я все это немного дополню. В отличие от вас, мои дорогие шпионы, мне вроде бы нечего скрывать. Я имею в виду свою личную жизнь, семью и ее историю. Но вы, наверное, обратили внимание, что связей с родными, кроме сына и дочери, я никогда не поддерживаю. Или, если быть точнее, они не поддерживают их со мной. Дело в том, что по отцу я из Долгоруковых. Тех самых, которые князьями числились, а прадед еще и московским генерал-губернатором. Но отец с матерью брак так и не заключили, а потом и ушли довольно молодыми один за другим. Остальные члены этой достойной фамилии смотрели всю жизнь на меня довольно косо, не скрою, с университетом в свое время помогли, но на этом как бы и забыли. В детстве, когда мы еще жили втроем, отец очень любил рассказывать о прадеде. Личностью тот был, действительно, незаурядной. И один из его рассказов касался беседы прадеда со святителем Филаретом. Беседа эта запомнилась и прадеду, и отцу, и даже мне, поскольку практически сразу же после нее Филарет скончался. Но главное не это. Святитель почему-то считал, что то ли Аляска будет возвращена и главную роль в этом деле сыграет Крым, то ли что-то иное в нашей жизни благодаря ему изменится. В те времена, конечно, слова его широкого распространения получить не могли, поскольку звучали как прямая критика Императора. У них и так там хватало сложностей. А вот сегодня, спустя почти 80 лет, задуматься о них стоит.

   – Не понимаю, – Петров все же привык мыслить несколько прямолинейно, – ты что, имеешь в виду, что мы махнемся с американцами: Крым за Аляску? Зачем и кому это надо?

   – Ты только больше никому подобных предположений даже не высказывай. Ясно, что никто никогда на подобное не пойдет даже в нынешние, отличающиеся редким идиотизмом времена. Но хитрость состоит в том, что кто-то в окружении гетмана то ли что-то об этой истории слышал, то ли вообще правду знает, и этому человеку удалось каким-то образом подвинуть нашего «голову» на демарш перед американцем. И это сейчас – самое интересное. Поскольку поможет нам найти ответ на главный вопрос: кто и зачем вдруг вспомнил дела давно минувших дней и начал будировать вопрос, который давно на самом деле умер. Все эти рассуждения о том, а не стояли ли на самом деле американцы за случившимся у нас в 17 году переворотом и не они ли спровоцировали Великую войну, чтобы отвлечь Россию от проблемы Аляски – безумно интересны для ученого люда, но в текущей реальности никакого практического значения не имеют. Ну, докажет кто-то, даже я к примеру, что действительно стояли, и дальше что? Кто и к какой ответственности их сейчас за это может привлечь? И чем им это грозит? Наоборот, все увидят лишнее доказательство их способности успешно манипулировать европейскими государствами, не смотря на их «доктрину Монро». Я в первый момент немного погорячился, вон даже жену напугал – при этих словах Ольга возмущенно фыркнула: как же, нашел трусиху! – а сейчас понимаю, что реально эта бумага мало на что способна.

   – Но, послушай, – Петров даже подпрыгнул, – это же имеет огромное значение для будущего! Следующий срок – в 67 году! Не так много осталось!

   – Кому осталось? – у Германова, судя по всему, ответ был уже на все вопросы. – Ты понимаешь, что прямого правопреемника Российской империи сейчас нет? Или что, эти, киевские, на Аляску претендовать смогут? Да ты не смеши меня! Для такого дела надо все эти ошметки империи воедино собрать, утвердиться и объявить себя наследником предков! И кто сейчас на такое способен? Имя назови!

   Петров от такого напора даже отпрянул и озадаченно покрутил головой.

   – Что ты на меня так... Сам же понимаешь, для всех нормальных людей это – общая и старая беда. Ни лидера нет, ни мотивации, да еще никто и не знает, как все эти друзья европейские на такой поворот посмотрят. Это я уже не говорю про всех этих удельных князей и национальных лидеров в той же Балтии. Нужен им такой поворот? Опять под кого-то идти? А сейчас все потихоньку живут, кто лучше, кто – хуже. Есть, конечно, проблемы, как без этого, но, знаешь, я при своем капитанстве вынужден был научиться хорошо считать прибыли и убытки. Так вот, если сейчас для каждого из государств применить эту итальянскую бухгалтерскую выдумку, раскидав негативные и позитивные последствия справа и слева от вертикальной черты, а потом подбить баланс, то что-то я совсем не уверен, что он однозначно покажет преимущество объединения.

   – Согласна, – внимательно слушавшая его Ольга кивнула головой и тяжело вздохнула, – имперская идея подразумевает цель. Без внятной цели империи как-то недолго существуют. А этот толстый дурак-хохол, похоже, окончательно убил в народе идею внешней экспансии. Тем более, под боком УралСиб. Вход, как говорится, свободный. Стало дома тесновато – двигай туда. Они запросто переварят еще несколько десятков миллионов населения, и только рады им будут.

   – Нот не едут же миллионами...

   – Миллионами пока, наверное, нет, но сотнями тысяч уже точно едут. И знаешь, я от коллег-учителей слышала, что даже немцы-переселенцы от нас туда потянулись. На Урал, во всяком случае. А они если закрепятся, то своих здорово подтянут.

   – В Германии сейчас тоже неплохо, – Германов как бы рассуждал вслух, – строят много, автомобилестроение, вон, поднимают. На западе, правда, все время живут под угрозой нового французского вторжения, но Померания, Саксония, Бранденбург и даже Бавария неплохо поднимаются. Ну, ладно, мы отвлеклись. Что со всем этим счастьем делать будем? Жена, ты-то что думаешь? Твое наследство.

   – Если честно, я испытываю чувство колоссального облегчения от того, что смогла, наконец, всем этим своим знанием с вами поделиться. Очень оно меня тяготило. Так что заранее согласна на все. Не хочешь упрочить свою славу ниспровергателя исторических основ и авторитетов и опубликовать все это?

   – Я совсем не против научной славы, но это – не совсем подходящий случай. Лишний раз убеждаюсь: ваша, женская, привычка убирать всякий хлам в какое-нибудь надежное и сокровенное место глубоко разумна и заслуживает всяческого поощрения. Спрячь-ка ты это все туда, где оно и хранилось от греха подальше. Вы мне сами сейчас убедительно доказали, что этот замечательный документ по нынешним временам никому не нужен. Позволю себе к этому добавить: его появление нашими временными американскими союзниками и их местными друзьями будет воспринято крайне болезненно, с раздражением, и в какие формы они облекут эти свои эмоции, я даже не берусь предположить. Так что то, что получилось красиво и даже в чем-то изящно один раз, во второй может быть чревато такими последствиями, что раз десять потом пожалеем. Поэтому повторюсь: пусть лежат и ждут своего часа!

   – Последнее дополнение мне нравится больше. А то я, было, перестала узнавать своего мужа и решила, что на тебя вдруг стремительно навалилась старость. А этот загадочный «свой час», он как вообще выглядит? И мы его пассивно ожидать будем или что-то предпринять попытаемся, чтобы он быстрее наступил?

   – Сначала надо разобраться, что стоит за демаршем «хохла» перед американским президентом. Есть у тебя, – он обратился к Петрову, – какие-нибудь возможности выйти на его окружение?

   Тот задумчиво почесал затылок. Кто-то там из знакомых знакомых, конечно, найдется, но на поиск потребуется время.

   И тут усмехнулась Ольга.

   – Хочешь, верь, хочешь – нет, но я с женой их нового закордонного гетмана училась вместе. Скажу тебе даже более страшную вещь: она тоже из Остен-Сакенов! Седьмая вода на киселе, но, все же, повод навестить дальнюю родственницу всегда найдется.

   – Ну вот, опять на меня навалились, а у самих все необходимое есть! – Петров с облегчением вздохнул, – а поскольку мы уже точно знаем, кто поедет в Киев, давайте хряпнем по последней и пойдем спать. А то устал я с вами. Только, чур, последний огурец мой, а то пока мы тут мозгами шевелили, твой муж все съел! Ты его что, вообще не кормишь?

   – Да нельзя ему столько соленого, – Ольга только вздохнула, – а тут воспользовался случаем.

   – Вот что, друзья мои, я ценю вашу трогательную заботу о моем здоровье, но все ваши штучки и трюки уже сто лет как знаю. Огурцы огурцами, но чтобы никаких гранат и пулеметов в подвале не было! Вы что, с ума сошли? Мальчишка в доме растет, ему вашу захоронку найти – раз плюнуть! Три дня срока вам: что сказал – убрать, привезти нормальный железный ящик с замком – хоть закапывайте его в погребе – и закрыть в него все пистолеты! Все поняли?

   – Ладно, суровый муж, спать пошли...

   Повидаться с дальней родственницей в этот раз Ольге, однако, была не судьба.

   Глава третья.

   Пока в далекой Казани разворачивались эти события, та самая жена нового «закордонного гетмана» возвращалась в стольный град Киев. Возвращался, собственно, ее муж, гетман Померанцев, а она его просто сопровождала. Зачем именно гетман ездил в Берлин, даже не особенно и важно. Нет, обоснование, конечно, было. Присутствовало и согласие Верховного на эту поездку как крайне важную и совершенно необходимую. Иных, впрочем, у дипломатов такого ранга и не бывает. А, по сути, недавно назначенному на этот пост руководителю внешних сношений НКР надо было освежить прежние контакты и налаживать новые – теперь уже в новом качестве. Для этого он и выбрал Берлин. Маршрут был выбран не самый короткий. По дороге туда заехали в Вильно. Литовцы принимали тепло. Дело было даже не в чувстве благодарности – своей государственностью они были обязаны именно Киеву, а в откровенном опасении возможного польского реванша. Гарантами их независимости выступали, правда, французы, но до Парижа далеко, а киевские войска вот они рядом, под боком. Теплоту литовского приема, правда, на следующей остановке с лихвой компенсировала подчеркнутая сдержанность поляков. Эти цедили слова сквозь зубы, и, была бы такая возможность – явно вообще уклонились бы от разговора. Но не могли. По условиям мирного договора Киев получил существенные экономические преференции в Польше. Дело было, правда, обставлено столь хитрым образом, что формальные преференции числились за НКР, а реально их плодами пользовались конкретные частные фирмы. Тем в гетманской администрации, кто пытался обратить внимание на это несоответствие, доходчиво объяснили, что данные фирмы существуют не в вакууме, на них работают граждане НКР, получают зарплату, платят налоги, то есть фирмы, поставляя продукцию в Польшу, способствуют развитию киевской экономики и т.д. Оно бы вроде все и правильно, не поспоришь, но как-то странно получается: как Варшаву брать, так все вперед, а как дивиденды от победы делить, так про принцип частной собственности вспомнили. Но это отступление, а если вернуться к разговорам с поляками, то у гетмана сложилось четкое впечатление: западные соседи, наконец, осознали масштабы своих финансовых потерь в результате работы тех «насосов», которые присосались к их экономике по итогам мирного соглашения, и долго терпеть такое не будут. Вопрос в том, как и каким образом они будут отказываться от своих обязательств и кого смогут привлечь на свою сторону в неизбежном споре с Киевом.

   Померанцева складывающаяся ситуация крайне насторожила. Было очевидно, что время военных походов на запад для НКР безвозвратно ушло, и все будущие споры придется решать уже не силой оружия, а за столом переговоров. В «гадюшнике» – про себя он иначе гетманское правительство и не называл – крайним за любой отход от послевоенных договоренностей сделают обязательно его, да еще и распишут: мол, достигнутое кровью воинов-героев нынешние чинуши бездарно потеряли. И кому ты будешь объяснять, что долго так беззастенчиво грабить Польшу просто невозможно? Тем более, что за ее спиной маячат штыки французов. Если в Париже в свое время просто не разобрались в хитросплетениях экономических статей мирного договора и делали упор в основном на линии границы, то уж сейчас-то поляки с цифрами в руках быстро докажут им масштабы грабежа. Нет, французы, конечно, не против грабежа, и совсем не отвергают этот инструмент экономической политики, но вот только то, что грабят их «клиентов» не они сами, а чужой дядя им явно не понравится. Да, хорошо, что нынешний маршрут заканчивается в Берлине. В Париж пока соваться явно не стоит.

   А в Берлине было интересно. Лозунг «Догнать и обогнать Францию!» в сочетании с германским трудолюбием и снятием экономических ограничений дал очень интересный результат. На фоне картин минувшего десятилетия Пруссия как бы блестела свежей краской. Немцы много строили, наращивали производство промышленной продукции, снижали издержки и все больше продукции продавали на внешних рынках. Работали они действительно много, но теперь появились и плоды этого труда. Померанцев специально попросил, чтобы ему не занимали встречами выпавшее в ходе визита воскресенье, взял в посольстве машину с шофером и в сопровождении лишь только переводчика поездил по окрестностям Берлина, а вечером походил по его центральным улицам. Берлинцы отдыхали. Пригородные поезда и автобусы выплескивали в окрестные леса, парки, на берега озер массы людей. В центре в теплый летний вечер за столиками открытых кафе, пивных и ресторанчиков было трудно найти свободное место, масса людей просто гуляла по городу. Их еще трудно было назвать счастливыми, но лица большинства жителей города были довольными и спокойными. Контраст с недавним прошлым, когда те же улицы заполняли толпы откровенно голодных людей, был разительным.

   Разговор с недавними союзниками в войне против Польши тоже был деловым и приятным. Обсуждались взаимовыгодные торговые режимы для наиболее важных товаров взаимного экспорта – а экономики двух стран неплохо дополняли друг друга, контроль за демилитаризацией Польши, а в конце пруссаки начали откровенно прощупывать позицию киевлян в отношении дальнейших шагов по ограничению французской гегемонии в Европе. Не то, чтобы совместный поход на Париж – вовсе нет, но поджать французов там, не пустить сюда, решить дело без их участия здесь. Все больше по мелочи, но мелочей накапливалось все больше.

   Померанцев испытывал в этой связи двойственные чувства. Привычка действовать с оглядкой на Париж и, стиснув зубы, подчиняться окрику оттуда была сильна, но и опасения получить вместо Франции – привычного зла – новое, еще более сильное, да и близкое к тому же, присутствовало.

   «– Вновь разделенная Германия существует менее 30 лет, фактически срок жизни одного поколения, – думал он про себя, – если бы сменились хотя бы 2-3 поколения, если бы немцы окончательно привыкли к тому, что разницы между баварцами и пруссаками ничуть не меньше, чем у обоих с теми же самыми французами или поляками. Если бы у них возникли, как это всегда бывает у соседей, какие-то внутренние трения. Мы же живем раздельно в бывшей империи, хотя у нас намного больше общего в прошлом. Если бы можно было поверить, что и у них так будет пусть не всегда, нет, неправильное слово, но хотя бы довольно долго. Тогда их можно поддерживать, идти на союз, а сама европейская игра становится намного более сложной и интересной».

   Инструкция от Верховного, впрочем, была однозначной: максимально задружиться – он так и сказал – с Берлином.

   Немцы показали себя исключительными прагматиками. Недавнему прошлому они дань, естественно, отдали: один из генералов, входивший в делегацию гетмана, как участник войны с Польшей получил от них какой-то их новый крест первой степени, а второй степенью они пообещали наградить всех офицеров, с которыми взаимодействовали их войска при взятии Варшавы. Между собой немцы эту награду так и называли – «варшавский крест», хотя официальное название было не столь оскорбительным для поляков. Еще и Кульм их министр вспомнил, и акцент на совместную борьбу с Наполеоном в его речи присутствовал. Про Великую войну прозвучало нечто невнятное – мол, разошлись на время пути двух великих европейских держав, но нам, их потомкам и наследникам делить уже больше нечего.

   Померанцев пошел в армию в начале 17-го года и на фронт не успел, но времена те помнил прекрасно, так что в ответном слове той войны вообще касаться не стал. Вместо этого с удовольствием порассуждал о многочисленных испытаниях уже мирного периода, которые выпали на долю русских и немцев. Впрочем, он подчеркнуто говорил в Берлине о пруссаках, как бы изначально отсекая любые претензии на попытку нового объединения Германии. И уже в частном разговоре с берлинским коллегой рассказал, что планирует в продолжение поездки посетить Дрезден, Прагу и Вену, и тонко выразил надежду, что его немецкий – кстати, блестящий – даст ему возможность вести беседы с коллегами без переводчика, что всегда предпочтительнее. Пруссак намек понял и пустился в рассуждения о том, что каждому немецкому государству в сложившейся ситуации важно найти как бы свою специализацию в области промышленности, сельского хозяйства и транспорта, а при случае – и конкурировать друг с другом.

   В Дрездене Померанцева потрясло число туристов. Город был красив, и умело использовал свою красоту. Официальная церемония встречи под сводами гигантского железнодорожного вокзала заняла лишь малую часть этого фантастического сооружения. На соседние пути продолжали приходить поезда, выплескивая на многочисленные перроны толпы пассажиров, среди которых явно преобладали туристы.

   «– Значит, неплохо живут, – думал про себя Померанцев, выслушивая дежурное приветствие саксонского коллеги, – если уж супер-бережливые немцы после всех этих своих многолетних тягот не боятся тратить деньги на пустую, казалось бы, поездку, значит, верят в завтрашний день. Молодцы!»

   В политике саксонцы на многое не претендовали. Дел у них хватало и без этого. Люди явно много работали. Особенно впечатляло дорожное строительство.

   Прага и Вена оставили у Померанцева более бледное впечатление. Там просто ничего серьезного не происходило, да и претензий у тамошнего руководства практически никаких не было. Чехи еще как-то немного пытались надуваться: мол, это мы обрушили двуединую империю! Нашли, чем хвастаться! Свое государство у них, конечно, получилось, но так, скромненькое. Явно деньжонок у ребят не хватало. Вена же являла собой откровенный дисбаланс между имперским прошлым и крайне унылым настоящим. На каком-то этапе Померанцев вдруг поймал себя на том, что где-то он уже видел нечто подобное, и довольно скоро понял: Питер! Именно там ощущалось, что изначально город строился и развивался как столица могучей, сильной и богатой державы, а затем реальность отбросила его в столицы третьеразрядного государства. Вокруг – красота, но все ветшает.

   Что же касается политики, то эти «полу-немцы» принимали посланца Киева тепло и охотно поздравляли Померанцева с взятием Константинополя. Вот ведь тоже историческая память – уже сколько веков прошло, а свои многочисленные войны с османами помнят.

   Так что в целом поездку можно было считать удачной. Померанцев был доволен. Все же первый серьезный вояж за границу в качестве нового гетмана, да к тому же еще, если вспомнить скандальные обстоятельства снятия предшественника... В такой ситуации Померанцеву совсем не хотелось принимать высший дипломатический пост, да и местом своим на тот момент, а он служил послом в Вашингтоне, был вполне доволен. А тут срочно срываться, возвращаться в Киев и вытягивать гетманство из-под огня критики. Занятие на любителя. Однако Верховный в преддверии своего визита в Вашингтон явно хотел послать очевидный сигнал Белому дому, а старые коллеги по работе в гетманстве насели: держись, всем сейчас трудно, спасай дипломатическую службу! Резон в их словах был. Верховный под настроение мог и разогнать гетманство, и назначить на него невесть кого – желающих порулить внешней политикой в стране всегда хватало. Так что пришлось соглашаться и сразу впрягаться в подготовку поездки Верховного за океан. Визит, прямо надо сказать, вышел не очень, но странным образом Верховный совсем не связал свои неудачи с работой Померанцева, хотя этого многие ждали. Обошлось.

   А после возвращения домой Верховный к делам закордонным слегка поостыл и насел на строителей и аграриев, но в гетманстве Померанцева это было воспринято даже с облегчением. Вот так и появилась у него возможность посетить хотя бы ближайших европейских соседей. Ездили больше двух недель – все же 6 столиц, и от поезда немного устали. К счастью, ночевать в салон-вагоне пришлось всего лишь дважды: по дороге в Вильно и уже на обратном пути, на перегоне из Вены. Так и путешествовали все время тремя вагонами: салоном министра и двумя спальными для членов делегации. Жена, правда, сказала, что больше он ее в такую чехарду гостиниц не заманит, но поживем – увидим.

   Сопровождающие тоже подустали. Близкие сотрудники Померанцева работали как проклятые. К каждой беседе и встрече надо было подготовиться, количество бумаг зашкаливало, а новый шеф любил входить в малейшие детали любого дела. Официальные лица – старшие дипломаты, несколько вице-гетманов из других ведомств и пара экспертов – были менее загружены делами, но активно использовали свободное время для знакомства с местными достопримечательностями. Надо же, в конце концов, что-то рассказать родным и близким? Случалось, процесс знакомства приобретал несколько разнузданный характер. Способность видеть края – качество сугубо индивидуальное и свойственно не всем. Удивительно, как странно иной раз ведут себя взрослые и вроде бы ответственные люди, стоит им только вырваться из привычных рамок. Хорошо, хоть дело обошлось без скандалов.

   Померанцев наблюдал, как поезд на подходе к вокзалу замедляет движение, и уже предвкушал скорое возвращение домой, на виллу на левом берегу Днепра. К вечеру помощники, конечно, привезут кучу срочных бумаг, но пока можно будет немного отдохнуть в саду, спокойно обменяться впечатлениями с женой, даже вздремнуть слегка после ланча. А в гетманство уже завтра. Собирать замов, входить в курс текущих дел. Там и к Верховному надо будет попроситься.

   Поезд, наконец, встал. Излишнего церемониала Померанцев как профессиональный дипломат не любил, и толпы встречающих на перроне не было. Помощники вручили его супруге цветы, начальник вокзала отрапортовал, челядь занялась вещами. Померанцев поблагодарил членов делегации и попрощался с ними и уже почти двинулся к машине, когда один из помощников подошел к нему и шепотом произнес: «Восемнадцатое марта!».

   Померанцев сразу остановился, на минуту задумался и спросил начальника вокзала:

   – У Вас в кабинете есть спецсвязь?

   – Так точно, Ваше высокопревосходительство! Хотите воспользоваться? Пойдемте!

   Гетман повернулся к жене.

   – Поезжай, пожалуйста, домой, и отдыхай, а мне, похоже, придется еще кое-кому позвонить и, возможно, кое-куда заехать. Но скоро буду.

   Жена обреченно вздохнула. Сколько уже было в их жизни таких срочных звонков, которые заканчивались бессонными ночами, срочными поездками, если не чем-нибудь похуже.

   Телефонный разговор Померанцева не затянулся. Неизвестный абонент, судя по всему, сказал ему нечто такое, что он оторопело посмотрел на трубку, положил ее, постоял молча пару минут, потребовал машину и, не взяв с собой никого из помощников, куда-то уехал.

   Глава четвертая.

   Десять лет для хорошо пожившего и повоевавшего мужчины – большой срок. Сейчас вряд ли кто смог бы узнать в пожилом, можно даже сказать почти старом джентльмене с совершенно седой головой, тяжелыми, набрякшими веками и не совсем уверенными движениями пальцев рук того бравого генерала, который десять лет назад заправлял европейской разведкой Балтийской Федерации, учил Германова жизни и умудрился в последнюю минуту выскочить из-под удара, который пропустили многие его не менее умелые коллеги. Тем более, что этот джентльмен сидел в библиотеке клуба филателистов г. Киева и листал справочники, пытаясь определить по ним ценность крохотного клочка бумаги, на который далекий от филателии человек и внимания бы не обратил. Более мирного и невинного занятия и придумать трудно. Да и вообще, кто будет всерьез воспринимать филателистов? Всем известно, что люди эти – не от мира сего. Ну, ладно еще коллекционеры монет, орденов, оружия или археологических находок, не говоря уже о предметах искусства и живописи. Там хотя бы какая-то реальная ценность овеществлена в предмете, а иной раз – и из драгоценных металлов, а здесь? Крохотный кусочек бумаги? Дунешь на него – и все, нет ее, этой знаменитой Британской Гвианы.

   Так что сотрудники правоохранительных органов если иной раз и оказывались в среде этой публики, то стремились поскорее ее покинуть, а любители этого дела проходили у них по разряду абсолютных чудаков.

   Кстати, к таким чудакам относился и новый гетман закордонных справ Померанцев. Большим знатоком или крупным коллекционером он себя не считал, но в клубе бывал, довольно активно менялся, а от своих подчиненных, число которых неизменно росло по мере движения по карьерной лестнице, неизменно требовал, чтобы все полученные конверты передавались ему лично в конце каждого рабочего дня. Так что обменный фонд у него был солидный, для семьи увлечение его было не слишком обременительным, а в клубе он был как бы постоянным источником поступления свежих иностранных гашеных марок из самых экзотических стран.

   Однако даже для него поездка в клуб сразу же после возвращения из командировки, практически с вокзала, выглядела странновато. И, тем не менее, после таинственного звонка Померанцев приехал именно в клуб филателистов. И если по дороге сюда он явно спешил, то в клубе поведение гетмана решительно изменилось. Он внимательно изучил доску объявлений и списки выставленных на продажу и обмен марок, что-то пометил для себя в записной книжке, довольно покивав головой, полистал свежий бюллетень международного почтового союза, перекинулся парой слов с несколькими знакомыми и даже что-то выменял у одного из них почти на ходу.

   Если бы кто-то задал гетману теперь вопрос, а зачем он, собственно, приехал в клуб прямо, как говорится, с корабля, у него были все основания доверительно ответить: устал за командировку, решил хотя бы чуть-чуть снять напряжение и отдохнуть душой. И что тут скажешь? Каждый отдыхает по-своему. А гетман, как это было широко известно, охотником не был, спиртным не злоупотреблял, доступной любовью не интересовался (кто забыл, напомню: жена его была из Остен-Сакенов, а у них не только мужчины, но женщины были о-го-го какие!).

   Так и дошел Померанцев постепенно да нашего старого знакомого, которого в клубе знали как отставного средней руки почтового чиновника то ли из Пскова, то ли из Новгорода, который переселился уже давно в Киев по причине слабого здоровья и потребности в более теплом климате. Получив из его рук кляссер с той самой маркой, которую так и не удалось пока найти в справочниках, Померанцев отошел к окну, разглядывая зубцы, печать и прочие детали этого загадочного кусочка бумаги. Хозяин марки, естественно, пошел за ним и там, в стороне от публики, у них завязался оживленный разговор, вероятно, даже спор о происхождении и ценности раритета.