Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы"

Автор книги: Вадим Шефнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 46 страниц)

8. Квартирные невзгоды

Читателям почему-то всегда интересно, женат или холост герой того или иного повествования, даже если само повествование не очень их интересует. Рад объявить уважаемым читателям, что я женат. И, представьте себе, – удачно.

 
Скажу, холостякам назло,
Что мне с женою повезло, —
Я создал прочную семью,
А мог нарваться на змею!
 

В юности я мечтал, что подругой моей жизни станет неведомая немая красавица. Но потом прочел где-то, что зарегистрированы случаи, когда немые обретали дар речи и тогда становились очень горластыми и разговорчивыми. Поэтому поиски мои окончились тем, что я взял в жены говорящую, но не говорливую девушку с мягким, добрым характером. И имя у нее спокойное, уютное: Настя. И профессия у нее тихая, бессловесная: она – массажистка. Мы живем душа в душу – хоть иногда и конфликтуем. В характере Насти есть кое-какие загогулины, и это даже хорошо, это делает нашу жизнь более интересной.

 
Пусть жена полна серьезности,
Ей за это честь и слава,
Но один процент стервозности —
Не отрава, а приправа.
 

Свадьбу мы справили скромно. На ней, кроме Насти и меня, присутствовали наши родители, а из гостей – три Настины сослуживицы и мой друг-иномирянин Юрик. Я заранее упросил отца и мать не сопровождать празднество музыкой, и просьба моя была выполнена. Вот только тетя Рита не воздержалась от шума, объявила «пятиминутку смеха», которую растянула минут на пятнадцать. Из вежливости пришлось и всем остальным подхохатывать ей.

Вскоре после рождения дочки у нас устроилось дело с жильем, и мы с Настей и Таткой поселились на Гражданском проспекте в отдельной двухкомнатной. Я заранее предупредил супругу, что никаких телевизоров, транзисторов и прочих шумовых изобретений не потерплю в нашем жилище, и она согласилась. Но тишина в квартире зависит не только от ее обитателей. Оказалось, что над нами живет выпускница консерватории, владелица мощного рояля, а под нами – семейка, обожающая рок-музыку. Когда музыкантша слишком громко начинала наяривать на рояле, я посылал наверх Настю, чтобы она попросила ее играть потише. А когда снизу доносились яростные шумовые вспышки, я сам спускался к меломанам и вежливо просил их прекратить это звукоблудие. Но уговоры наши почти никакого действия не оказывали, и я понял, что нужно искать обмен.

 
Милей мне волки, и медведи,
И разъяренные слоны,
Чем те двуногие соседи,
Что музыкой увлечены.
 

После недолгих поисков мы обменялись на квартиру в Купчине. По уверениям ее жильцов, она была очень тихая: сверху – чердак, а под ними живет глухой зоотехник в отставке. Вскоре выяснилось, что мы, как говорится, сменяли бы́ка на инды́ка. Зоотехник действительно был глухим – но не на все сто процентов, поэтому он, чтоб лучше слышать телевизор, включал его на полную громкость. Я понял, что для нас назревает новый обмен.

Короче говоря, за минувшие восемь лет мы сменили пять адресов. И каждый раз нарывались на соседство то с исполнителями, то с любителями громкой музыки. Но в прошлом году счастье вроде бы улыбнулось нам – это когда мы обменялись на Выборгский район. Правда, санузел – совмещенный, потолок – с протечками, но зато тихо. Я так и сказал Насте: лучше тихая хижина, чем шумный дворец. Но когда мы с помощью Юрика (он при каждом переезде нам помогал) стали расставлять мебель, Настя вдруг села на кушетку, усадила рядом с собой Татку – и заплакала. Сквозь слезы она заявила, что мы, мол, уперлись в жилищный тупик, что я и отсюда захочу меняться, но сюда уже никакой дурак не поедет.

Я, признаться, был ошеломлен этим слезным бунтом моей супруги, тем более что и Татка к ее плачу примкнула. И тут слово взял мой друг-иномирянин.

– Настечка, затормозите свои рыданья! Не так уж здесь антиуютно! Радуйтесь тому, что есть! Один мудрец с моей планеты так выразился: «Если ты будешь рад некрасивому цветку, то он обрадуется твоему обрадованью – и станет красивым».

Высказывания Юрика всегда вызывают у Насти улыбку. И на этот раз она порадовала его улыбкой номер восемнадцать («Дружеское взаимопонимание»), но затем снова заплакала.

И тут опять заговорил Юрик. Голос его дрожал от сочувствия. Он сказал, что мы переутомились и что нам надо на время сменить обстановку. В ближайшее время он снова собирается слетать на родную Куму, где его ждет невеста. Он зовет нас в гости. Бесплатным транспортом, питанием и жильем он нас обеспечит. Правда, водители звездолетов не имеют права брать на борт иномирян, но тут дело особое: ведь я – его спаситель. К тому же его папаня – диспетчер главного куманийского звездодрома. Юрик с ним договорится... Мы должны учесть и то, что путешествие на Куму нисколько не нарушит наших земных планов и дел: используя закон сгущенного времени, мы, покинув Землю на два или на три месяца, вернемся в день отбытия с нее.

– Мама, этого не может быть! – воскликнула Татка.

– Тата, дядя Юра никогда не лжет! – одернула ее Настя. – Ты сама поразмысли: если есть сгущенное молоко, то почему бы не быть и сгущенному времени?

– Да-да! – подтвердил Юрик. – Сгущенное время – реальная нормальность! Сколько раз я летал на родную Куму, а на Земле не сотворил ни одного прогула. Я не прогульщик, не двурушник, не симулянт!

Однако Настя от экскурсии на Куму отказалась категорически. И не из страха перед неведомым – она не трусиха, нет! Свой отказ она мотивировала так: настанет день, когда на какую-нибудь дальнюю планету устремится межпланетный корабль, экипаж которого будет состоять из землян. Это они, побывав на неведомой планете, приумножат славу Земли. А ежели мы, не имеющие к космическим делам никакого отношения, первыми отправимся в дальний полет в качестве блатных пассажиров, то этим мы не только не прославим Землю, но – наоборот – унизим ее в глазах инопланетян.

Мой друг не ожидал от покладистой Насти столь строгой отповеди. В особенности огорчило его упоминание о блате.

– Настечка, это не блат в стопроцентной оценке, – начал оправдываться Юрик. – Ведь Серафиму я жизнью обязан!.. Один мудрец с моей планеты так выразился: «Если кто тебя из смерти спас, то ты считай его вторичным отцом – и во всем ему помогай». Вот я и хочу помочь ему и вам. Это не блат, это дружелюбный, задушевный блатик...

– Нет, это не блатик! Это – блатище в космическом масштабе! – решительно подытожила Настя.

Мне же на Куму лететь не хотелось по другой причине, уже известной читателям: там тоже водятся музыканты и любители музыки, так что покоя я там не обрету. Но я помнил, что есть планета Фемида, где в Храме Одиночества царят тишина и покой...

9. Нервная встряска

Год с небольшим в квартирке на Выборгской прожили мы совсем неплохо. Татка к новой школе привыкла, стала пятерки приносить. А я прямо-таки жил да радовался; и в ИРОДе были мной очень довольны, творческая отдача моя резко повысилась. Но не дремал коварный Рок...

В одно субботнее утро из-за стены, которая отделяла квартиру от соседней, где обитали старушка, занимавшаяся вязаньем свитеров и кофт, и ее полностью глухонемой муж, послышался грубый шум передвигаемой мебели. Я кинулся на лестницу. Дверь в соседскую квартиру была распахнута настежь, лестничная площадка была загромождена вещами. Соседи переезжали...

– Не беспокойтесь, – ласково затараторила старушка-вязальщица. – У вас тепереча заместо нас шибко культурные соседи будут, будет вам с кем беседовать. Он – пианист-роялист, а она на этой, как ее там, на балалайке такой большой работает. Она мне сказала: «Будем на новом месте готовиться к новым достижениям». Ихняя квартира лучше нашей, а они приплаты не требуют. Их соседи выжили, завидуют их художественным успехам.

В воскресенье наши новые беззастенчивые застенные соседи приступили к музыкальным действиям. Настя и Татка отнеслись к этому спокойно, а мне стало очень даже не по себе. Я оделся, вышел из дома. Побродив по Выборгской стороне, я сел на трамвай и поехал на Васильевский остров. Там навестил родителей, но пробыл у них недолго; при всем их прекрасном отношении ко мне печали моей понять они не могли. Спустившись по лестнице в первый этаж, я нажал кнопку звонка у двери в квартиру Юрика и очень обрадовался тому, что он дома. Через микроприхожую, где висела его скромная одежда, мой друг провел меня в заваленную книгами комнатуху и первым делом попросил напомнить ему, какие строгие слова есть на букву «Р».

– Расстрига, распутник, раскольник, ракло, ретроград, растлитель, рвач, растратчик, разбойник, ругатель, растеряха... – начал я.

– Раззява, размазня, разгильдяй, разоритель, – присовокупил Юрик, а затем пожаловался, что освоение строгих слов идет куда медленнее, чем ему хочется, а ведь скоро ему надо лететь на Куму для очередного научного отчета. Он опять два месяца там проведет.

И тогда я сказал, что мне необходимо побывать на Фемиде, отдохнуть там от земного шума в мирном Храме Одиночества, и свинство будет, если Юрик мне не поможет в этом деле. Мне нужна целебная тишина, иначе я заболею и помру.

 
Ты будешь греться в сауне,
Начальство ублажать,
А я уж буду в саване
В могилочке лежать.
 

В ответ на мои доводы Юрик стал убеждать меня в том, что на Фемиде мне будет очень неуютно, хуже, чем на Земле. Тогда, озлившись на своего инопланетного друга, я непечатно выругался – и кинулся вон из его квартиры, даже не попрощавшись.

10. Я – жертва Главсплетни

В тот памятный понедельник я, как всегда, точно явился в ИРОД к началу рабочего дня. В демонстрационном зале шло испытание домашнего тренажера «Юрий Цезарь». Лично участие в его конструировании принимал сам директор, он же дал и наименование этому детищу ИРОДа. Имя Цезаря «Юлий» показалось Герострату Иудовичу слишком женственным, и он заменил его на «Юрий» – ведь тренажер предназначен для мужчин. Это довольно мощное сооружение, как бы помесь танка с гильотиной (так отзывались о нем ироды в кулуарных разговорах, когда поблизости не было начальства). Ежедневное пользование тренажером развивает у вас мускулатуру, помогает сбавить вес, повышает обороноспособность и моральную устойчивость. Для этого вы по трем ступенькам поднимаетесь на сиденье, вцепляетесь руками в руль и, положив ноги на педали, приводите механизм «Юрия Цезаря» в движение. На специальной дуге над вами подвешены гиря и кухонный нож. Они все время раскачиваются, меняя угол наклона, и могут ударить вас, если вы не предугадаете их действий и не отклоните их приближения, использовав для этого рычажок, вмонтированный в руль.

В то утро к «Юрию Цезарю» стояла очередь. Каждому хотелось принять участие в испытании – ведь директор находился тут же и внимательно наблюдал за действиями сотрудников.

 
Надо не надо – жми на педали,
Так, чтоб другие это видали.
Дело – не в деле, дело – в отчете, —
Ты у начальства будешь в почете!
 

Когда настал мой черед, мною овладел страх, ноги вдруг окаменели. С трудом убедил я себя, что этот «Юрий» – тезка моего друга и поэтому не подведет меня. Взгромоздившись на сиденье, я честно принялся за работу. Действовал старательно и внимательно, но от гири отклониться не удалось. К счастью, дело ограничилось небольшим кровоподтеком возле правого уха. У некоторых иродов травмы оказались посерьезней, четырех пришлось даже госпитализировать. В целом же испытание прошло успешно, директора все поздравляли.

После этого испытания я направился на второй этаж, в наш институтский медпункт, где уже столпилось немало иродов, получивших легкие травмы. Часа через полтора очередь дошла до меня, и медсестричка налепила на мой кровоподтек гигиенический пластырь. В этот момент в медпункт вбежала Главсплетня и сказала, что меня вызывают к аппарату. Я поспешил в коридор-курилку, где на столике стоит телефон. Меня вызывал Юрик.

– Серафим, я долго мыслил, – начал он взволнованным голосом. – Я вспомнил, что один наш мудрец так объявил: «Если ты отказался выполнить просьбу друга, то подойди к зеркалу и плюнь в свое отображение».

– И ты плюнул?

– Наоборот! Я по космическому мыслепроводу связался с Кумой и договорился. В субботу будь у меня в восемь утра. Летим! Ты на Фемиду, я – на Куму. Нас возьмет рейсовый звездолет.

– Значит, место мне забронировано? Надеюсь, мягкое?

– Не волновайся, Фима! Мудрец наш один так сказал: «Если юный спас жизнь кому-то, то и старики потеснятся ради него на почетной скамье». Но я об одном пронзительно тебя упрашиваю: поскольку на Фемиде тебе будет плачевно, то обещай мне, что, когда вернешься с нее, ты не назовешь меня сыном суки.

– Сукиным сыном, – поправил я иномирянина. – Обещаю!

Уточняя некоторые детали предстоящего путешествия, мы проговорили еще минут десять. И все это время в коридоре, покуривая «Шипку», околачивалась Главсплетня. Я уже упоминал об этой конструкторше, а теперь уточню. На вид она даже аппетитная, сдобная – сплошной бюст. Но голос у нее какой-то лающий, будто она собаку живьем заглотала. Впрочем, не ее это вина. А виновата она в том, что вечно все о всех разнюхивает, перевирает на свой лад и затем распространяет это на весь ИРОД. Идет слух, что она и курить-то выучилась для того, чтобы на законном основании торчать в курильно-телефонном коридорчике и слушать чужие разговоры. И вот эта Главсплетня из тех вопросов и ответов, которыми я обменялся с Юриком, спрограммировала такую схему моего ближайшего будущего: 1) я решил плюнуть на работу в ИРОДе; 2) я развожусь с Настей и отбываю на Кавказ с одной богатой дамой, за счет которой буду существовать бесплатно и весело; 3) кроме того, все это дело пахнет какой-то тайной уголовщиной.

Свои умозаключения Главсплетня быстро разлаяла по всем отделам, секциям и подсекциям, и, как водится, все ироды стали обсуждать их, причем каждый не замедлил выдвинуть свою вариацию и приобщить ее к делу. На другой день я заметил, что все сотрудники и сотрудницы поглядывают на меня с пронзительным интересом, и когда пошел в институтскую библиотеку и попросил библиотекаршу Кобру Удавовну выдать мне «Справочник по пространственным нормативам», то книгу-то эту мне выдала, но поверх нее зачем-то положила еще одну – «Уголовный кодекс».

– Вы ошиблись, это не по моей части, – сказал я, возвращая ей «Кодекс». – Ведь я – не судья.

– Суд существует не только для судей, но и для подсудимых, – строго молвила Кобра Удавовна.

От посещения библиотеки на душе у меня остался какой-то мутный осадок. Чтобы избавиться от него, я решил заглянуть в секцию мебели к талантливой конструкторше Мадере Кагоровне. Она разработала проект утепленной кровати. Эта кровать, смонтированная из труб малого диаметра, имеет шланг, с помощью которого ее можно подсоединить к трубам парового отопления.

Приветливая Мадера Кагоровна на этот раз встретила меня хмуро. На вопрос, скоро ли опытный образец ее кровати будет запущен в производство, буркнула что-то невнятное. Смущенный ее странным поведением, я подошел к сидящему на подоконнике институтскому коту Лютику, погладил его и сказал, что мне очень симпатичны эти зверьки. Ведь недаром родители дали мне имя в честь кота.

– Они не сожалеют об этом? – сухо спросила Мадера Кагоровна.

– Сожалеют? А зачем им сожалеть? – удивился я.

– Но ведь они, сами того не зная, спрограммировали ваше будущее. Разве вам не известно, что на городском уголовном жаргоне слово «кот» адекватно словам «альфонс» и «сутенер»?

– Не понимаю, к чему этот разговор?! – воскликнул я.

– Ах, вы не понимаете?!

Наступила неприятная, вязкая пауза. Потом из другого конца комнаты послышался голос Пантеры Ягуаровны, конструкторши, проектирующей кресло, совмещенное с кухонным столом.

– Он не понимает! Он, представьте себе, даже слова такого не слыхивал – «сутенер»! – Пантера Ягуаровна встала из-за своего стола и, подойдя ко мне, спросила в упор: – А вы знаете, что такое содержанка?

– Ну, это из литературы известно, – ответил я. – Это были такие падшие женщины, которые за деньги становились любовницами зажиточных людей.

– А нам не из литературы известно, что у нас в ИРОДе есть падший мужчина-содержанец. И не стыдно?!

– Таким ничего не стыдно, – поддержала ее Мадера Кагоровна. – Таким ничего не стоит бросить жену и дочь ради престарелой растратчицы, у которой куры денег не клюют!

– Какая растратчица? Какие куры?! – воскликнул я в тоскливом недоумении. Но ответом мне было язвительное молчание.

Озадаченно-ошеломленный покинул я секцию мебели и направился в примерочную комнату, примыкающую к отделу одежды. Там в этот час было тихо. Я присел на диванчик и погрузился в печальные размышления. Но вскоре мое уединение нарушил Павиан Гориллович, дизайнер головных уборов. На нем красовалась огромная меховая шапка – на манер кавказской папахи, только еще больше, пышнее и шире. По краям ее, справа и слева, приторочены два кармана, в которые можно засунуть ладони. Это усовершенствование имеет две положительные стороны: во-первых, не мерзнут руки, ибо шапка заменяет рукавицы; во-вторых, если руки засунуты в шапку, то ее никто не сорвет с вашей головы с целью похищения. Мельком взглянув на меня, Павиан Гориллович подошел к зеркалу, поднял руки, утопил ладони в шапке – и удовлетворенно улыбнулся. Но потом улыбка соскользнула с его лица, оно стало озабоченным.

– Чем это вы недовольны? – спросил я из вежливости. – Шапка – что надо! Пора хлопотать о патенте.

– Я и сам знаю, что пора. Но Афедрон Унитазович хочет, чтоб был еще один карман – внутри шапки. Для портмоне. А я опасаюсь, что это излишне осложнит конструкцию.

– Вы правы. Оттуда портмоне трудно будет извлекать.

– Ну, вы-то, говорят, без труда портмоне себе добыли, – с ядовитой ухмылкой произнес Павиан Гориллович. – Жену побоку, ИРОДа побоку – и айда в Ташкент с одноглазой директрисой гастронома... Живое портмоне, всегда к услугам... Но учтите: угрозыск не дремлет!

– Кто дал вам право клеветать на меня?! – крикнул я. – Кто тебе такой чепухи про меня наговорил?!

– Весь ИРОД об этом говорит. Глас народа!.. По отношению к жене ведете себя как зверь!

– О тебе этого не скажу, – отпарировал я. —

 
Если скажут тебе: «Ты – зверь!» —
Ты не очень-то в это верь.
Ведь и звери имеют ум —
Ты ж, мой друг, совсем – ни бум-бум!
 

Произнеся этот экспромт, я покинул примерочную и направился в отдел, где работает мой хороший знакомый Нарзан Лимонадович. Это он сконструировал комбинированную электрокофеварку-крысобойку «День и ночь». Предположим, вы холостяк. В вашей однокомнатной квартире завелись крысы, а у вас – ни жены, ни кошки. И тут вам поможет «День и ночь». Днем вы используете прибор в традиционном жанре – варите в нем кофе. Вечером вы кладете его горизонтально возле крысиной норки, включаете ловительное устройство – и спокойно ложитесь в постель. Ночью вас будит зуммер. Крыса поймалась и безболезненно убита током! Вы встаете, освобождаете прибор от содержимого, включаете его вновь – и так далее. Оригинальностью замысла и четкостью работы «День и ночь» порадует многих – и тем приумножит славу ИРОДа.

Я надеялся, что Нарзан Лимонадович поможет мне развеять ту клеветническую тучу, которая сгущалась над моей головой. Но, оказывается, я держал путь не к другу, а к врагу.

– Слушай, Серафим, этого я от тебя не ожидал, – забормотал он. – Ты же знаешь, я тоже от жены ушел... Но – никаких скандалов... И алименты за Жорку честно плачу... А у тебя прямо по-гадски получается... За Настей по квартире с ломом гоняешься, последнее пальто ее в скупочный пункт снес, кольцо обручальное с ее пальца содрал – и все пропиваешь с какой-то падшей кинозвездой... Опомнись, Серафим, не стань полностью гадом!

– Если и стану, далеко мне до тебя будет, падло! – гневно ответил я.

 
Если скажут тебе: «Ты гад!» —
Похвале этой будь ты рад;
Ведь по правде-то, милый друг,
Ты зловредней, чем сто гадюк!
 

Хлопнув дверью, я вышел в коридор. Навстречу мне шагал Хамелеон Скорпионович, известный тем, что им спроектировано антипростудное зимнее пальто. Оно сплошное, разреза спереди нет; его надо надевать через голову. Его не нужно застегивать и расстегивать, вас в нем не продует. Надобность в пуговицах отпадает, что послужит снижению себестоимости. Еще недавно этот дизайнер относился ко мне весьма приязненно, а тут он вдруг при виде меня набычился и молвил укоряюще-презрительным тоном:

– Почему вы здесь? Почему вы не в больнице?

– А к чему мне больница? – удивился я. – Я здоров.

– Какой цинизм! – прошипел Хамелеон Скорпионович. – Ведь все знают, что ваша жена – в хирургической палате! Все знают, что вы, явившись к себе домой с пьяной проституткой, ударили свою супругу бутылкой по голове, а родную дочь выгнали из квартиры! Поспешите же в больницу, пока жена ваша еще жива!..

– А ты, обалдуй, поспеши в психбольницу – там твое законное место! – сухо и кратко ответил я и направился в свою секцию.

Когда я под вечер шел через вестибюль, ко мне с таинственным видом подошел вахтер Памир Никотинович и тихо сказал, что «есть разговорец».

– Главное – говорите на суде, что в состоянии эффекта действовали, – зашипел он. – Тогда, может, срок поменьше дадут. Усекли?

– Какой суд? Какой срок? – усталым голосом спросил я.

– Хоть со мной-то не хитрите, я ведь тоже через это дело, через ревность, отбывал... А про вас слух идет, что вы квартиру, где супруга ваша блудодействовала, подожгли... Это вам повезло, что изменница на балкон ниже этажом выпрыгнула и переломом ноги отделалась... Вы доказывайте, что вы – без задуманного намерения. Усекли?

– Усек, – горестно ответил я.

Все дни той недели я провел в нервном напряжении. С того момента, когда я узнал из телефонного разговора с Юриком, что мой полет на Фемиду вполне реален и даже точный срок назначен, во мне стал нарастать страх перед неведомым. Отказаться от полета нельзя было; я не хотел, чтоб Юрик угадал во мне труса, – но лететь ой как не хотелось... У меня возникла хитренькая надежда, что в последнюю минуту Юрик позвонит мне и сообщит, что по указанию куманийского ихнего начальства мое путешествие отменяется. Я очень на это надеялся, поэтому и Насте о предполагаемом моем полете ничего не сказал – ведь если он не состоится, то на нет и суда нет, она ведь тогда и не узнает, как я боялся этого отмененного мероприятия. Но нервозность мою Настя заметила. Она в те дни не раз пульс мой щупала и температуру замеряла. К моему сожалению, физически я был здоров. А прикинуться больным мне было невозможно, Настя сразу бы раскусила, что это не хворь, а нахальная симуляция.