Текст книги "Роковые таблички (СИ)"

Автор книги: Вадим Ечеистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Иногда, становилось так тоскливо, что Максим подумывал: а не взять ли ружьё, да не пойти поискать приключений на улицах? Хоть какую рожу увидеть, пусть оскаленную от злости и голода – всё веселее, чем вот так, одному выть на стены. Он, и в самом деле, укутывался потеплее, брал дробовик, и спускался к выходу. Но, открыв дверь, и хлебнув холодного ветра с тонкой примесью запахов дыма, крови и гноя, он останавливался за порогом.

Максим напоминал себе, чего он здесь ждёт, и ради чего, вернее – ради кого. Сейчас он не имеет права рисковать собой – у него есть цель, ради которой стоит вытерпеть не только испытание одиночеством. И он вновь закрывал засовы, и шёл в своё временное зимовье доедать похлёбку из вороньего мяса с пшёнкой.

Скоро Максим стал замечать, что дни становятся всё длиннее в ущерб надоевшей ночи, а ветер стал приносить тонкий аромат особой весенней свежести, которая заставляла кровь быстрее бежать по жилам. Правда, в такие дни и вонь разложения становилась отчётливей.

Однажды, Максим проснулся от мерного перестукивания капель по оцинкованному откосу окна. Он вскочил, и, не набросив на плечи даже куртки, бросился вниз. Лязгнув засовами, он выскочил в распахнутую дверь, и подставил лицо каплям талой воды, только покинувшим кромку крыши. Весна! Нет никаких сомнений – Максим дождался. Он понимал, что ещё не скоро сможет выйти в путь, не рискуя замёрзнуть ночью. Однако, теперь начался обратный отсчёт – ощутимое наступление тепла и света уже не остановить.

Устав держать голову лицом вверх, Максим утёрся ладонями, и поморгал, прогоняя цветные спирали, пляшущие перед глазами после продолжительного любования мартовским небом. Проморгавшись, Максим привычно осмотрел дорожку напротив двери, и ещё раз хлопнул веками. Потом помассировал их пальцами, но увиденное не исчезло – на снегу, липком в связи с оттепелью, как оконная замазка, чётко отпечатались цепочки следов.

Максим подошёл ближе. Следы точно принадлежали людям. Именно, людям, а не человеку, так как следов было много и все разных размеров. Судя по вытоптанным участкам снега, люди стояли какое-то время под окнами. Они наблюдали за зданием, а, значит, поняли, что оно обитаемо. Похоже, они ещё не знают, что Максим живёт здесь один, иначе, наверняка, попытались бы проникнуть внутрь.

«Ну, вот. Прощай спокойствие – незваные гости пришли», ― Максим осторожно прошёл к двери, в один прыжок оказался в проёме, и задвинул засов. Поднявшись к себе, он наскоро перекусил холодной кашей, и, перейдя в соседний кабинет, устроился у окна. Он решил до наступления тьмы наблюдать за улицей, надеясь оценить масштаб угрозы.

От долгого смотрения на снег глаза болели и слезились. Максим не был уверен – на самом деле он заметил крупную тень, мелькнувшую между домами, или это был фантом, порожденный игрой световых бликов на снежной корке. Он решил оставить свой пост, только когда в его голове неожиданно зародился интересный план. Максим решил этой ночью подежурить снаружи, чтобы застигнуть врасплох незваных гостей, и, при необходимости, пугнуть их из дробовика.

Максим протёр слезящиеся глаза, растопил печь, и прилёг возле неё, чтобы вздремнуть до наступления тьмы. Этой ночью ему потребуется ясный ум и свежие силы. И если любопытные бродяги, истоптавшие прошлой ночью снег под окнами, пожелают появиться вновь, их будет ждать неожиданный сюрприз. Уж он порадует их подарком в виде заряда картечи. В такое время нежданный гость – не к добру, и его лучше отвадить сразу.

Максим проснулся, как по команде, именно тогда, когда сквозь щель форточки уже были видны фиолетовые крылья вечерних сумерек. Он напился остывшим кипятком, оделся потеплее, взял ружьё и тихо прокрался в соседний кабинет – свой смотровой пост. Сумерки ещё не успели сгуститься до уровня чернильной тьмы, и Максим смог рассмотреть, что улица по-прежнему пустынна.

Мужчина медленно, стараясь не упустить за звуком своих шагов малейшие шорохи с улицы, спустился вниз. Приложив ухо к двери, Максим отодвинул засов, откинул крючок и приоткрыл дверь. Никого. Держа наготове дробовик, Максим вышел в сумерки, и закрыл за собой дверь. Ключей у него, конечно, не было. Раньше, когда он был не один, это не было проблемой, так как внутри всегда оставались несколько человек караула.

Теперь же, когда ему требовалось покинуть здание, что было не так уж часто, он снаружи вколачивал в распор небольшой клинышек, запиравший дверь. Он старался делать это так, чтобы клинышек не был заметен, но понимал, что при свете дня и должной настойчивости, не составит труда его обнаружить, вытащить и открыть дверь. Но это днём, а сейчас, когда ночь уже вступила в свои права, его бесхитростный замок никто обнаружить не успеет.

Максим дошёл до угла здания, откуда можно было наблюдать за дверью. Там он бросил на снег кусок старого одеяла, и лег на него, положив рядом дробовик. Ночь была достаточно тёмной, чтобы Максим оказался невидим ни с дороги, ни от дверей здания. Он принялся ждать.

Привыкнув уже к одиночеству и затворничеству в старой школе, Максим не испытывал особых трудностей в деле неподвижного выжидания. Подобно коту, застывшему у мышиной норы с занесённой для смертельного удара лапой, он уподобился камню, пожарному крану, бревну – любому неживому предмету, способному не вызвать подозрений у жертвы.

Мёртвый снаружи, изнутри Максим разжигал себя активной умственной деятельностью. Он вспоминал любимые фильмы, отрывки из книг, памятные события – всё это было необходимо ему, чтобы не уснуть в ночной тиши, так и не дождавшись неведомых чужаков. Холод пока не проникал под многочисленные слои теплой одежды. Пока не проникал, но время шло, ползло медленно, будто испытывая терпение Максима. Время шло, а никто так и не появлялся.

Внутренние часы Максима, которым он уже привык доверять, подсказывали, что вот-вот минула полночь. Ни единого постороннего звука так и не прозвучало, не считая собачьего или волчьего воя где-то очень далеко, на другом конце города. Пальцы рук и ног стали неметь от ночного морозца. Максиму приходилось по очереди просовывать руки за пазуху и отогревать их на груди. С ногами было сложнее, но если долго шевелить пальцами, то чувствительность постепенно возвращалась.

Хотелось спать, хотелось согреться у печи, было острое желание бросить всё и подняться к себе, но Максим заставлял себя ждать на снегу. Он был уверен, что чужаки ждать не станут – они попытаются напасть именно этой ночью. Время застыло, как холодный мазут, не желая отдавать вечности ни секунды. Максим будто повис в безвременьи среди абсолютной тьмы, не ощущая ни ног, ни рук, ни морозных уколов на коже лица. Час быка – самая глухая и мрачная часть ночи. В это время силы зла вершат свои чёрные дела.

Максим настойчиво всматривался в черноту, пытавшуюся залепить его глаза, и удушить его волю. Странно, но Максим и вправду стал чувствовать удушье, и тут… ему в лицо сотнями ледяных иголок брызнул снег. Максим встрепенулся и протёр глаза – так и есть – он всё-таки заснул. Над головой слышался шорох крыльев, вспарывающих ночной воздух. Похоже, с крыши или с оконного откоса взлетела сонная ворона, скинув снег Максиму на голову.

Стоп! Кто-то ведь спугнул птицу. Максим прислушался – так и есть, слабый скрип сминаемого ногами снега было невозможно с чем-то спутать. Максим насторожился и стал ждать, когда начнут ломиться в дверь, чтобы стрелять наверняка. Всё-таки, в полной темноте нелегко догадаться, откуда точно исходит шорох шагов, а где расположена дверь, Максим помнил прекрасно.

Гости не очень-то спешили. Звуки говорили о том, что пришельцев не так уж и мало. Оно и понятно – им ведь тоже неизвестно, сколько человек обитает в старой школе. Ещё минуту ломалась корка снежного наста под множеством ног. Потом на секунду всё стихло, и зашелестел едва слышный шёпот. Максим догадался, что все собрались и обсуждают дальнейшие действия. Чьи-то руки, судя по звукам, стали пробовать на прочность решётки на окнах.

Максим вытащил правую руку из перчатки, и неслышно просунул за пазуху. Он понимал, что сейчас ему придётся стрелять, и решил отогреть слегка онемевшие пальцы. Ведь от их силы и подвижности сейчас будет зависеть скорость и точность выстрелов. Решётки не поддавались. На стене здания высветилось яркое пятно, быстро сместившееся к двери.

«Так у нас фонарик имеется. Отлично! Проще попасть будет», ― Максим аккуратно положил согретый палец на спусковой крючок. В луче света появилась рука, потянувшаяся к дверной ручке. Максим не стал больше ждать. Он направил ствол на источник света, и с усилием надавил на тугой спуск. Ба-бах! Вспышка пламени на мгновение выхватила из тьмы плотную группу людей, и вновь всё провалилось в полнейший мрак. Разорванный выстрелом фонарик погас.

Вдоль улицы, до самых крыш, разнёсся крик, оповещая окрестности о нестерпимой боли, сковавшей крикуна. Подстреленный орал что-то нечленораздельное, а вокруг тяжело зашуршали шаги и заклокотало разноголосое испуганное ворчание.

Эффект неожиданности! Максим решил не упускать из своих рук инициативы, и откатился в сторону. Потом быстро поднялся на ноги, и в три прыжка оказался на другой стороне улицы. Там он мгновенно вскинул оружие и вновь выстрелил по пришельцам. Опять грохот выстрела сменился криками боли и страха. Из темноты, сопровождаемые вспышками зазвучали беспорядочные выстрелы.

По размеру язычков пламени Максим догадался, что стреляют из пистолетов. Он снова поменял своё положение, и жахнул сразу двумя пучками картечи. Всё! Голоса заметались по улице, давая понять что Максим достиг желаемого – чужаки паникуют. Мужчина дождался, когда голоса стали удаляться, и пустил им вслед прощальный заряд. Жирная точка, чтоб не было никаких иллюзий – непрошенным гостям здесь не рады.

Когда шаги и голоса окончательно растаяли в ночной тьме, Максим смахнул с лица капельки пота. Он только сейчас заметил, что вспотел, несмотря на ощутимый мороз. Максим шумно дышал после прыжков и кувырков по снегу. Постояв на углу ещё с полчаса, и убедившись, что возвращаться никто не собирается, он отправился к себе. Ещё было время поспать, и набраться сил перед возможным повторением сегодняшней попытки вторжения.

Но второй попытки не последовало. И следующий день, и тот, что за ним, прошли спокойно, даже скучно. И вновь потянулись однообразные дни и ночи. Даже редеющий, ноздреватый мартовский снег не радовал новыми следами, не считая вороньих растопырок. Лишь изредка, мелькающие среди домов тени, заставляли сердце Максима биться учащённо, а руку – тянуться к оружию. Но, при внимательном осмотре, оказывалось, что это не что иное, как просто причудливая игра света и тени, не сулящая абсолютно никакой опасности.

На седьмой день после происшествия стало ясно, что весна обещает быть дружной и скорой. Солнышко днём заметно пригревало, пуская ручьи талой воды среди грязного снега. И чем становилось теплее, тем гуще разливался трупный смрад над улицами городка. Отсроченное зимними морозами гниение многочисленных висельников, с лучами весеннего солнца стартовало в ускоренном режиме, отравляя воздух мёртвого города.

Максим понимал, что скоро придётся спешно покидать убежище, и готовился к этому дню. Ещё пару недель хорошей погоды, и город заселят черви-трупоеды. А раскисшая от вешних вод земля пропитается трупным ядом. Нет, бежать, бежать как можно скорее.

А ведь, как можно скорее тоже не убежишь. Трудно бежать, да что там, идти тяжело по полям, как губка впитавшим стаявшие снега. Сейчас любое поле – болото. В оплот «Нового Мира» можно по дорогам добраться, если вовремя прыгать в придорожные канавы при появлении военных конвоев и вооружённых банд. Однако, Максим ведь хотел тушёнку из тайника прихватить. Дорога-то предстоит дальняя и опасная, а за банку тушёнки можно и ночлег получить, и не бояться с голодухи пропасть.

А к тайнику придется сквозь поля и перелески пробираться – не утопнуть бы в грязище. Да и ночи ещё, ох какие холодные – придётся и сухую растопку с собой тащить и спальник. И каждую более-менее сухую палку из-под ног на загорбок бросать, чтобы к вечеру было из чего костёр запалить.

Максим вспомнил, как непросто было путешествовать по сугробам. А ведь тогда он был не один, и груз можно было на всех грамотно поделить. Да, уходить надо, а страшно. Ещё неделю или две переждать придётся, пока совсем пригодного воздуха в городе не останется. А там…, но что будет там, вернее тогда, Максиму узнать не довелось. Всё случилось гораздо раньше, и никак не по воле гниющих мертвецов.

Однажды, растопив к вечеру печь, Максим вскипятил воды, выпил чаю и собрался заполнить своим телом проверенный спальный мешок. Внезапно, его будто кольнуло слегка в затылок – Максиму почудилось, что кто-то смотрит на него. Он мгновенно достал ружьё, и бросился за стену к «смотровому» окну. Улица была совершенно безлюдна, лишь стайка ворон летела над дорогой, почти сливаясь с вечерним мраком, пронизанным светом луны. Кто-то спугнул пернатых? Возможно, но Максим решил идти спать. Всё-таки, решётки на окнах и дверные засовы его ни разу не подвели. А если кто рискнёт сунуться – есть показавший свою эффективность аргумент с зарядами картечи в магазине.

Максим нежно похлопал по гладкой древесине приклада, и отправился спать. Сон долго не шёл, а внезапное пробуждение пришло вместе с удушьем и обрывками жгучего кошмара. Максим сбросил клапан спальника, и попытался вспомнить, что же напугало его во сне до бешеного сердцебиения. Какой образ едва не довёл его до остановки сердца? Но фрагменты кошмара, как шарики ртути, раскатились и пропали во тьме. Но крик остался. И это не было эхом его ужасного сна. Истошный вопль вместе с дробным перестуком доносился снизу, от входной двери.

Максим тряхнул головой, прогоняя ночные видения, но крик и грохот не исчезли. Тогда он привычным движением схватил дробовик, накинул затёртый до блеска ватный бушлат, и бросился вон из комнаты. Стараясь избежать звука собственных шагов, он шагал по ступеням очень медленно и осторожно. Оказавшись напротив двери, скрипящей и всхлипывающей под градом ударов, как грудь закоснелого курильщика, Максим крикнул, стараясь придать голосу угрожающе-страшную интонацию:

– Ещё раз стукнешь, урод, я твою рожу свинцом с щепками нафарширую. Патронов у меня на целый полк придурков хватит.

Так как с той стороны двери реакции не последовало, и удары вперемешку с нечленораздельными воплями, не стихали, Максим выстрелил, целясь над верхним косяком дверного проёма. Грубый толчок отдачи в плечо окончательно пробудил Максима, а едкий аромат пороха защекотал ноздри. Максим почесал кончик носа, чтобы не чихнуть – помогло, как ни странно. Громом выстрела слегка заложило уши, и Максим, как сквозь пучки ваты, услышал, что за дверью что-то пытаются прокричать.

Он надавил ладонями на ушные раковины и подержал несколько секунд, прежде чем отпустить. Временная глухота ослабла, и Максим расслышал за дверью крики на высоких нотах. Это была не угроза – скорее просьба, нет, мольба о помощи.

– Не стреляйте, не стреляйте, пожалуйста. Прошу вас, пустите меня. Они гонятся за мной, они уже на соседней улице. Пожалуйста, откройте дверь – я не хочу быть съеденной. Мне страшно! Пожалуйста.

Только сейчас Максим смог, наконец-то, распознать, что голос принадлежал женщине. Крайне напуганной, и задыхающейся от ужаса и истерических слёз, женщине. Максим на мгновение погрузился в раздумья – что делать? С одной стороны, он зарёкся открывать дверь кому бы то ни было. Но, с другой стороны, он не мог оставить женщину на верную смерть снаружи, чтобы потом всю жизнь пытаться вытравить из памяти этот неприглядный эпизод.

– Ты кто? И кто там за дверью с тобой?

– Да одна я здесь, одна. Они обещали нам с мужем склад с лекарствами показать. У нас ведь дочь болеет. А привели в свою берлогу. Мужа сразу закололи у входа, и начали разделывать прямо у меня на глазах. А я, я сбежала. И теперь они за мной гонятся, пустите. Я огонёк в окне заметила, и к дверям бросилась. Пожалуйста-а-а, ― слова ночной гостьи вновь захлебнулись в хныкающем поскуливании.

Максим хотел ещё что-то спросить, но дверь вновь задрожала под ударами. Женщина отчаянно верещала:

– Это они! Они нашли меня, догнали. Открой дверь, быстро! Будьте вы все прокляты. Открой дверь, пожалуйста, скорее!

Максим будто сам коснулся склизкого бока того ужаса, что испытывала несчастная с той стороны двери. Всё-таки, нельзя бросить её там одну, кто бы она ни была. Он кинулся к засовам, и распахнул дверь, одной рукой продолжая сжимать приклад ружья.

В густой тьме, встретившей Максима снаружи, прозвучал жалобный голос:

– Опусти ружьё, пожалуйста, я боюсь, ― тонкий силуэт едва угадывался во мраке. Максим опустил ствол дробовика вниз, и сделал шаг навстречу силуэту, приветственно протянув вперёд руку.

– Давай, быстро заходи.

Силуэт задрожал, но не сдвинулся с места.

– Мне страшно. Сколько вас там, внутри?

Максим, опешил от подобного вопроса. Только что она готова была зубами дерево грызть, чтобы её внутрь пустили, а теперь… «Бабы – их сам чёрт не разберёт», ― раздражённо подумал Макс, и шагнул ещё ближе к странной тени, пытаясь ухватить её свободной рукой.

– Да один я, один. Вот, дура. Давай, мухой, залетай.

Но силуэт даже не шелохнулся, и лишь женский голос зазвучал вновь, но уже уверенно, без тени испуга и сомнений:

– Ребята, все слышали – он один. Я же говорила, что вытащу его. Теперь ваш выход.

Из мрака, как рыбёшки из икринок, вылупились силуэты покрупнее.

– Вот тварь! ― прошипел Максим.

Он стал пятиться к двери, одновременно поднимая ствол на уровень груди ночных гостей. Он надеялся вскочить в проход, на прощание угостив мерзавцев картечью. Но надеждам не суждено было стать реальностью. Что-то шарахнуло в самом верху Максимова черепа, прорвавшись в его сознание водопадом чернильной тьмы и свинцовой боли. Максима будто накрыло тяжёлой плитой, и в то же мгновение весь мир исчез, проглоченный пустотой.

Глава 10 Спасение от мародёров. Поиски продолжаются

Свод черепа нестерпимо болел. Боль вгрызалась в мозг, вынуждая сжимать зубы до скрежета. Чтобы выбросить страдание наружу посредством крика, не доставало дыхания. Казалось, тонкая раскалённая игла за мгновение вырастает, пронзая череп пульсирующим спазмом, а потом медленно уменьшается в размерах, оставляя после себя след из тупой свербящей боли.

Во рту ощущался тошнотворный привкус крови и рвоты. Хотелось пить, или просто прополоскать рот. Максим попытался открыть глаза, но веки, будто склеенные, не разомкнулись, а лишь заставили Максима в который раз мучительно застонать, с шипением выталкивая воздух сквозь сжатые зубы. Зубы! Соприкасаясь с потоком воздуха они начинали дёргать чувствительные нервные окончания, как мальчишка – перья из зазевавшейся курицы. Мужчина со стоном выплюнул острые крошки отколотой эмали.

Максим решил использовать руки, чтобы разомкнуть, наконец-то, слипшиеся веки. Но руки не двигались – запястья отозвались неприятной резью, давая понять, что руки намертво связаны. Максим решил проверить кое-что, и не ошибся в самых мрачных своих ожиданиях – ноги тоже были надёжно спутаны.

Он всё вспомнил. Всё, что было перед тем, как его жахнули чем-то тяжёлым по голове. Попытки напрячь память вызывали новые вспышки боли и головокружение, но Максим теперь знал, что столкнулся с настоящей бандой. Как лихо они выманили и обезоружили его с помощью бабы, умело прикинувшейся «бедной овечкой». Кстати, что так тихо вокруг? Неужели его просто избили, бросили связанным, и ушли прочь?

Нет, где-то за стеной послышалась возня, сопровождаемая красноречивыми стонами и вздохами. Максим ещё попытался укротить непослушные веки. На этот раз удалось. На левом глазу открылась лишь небольшая щёлочка. К тому же, глаз болел и постоянно слезился. К счастью, правый глаз видел всё достаточно хорошо. Увидел здоровым глазом Максим лишь то, что лежит связанный в той самой комнате, из которой он привык рассматривать улицу.

В комнате было холодно, а обездвиженные конечности онемели от недостатка тепла и от тугих пут, стянувших кровеносные сосуды. Максим попробовал встать, но неуклюжая попытка закончилась болезненным падением. Связали его умело, что тут скажешь, да ещё и к чугунной батарее привязали. Не хотят, гады, чтоб сбежал. А зачем он им? Печь теперь у них, остатки провизии и оружие – тоже. Уж, не в качестве ли живых консервов они, сволочи, его держат?

Кто знает, может, мясо «двуногих свиней» – их привычный рацион. Но, даже если и так, сегодня они вряд ли примутся за него. Судя по зуду от кровоподтёков по всему телу, они довольно много сил потратили на избиение Максима. Потом, наверняка, с голодухи набросились на его припасы. А теперь, судя по звукам за стенкой, развлекались со своей подружкой. Устроили праздник похоти.

Максим, задрав голову, посмотрел в окно. Край неба едва заметно отдавал в пурпур – значит, скоро начнёт светать. Интересно, когда эти, за стенкой, снова вспомнят о нём? Чем позже, тем лучше. Наверняка думают, что он ещё в беспамятстве кровавые слюни пускает. Что ж, время терять нельзя.

Максим ещё раз, без особого успеха, попробовал на прочность узлы на руках и ногах. Потом принялся осматривать, в фиолетовой полутьме предрассветных сумерек, усыпанную хламом комнату. Прежде он не обращал на этот мусор внимания – его интересовало лишь то, что можно съесть или сжечь в печи. А сейчас он восхвалял свою лень за то, что не стал наводить здесь порядок. Он пытался высмотреть здоровым глазом каждый клочок замусоренного пола в надежде отыскать что-нибудь твёрдое и достаточно острое, чтобы разрезать верёвки, опутавшие его запястья и щиколотки.

Максим лихорадочно соображал, что же из того, что может попасться ему на глаза в редеющей мгле, способно справиться с прочными верёвочными волокнами. Он помнил, что где-то в углу комнаты валялись несколько грязных фарфоровых чашек и битая стеклянная ваза. Осколки стекла и керамики вполне подошли бы для перетирания верёвок. Беда в том, что до того угла, где был свален весь этот стеклянно-фарфоровый бой, он не смог бы дотянуться, даже если его руки были бы связаны не за спиной, как сейчас.

А в той нелепой позе, которую приняло его избитое тело, он мог достать разве что до соседнего окна, да и то, преодолевая жуткое напряжение и боль в суставах и связках. Стоп! Максима осенило неожиданное воспоминание. Неожиданное, потому что мы редко запоминаем обыденное и привычное, то, что считаем само собой разумеющимся ритуалом каждодневной жизни. И пусть это было и не каждый день, но Максим часто приходил в эту комнату, и наблюдал в окно за улицей, продолжая при этом доедать свой обед.

А обед его, порой состоял из, вскрытой ножом, консервной жестянки с тушёнкой или рыбными консервами. Пустые банки он чаще всего просто оставлял на полу, задвигая ногой в нишу под окном, в ту, где находился радиатор батареи отопления. А ведь жестяная крышка с острыми зазубринами вполне может сгодиться для перепиливания верёвок. Сил и терпения потребуется много, но шанс вырваться из плена велик. И стоит поторопиться, пока окончательно не рассвело, или пока избившие его уроды за стеной не натрахаются и не надумают дров для печки поискать.

Превозмогая жуткую боль, горячим свинцом плескавшуюся в расшибленной голове при малейшем её движении, Максим спиной подполз ближе к батарее. Он принялся шарить под ней спутанными руками, пытаясь ползать вдоль стенки. Выходило это довольно неуклюже. Максим попытался даже представить, как он выглядит со стороны. «Как выброшенная на песок креветка», ― вот самое безобидное сравнение, пришедшее ему на ум.

Онемевшие пальцы натыкались на пыльную стену, путались в липкой паутине. Однако, ничего кроме бесполезного мусора, вроде сухой шелухи и огрызков, найти не удалось. Максим был в недоумении – куда же банки то подевались? Не стали же эти проклятые мародёры, после того, как вдоволь попинали его, генеральную уборку во всех комнатах устраивать.

Максим вспомнил, что наблюдал за улицей не только из этого окна, но из соседнего также. Пожалуй, у того окна, он даже чаще просиживал. Макс, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли, извернулся совершенно невозможным образом. Суставы в плечах и локтях едва не гудели от напряжения – одно неверное движение, и руки будут висеть на его теле безвольными плетьми.

Таким образом, растянув себя, как на дыбе, Максим смог ногой дотянуться до ниши под соседним окном. Вытянув ногу, насколько это возможно, он упёрся носком в стенку под батареей. Потянув ногу к себе, Максим этим подобием рыбацкого трала, надеялся зацепить вожделенную жестянку.

Короткий брякающий звук дал Максиму понять, что эти надежды были совсем не напрасны. Он смог достать пустую банку. Максим готов был одним рывком подтянуть находку поближе, но сдержал себя, понимая, что неоправданная спешка может перечеркнуть все его мучения и старания. Медленно, затаив дыхание, как при постройке последнего этажа зыбкой карточной пирамиды, Максим смог подтащить банку достаточно близко, чтобы вернуть вывернутым рукам более естественное положение.

Жестянка скребла по дощатому полу с противным звуком, избавиться от которого не удавалось, несмотря на осторожность. Максим опасался, что за стенкой могут услышать этот скрежет. Опасения не исчезли и после того, как он смог убедить себя, что этот звук может показаться громким лишь ему, лежащему на полу в пустой комнате.

Максим всё же смог подтащить банку, изворачиваясь как угорь, ближе к рукам. Он аккуратно, чтобы, не дай бог, не упустить, сжал её в ладонях. Пальцы ощупали гибкий металл. Прекрасно – отогнутая крышка с зазубренным краем казалась достаточно острой.

Мужчина принялся водить этим острым краем по полу, пока не нащупал щель между досками. Он надавил на банку, слегка раскачивая её вперёд-назад, пытаясь укрепить в стыке. Крышка плотно застряла в узкой щели. Теперь можно приступать к перепиливанию верёвок.

Однако, внезапно наступившая тишина за стенкой насторожила Максима. И не напрасно – скрип половиц в коридоре выдал приближение врагов. Видимо, они всё-таки что-то услышали, или просто решили ещё раз удостовериться в его полной беспомощности. Звук приближающихся шагов говорил о том, что времени на раздумья у Максима нет совершенно.

Он неуклюже упал на бок, стараясь изобразить позу, в которой он очнулся. Ещё он пытался спрятать консервную банку. Для этого ему пришлось изогнуться таким образом, что острый край крышки неприятно щекотал его бок. Максим успел затаить дыхание, и закрыть глаза прежде, чем дверь резко распахнулась.

– Лежит, как лежал. Я же говорил, что тебе почудилось, ― голос мужчины звучал недовольно и с нотками усталого раздражения. Знакомый уже женский голос, роковой голос-приманка, ответил:

– Я точно шорох слышала. Я хоть раз ошибалась?

– Да, вроде, пока ни разу, ― неуверенно ответил мужчина. Внезапно его голос изменился, чуть ли не до крика:

– Ух, и здоровенная! Щас я тебя, сволочь!

В дальнем углу комнаты что-то зашуршало, и оглушительно грохнуло. Максим, напуганный громким звуком, дёрнулся, пребольно оцарапав кожу на боку. Женщина недовольно зашипела на спутника:

– Баран, ты чего творишь? Мы ствол добыли, чтобы по крысам палить? Да и то, промазал.

– Ладно, крошка, не пыли. Но вот тебе, кстати и ответ на твой вопрос – крысы уже к нашему пленнику примеряются. Вот тебе и шорох. Нет, ну ты видела, какая огромная? Так от мужика через сутки и костей не останется.

Женский голос вновь зазвучал, но уже с нотками едва различимого беспокойства:

– Кстати, а он не сплющился, случайно, после ваших побоев? А то ведь назавтра может завонять, и нам тогда от него никакой пользы.

Шаги. Старые половицы заметно пружинили, когда шеи Максима коснулись чьи-то грубые пальцы. Макс застыл, стараясь казаться мертвее сломанного стула. Пальцы отпустили его шею.

– Живой, гад. Пусть поваляется. А это для твоего спокойствия, крошка, ― тяжёлый удар пришёлся Максиму в самые рёбра. Дыхание мгновенно остановилось. Острая боль полыхнула в боку, принявшем удар, в то время, как в другой бок воткнулась крышка консервной банки, грозя добраться жестяными зубами до беззащитной почки.

Невероятные усилия потребовались Максиму, чтобы не начать извиваться по полу от изуверской боли и страшного удушья. Но он вытерпел, исполинским напряжением воли изображая полное бесчувствие.

Шаги стали удаляться.

– Порядок, родная. Клиент жив, но в глубочайшей отключке. Пошли спать, а то я в обмороки щас начну падать.

Дверь захлопнулась. Максим подождал, пока скрип половиц и приглушённые голоса не закончатся хлопком ещё одной двери. Лишь после этого, он приподнялся на локте, вынимая из раны в боку жестяную крышку, прикусив при этом губу до крови, чтобы не застонать. Много времени ушло на то, чтобы восстановить дыхание, стараясь при этом не шуметь. Но, всё равно, каждый вдох давался невероятно тяжело и болезненно. Похоже, мерзавец сломал-таки ему ребро, а может и не одно.

Всё! Нет больше времени жалеть себя – пора работать. И Максим принялся короткими, но частыми движениями елозить верёвкой, стянувшей запястья, по краю баночной крышки. Зазубрены были невероятно остры, но, видимо недостаточно, чтобы быстро разрезать прочную верёвку.

Было до жути неудобно нависать спиной над импровизированной пилой. Неудобно и больно, учитывая последствия жестоких побоев. Но Максим останавливался лишь на минутный отдых и продолжал пилить. Ему чудилось, что он слышит, как лопается очередное волоконце, зацепившись за зазубрину крышки. Иногда, ему казалось, что он засыпает, продолжая при этом резать верёвку, и просыпается, не прекращая этого дела.

Жутко ныла поясница, саднило расцарапанныезапястья, каждый вдох отдавался страшным уколом в боку. В том месте головы, куда пришёлся первый роковой удар, появилось ощущение, будто под кожу вшили свинцовый шар размером с теннисный мяч – кожа натянулась и грозила лопнуть при первом же неловком движении. Однако, Максим продолжал скрести набухшими от крови верёвками по острой железке.

Сколько прошло времени, он не знал –постоянно выпадал из сознания то на секунды, то на несколько минут. Но за окнами было уже достаточно светло, когда путы, наконец, окончательно порвались, и он смог размять затёкшие кисти рук. Кровь снова хлынула в посиневшие пальцы и пережатые запястья, заставляя Максима крепче стиснуть зубы от нестерпимого зуда.

Но теперь было намного легче терпеть боль – ведь он сумел избавиться от позорной привязи и мог передвигаться по комнате. Верёвочные лохмотья остались болтаться на одной из чугунных секций отопительной батареи. Осталось освободить ноги. Максиму было плохо до жути, но он не мог позволить себе лечь и отдохнуть. Он понимал, что минутная передышка в его состоянии может легко перейти в глубокий, сродни обмороку, сон.