Текст книги "Слишком мало друзей (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

   Накануне возвращения в Казань Померанцев встретился с одним из старых приятелей. Личность это была не простая. Не занимая первых позиций, Егор Кузьмич, как его звали, реально был во власти практически с самого начала новой государственности, с 20-х годов, знал всех и все и пользовался большим авторитетом у понимающих людей. После обильного ужина у него дома – в ресторан по приглашению Померанцева он идти отказался, поскольку был настроен именно на приватный разговор, – за энным бокалом коньяка пустился в рассуждения:

   – Я бы не стал пока вообще как-то оценивать нашего нового вождя. Такое впечатление, что у него каждый раз при возникновении некоей сложной ситуации открывается новое дно – понимаешь, он проявляет себя с новой стороны, часто неожиданной, иногда ошибается, учится и в целом как-то выпутывается из ситуации. И вроде все, понятен человек. А потом новое испытание и новое дно. И вот вопрос: где и когда он остановится? Мы тут, – кто «мы» он не пояснял, но Померанцев примерно представлял о ком идет речь – люди, которых мало кто знал, но от которых зависело многое, – попытались порасспрашивать о нем у бывших сослуживцев. Не сами, конечно, а через знакомых, их знакомых и так далее. И, знаешь, что выяснилось? Тех, с кем он в прежние времена был в контрах, уже даже и следов не найдешь. Заслали поднимать службу в такие места, про которые даже я не знал, что они у нас вообще есть. А друзей и не спросишь – растут как на дрожжах и демонстрируют полную лояльность. Но есть у меня один человечек, который увлекается прогнозированием поведения на основе известных факторов, личных качеств и массы дополнительных моментов. Как бы матрицу такую выстраивает, а на выходе у него набор наиболее известных и распространенных в истории решений и моделей поведения. Так что окончательный результат не очень, якобы, зависит от его личных оценок и пристрастий. Так вот, я его поднапряг. Человек работал две недели, говорит, даже переутомился и сам крайне удивился полученному результату.

   – Это что, вроде предсказателей по картам получается?

   – Можешь считать и так, только карты у него не Таро, а своего рода политическая колода. Там, кстати, есть и те варианты, которые на твою долю выпали. Хотя, вообще, по-моему, в этом больше от математического анализа, чем от элемента случайности. Ну а про политические закономерности не тебе объяснять...

   – Извини, отвлекся, так что получилось то?

   – Что получилось... Ну, диктатурой я тебя не удивлю. У нас иначе и не получается. Только вопрос времени. И ничего плохого я в этом не вижу, главное, чтобы дело делалось. Но тут есть особенности. Ты ведь Маркса читал?

   – Было дело. Правда, не в юности, как многие. Тогда я марксистов больше в винтовочный прицел рассматривал...

   – Да, в тех обстоятельствах иначе и нельзя было. Но почитать эту публику иногда полезно. Посмотреть, как они предшествующую историю воспринимали и к современности прикинуть.

   – Господь с Вами! Вы, надеюсь, не про классовую борьбу?

   – Нет, кое-что попроще. У моего ученого еврея – сам понимаешь, другой национальности он и быть не мог – получается, что нас ждет быстрое формирование военно-бюрократического сословия, которое начнет вытягивать у прежних собственников объекты, приносящие доход.

   Померанцев с недоумением посмотрел на собеседника.

   – Это что? Такая форма национализации? Происки социалистов?

   – Да нет, что ты. Все намного проще и банальней. На свой карман ребята будут работать. Кстати, наверное, не стоит говорить про них «они». Мы с тобой оба из их же команды.

   Померанцев гордо выпрямился.

   – Знаешь, я никогда ни взяток не брал, ни выгоды какой-то особой для себя в делах службы не искал. Комфорт люблю – не скрою. Особенно после тюрьмы ценить его стал. Да и о семье позаботиться надо, о старости подумать. Так что положенное получаю с удовольствием. Но отнимать у промышленников своей губернии их заводы я не собираюсь.

   – Ты, может, и не собираешься, но ты что думаешь, не найдутся желающие? Даже и рядом с тобой? Да сколько хочешь! Тем более, если это станет официальной линией.

   – Но послушай, вся борьба с большевиками – это была борьба за право частной собственности! На нем стоят все наши законы! Основа основ. А это получается как опричники при Иване Грозном...

   – По сути – да, но, когда я стал думать в этом направлении, то понял, что, во-первых, такую линию можно замаскировать, растянуть во времени и вообще явно не подставляться с правом частной собственности – кстати, ты очень правильно выявил самый опасный момент во всей этой истории, а, во-вторых, знаешь, сколько будет желающих поучаствовать? Ситуация в стране крайне тяжелая, впрочем, как всегда. В Европе хоть чуть-чуть послабления рабочим дали, у них там вообще сейчас такая идея, что кризисы можно преодолевать только увеличивая спрос на товары, а, значит, надо платить народу побольше. А у нас? Профсоюзов толком нет. Недавно ввели ограничение – 10-часовой рабочий день на заводах – а, знаешь, почему? Промышленники попросили: надо искусственно затормозить производство, кризиса перепроизводства боятся. Так что будут отнимать, опираясь на широкую поддержку народа. Не удивлюсь, если и народу крохи какие-то от всего этого перепадут, но именно крохи.

   – Ты об этом говоришь как о деле решенном...

   – А я в этот анализ верю. Иначе не стал бы тебе рассказывать. Но это еще не самое интересное.

   – А что же дальше?

   – А дальше выход на острый социальный конфликт, фактически спровоцированную мини-гражданскую войну с яркой победой в конце. Все пояса затягиваются до предела, выстраивается четкая пирамида власти, а наверху – столь яркий и сильный лидер, что к его ногам сами падают и Питер, и Омск. О всякой мелочи я уже и не говорю.

   Померанцев задумался. Парадокс состоял в том, что цель вроде бы даже совпадала с тем, к чему стремилась группа «18 марта», за что он провел почти год в тюрьме, уже почти простился с жизнью и вывернулся каким-то чудом. Теперь он понимал, почему одним из первых шагов нового Верховного гетмана было помилование его подельников – он явно рассматривал их как потенциальных союзников, просто более наивных и менее удачливых. Многое становилось понятным и в отношении его недавнего разговора с Верховным. Тот явно через него пытался наладить связи с «восемнадцатимартовцами». Как они к этому отнесутся – другой вопрос. Особенно, если узнают, какими методами собирается действовать нынешний правитель. Впрочем, его теперешнему собеседнику знать всего этого явно не следовало.

   Хозяин, вероятно, почувствовал, что Померанцеву надо переварить услышанное, встал и скрылся в глубине квартиры, чтобы попросить прислугу сварить еще кофе. Убежденный холостяк, он со временем очень комфортабельно устроился в самом центре Киева, категорически отказываясь от заманчивых предложений приобрести недорого в тихом предместье виллу с небольшим садом. Показывая перед обедом Померанцеву свою квартиру, он со смехом рассказал, что сначала даже составлял график таких предложений, которые были напрямую связаны с решениями различных сложных вопросов государственной администрации, подрядами, государственными заказами на строительство и прочим. Давно знавший этого человека Померанцев не сомневался, что в определенных случаях он пользовался преимуществами своего положения, но делал это редко, крайне осторожно и только наверняка – без малейшего риска. Все это было настолько расплывчато, что и взятками-то назвать было даже трудно. Не в деньгах видел человек смысл жизни.

   Кофе в кабинет принесла милая молодая девушка. Закончив сервировать стол, она приветливо улыбнулась Померанцеву и, оглянувшись на дверь – хозяин еще не вернулся, тихо попросила его:

   – Вы уж только, пожалуйста, кофе не увлекайтесь. Если Егор Кузьмич еще предложит, может быть, чаю спросите? Я хорошего заварю, с чабрецом. А то ему на ночь много вредно – сердце!

   «– Ого, – подумал про себя Померанцев, – лихой орел наш Егор-то. А ведь ему вообще-то только слегка за полтинник».

   Девушка была, действительно, хороша. И совсем не простая. Явно приезжая, селянка откуда-нибудь из-под Чернигова или Полтавы, уже пожила в большом городе, впитала его дух и, похоже, твердо знает, чего хочет.

   – Обещаю кофе много не пить, коньяком не злоупотреблять и даже сигару курить не буду! – он шуточно приложил правую руку к груди, но кивнул девушке вполне серьезно.

   Девушка благодарно улыбнулась и вышла.

   – На чем мы остановились? – хозяин вошел в кабинет, критически оглядел чашки с кофе, а потом бросил подозрительный взгляд на Померанцева. – Что тебе тут Оксана наговорила? Признавайся!

   – Ничего такого, что я бы не поприветствовал обеими руками, – и Померанцев действительно шуточно похлопал в ладоши, – умеешь ты, Егор Кузьмич, устраиваться. Смотрю на тебя – и радуюсь.

   – Спасибо. Надеюсь, ты это всерьез, без подвоха. А то некоторые косо смотрят...

   – У меня, знаешь, после тюремного замка взгляды на многие вещи крайне упростились.

   – Хоть какая-то польза. А то, честно говоря, уж больно ты был каким-то европейским. А у нас жизнь была, есть и будет попроще. Вот меня некоторые осуждают за Оксану, – чувствовалось, что эта тема не давала Егору Кузьмичу покоя, – а знать не хотят, из какой жизни у себя в деревне она вырвалась! Вроде и не голодает село, а в половине домов электричества по-прежнему нет, а водопровод хорошо, если есть в каждом десятом. А у меня хотя бы живет по-человечески. А весь труд по моему дому для нее и не работа, в общем. Главное – чтобы это все подольше продолжалось. А вот здесь у меня есть сомнения.

   И даже, несмотря на эту фразу, разговор уже не вернулся к прежней теме. Немного посудачили о знакомых, Померанцев поделился наблюдениями о Казани и своем губернаторстве, а там и разошлись. В этот приезд в Киев Померанцев больше не видел Егора Кузьмича, а уже следующей весной, когда подготовка к вояжу Верховного по Волге закрутилась вовсю, и он опять приехал в столицу, то с удивлением узнал, что его старый знакомый тихонько вышел в отставку и уехал из города. Говорили, что купил он небольшой домик в Крыму и живет там тихо и спокойно вместе с то ли подругой, то ли даже молодой женой, и слышать ничего о делах киевских не желает. Хорошо знавшие его люди были потрясены до глубины души – всем казалось, что уж этот-то человек будет служить до конца, до самой смерти. Померанцев же сначала только пожал плечами, а затем, уже по дороге домой в Казань, еще раз внимательно восстановил в памяти их вечерний разговор и понял, наконец, самое главное про своего старого приятеля: служба государству, действительно, составляла смысл его жизни, но для него, одновременно, существовали четкие границы поведения государства, которые он был готов принять. Как только он почувствовал, что государство пусть хотя бы еще даже только намерено выйти за эти границы, он категорически отказался ему служить. Все это наводило на размышления.

   Глава двенадцатая

   Год, последовавший за этими событиями, Померанцев позднее вспоминать не любил. По натуре своей он был трудоголиком, да и новые вызовы его никогда не пугали, но на этот раз при подготовке судьбоносной, как сразу заявили в канцелярии Верховного, его поездки по Волге было слишком много ненужной суеты, интриг, попыток оттереть друг друга в сторону. Как только Верховный на совещании со своими помощниками обозначил идею фактически провозгласить в ходе поездки новую национальную политику, сразу же насмерть поссорились два вице-шефа его кабинета: один отвечал за работу с губерниями, другой, среди прочего, курировал национальные вопросы. Каждый из них считал, что именно его блок должен заниматься разработкой содержания будущих инициатив и, соответственно, получить потом причитающийся кусочек славы. Поскольку в качестве визави со стороны губернаторов им был назван Померанцев, то именно на него обрушилось сразу же два вала запросов, писем, срочных телефонных звонков, «вызовов в ставку», как пошутил Петров, на срочные совещания, которые проводились параллельно и никак не координировались друг с другом.

   Бедный Померанцев по два-три раза в месяц ездил в Киев. Проезд в одну сторону занимал почти сутки, ехать приходилось через Москву или Курск и Харьков. Летать Померанцев не любил, да и не было еще тогда надежного регулярного авиасообщения. Через Харьков получалось быстрее, но Померанцеву было интересно лишний раз посмотреть на Москву. Он там раньше практически не бывал и теперь, переезжая с вокзала на вокзал, он всегда просил водителя такси выбрать какой-нибудь новый маршрут. Было очень заметно, что город, хотя и не столица, но явно ведущий экономический центр страны. Старины еще оставалось много, но росли функциональные деловые и жилые кварталы, а уж мимо скольких заводов проходили поезда, прибывающие с восточного направления.

   Вера сначала очень переживала, неоднократно плакала и сетовала, что попытка уехать подальше от центральной власти привела к тому, что Померанцев опять оказался в гуще событий, политических интриг, а там и до беды не далеко. Но очень скоро она попала под благотворное влияние Ольги, которая всегда умела найти подходящие аргументы. На этот раз она очень убедительно объяснила родственнице, что вся эта заварушка, к счастью, ограничена по времени. Вот съездит Верховный в свою поездку, произнесет все нужные речи, а там, как это обычно и бывает в НКР, все про всю эту национальную политику и забудут. Так что надо, мол, только немного потерпеть.

   Трудно сказать, верила ли сама Ольга в эти слова, но Вере они помогли. Слово «потерпеть» вообще оказывает какое-то мистическое воздействие на русских женщин, да и не только женщин.

   Что же касается конкуренции гетманских структур, то со временем ситуация только ухудшилась. К делу подключились вартовые. И, как это часто бывает, когда речь идет не о поимке конкретного шпиона или смутьяна, а о чем-то таком политическом, на что надо посмотреть и с точки зрения возможного ущерба для интересов безопасности отечества, на всякий случай сразу же рекомендовали «пресекать!» и «не пущать!». Причем ни под каким соусом. После первого же совещания с их участием Померанцев понял, что если так дело пойдет дальше, то вместо послаблений и позитивных реформ на выходе окажется запрет на все проявления общественной жизни на любом языке, кроме русского. Дальше – больше. На следующее совещание оказались приглашены и видные деятели православной церкви, которые бодро отрапортовали, что православие в приволжских губерниях испытывает массу проблем, а вот ислам – процветает, и любые послабления национальным меньшинствам только ухудшат этот баланс. У Померанцева даже возникло дурное ощущение, что вартовые и церковники то ли заранее согласовали свои подходы, то ли вообще разрабатывали их вместе. Но в любом случае спорить с этим было сложно, тем более, что православная статистика была объективной и показывала, что храмы если и не пустеют, то не наполняются. У Померанцева, правда, было собственное объяснение этому. Число верующих, по его мнению, было сравнительно стабильно, вот только в их среде происходили внутренние изменения: все больше людей отходило к протестантам, различным неформальным религиозным группам. Да и староверы сохраняли свои позиции. Почему так происходило – вопрос другой, тут бы вот официальной православной церкви задуматься, как говорится, о качестве своих кадров, но кому же охота таким заниматься.

   Сложно было и со своим братом-губернатором. Первая же встреча глав губерний чуть не кончилась скандалом. Оказалось, что у этой публики давно сложился свой неформальный клуб, свое старшинство и лидеры. Признавать главенство Померанцева они вовсе не собирались, и, соответственно, попытались саботировать саму идею. Дело спас еще один заместитель главы канцелярии Верховного, которому тот поручил организовать эту группу – это был уже третий центр в канцелярии, подключившийся к делу! Как потом понял Померанцев, киевляне вообще планировали использовать этот проект для того, чтобы «подтянуть» губернаторов, подраспустившихся во времена прошлого гетманства. Многих к этому моменту уже сменили, но эта губернская зараза самостийности быстро распространялась и на новичков. Были случаи замен и некоторых из их среды. После того, как пара наиболее ярых критиков идеи из числа членов губернаторской группы рассталась со своими постами, стало полегче – пошла подпитка идеями с мест. Здесь Померанцев вздохнул поспокойнее.

   Однако тот же заместитель главы канцелярии порадовал его тем, что общий набор нововведений должны будут поддержать все уже задействованные игроки, и только потом он попадет на утверждение Верховному. Тот, мол, сам установил такой порядок. С учетом остроты споров Померанцеву было очевидно, что такой поддержки ему не получить никогда. И тогда он пошел ва-банк. На очередное заседание своей группы он пригласил протокол и пресс-службу Верховного, чтобы те могли познакомиться с грандиозностью задачи. Как опытный дипломат он понимал, что эти ребята теперь сами сформируют по своей линии программу с соответствующими мероприятиями и поставят всех перед фактом: есть великолепная программа, давайте адекватное наполнение. Конечно, подобные вещи были возможны только в начале карьеры Верховного, когда он еще уделял большое внимание своему политическому имиджу, боролся за любовь и поддержку граждан. Как грустно заметил все тот же заместитель главы канцелярии: «Работаем на фото в газетах и кинохронику!». Позднее такое вряд ли бы прошло, но в этот раз сработало. Пресс-служба и протокол так накрутили Верховного в преддверии поездки, что он сам начал требовать у своих сотрудников проект документа по национальному вопросу, а при его обсуждении – сходу отметать второстепенные возражения и опасения. Подыграли и губернаторы: Померанцев как-то обронил на заседании своей группы, что уже трижды докладывал в канцелярию о том, с каким интересом публика в его губернии ждет прибытия лидера. После этого аналогичные доклады посыпались из всех губернских центров по маршруту поездки. Ну, а канцелярия с удовольствием докладывала об этом Верховному.

   Германов, которому Померанцев регулярно за дружескими посиделками рассказывал обо всех перипетиях этой истории, хохотал в ответ и уверял, что его в свое время посадили явно правильно, но, как бы, авансом – за злостное манипулирование киевской властью.

   В этих хлопотах как-то незаметно прошло месяцев девять и к июню к удивлению Померанцева поездка Верховного, а вместе с ней и то, что все гордо называли «новой национальной политикой», были практически готовы.

   Глава тринадцатая

   Померанцев ждал, что его пригласят на торжества по случаю открытия Волго-Донского канала – именно там, в Калаче, начиналась знаменитая речная поездка Верховного, которую потом иначе как «великий волжский поход» и не называли. Канал, собственно говоря, был завершен строительством еще прошлым летом, и судоходство по нему уже продолжалось до конца ноября, но это все потом было названо пробным режимом, а вот по-настоящему рабочий, якобы, начался после того, как Верховный перерезал какую-то символическую ленточку и дал команду начать движение судов. Куда там и к чему пришпандорили эту ленточку – никто толком и не понял, но, главное, перерезал. Вообще со строительством этого сооружения дело подзатянулось. Строить-то начали еще в 30-е и прошли несколько фаз. Сначала на строительство активно вербовали безработных. Великая депрессия к тому моменту докатилась и до Европы, не обошла НКР, и как средство борьбы с ней кто-то предложил привлекать на строительство безработных. И фонды под это дело выделили, тем более, что в строительство вложился и УралСиб – там заранее предвкушали, как продукция уральских заводов поплывет сначала по Волге, потом в Азов, Черное море и дальше. Но толку от безработных было мало, фактически работы в междуречье Волги и Дона велись только летом, а фонды быстро кончились. Затем несколько лет вяло ковырялись – техники было мало, а сооружение было слишком серьезным, чтобы построить его почти вручную. И только в конце 40-х за дело взялись серьезно, подогнали технику – свою и покупную, поднапряглись и довели дело до конца. Скептики утверждали, что произошло это только потому, что распорядителем работ поставили видного строителя из УралСиба, на счету которого уже были и мост через Енисей, и плотина на Ангаре, и много чего еще, о чем говорили меньше, но знающие люди только цокали языком.

   Когда канал был готов, то результат потряс всех. Сотня километров, 15 шлюзов, причем сначала водная артерия поднимается почти на 90 метров, а потом спускается на 50. Чуть ли не самым популярным в эти дни стало слово транзит. Выяснилось, что чуть ли не половина из 5 тысяч судов, которые предположительно пройдут через канал за одну навигацию, будут перевозить транзитные товары – металлы, прокат и продукцию машиностроения из УралСиба и, главное, нефть и нефтепродукты с Каспия. Это было уже очень серьезно.

   Петров в первые же месяцы работы канала умудрился на своем судне класса «река-море» отхватить фрахт на Константинополь, сходил туда и сумел посетить там все основные места недавних боев. Ольге он не признался, а Германову за рюмкой рассказал, что случайно при этом забрался в полевой лагерь одной из греческих частей, был задержан часовыми и отправлен под конвоем в городскую комендатуру для выяснения. В принципе, никакого преступления он не совершил – интересоваться военной историей никому не запрещено, и уж тем более никаких военных тайн в номерном греческом пехотном полку он выведать не мог, но сам по себе факт задержания и перевозки под конвоем был для него настолько унизителен, что пришлось тряхнуть стариной – скрутить конвойных, связать их и затем на их же машине приехать в город. Там он скромно оставил машину с запертыми в ней греками у греческой же комендатуры и благополучно вернулся на свое судно. Задерживаться в порту он, правда, на всякий случай не стал, и, поскольку обратный груз был уже на борту, немедленно отбыл домой.

   – Ты только жене не проболтайся, – доверительно попросил он Германова, – она же меня убьет.

   – Легко, – согласился тот, – и будет права. Зачем все это было нужно? И когда ты, наконец, угомонишься? Хотя, кого я спрашиваю!

   Петров в ответ только горестно вздохнул. Мол, знаю, что ты прав, но поделать с собой ничего не могу. Он благоразумно промолчал о том, что на память об этом приключении он прихватил с собой в качестве сувенира пилотку одного из греков – очень ему кисточка понравилась. Нечто подобное он наблюдал у итальянцев, к которым отношения не изменил, так что, возможно, именно кисточки на пилотках стали причиной неприятностей бедных греков.

   Но это все как бы было пока не в счет, а официально канал должен был открыть Верховный. Надо признать, что его пресс-служба постаралась на славу. У непосвященного человека могло сложиться впечатление, что Верховный сам провел на земляных работах с лопатой в руках как минимум пару лет. Но уж точно было сказано, что без его пристального внимания, решающего вклада и неусыпного надзора канал копали бы до конца века. А так, вот он, пожалуйста, вода плещется и суда идут. Кто же спорит, дело хорошее.

   Впрочем, с празднествами собственно в канале особенно тянуть не стали – уж слишком они и так обрушили рабочий график движения судов. И если обычное судно проходило канал за 11-12 часов, то комфортабельный лайнер с Верховным и его гостями и сопровождавший их пассажирский пароход с прессой со всеми остановками, парадами наземным и водным, митингами, подношениями хлеба-соли и награждениями прошли его часов за 30, подгадав так, чтобы ночное время пришлось на прохождение по водохранилищу, когда все празднества свелись к банальной пьянке на судах. Так что размещение журналистов на отдельном борту было очень предусмотрительным.

   После такого напряженного начала турне последовала остановка в Царицыне, где подвели черту истории с каналом и встали на двухдневный отдых. Вполне заслуженный. Оттуда, собственно, и началась волжская часть турне или ВВП (напомним, великий волжский поход) как его стали называть с легкой руки какого-то безвестного журналиста. Чтобы поход действительно смотрелся походом, в сопровождение лайнера и «тылового» пассажирского парохода были вызваны из Азовской военной флотилии два мелкосидящих монитора. На Волге НКР военных кораблей никогда не держала – смысла не было. Все возможные противники располагались на других направлениях. На верфях в Нижнем время от времени небольшие военные корабли строили, но они уходили на Черное море или вообще продавались за границу.

   Мониторы придавали всему этому начинанию солидность. Кто-то даже сгоряча предложил давать артиллерийский салют при подходе каравана к пристаням, но когда на безлюдном плесе попробовали дать залп из орудий мониторов, то от этой идеи сразу отказались. Кораблики были небольшие, осадка – чуть более метра, а вот пушки в 6 дюймов гремели так, что после пары залпов уже никто ничего вообще не слышал. Так что решили ограничиться флагами расцвечивания и командой в парадной форме, выстроенной на борту.

   Глава четырнадцатая

   Но прежде, чем описывать события, случившиеся во время ВВП, надо хотя бы немного обрисовать ситуацию, в которой находилась в это время Новая Киевская Русь.

   К сожалению, один из череды почти непрерывных экономических кризисов, на которые было так богата середина 20-го века, на этот раз затронул и НКР. Собственно, он затронул практически все развитые страны. Парадоксальным образом, намного спокойнее себя в это время чувствовали те, кто жил преимущественно натуральным хозяйством, и если на продукцию их экспорта – как правило, из аграрного сектора – спрос падал, то в худшем случае это приводило к некоторому сокращению потребления товаров из эксклюзивного для данной страны сегмента. А большинство населения как пасло, например, баранов, так и продолжало придерживаться преимущественно мясной диеты. А электричества у них в юртах не было, так что даже потенциальными потребителями электроники и бытовой техники они и считаться не могли. Такая вот упрощенная политэкономия.

   Как это уже часто бывало, очередной кризис пришел в Европу по цепочке из США. Там после завершения войны с Японией резко сократился спрос на сырье, продукцию всех отраслей машиностроения, просело строительство, поскольку денег у населения было немного. В отличие от РИ Америка не сумела за годы войны поднакопить жирок за счет своих и союзных – их просто не было – военных заказов. Все же Мировая война и война с Японией – это разные вещи. Более того, британские «кузены» сумели не просто сохранить свой потенциал, но и нарастили его за счет американских военных заказов! Недостатка в промышленных мощностях в Америке не было, но им пришлось закупать у британцев отдельные образцы вооружений, которых у них самих и в помине не было. Все же удаленность от Европы, где кто-то почти все время или слегка воевал или к войне готовился, сказалась на состоянии американских НИИОКР не лучшим образом. Да и общественная структура подводила. Пойди, попробуй выбить из Конгресса ассигнования на танкостроение. С грязью смешают: вы, куда собираетесь ехать на этих танках? Британцы же воспользовались ситуацией на полную: нужен вам танк или истребитель – извольте, продадим и патент, и чертежи... и партию в пару тысяч штук. Причем именно продадим, все эти выдумки с одолженным соседу шлангом не про нас.

   Так что, разгромив Японию, Штаты получили массовую безработицу и фактически возврат к депрессии 30-х. С Японии толком получить ничего не удалось. Самураи отдали часть своего флота, но корабли, с позиции американцев, годились только «на иголки». Но на рынке металла и так хватало, и бесплатное японское железо только создавало лишние проблемы для американской сталелитейной промышленности. Попытались продать бывшие японские корабли за границу, но даже латиноамериканцы, которые вечно пытались переплюнуть друг друга в смысле флота, от них с ужасом отказались: условия обитания экипажей там были такие, что к каждому линкору надо было прикреплять еще и плавучую казарму. Именно так ответили эмоциональные аргентинцы американскому военному атташе, а потом попросили его представить себе, как будет выглядеть подобная эскадра.

   На этом фоне в САСШ вновь начался расцвет идей изоляционизма. Война стоила дорого, а навару не принесла, одни проблемы. Интерес к внешней политике резко упал на фоне расцвета дискуссий о путях внутреннего развития Америки. Как ни странно, довольно широкое распространение, особенно в относительно благополучных районах, получил своеобразный местечковый социализм. До предела свободные американские граждане были готовы поддерживать слабых и обездоленных – из числа тех, кого они или знали лично, или относили к своей диаспоре. Добавьте к этому еще и расовую проблему, резкий рост преступности в охваченных безработицей крупных городах и про САСШ как активного игрока на международной арене можно просто забыть.

   В Европе после того, как все ограничения в отношении бывшей Германии были сняты, а контрибуции выплачены, промышленность германских государств составила активную конкуренцию английской и французской. В каком-то смысле ситуация почти напоминала предвоенную – накануне Великой войны – если бы не то, что немцы слишком далеко ушли друг от друга и почувствовали вкус экономического благополучия.

   Все это совсем не исключало возможности новых войн в Европе, но было ясно, что если и полыхнет, то, скорее, где-то на юге континента, или, еще вероятнее, на южном побережье Средиземного моря.

   Идея сбрасывать напряжение в отношениях между великими державами на уровень локальных колониальных войн принадлежала британцам, хотя, в принципе, была не нова. Но одно дело, конфликты между колониями, когда сообщения о них достигали соответствующих столиц через пару месяцев. К тому моменту вчерашние противники успевали и помириться, другое – в эпоху радио и телеграфа, когда по идее колониальная администрация и шага не может сделать без одобрения метрополии. Здесь требовалась модификация правовых отношений, изменения в статусе и полномочиях местных администраций. Соответствующие разработки в сфере международного права были заказаны, и юристы, как, впрочем, и всегда, не подвели. Но это, скорее, пока были заделы на будущее.