Текст книги "Слишком мало друзей (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

   Что же касается политики, то эти «полу-немцы» принимали посланца Киева тепло и охотно поздравляли Померанцева с взятием Константинополя. Вот ведь тоже историческая память – уже сколько веков прошло, а свои многочисленные войны с османами помнят.

   Так что в целом поездку можно было считать удачной. Померанцев был доволен. Все же первый серьезный вояж за границу в качестве нового гетмана, да к тому же еще, если вспомнить скандальные обстоятельства снятия предшественника... В такой ситуации Померанцеву совсем не хотелось принимать высший дипломатический пост, да и местом своим на тот момент, а он служил послом в Вашингтоне, был вполне доволен. А тут срочно срываться, возвращаться в Киев и вытягивать гетманство из-под огня критики. Занятие на любителя. Однако Верховный в преддверии своего визита в Вашингтон явно хотел послать очевидный сигнал Белому дому, а старые коллеги по работе в гетманстве насели: держись, всем сейчас трудно, спасай дипломатическую службу! Резон в их словах был. Верховный под настроение мог и разогнать гетманство, и назначить на него невесть кого – желающих порулить внешней политикой в стране всегда хватало. Так что пришлось соглашаться и сразу впрягаться в подготовку поездки Верховного за океан. Визит, прямо надо сказать, вышел не очень, но странным образом Верховный совсем не связал свои неудачи с работой Померанцева, хотя этого многие ждали. Обошлось.

   А после возвращения домой Верховный к делам закордонным слегка поостыл и насел на строителей и аграриев, но в гетманстве Померанцева это было воспринято даже с облегчением. Вот так и появилась у него возможность посетить хотя бы ближайших европейских соседей. Ездили больше двух недель – все же 6 столиц, и от поезда немного устали. К счастью, ночевать в салон-вагоне пришлось всего лишь дважды: по дороге в Вильно и уже на обратном пути, на перегоне из Вены. Так и путешествовали все время тремя вагонами: салоном министра и двумя спальными для членов делегации. Жена, правда, сказала, что больше он ее в такую чехарду гостиниц не заманит, но поживем – увидим.

   Сопровождающие тоже подустали. Близкие сотрудники Померанцева работали как проклятые. К каждой беседе и встрече надо было подготовиться, количество бумаг зашкаливало, а новый шеф любил входить в малейшие детали любого дела. Официальные лица – старшие дипломаты, несколько вице-гетманов из других ведомств и пара экспертов – были менее загружены делами, но активно использовали свободное время для знакомства с местными достопримечательностями. Надо же, в конце концов, что-то рассказать родным и близким? Случалось, процесс знакомства приобретал несколько разнузданный характер. Способность видеть края – качество сугубо индивидуальное и свойственно не всем. Удивительно, как странно иной раз ведут себя взрослые и вроде бы ответственные люди, стоит им только вырваться из привычных рамок. Хорошо, хоть дело обошлось без скандалов.

   Померанцев наблюдал, как поезд на подходе к вокзалу замедляет движение, и уже предвкушал скорое возвращение домой, на виллу на левом берегу Днепра. К вечеру помощники, конечно, привезут кучу срочных бумаг, но пока можно будет немного отдохнуть в саду, спокойно обменяться впечатлениями с женой, даже вздремнуть слегка после ланча. А в гетманство уже завтра. Собирать замов, входить в курс текущих дел. Там и к Верховному надо будет попроситься.

   Поезд, наконец, встал. Излишнего церемониала Померанцев как профессиональный дипломат не любил, и толпы встречающих на перроне не было. Помощники вручили его супруге цветы, начальник вокзала отрапортовал, челядь занялась вещами. Померанцев поблагодарил членов делегации и попрощался с ними и уже почти двинулся к машине, когда один из помощников подошел к нему и шепотом произнес: «Восемнадцатое марта!».

   Померанцев сразу остановился, на минуту задумался и спросил начальника вокзала:

   – У Вас в кабинете есть спецсвязь?

   – Так точно, Ваше высокопревосходительство! Хотите воспользоваться? Пойдемте!

   Гетман повернулся к жене.

   – Поезжай, пожалуйста, домой, и отдыхай, а мне, похоже, придется еще кое-кому позвонить и, возможно, кое-куда заехать. Но скоро буду.

   Жена обреченно вздохнула. Сколько уже было в их жизни таких срочных звонков, которые заканчивались бессонными ночами, срочными поездками, если не чем-нибудь похуже.

   Телефонный разговор Померанцева не затянулся. Неизвестный абонент, судя по всему, сказал ему нечто такое, что он оторопело посмотрел на трубку, положил ее, постоял молча пару минут, потребовал машину и, не взяв с собой никого из помощников, куда-то уехал.

   Глава четвертая.

   Десять лет для хорошо пожившего и повоевавшего мужчины – большой срок. Сейчас вряд ли кто смог бы узнать в пожилом, можно даже сказать почти старом джентльмене с совершенно седой головой, тяжелыми, набрякшими веками и не совсем уверенными движениями пальцев рук того бравого генерала, который десять лет назад заправлял европейской разведкой Балтийской Федерации, учил Германова жизни и умудрился в последнюю минуту выскочить из-под удара, который пропустили многие его не менее умелые коллеги. Тем более, что этот джентльмен сидел в библиотеке клуба филателистов г. Киева и листал справочники, пытаясь определить по ним ценность крохотного клочка бумаги, на который далекий от филателии человек и внимания бы не обратил. Более мирного и невинного занятия и придумать трудно. Да и вообще, кто будет всерьез воспринимать филателистов? Всем известно, что люди эти – не от мира сего. Ну, ладно еще коллекционеры монет, орденов, оружия или археологических находок, не говоря уже о предметах искусства и живописи. Там хотя бы какая-то реальная ценность овеществлена в предмете, а иной раз – и из драгоценных металлов, а здесь? Крохотный кусочек бумаги? Дунешь на него – и все, нет ее, этой знаменитой Британской Гвианы.

   Так что сотрудники правоохранительных органов если иной раз и оказывались в среде этой публики, то стремились поскорее ее покинуть, а любители этого дела проходили у них по разряду абсолютных чудаков.

   Кстати, к таким чудакам относился и новый гетман закордонных справ Померанцев. Большим знатоком или крупным коллекционером он себя не считал, но в клубе бывал, довольно активно менялся, а от своих подчиненных, число которых неизменно росло по мере движения по карьерной лестнице, неизменно требовал, чтобы все полученные конверты передавались ему лично в конце каждого рабочего дня. Так что обменный фонд у него был солидный, для семьи увлечение его было не слишком обременительным, а в клубе он был как бы постоянным источником поступления свежих иностранных гашеных марок из самых экзотических стран.

   Однако даже для него поездка в клуб сразу же после возвращения из командировки, практически с вокзала, выглядела странновато. И, тем не менее, после таинственного звонка Померанцев приехал именно в клуб филателистов. И если по дороге сюда он явно спешил, то в клубе поведение гетмана решительно изменилось. Он внимательно изучил доску объявлений и списки выставленных на продажу и обмен марок, что-то пометил для себя в записной книжке, довольно покивав головой, полистал свежий бюллетень международного почтового союза, перекинулся парой слов с несколькими знакомыми и даже что-то выменял у одного из них почти на ходу.

   Если бы кто-то задал гетману теперь вопрос, а зачем он, собственно, приехал в клуб прямо, как говорится, с корабля, у него были все основания доверительно ответить: устал за командировку, решил хотя бы чуть-чуть снять напряжение и отдохнуть душой. И что тут скажешь? Каждый отдыхает по-своему. А гетман, как это было широко известно, охотником не был, спиртным не злоупотреблял, доступной любовью не интересовался (кто забыл, напомню: жена его была из Остен-Сакенов, а у них не только мужчины, но женщины были о-го-го какие!).

   Так и дошел Померанцев постепенно да нашего старого знакомого, которого в клубе знали как отставного средней руки почтового чиновника то ли из Пскова, то ли из Новгорода, который переселился уже давно в Киев по причине слабого здоровья и потребности в более теплом климате. Получив из его рук кляссер с той самой маркой, которую так и не удалось пока найти в справочниках, Померанцев отошел к окну, разглядывая зубцы, печать и прочие детали этого загадочного кусочка бумаги. Хозяин марки, естественно, пошел за ним и там, в стороне от публики, у них завязался оживленный разговор, вероятно, даже спор о происхождении и ценности раритета.

   Вот только неслышные другим посетителям клуба слова к марке отношения не имели.

   – Очень хорошо, что Вы смогли так быстро выбраться. У нас невероятная новость. Обнаружились следы русского альтерната восьмой статьи.

   Здесь Померанцев посмотрел на своего собеседника потрясенно. Если бы за ними в этот момент кто-то из членов клуба наблюдал, то явно решил бы, что старик сумел найти что-то очень ценное.

   – Вы повертите немного эту марочку, мы все же вроде о ней беседуем, – старик при этом описал в воздухе над открытой страницей кляссера какой-то круг, как бы привлекая внимание собеседника к марке.

   – Откуда, черт возьми? – Померанцев смотрел на марку и выглядел совершенно потрясенным.

   – Как всегда случайность. Архивы, особенно личные, – невероятная вещь. Практически случайно в руки одному из наших попался дневник одного бывшего сотрудника еще старого, императорского МИДа. Чтение, сами понимаете, на любителя-историка. Но вот на последних страницах, уже незадолго до смерти, он вдруг вспоминает, как в свое время вопреки прямому указанию не уничтожил этот документ. И главное – пишет, кому передал! А дальше уже прямо чудеса начинаются. Если документ сохранился, то он, скорее всего у родственницы Вашей жены и, по совместительству, моей старой сотрудницы. Она, как хорошая мужняя жена, живет в своей Казани, детишек учит и сына воспитывает. Они, вообще, забавная пара. Помните скандал по поводу тайного приложения к Версальскому договору? Так вот, это – работа ее мужа. Ну, и она помогла. Встречаться с ней я, конечно, не стал. Слишком опасно. После прошлых дел ей надо сидеть тихонечко, чтобы, не дай Бог, никто не вспомнил! И надо же, что удивительно, никогда ни словом не обмолвилась! Впрочем, удивляться не приходится – женщина серьезная.

   – Так может, и нет у нее ничего?

   – Если от деда ей перешло, то точно сохранила. Она такая. Слушайте, там у них, оказывается, там, в Казани такая шайка-лейка из старых... Наверняка, сохраняют и ждут момента.

   – А Вы в это верите?

   – Абсолютно. Я эту публику хорошо знаю и, кстати, сам их учил. Они еще и не такое могут.

   – А почему тогда Казань? И чем они там занимаются?

   – Муж – профессор университета, сама преподает в гимназии, а приятель их – вообще капитан судна на Волге.

   – Послушайте, генерал, я привык доверять каждому Вашему слову, но этого же просто не может быть! В Казани, у учительницы гимназии хранится такое, и за все эти годы никто не узнал, и ничего не всплыло. Вы же понимаете, за сколько они могли бы продать эти бумаги тем же американцам?

   – Не те люди. Поверьте, я тоже излишней доверчивостью не страдаю. Но публику эту знаю хорошо. Вам мало приложения к Версалю? Так вот, эти ребята, я мужчин имею в виду, в свое время организовали на пустом месте оборону Барселоны от итальянского десанта. Как Вам: профессор университета – начальник штаба обороны города? Повторяю, если меня что и удивляет, то это фантастическое стечение обстоятельств. Но в нашем деле такое бывает.

   – И что будем делать?

   – А я бы купил марочку-то все же на Вашем месте,– старик вовремя заметил, что к ним направляется один из членов клуба,– А то поздно будет. Сомнения, конечно, есть, но если предположение подтвердиться, то станете обладателем настоящего раритета! – И недовольно посмотрел на подходящего: не понимаешь, третий – лишний!

   – Да, марочка, – Померанцев глубоко задумался. – Что, будем посвящать?

   – Несомненно. И не пожалеем.

   – У меня нет оснований Вам не доверять. А в отношении марочки – позвольте подумать. Но пока оставьте, пожалуйста, ее за мной. На-днях встретимся и окончательно договоримся. А сейчас позвольте откланяться, я ведь прямо с поезда на минуту сюда заскочил душой отдохнуть!

   – И отдохнули?

   – Несомненно!

   – Ну и хорошо, я вот тоже планирую небольшой отдых – хочу на Волгу съездить, говорят, там нынешняя осень уж очень хороша.

   Глава пятая.

   Расставшись с Померанцевым, старый филателист еще какое-то время провел в клубе. Еще порылся в справочниках, почитал объявления, затем принял участие в жарком споре коллег о качестве зубцов старой марки – в зависимости от этого ее цена могла существенно «плавать», а затем ближе к обеду с сожалением засобирался домой, поясняя всем и каждому, что доктора очень настаивают на регулярном дробном питании и опаздывать к обеду ему никак нельзя.

   Если бы кто-то из его коллег по клубу задумался, а что он, собственно, знает об этом человеке, то, скорее всего, пришел бы к странному выводу: не известно о нем было практически ничего. Вроде бы почтовый чиновник, но где служил и почему оказался в Киеве – неизвестно, спешит домой к обеду, но где живет и с кем – тоже, коллекция немаленькая, случается кое-что приобретает, а откуда на это средства – не объясняет. Вроде бы, весь на виду, всем понятен, но это только сугубо внешнее впечатление. Стоит ли говорить, что такое положение дел более чем устраивало старого генерала. Да и таким ли уж он был старым? В клубе, да, его даже некоторые за глаза и называли «старый почтарь», но вот отошел от помещения клуба по улице на несколько кварталов и как-то постепенно преобразился. Походка что ли изменилась. Немолодой человек, кто же спорит, но стариком совсем не смотрится.

   Еще больше удивились бы соратники по клубу, доведись им увидеть своего коллегу через несколько дней в совсем другом городе в очень приличном тихом ресторане за столиком с дамой средних лет и наружности более, чем привлекательной. Сидели они долго, отдавали дань местной кухне и не спеша о чем-то беседовали. Внешне все выглядело очень благопристойно, но вот содержание их разговора многих бы удивило.

   – Видишь ли, – пожилой дядюшка как бы рассказывал племяннице о каких-то семейных делах, – сейчас даже трудно сказать, кто первый придумал этот то ли лозунг, то ли пароль – «восемнадцатое марта». Как ты понимаешь, речь идет именно о дате подписания договора о продаже Аляски. Почему именно память об этом событии была выбрана основателями общества, я тебе не скажу. Может быть, среди них был кто-то из стариков – современников той эпохи и он считал, что именно с момента продажи Аляски началось движение Империи вниз. Многие, правда, сейчас связывают начало этого процесса с русско-японской войной, но о вкусах, как говорится, не спорят. Выбрали и выбрали. Тем более, что с моей, профессиональной точки зрения выбор вполне удачен. Связать старое дело с Аляской с современными устремлениями восстановить Империю – это не каждый сможет. А суть движения именно в этом и состоит. Рассчитано оно, конечно, надолго, возможно, мы не увидим плодов дел наших, но ждать мы умеем. Работа ведется по целому ряду направлений: подбираются единомышленники, помогаем им занимать ключевые посты, компрометируем действующую власть. Впрочем, последнее даже и не особенно требуется – таких идиотов, как здешний нынешний лидер надо еще поискать. Ну, а что в Питере творится – ты сама понимаешь. Слава Богу, что мы оттуда сумели вовремя выбраться.

   – Спасибо Вам еще раз за это.

   – Да не в этом дело. Тут другое. Я никак не могу понять, кто в сложившейся ситуации может стать центром, мотором для объединения. У балтийцев все же очень сильно влияние чухонцев. А у них как был местечковый подход, так и остался. Здешние получше, но над ними давлеет бремя неудач. Это серьезно. У сибиряков типично кулацкий подход, ходя динамика у них очень неплохая. Но, извини, я не вижу ни у кого той самой пассионарности, о которой писал Гумилев. А без нее на такое дело не поднимешься.

   – А Вы во все это верите?

   – Приходится верить, если ты задумаешься о нашей истории. Все же наиболее великие дела получались, когда люди были готовы жертвовать собой. Сейчас этой готовности нет. Поэтому я и думаю, что до «светлого часа» точно не доживу. Не уверен, что и вы успеете его увидеть. Но это – общие моменты. На практике же я хочу, чтобы ты оставалась вместе со своим Германовым хранителями бумаги. Хотя ты и показала мне только фотокопию, но в ее подлинности я не сомневаюсь. О существовании бумаги теперь знает Померанцев, на всякий случай я ему объяснил, где она точно хранится. Лучше было бы этого избежать, но я уже не молод, всякое может случиться. Кому-то надо наше знание оставлять. Да и ты об этом задумайся. Повторяю, результат нашей работы может проявиться только через десятилетия, а такое сокровище не должно пропасть.

   – Что-то не нравятся мне Ваши слова. Вы что-то чувствуете?

   – Нет пока, но в таком деле надо начинать отсчет с худшего варианта и предусмотреть действия на крайний случай. А получится лучше и легче – и решать будет проще. Серьезных противников я пока не вижу. Даже если что и заподозрят, то, скорее всего, решат, что речь идет об очередном заговоре выживших из ума стариков. Таких уже много было. А лучше всего, даже не жди от меня и кого другого сигнала, а как почувствуешь, что дело начало поворачиваться к восстановлению Империи, вот тогда и выходи на свет с эти своим документом.

   – Для такого дела мы способны и на большее...

   – Не сомневаюсь. Компания у тебя подобралась еще та. Но большего пока не надо. Надо именно сохранить и сделать так, чтобы в нужный момент бумага явилась свету. Это – ваша задача и твое личное задание. И скажи этому разгильдяю Петрову, чтобы потише сидел. Я в последнее время уже пару раз о нем слышал. Мелькает много, напоминает о себе, а люди разные. А уж теперь-то его дело точно только в том и состоит, чтобы тебя прикрывать. Я не знаю, дойдет ли дело до возвращения Аляски, хотя наши почему-то буквально одержимы этой идеей. Как ты понимаешь, до следующего срока остается еще почти 20 лет, то есть теоретически можно успеть многое: объединить страну, дать толчок ее развитию, поискать возможных союзников для спора с Америкой. Своих сил, скорее всего, не хватит, хотя сложение всех ресурсов, по моему убеждению, даст нам основание для рывка. Но, даже если мы до них и не дотянемся, то в мире обязательно найдутся желающие воспользоваться ситуацией, чтобы ощипать перья их орлану. Японцев янки через пару лет дожмут, но есть старые колониальные империи, может подняться Китай, да мало ли. И кто вообще сказал, что американцы не развалятся обратно на все свои штаты? После распада нашей империи я готов допустить любую вероятность. Но вернемся к главному. Бог с ней, с Аляской. Но если на пути к ее возвращению мы «случайно» воссоздадим великую Россию, то я готов провести на этой чертовой Аляске все последние дни своей жизни.

   Генерал задумался ненадолго.

   – Знаешь, о чем я тебя еще попрошу. Ты сама выбери момент и передай наш разговор мужу подробно. И особенно объясни, что главное, чего нам сейчас не хватает – это идеи. Вокруг чего и кого, как с какими мотивами затевать процесс воссоединения. Мотора не видим! Даже не в смысле личностей – они найдутся. Нет точки, от которой бы можно было оттолкнуться. Пусть подумает – он у тебя умный. И полет фантазии присутствует.

   – А если придумает – связаться? Вообще удивительно во время Вы появились. Я как раз через свою родственницу хотела на закордонного гетмана выходить.

   – Промысел, выходит. Сама понимаешь, что значит в нашем деле случай. А поводу того, чтобы на меня выходить: нет, не надо. И к родственнице пока не обращайся. Не хочу тропку торить, хватит и того, что с тобой повстречались. По-другому пусть сделает. Знаешь, сейчас стало модно фантастику писать. В стиле британского Уэллса. Молодой граф Толстой тут несколько раз отметился. Так вот, если надумает что, пусть облечет в литературную форму – уж он-то сможет! – и опубликует. Можно иносказательно, чтобы не обвинили в подстрекательстве, а мы поймем. Но это так, пожелание. А что же ты хочешь на десерт? Мне шепнули, что у них тут сегодня есть свежайшая екатеринодарская клубника...

   Коллекционер уехал из Казани тем же вечером, он вообще был в городе как бы проездом, случайно, отметившись на всякий случай в Нижнем и Симбирске. Ольга потом до конца жизни вспоминала эту их последнюю встречу, которая совершенно удивительным образом произошла вскоре после ее «великого ночного признания», и пришлась очень во время, поскольку и муж, и особенно Петров, после некоторого размышления начали склоняться к тому, что их тайну надо предать гласности. Спорили они скорее о форме этого акта и мерах предосторожности. Мнение генерала было более, чем авторитетным, для обоих и позволило отложить эту акцию на время.

   Германов сначала посмеялся над предложением заняться литературным творчеством, затем задумался. Всю осень и зиму он явно над чем-то размышлял, делал какие-то заметки буквально на клочках бумаги и складывал их в отдельную папку, а весной признался Ольге, что у него есть как та самая идея, о которой говорил ее старый учитель, так и довольно забавное литературное обрамление для нее. К этому моменту он уже неплохо освоил пишущую машинку, и в один прекрасный вечер взялся за дело. Роман подвигался довольно бодро, но, все же, окончательно готов он был только к Новому году. Читали его на новогодние каникулы. Устраивались втроем после ужина в гостиной у Германовых, разжигали камин, варили кофе и читали, читали роман вслух. Петров, правда, сразу же сказал, что читать с выражением он не может и вообще плохо воспринимает лирическую часть повествования и даже имеет привычку под нее задремывать, но вот все, что касалось интриг, переворотов и войны, он слушал очень внимательно и делал вполне здравые замечания.

   Фабула романа была такова: на планете Альтерра в результате общепланетарной войны распалась на части одна из старейших и сильнейших держав. Более сильные и удачливые соседи, воспользовавшись этим, многие годы отгрызали от нее небольшие куски территории, переманивали жителей, варварски эксплуатировали ресурсы. Древняя столица державы превратилась в местный Детройт, застроилась заводами и фабриками и утратила свой сакральный смысл для жителей державы. Страна хиреет, каждый тянет одеяло на себя, народ разочарован, а местные правители заботятся только о своем преуспевании. И спасение приходит от того, что находятся люди, которые, изучив опыт всех былых неудач, бед и поражений, осознают, что именно та самая прежняя столица всегда являлась главной опорной точкой нации, своего рода положительной геопатогенной зоной именно для этого народа. Все национальные импульсы, которые исходили из нее, необъяснимым образом многократно усиливались и обеспечивали победу и успех в любых начинаниях. И вот, сместив точку опоры в древнюю столицу, нация встает на путь развития и созидания. И на этом фоне всякая любовь, обман, преступления, приключения и прочее. Галиматья, конечно, но оформлено симпатично и главный посыл более, чем ясен.

   Выслушав все это, Петров процитировал своего любимого питерского писателя-мариниста на счет того, что линия отношений капитана судна с начальником экспедиции в романе прописана очень ярко (Кто не читал Конецкого – искренне рекомендую).

   Ольга, а заключительную часть романа с воссоединением двух любящих сердец, разлученных на каком-то этапе силой обстоятельств и злых людей, читала, всхлипывая через слово, как раз она, в ответ лишилась дара речи и начала только возмущенно тяжело дышать, готовясь обрушить на проспавшего все самое интересное мерзавца всю тяжесть своего гнева. К счастью Германов тоже любил упомянутого мариниста и разразился хохотом в ответ на эту реплику.

   – Да не обращай ты на него внимания! Опять начитался своего К-го, а других современных авторов за людей не считает! Ну не нашлось тут место для твоих тельняшек и рынд! Сухопутная у них там была держава! Ты лучше скажи, общий посыл достаточно ясен?

   – Ясен-то он ясен, но неужели ты действительно считаешь, что если «собиранием земель» опять займется Москва, то это гарантирует успех?

   – Не знаю, и утверждать такое не берусь. Но вся эта история с объединением вокруг Московского княжества для меня лично была всегда абсолютно загадочна. Религиозно-мистическую сторону пока оставим в покое. Возьмем столь популярные нынче атеистическо-материалистические объяснения. Центральное положение, на пересечении рек, укрытое лесами от татар и прочее. Вам самим-то не смешно? Это что, по дороге в Тверь или Новгород лесов было меньше? Или с водными путями там хуже дела обстоят? А может они уже слишком большими были, и народу там не нравилось строиться? Про остальные города я вообще говорить не буду. Да у нас десяток потенциальных центров притяжения тогда было! А встала Москва! Почему? Случай? Отчасти, возможно. Но, думаю, что было что-то еще. То, что мы не видим и даже не чувствуем, но оно работает. Во всяком случае, работало раньше. Так почему бы не попробовать и сейчас? И об этом говорю я, который, как вы знаете, город этот не люблю и предпочитаю туда не ездить!

   Петров и Ольга задумчиво молчали.

   – А чем, собственно говоря, мы рискуем? – спросил сам себя Петров, – так уж если говорить откровенно, то только деньгами, которые будут потрачены на публикацию этого опуса. Знаешь, он даже репутации твоей не повредит, поскольку тебя и так многие считают очень эксцентричной личностью. Только знаешь, надо бы что-нибудь совсем сумасшедшее туда воткнуть, чтобы все совсем обалдели...

   – Например?

   – А пусть этот твой главный герой будет не местным.

   – Как это?

   – Ну, этим... путешественником с другой планеты. Или вот! Вообще человеком из другого времени! Как у Марка Твена! Народ совсем обалдеет, и на аналогии с нашей ситуацией никто и внимания обращать не будет. А наши в Киеве они поймут...

   Так и сделали. Роман Германов слегка переработал и опубликовал в местном издательстве. Не так уж и накладно получилось, а потом и вообще кое-какая прибыль появилась. Как ни странно, публике понравилось, появились вполне доброжелательные рецензии, читатели стали ждать от Германова новых книг. Вот только «наши» в Киеве пользу из него извлечь не успели...

   Глава шестая.

   Каждый заговор заранее обречен на провал. Фактически это только вопрос времени и активности его участников. Как только численность заговорщиков достигает определенной критической величины можно быть уверенным, что о нем прознает власть и ее органы. В ряде случаев, правда, заговорщики успевают выступить прежде, чем власть почешется и начнет реагировать на их действия. А дальше – как повезет. История знает кучу таких зигзагов.

   Заговор «Восемнадцатого марта» оказался одним из самых таинственных в истории Новой Киевской Руси. Дело даже не в том, что в силу ряда причин следствие предпочитало глубоко не копать, ограничившись не только в обвинительном заключении, но даже в намного обычно более подробных докладах «наверх» общей фабулой: заговор был направлен против существующей власти, был широко разветвлен, а в число заговорщиков входили как минимум три члена кабинета министров и масса других менее высокопоставленных лиц. Заговорами в этот период европейской истории удивить кого-либо было трудно. Да и в Киеве только недавно окончательно подвели итоги заговора военных. А в Питере вообще, по сообщениям властей, один заговор плавно перетекал в другой и шли нескончаемые судебные процессы. Но этот заговор был каким-то странным.

   Во-первых, было не совсем понятно, чего именно хотели заговорщики. Недовольство действующей властью присутствовало, и разговоры о ее смене велись. Но что дальше? Будущие портфели никто не делил, и к власти не рвался. В чьих, собственно говоря, интересах, и с какой целью должна была произойти эта смена? Четкого, однозначного ответа на этот вопрос следствие не получило. И не потому, что подошло к делу нерадиво, и не в силу необычной стойкости заговорщиков, а потому, что они просто не могли ответить на этот вопрос однозначно. Один говорил одно, другой – другое. Как-то все было очень размыто, нечетко.

   Следствие отнесло этот результат на счет того, что среди заговорщиков преобладала интеллигенция, которая, как давно уже решили для себя военные и полицейские, обычно сама не знает, чего хочет. И это была его первая ошибка.

   Вторая проистекала из того факта, что следствию так и не удалось установить, кто и когда собственно создал заговор, и разобраться в его организационной структуре. Выстроенные следователями цепочки запутывались и обрывались, не вели в сторону ярко выраженного организационного центра. Да и не было, похоже, такого центра у заговорщиков. Не было и традиционной схемы с тройками, пятерками, районными руководителями-резидентами. Это опять пришлось списать на интеллигентов, которые и строем толком ходить не умеют.

   Были, конечно, в киевской контрразведке люди, которым такие примитивные результаты не нравились, но так уж повелось, что они копали, как правило, в направлении Запада, искали везде то ли британский, то ли французский след, а здесь ничего подобного не просматривалось.

   Вообще все было как-то бессмысленно, аморфно и рыхло. Как только заговорщики власть брать собирались?

   К счастью для себя следствие так и не докопалось до понимания того, что брать ее они – во всяком случае, в ближайшее время – вовсе и не собирались. Целью заговора было возрождение Великой России, а вот как, когда, в какой форме – на этот счет никаких четких установок у них не было. И вовсе не потому, что они не понимали значения четкой организации и планирования. Заговорщики просто мыслили очень широко, допускали самые различные варианты общественного развития и переустройства на просторах бывшей Империи и не считали правильным связывать себя каким-то жестким планом.

   Что же касается организационной стороны дела, то старый генерал, затеявший все это с узкой группой единомышленников, не сомневался, что рано или поздно контрразведка выйдет на заговорщиков и пытался повернуть дело таким образом, чтобы предъявить им в результате власти могли как можно меньше. В идеале он вообще хотел бы предать этому начинанию легальную форму какого-нибудь общественно-исторического движения, но существовавший киевский режим все же был недостаточно толерантен, чтобы такое прошло. Так что приходилось придерживаться определенного уровня конспирации и закрытости, но при этом цели умышленно были максимально размыты.