Текст книги "Слишком мало друзей (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

   Никакой проблемы для Померанцева эта просьба, естественно, не содержала. Он, собственно, ради этой встречи и приехал в Киев, и был готов появиться в резиденции Верховного в любое назначенное время. Другое дело, что с учетом собственного опыта и знания общепринятой международной практики он не мог не посочувствовать службе протокола Верховного. Встреча с одним человеком – пустяки, а как они выкручиваются, если речь идет о посещении массовых мероприятий или международных встречах? В дипломатии невербальный язык был особенно важен. И уж если даже время появления на дипломатическом приеме иногда истолковывается как проявление отношения к хозяину и представляемой им стране, то необязательность в отношении двусторонней встречи вообще не могла трактоваться иначе как прямое неуважение к партнеру.

   «-Весело у них тут» – подумал про себя Померанцев и искренне посочувствовал своему преемнику. Программы государственных визитов дипломаты обычно согласовывают поминутно, и объяснить партнерам, что наш лидер будет появляться с зазором плюс-минус полчаса, конечно, можно, но надо одновременно готовиться к тому, что, проявив понимание, партнеры попросят о встречных уступках. И если будут не дураки – а таких в зарубежных МИДах Померанцев не встречал – то уступки эти будут касаться существа обсуждаемых тем. Вот тебе и цена расхожей фразы о том, что «точность – вежливость королей». С прошлым Верховным ему, впрочем, тоже было невесело. С расписанием у «нашего хохла» проблем не было, но вот что он иной раз нес, войдя в раж... Иногда потом долго приходилось объясняться с партнерами, выдумывая самые невероятные толкования его образных выражений и оборотов. И еще вопрос, что державе дороже обходится.

   С этими невеселыми мыслями за 15 минут до назначенного срока Померанцев зашел в кабинет Верховного. Тот поприветствовал губернатора, с демонстративной заинтересованностью попросил рассказать о делах губернии, «настроениях простого народа». Померанцев коротко и по существу рассказал об основных экономических и прочих показателях похоже, даже не столько для Верховного, сколько для пары пишущих журналистов, фотографа и оператора кинохроники, которые, как ему объяснили накануне, готовили репортажи о подобных встречах. Это была действительно новация. Новый Верховный был сильно озабочен созданием у общественности представления о нем как о радетеле народных чаяний, который готов использовать любую возможность, чтобы узнать как и чем живет и дышит избравший его народ.

   Уж в такой-то малости Померанцев охотно подыграл, тем более, что, по его мнению, Верховному пока явно не хватало харизмы. Какой-то он был уж очень неяркий. Многие вообще задавались вопросом, как и почему именно этот человек вдруг совершил стремительное восхождение на политический олимп. Как-то уж так получилось, что его предвыборная кампания была сосредоточена не столько на личности и достоинствах кандидата, сколько на невнятном обличении язв прежнего режима. Рефреном звучал лозунг: «Будем исправлять!», но никто при этом не объяснял, как и почему вдруг получилось, что исправлять надо практически все и везде и, главное, кто в этом виноват. Как ни парадоксально, народ на такую постановку вопроса купился – а, может быть, на основе опыта понимал, что наказывать виновных все равно никто никогда не будет? Вроде как в силу национальной традиции.

   Так что открытая часть встречи прошла вполне прилично, затем журналисты ушли, Верховный с облегчением вздохнул и перешел к делу.

   – Мне доложили, что Вы хотели бы отдельно затронуть в нашей беседе национальный вопрос. Скажу сразу: проблема очевидна. Более того, у Вас там все еще относительно благополучно. В самых южных губерниях намного хуже. Между казаками и горцами происходят чуть ли не ежедневные столкновения. Мы очень надеялись в свое время, что разбив Турцию и лишив тем самым горцев турецкой помощи, мы ослабим горское сопротивление. В чем-то, может быть, стало и полегче. Но, с другой стороны, очень чувствительные потери казачьих частей в ходе десанта ослабили потенциал тамошней русской диаспоры. Так что существенных изменений не произошло. Тем более, что вместо турецких реалов мы там теперь регистрируем британские фунты. И как бы их даже не стало больше.

   Верховный помолчал. До своего неожиданного и стремительного выдвижения он как раз занимался в одной из спецслужб южным направлением и дело это знал хорошо.

   -К чему я это говорю, – продолжил он, – Вы должны понимать, что если мы в Вашем регионе пойдем на определенные шаги навстречу националам, то нам автоматически придется сделать то же самое и на Кавказе. А там это однозначно воспримут как проявление слабости. Последствия Вам, надеюсь, понятны. И еще. Откровенно говоря, вопросы развития национальных культур и прочего меня вообще не интересуют. Во всей этой истории для меня главное другое – как возможные послабления с нашей стороны могут сказаться на авторитете центральной власти. Нам ее надо всемерно укреплять. Времена такие.

   Померанцев был подавлен. Ему все же казалось, что новый Верховный гетман должен быть заинтересован в диалоге с народом, в том числе и по принципиально новым вопросам, каком-то подъеме народной активности, расширении списка возможностей и даже определенных свобод. Именно все это, с его точки зрения, и могло дать мощную поддержку новой власти. То же, что он сейчас услышал, было еще хуже, чем сумасбродные рассуждения предыдущего Верховного. Перед ним сидел не государственный деятель, а классический спецслужбист. Слава Богу, что речь еще не зашла о работе с лидерами национальных общин.

   « – Да и слово какое мерзкое – националы – подумал он про себя, – явно из его прошлого профессионального лексикона. А вообще-то они – такие же граждане, как и все, и избиратели к тому же».

   Но отвечать надо было по-другому, и он ответил.

   – Позволю себе заметить, что если мы будем предпринимать какие-то шаги в пользу развития национальных меньшинств, как говорится, в инициативном порядке, по собственной инициативе, а не в результате давления, то, скорее всего, вопрос о силе или слабости центральной власти вообще не возникнет. Предметом обсуждения станет именно существо этих мер. И здесь можно будет спорить, делая упор на эффективность, затраты и прочее. И мне кажется, было бы абсолютно неправильно сравнивать мирные и благополучные регионы с высокой долей нерусского населения с Кавказом. Напротив, у нас будет великолепная возможность показать всем, что именно многовековая лояльность в отношении государства дает основания для каких-то льгот в национальном вопросе. Больше того, я бы даже позволил себе предложить придать этим льготам определенное экономическое содержание.

   – Как это?

   – Конечно, мы не можем вообще освободить бизнес, который принадлежат татарам, от налогов. Но вот освободить от уплаты налогов татарскую газету или частную школу, национальный театр или типографию, печатающую книги на татарском – можно. Да так, чтобы это было напечатано на каждом экземпляре газеты и книги. Суммы это небольшие, а вот как мера поощрения культуры – вполне ощутима.

   – У них что, даже на такое денег не хватает?

   – Хватает, конечно, но не в этом дело. По данным нашей губернской статистики, эффективность татарского предпринимательства вообще выше, чем у русских. Сказывается национальная солидарность, мусульманские обычаи и многое другое. Просто даже то, что пьют меньше. Так что здесь важнее символизм.

   – Понимаю. На этом, думаю, можно развернуть целую программу. Детали мы с Вами сейчас набросаем, потом отработаете их с руководителем моей канцелярии. Но сразу скажу: рамки жесткие – культура, язык, образование. Не больше. Никаких национальных образований, второго официального языка и прочего. Причем во все это дело надо будет погрузить националов на несколько десятилетий. И пока они будут разучивать свои алфавиты, развитие науки и техники уйдет так далеко, что любая техническая профессия все равно будет требовать свободного знания русского. А дворники могут разговаривать по-татарски.

   Верховный даже вскочил и в волнении прошелся по кабинету. Померанцев не смог оценить всего значения этого события. Не выйдя особенно ростом, Верховный предпочитал вести разговор сидя, чтобы избежать неловкой ситуации, когда ему пришлось бы смотреть на собеседника снизу вверх.

   – Подумайте-ка там с моими, – он мотнул головой в сторону приемной, – вот о чем. Надо бы развернуть целую программу: для Поволжья, западных губерний с преобладанием белорусского населения, возможно, северян. Это – большая работа, не один месяц займет. Соберем совет губернаторов затронутых губерний. Кстати, Вы его могли бы возглавить. А, скажем, в начале следующего лета мы планируем, наконец, открыть Волго-Донской канал. Ну, Вы знаете, там большая часть нового фарватера проходит по озерам и водохранилищам, но реально водный путь в Волгу из Черного моря появится. Так вот, после этого я бы совершил поездку по Волге – от Царицына и вверх – и у вас в Казани эту программу бы и обнародовал. Не возражаете?

   Как тут Померанцев мог что-то возразить. Как старый дипломат он только отметил про себя, что уж что-что, а вербовать сторонников Верховный умеет профессионально. Фактически его только что вернули во властную команду. Конечно, совсем не в прежнем качестве, но, кто знает, куда его может привести этот новый поворот в судьбе.

   В последующие дни в Киеве ему пришлось немало общаться и с прежними знакомыми, и с совершенно новыми людьми, пришедшими во власть вместе с Верховным. Впечатления были двойственными. С одной стороны, обстановка и в гетманствах, и в Государственной думе, и в канцелярии Верховного явно изменилась к лучшему. Люди занимались реальными делами, а не бросались, как это было еще несколько лет назад, сломя голову выполнять глупые, а часто и вредные, прихоти вождя. Во всех же нынешних делах было явно больше здравого смысла. Настораживало другое.

   Накануне возвращения в Казань Померанцев встретился с одним из старых приятелей. Личность это была не простая. Не занимая первых позиций, Егор Кузьмич, как его звали, реально был во власти практически с самого начала новой государственности, с 20-х годов, знал всех и все и пользовался большим авторитетом у понимающих людей. После обильного ужина у него дома – в ресторан по приглашению Померанцева он идти отказался, поскольку был настроен именно на приватный разговор, – за энным бокалом коньяка пустился в рассуждения:

   – Я бы не стал пока вообще как-то оценивать нашего нового вождя. Такое впечатление, что у него каждый раз при возникновении некоей сложной ситуации открывается новое дно – понимаешь, он проявляет себя с новой стороны, часто неожиданной, иногда ошибается, учится и в целом как-то выпутывается из ситуации. И вроде все, понятен человек. А потом новое испытание и новое дно. И вот вопрос: где и когда он остановится? Мы тут, – кто «мы» он не пояснял, но Померанцев примерно представлял о ком идет речь – люди, которых мало кто знал, но от которых зависело многое, – попытались порасспрашивать о нем у бывших сослуживцев. Не сами, конечно, а через знакомых, их знакомых и так далее. И, знаешь, что выяснилось? Тех, с кем он в прежние времена был в контрах, уже даже и следов не найдешь. Заслали поднимать службу в такие места, про которые даже я не знал, что они у нас вообще есть. А друзей и не спросишь – растут как на дрожжах и демонстрируют полную лояльность. Но есть у меня один человечек, который увлекается прогнозированием поведения на основе известных факторов, личных качеств и массы дополнительных моментов. Как бы матрицу такую выстраивает, а на выходе у него набор наиболее известных и распространенных в истории решений и моделей поведения. Так что окончательный результат не очень, якобы, зависит от его личных оценок и пристрастий. Так вот, я его поднапряг. Человек работал две недели, говорит, даже переутомился и сам крайне удивился полученному результату.

   – Это что, вроде предсказателей по картам получается?

   – Можешь считать и так, только карты у него не Таро, а своего рода политическая колода. Там, кстати, есть и те варианты, которые на твою долю выпали. Хотя, вообще, по-моему, в этом больше от математического анализа, чем от элемента случайности. Ну а про политические закономерности не тебе объяснять...

   – Извини, отвлекся, так что получилось то?

   – Что получилось... Ну, диктатурой я тебя не удивлю. У нас иначе и не получается. Только вопрос времени. И ничего плохого я в этом не вижу, главное, чтобы дело делалось. Но тут есть особенности. Ты ведь Маркса читал?

   – Было дело. Правда, не в юности, как многие. Тогда я марксистов больше в винтовочный прицел рассматривал...

   – Да, в тех обстоятельствах иначе и нельзя было. Но почитать эту публику иногда полезно. Посмотреть, как они предшествующую историю воспринимали и к современности прикинуть.

   – Господь с Вами! Вы, надеюсь, не про классовую борьбу?

   – Нет, кое-что попроще. У моего ученого еврея – сам понимаешь, другой национальности он и быть не мог – получается, что нас ждет быстрое формирование военно-бюрократического сословия, которое начнет вытягивать у прежних собственников объекты, приносящие доход.

   Померанцев с недоумением посмотрел на собеседника.

   – Это что? Такая форма национализации? Происки социалистов?

   – Да нет, что ты. Все намного проще и банальней. На свой карман ребята будут работать. Кстати, наверное, не стоит говорить про них «они». Мы с тобой оба из их же команды.

   Померанцев гордо выпрямился.

   – Знаешь, я никогда ни взяток не брал, ни выгоды какой-то особой для себя в делах службы не искал. Комфорт люблю – не скрою. Особенно после тюрьмы ценить его стал. Да и о семье позаботиться надо, о старости подумать. Так что положенное получаю с удовольствием. Но отнимать у промышленников своей губернии их заводы я не собираюсь.

   – Ты, может, и не собираешься, но ты что думаешь, не найдутся желающие? Даже и рядом с тобой? Да сколько хочешь! Тем более, если это станет официальной линией.

   – Но послушай, вся борьба с большевиками – это была борьба за право частной собственности! На нем стоят все наши законы! Основа основ. А это получается как опричники при Иване Грозном...

   – По сути – да, но, когда я стал думать в этом направлении, то понял, что, во-первых, такую линию можно замаскировать, растянуть во времени и вообще явно не подставляться с правом частной собственности – кстати, ты очень правильно выявил самый опасный момент во всей этой истории, а, во-вторых, знаешь, сколько будет желающих поучаствовать? Ситуация в стране крайне тяжелая, впрочем, как всегда. В Европе хоть чуть-чуть послабления рабочим дали, у них там вообще сейчас такая идея, что кризисы можно преодолевать только увеличивая спрос на товары, а, значит, надо платить народу побольше. А у нас? Профсоюзов толком нет. Недавно ввели ограничение – 10-часовой рабочий день на заводах – а, знаешь, почему? Промышленники попросили: надо искусственно затормозить производство, кризиса перепроизводства боятся. Так что будут отнимать, опираясь на широкую поддержку народа. Не удивлюсь, если и народу крохи какие-то от всего этого перепадут, но именно крохи.

   – Ты об этом говоришь как о деле решенном...

   – А я в этот анализ верю. Иначе не стал бы тебе рассказывать. Но это еще не самое интересное.

   – А что же дальше?

   – А дальше выход на острый социальный конфликт, фактически спровоцированную мини-гражданскую войну с яркой победой в конце. Все пояса затягиваются до предела, выстраивается четкая пирамида власти, а наверху – столь яркий и сильный лидер, что к его ногам сами падают и Питер, и Омск. О всякой мелочи я уже и не говорю.

   Померанцев задумался. Парадокс состоял в том, что цель вроде бы даже совпадала с тем, к чему стремилась группа «18 марта», за что он провел почти год в тюрьме, уже почти простился с жизнью и вывернулся каким-то чудом. Теперь он понимал, почему одним из первых шагов нового Верховного гетмана было помилование его подельников – он явно рассматривал их как потенциальных союзников, просто более наивных и менее удачливых. Многое становилось понятным и в отношении его недавнего разговора с Верховным. Тот явно через него пытался наладить связи с «восемнадцатимартовцами». Как они к этому отнесутся – другой вопрос. Особенно, если узнают, какими методами собирается действовать нынешний правитель. Впрочем, его теперешнему собеседнику знать всего этого явно не следовало.

   Хозяин, вероятно, почувствовал, что Померанцеву надо переварить услышанное, встал и скрылся в глубине квартиры, чтобы попросить прислугу сварить еще кофе. Убежденный холостяк, он со временем очень комфортабельно устроился в самом центре Киева, категорически отказываясь от заманчивых предложений приобрести недорого в тихом предместье виллу с небольшим садом. Показывая перед обедом Померанцеву свою квартиру, он со смехом рассказал, что сначала даже составлял график таких предложений, которые были напрямую связаны с решениями различных сложных вопросов государственной администрации, подрядами, государственными заказами на строительство и прочим. Давно знавший этого человека Померанцев не сомневался, что в определенных случаях он пользовался преимуществами своего положения, но делал это редко, крайне осторожно и только наверняка – без малейшего риска. Все это было настолько расплывчато, что и взятками-то назвать было даже трудно. Не в деньгах видел человек смысл жизни.

   Кофе в кабинет принесла милая молодая девушка. Закончив сервировать стол, она приветливо улыбнулась Померанцеву и, оглянувшись на дверь – хозяин еще не вернулся, тихо попросила его:

   – Вы уж только, пожалуйста, кофе не увлекайтесь. Если Егор Кузьмич еще предложит, может быть, чаю спросите? Я хорошего заварю, с чабрецом. А то ему на ночь много вредно – сердце!

   «– Ого, – подумал про себя Померанцев, – лихой орел наш Егор-то. А ведь ему вообще-то только слегка за полтинник».

   Девушка была, действительно, хороша. И совсем не простая. Явно приезжая, селянка откуда-нибудь из-под Чернигова или Полтавы, уже пожила в большом городе, впитала его дух и, похоже, твердо знает, чего хочет.

   – Обещаю кофе много не пить, коньяком не злоупотреблять и даже сигару курить не буду! – он шуточно приложил правую руку к груди, но кивнул девушке вполне серьезно.

   Девушка благодарно улыбнулась и вышла.

   – На чем мы остановились? – хозяин вошел в кабинет, критически оглядел чашки с кофе, а потом бросил подозрительный взгляд на Померанцева. – Что тебе тут Оксана наговорила? Признавайся!

   – Ничего такого, что я бы не поприветствовал обеими руками, – и Померанцев действительно шуточно похлопал в ладоши, – умеешь ты, Егор Кузьмич, устраиваться. Смотрю на тебя – и радуюсь.

   – Спасибо. Надеюсь, ты это всерьез, без подвоха. А то некоторые косо смотрят...

   – У меня, знаешь, после тюремного замка взгляды на многие вещи крайне упростились.

   – Хоть какая-то польза. А то, честно говоря, уж больно ты был каким-то европейским. А у нас жизнь была, есть и будет попроще. Вот меня некоторые осуждают за Оксану, – чувствовалось, что эта тема не давала Егору Кузьмичу покоя, – а знать не хотят, из какой жизни у себя в деревне она вырвалась! Вроде и не голодает село, а в половине домов электричества по-прежнему нет, а водопровод хорошо, если есть в каждом десятом. А у меня хотя бы живет по-человечески. А весь труд по моему дому для нее и не работа, в общем. Главное – чтобы это все подольше продолжалось. А вот здесь у меня есть сомнения.

   И даже, несмотря на эту фразу, разговор уже не вернулся к прежней теме. Немного посудачили о знакомых, Померанцев поделился наблюдениями о Казани и своем губернаторстве, а там и разошлись. В этот приезд в Киев Померанцев больше не видел Егора Кузьмича, а уже следующей весной, когда подготовка к вояжу Верховного по Волге закрутилась вовсю, и он опять приехал в столицу, то с удивлением узнал, что его старый знакомый тихонько вышел в отставку и уехал из города. Говорили, что купил он небольшой домик в Крыму и живет там тихо и спокойно вместе с то ли подругой, то ли даже молодой женой, и слышать ничего о делах киевских не желает. Хорошо знавшие его люди были потрясены до глубины души – всем казалось, что уж этот-то человек будет служить до конца, до самой смерти. Померанцев же сначала только пожал плечами, а затем, уже по дороге домой в Казань, еще раз внимательно восстановил в памяти их вечерний разговор и понял, наконец, самое главное про своего старого приятеля: служба государству, действительно, составляла смысл его жизни, но для него, одновременно, существовали четкие границы поведения государства, которые он был готов принять. Как только он почувствовал, что государство пусть хотя бы еще даже только намерено выйти за эти границы, он категорически отказался ему служить. Все это наводило на размышления.

   Глава двенадцатая

   Год, последовавший за этими событиями, Померанцев позднее вспоминать не любил. По натуре своей он был трудоголиком, да и новые вызовы его никогда не пугали, но на этот раз при подготовке судьбоносной, как сразу заявили в канцелярии Верховного, его поездки по Волге было слишком много ненужной суеты, интриг, попыток оттереть друг друга в сторону. Как только Верховный на совещании со своими помощниками обозначил идею фактически провозгласить в ходе поездки новую национальную политику, сразу же насмерть поссорились два вице-шефа его кабинета: один отвечал за работу с губерниями, другой, среди прочего, курировал национальные вопросы. Каждый из них считал, что именно его блок должен заниматься разработкой содержания будущих инициатив и, соответственно, получить потом причитающийся кусочек славы. Поскольку в качестве визави со стороны губернаторов им был назван Померанцев, то именно на него обрушилось сразу же два вала запросов, писем, срочных телефонных звонков, «вызовов в ставку», как пошутил Петров, на срочные совещания, которые проводились параллельно и никак не координировались друг с другом.

   Бедный Померанцев по два-три раза в месяц ездил в Киев. Проезд в одну сторону занимал почти сутки, ехать приходилось через Москву или Курск и Харьков. Летать Померанцев не любил, да и не было еще тогда надежного регулярного авиасообщения. Через Харьков получалось быстрее, но Померанцеву было интересно лишний раз посмотреть на Москву. Он там раньше практически не бывал и теперь, переезжая с вокзала на вокзал, он всегда просил водителя такси выбрать какой-нибудь новый маршрут. Было очень заметно, что город, хотя и не столица, но явно ведущий экономический центр страны. Старины еще оставалось много, но росли функциональные деловые и жилые кварталы, а уж мимо скольких заводов проходили поезда, прибывающие с восточного направления.

   Вера сначала очень переживала, неоднократно плакала и сетовала, что попытка уехать подальше от центральной власти привела к тому, что Померанцев опять оказался в гуще событий, политических интриг, а там и до беды не далеко. Но очень скоро она попала под благотворное влияние Ольги, которая всегда умела найти подходящие аргументы. На этот раз она очень убедительно объяснила родственнице, что вся эта заварушка, к счастью, ограничена по времени. Вот съездит Верховный в свою поездку, произнесет все нужные речи, а там, как это обычно и бывает в НКР, все про всю эту национальную политику и забудут. Так что надо, мол, только немного потерпеть.

   Трудно сказать, верила ли сама Ольга в эти слова, но Вере они помогли. Слово «потерпеть» вообще оказывает какое-то мистическое воздействие на русских женщин, да и не только женщин.

   Что же касается конкуренции гетманских структур, то со временем ситуация только ухудшилась. К делу подключились вартовые. И, как это часто бывает, когда речь идет не о поимке конкретного шпиона или смутьяна, а о чем-то таком политическом, на что надо посмотреть и с точки зрения возможного ущерба для интересов безопасности отечества, на всякий случай сразу же рекомендовали «пресекать!» и «не пущать!». Причем ни под каким соусом. После первого же совещания с их участием Померанцев понял, что если так дело пойдет дальше, то вместо послаблений и позитивных реформ на выходе окажется запрет на все проявления общественной жизни на любом языке, кроме русского. Дальше – больше. На следующее совещание оказались приглашены и видные деятели православной церкви, которые бодро отрапортовали, что православие в приволжских губерниях испытывает массу проблем, а вот ислам – процветает, и любые послабления национальным меньшинствам только ухудшат этот баланс. У Померанцева даже возникло дурное ощущение, что вартовые и церковники то ли заранее согласовали свои подходы, то ли вообще разрабатывали их вместе. Но в любом случае спорить с этим было сложно, тем более, что православная статистика была объективной и показывала, что храмы если и не пустеют, то не наполняются. У Померанцева, правда, было собственное объяснение этому. Число верующих, по его мнению, было сравнительно стабильно, вот только в их среде происходили внутренние изменения: все больше людей отходило к протестантам, различным неформальным религиозным группам. Да и староверы сохраняли свои позиции. Почему так происходило – вопрос другой, тут бы вот официальной православной церкви задуматься, как говорится, о качестве своих кадров, но кому же охота таким заниматься.

   Сложно было и со своим братом-губернатором. Первая же встреча глав губерний чуть не кончилась скандалом. Оказалось, что у этой публики давно сложился свой неформальный клуб, свое старшинство и лидеры. Признавать главенство Померанцева они вовсе не собирались, и, соответственно, попытались саботировать саму идею. Дело спас еще один заместитель главы канцелярии Верховного, которому тот поручил организовать эту группу – это был уже третий центр в канцелярии, подключившийся к делу! Как потом понял Померанцев, киевляне вообще планировали использовать этот проект для того, чтобы «подтянуть» губернаторов, подраспустившихся во времена прошлого гетманства. Многих к этому моменту уже сменили, но эта губернская зараза самостийности быстро распространялась и на новичков. Были случаи замен и некоторых из их среды. После того, как пара наиболее ярых критиков идеи из числа членов губернаторской группы рассталась со своими постами, стало полегче – пошла подпитка идеями с мест. Здесь Померанцев вздохнул поспокойнее.

   Однако тот же заместитель главы канцелярии порадовал его тем, что общий набор нововведений должны будут поддержать все уже задействованные игроки, и только потом он попадет на утверждение Верховному. Тот, мол, сам установил такой порядок. С учетом остроты споров Померанцеву было очевидно, что такой поддержки ему не получить никогда. И тогда он пошел ва-банк. На очередное заседание своей группы он пригласил протокол и пресс-службу Верховного, чтобы те могли познакомиться с грандиозностью задачи. Как опытный дипломат он понимал, что эти ребята теперь сами сформируют по своей линии программу с соответствующими мероприятиями и поставят всех перед фактом: есть великолепная программа, давайте адекватное наполнение. Конечно, подобные вещи были возможны только в начале карьеры Верховного, когда он еще уделял большое внимание своему политическому имиджу, боролся за любовь и поддержку граждан. Как грустно заметил все тот же заместитель главы канцелярии: «Работаем на фото в газетах и кинохронику!». Позднее такое вряд ли бы прошло, но в этот раз сработало. Пресс-служба и протокол так накрутили Верховного в преддверии поездки, что он сам начал требовать у своих сотрудников проект документа по национальному вопросу, а при его обсуждении – сходу отметать второстепенные возражения и опасения. Подыграли и губернаторы: Померанцев как-то обронил на заседании своей группы, что уже трижды докладывал в канцелярию о том, с каким интересом публика в его губернии ждет прибытия лидера. После этого аналогичные доклады посыпались из всех губернских центров по маршруту поездки. Ну, а канцелярия с удовольствием докладывала об этом Верховному.

   Германов, которому Померанцев регулярно за дружескими посиделками рассказывал обо всех перипетиях этой истории, хохотал в ответ и уверял, что его в свое время посадили явно правильно, но, как бы, авансом – за злостное манипулирование киевской властью.

   В этих хлопотах как-то незаметно прошло месяцев девять и к июню к удивлению Померанцева поездка Верховного, а вместе с ней и то, что все гордо называли «новой национальной политикой», были практически готовы.

   Глава тринадцатая

   Померанцев ждал, что его пригласят на торжества по случаю открытия Волго-Донского канала – именно там, в Калаче, начиналась знаменитая речная поездка Верховного, которую потом иначе как «великий волжский поход» и не называли. Канал, собственно говоря, был завершен строительством еще прошлым летом, и судоходство по нему уже продолжалось до конца ноября, но это все потом было названо пробным режимом, а вот по-настоящему рабочий, якобы, начался после того, как Верховный перерезал какую-то символическую ленточку и дал команду начать движение судов. Куда там и к чему пришпандорили эту ленточку – никто толком и не понял, но, главное, перерезал. Вообще со строительством этого сооружения дело подзатянулось. Строить-то начали еще в 30-е и прошли несколько фаз. Сначала на строительство активно вербовали безработных. Великая депрессия к тому моменту докатилась и до Европы, не обошла НКР, и как средство борьбы с ней кто-то предложил привлекать на строительство безработных. И фонды под это дело выделили, тем более, что в строительство вложился и УралСиб – там заранее предвкушали, как продукция уральских заводов поплывет сначала по Волге, потом в Азов, Черное море и дальше. Но толку от безработных было мало, фактически работы в междуречье Волги и Дона велись только летом, а фонды быстро кончились. Затем несколько лет вяло ковырялись – техники было мало, а сооружение было слишком серьезным, чтобы построить его почти вручную. И только в конце 40-х за дело взялись серьезно, подогнали технику – свою и покупную, поднапряглись и довели дело до конца. Скептики утверждали, что произошло это только потому, что распорядителем работ поставили видного строителя из УралСиба, на счету которого уже были и мост через Енисей, и плотина на Ангаре, и много чего еще, о чем говорили меньше, но знающие люди только цокали языком.