Текст книги "Роковые таблички (СИ)"

Автор книги: Вадим Ечеистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Максим благодарил высшие силы за то, что выплеснул больше половины кружки с отравой. Сильнющий яд подмешал ему старый хрыч. Выпей он чай полностью – лежал бы теперь без движения, как… Григорий! Максим поймал себя на мысли, что до сих пор думает о Грише, как о живом, но тот мёртв. Мертвее мёртвого – нет никаких сомнений. Помогать уже некому, и надо спасаться самому, тем более, что в таком состоянии его любой таракан на лопатки уложит.

Максим пошевелил пальцами рук и ног, и решил, что именно теперь – самый лучший момент для бегства. Ведь, старуха, передохнув, вновь увлечённо занялась свежеванием человека, а дед до сих пор ковырялся в леднике. Оба они были уверенны, что Максим крепко спит, и не утруждали себя проверкой его состояния.

Мужчина, опираясь на стенку, медленно привстал. Ему удалось удержаться на ногах, и он минуту, покачиваясь, постоял на месте, будто заново привыкая к такой привычной для прямоходящего существа позиции. Потом, ухватив возле скамьи куртку и заплечный мешок, Максим не спеша, стараясь не шуметь, двинулся вдоль стены к лесенке, что вела наружу.

Шаг, другой, третий, пока всё шло хорошо, и никто не смотрел в его сторону. Максим постоял, считая до пяти, чтобы отдышаться, потом двинулся дальше. Шаг, ещё один, вот она – лестница. Максим поднялся на две ступени, и коснулся макушкой досок люка, из щелей которого пахнуло благодатным холодком. Мужчина поднялся ещё на ступень, и попытался приподнять крышку. Попытка удалась, и люк слегка приоткрылся, пустив в подвал ночную прохладу, но сила ещё не вернулась в руки окончательно, и Максим не сумел удержать крышку.

Он успел лишь пригнуться, чтобы избежать болезненного удара по голове, но уберечься от громкого хлопка не смог. Казалось, этот звук майским громом прокатился по подвалу. Шуршание за спиной тут же стихло, а потом…

– Это что тут у нас? Максим, куда же ты собрался? Ты же ещё не выспался. И друга бросать нехорошо, ― несмазанным колесом заскрипел старый Ильич, не стремясь скрывать изумление, страх и злобу. За спиной Максим расслышал мелкие шажки. Тогда он поднялся на ещё одну ступень лестницы. Вдавив спину в крышку люка, он подогнул ноги, быстро сосчитал до трёх, и на выдохе выпрямился. Крышка поднялась, на мгновение будто застыв в верхнем положении. Максим мгновенно выкатился в раскрытую пасть лаза, поднялся, и успел придержать, готовую упасть, крышку.

Долго ждать ему не пришлось. Частые шажки превратились в скрип ступеней, и в квадратном проёме сухо заскрежетал ненавистный голосок:

– Максимка, спускайся. Ты же устал, невыспался. Привиделось чего, или как?

– Может, и привиделось, ― с трудом удерживая крышку, ответил Максим.

– Ну, вот, а я что говорю. Давай, помогу спуститься, ― пробормотал старичок, вытягивая из-под крышки птичьи ручонки. И, только Максим заметил, как потянулись к нему эти, изуродованные артритом, конечности, он тут же бросил крышку люка, придав ей толчком дополнительное ускорение. Конструкция из толстых досок, тяжело ударила по рукам и голове старика, и тот по-бабьи заверещал, грохнувшись на земляное дно подвала.

Максим, тем временем, нащупал в темноте недалеко от лаза кусок обгоревшего бревна, и, напрягая последние силы, подкатил его, и затащил на крышку подвального люка, придавив её, как гнётом. Потом, не в силах больше бороться со сном и потерей сил, он прилёг на бревно, и заснул, не обращая внимания на ночной холод. Некоторое время, сквозь сон, до его, отравленного ядом и кошмарной картиной издевательства над телом друга, сознания откуда-то снизу доносились стук и вопли, но, вскоре, он перестал слышать и их.

Проснулся Максим от жуткого холода и неприятной ломоты во всём теле. Не удивительно – ложе он себе выбрал далёкое от совершенства. Утоптанный пепел с кусками кирпичей, поверх которого пьедесталом взгромоздилось почерневшее от огня бревно. Максим застегнул распахнутую куртку, и, зажмурившись, посмотрел на поднимающийся над горизонтом оранжевый краешек солнца.

Однако, в деле борьбы с утренним холодком одной только наглухо застёгнутой куртки было маловато, и Максим принялся прыгать на месте, хлопая себя по бокам, как вывалявшийся в песке воробей. Глубокий сон на свежем воздухе ненадолго сделал жуткие события прошедшей ночи, чем-то вроде токсического кошмара, пропавшего сразу по пробуждению.

Но теперь, отголоском страшного сна, из-под ног глухо заскрипело:

– Это кто там скачет? Ты, Максимка? Максимушка, ты всё неправильно понял, мы всё объясним. Ты только отопри люк. Нам же выходить иногда требуется.

Максим даже закашлялся от подобной наглости, будто вдохнув жгучего молотого перца. Конечно, он узнал этот противный голос, даже невзирая на слой земли, разделявший их. Старый чёрт, Ильич, считает, что ему можно лапши на уши навешать и жить дальше, заманивая путников в свой подвал, чтобы отравить их и порубить на котлеты. Максим в бешенстве сжал зубы, подпрыгнул повыше, и, приземляясь, с силой топнул обеими ногами по, присыпанным землёй и золой, доскам.

Снизу вскрикнули:

– Ай, Максимка, ну, что ты балуешь, как малое дитя. Нам же земля за ворот сыплется. Что ты буянишь?

Максим подпрыгнул, и топнул ещё сильней, будто желая придавить мерзкое насекомое.

– Этот подвал будет твоей могилой, старый людоед. И для твоей старухи тоже. Солнца вы больше не увидите. Скоро вы друг-друга, как пауки жрать будете.

Снизу заскрипело громче:

– Идиот, невинные души загубить решил. Да, пока ты спал, твоему другу хуже стало. Видать, рана оказалась серьёзней, чем мы думали. Лизавета помощь ему начала оказывать, а тебе чего-то примерещилось.

– Ты ещё не понял – я твою отраву на землю выплеснул, и всё видел. И знаю, что от Гришки вы только огрызок оставили, людоеды дряхлые. Но теперь вам больше никого не жрать, твари. Сейчас я вам могилку обустрою попрочней.

И Максим принялся стаскивать на крышку люка всё, что мог найти тяжёлого поблизости: камни, брёвна, обломки печной кладки. Вскоре на люке выросло подобие погребального кургана, больше, правда, похожее на сельскую свалку. Но Максим не унимался, и продолжал стаскивать мусор, укладывая его поверх подвала, на случай, если семейка каннибалов пожелает выбраться, подпилив потолочные доски.

Голоса снизу поочерёдно, и вместе, пытались увещевать мужчину, то жалобно стеная, то угрожая карами небесными. Если честно, Максиму нравился страх, который он чувствовал в обеспокоенных голосах стариков – значит, его наказание не будет напрасным, и старания не пропадут впустую.

Вдруг, в прозрачном утреннем воздухе Максим заметил две узкие струйки дрожащего марева. Конечно, как он об этом не подумал – вентиляция. Вот теперь, он ударит гадких морщинистых паразитов под самый дых. Максим по струйкам тёплого воздуха без труда обнаружил, сколоченные на манер узких продолговатых ящичков, вентиляционные короба, прикрытые сверху жестяными «зонтиками».

Максим оторвал зонтик с первой вентиляционной трубы, и заглянул внутрь: сквозь призрачные слои паутины виднелся «тупик», образованный изгибом трубы. Мужчина с остервенелой злостью принялся забивать воздушный ход грязью, камнями, обломками кирпичей. Приглушённые голоса из-под земли звучали, не умолкая, и в интонациях уже явно читались отчаяние и желчная злость.

– Да! Да, мы подсыпаем снотворное гостям, а потом едим их мясо. А как ты хотел? Мы же старые, силы не те, что у вас, молодых. Зверя нам не убить, птицу не поймать. Реки все отравлены – рыба передохла. Может, они – те, кого мы съели, спасибо нам должны сказать, что не мучались больше от голода и холода, от насилия и страха, а просто уснули. Уснули! Никаких мучений. Может, они рады такой смерти?

Максим сорвал металлический зонтик со второго вентиляционного короба, и крикнул в трубу:

– Вот, скоро у них и спросишь – рады они были, или нет. Теперь будете с мясом, но без воздуха. Попробуй теперь разжечь свой керогаз, или лампу запалить. Не выйдет. Так, в полной темноте и задохнётесь, сволочи.

И во вторую трубу посыпалась та же грязь, вперемешку с камнями и мусором. Голоса стали переходить в истерический визг, но звучали всё слабей и слабей, пока не стали едва слышными, как писк маленьких мышек в норе. Максим утрамбовал кулаком грязь в воздуховоде, и присел на бревно, чтобы отдышаться после изматывающей работы. Теперь, не в пример холодной ночи, ему было даже немного жарко – физический труд не прошёл даром.

Отдохнув, и сориентировавшись по солнцу, Максим закинул рюкзак на плечи. На прощание он снова подпрыгнул, отчаянно топнув ногами по «крыше» подвала, и зашагал прочь. Он стремился поскорее уйти как можно дальше от этого проклятого места, в котором так нелепо расстался с жизнью Григорий – едва ли не самый лучший из представителей рода людского, встреченных им за последние месяцы.

Глава 14 В краю болот. Деревня обречённых

Максим устало брёл по влажному редколесью, периодически смахивая капельки едкого пота, норовившие попасть в глаза. После той роковой ночи, когда погиб его спутник и друг, Григорий, прошло уже почти четыре дня. И, на следующий же день, после того, как Максим соорудил душный склёп для четы мерзких отравителей-каннибалов, погода резко переменилась. Теперь днём стояла невыносимая жара, да и ночи уже не пугали холодом.

На деревьях, пусть с опозданием, стали проклёвываться нежные, ярко-изумрудные майские листочки. И, пусть за два года в головах людей прочно утвердилась идея, что появление зелени подспудно угрожало возвращением Леших, Максиму был приятен вид новорождённой листвы. Что-то многообещающее слышалось в шорохе, мерцавших в солнечных лучах всеми оттенками зелёного, листочков. Но радость от пробуждения природы омрачалась необходимостью тащить тяжёлый рюкзак, в который, с наступлением зноя, пришлось запихнуть куртку со свитером. А ещё, Максима, несомненно, начинала угнетать мысль, что он, похоже, заблудился. Причём, заплутал самым нелепым образом.

Три дня назад, сплясав на головах заживо похороненных людоедов, Максим некоторое время шагал, не разбирая пути. Лишь, остановившись для отдыха, когда солнце перевалило за полдень, он попытался определить верное направление. Так, последний раз он выбирал, куда идти, когда они с Гришей, мир его праху, столкнулись со стаей псов, и вынужденно скрылись в подвале. И теперь, оставив его изуродованное тело в компании дряхлых убийц, он, сам того не осознавая, продолжил идти в выбранном направлении. Значит, сейчас он, если и отклонился от курса, то совсем немного.

«Солнце утром поднялось с той стороны, значит это восток, а север там, и быстрее всего до «Нового мира» можно добраться, если идти через этот лесок», ― шептал себе под нос Максим, двигая из стороны в стороны руками, будто желая нащупать стороны света. Выбрав себе дорогу, он немедленно отправился в путь, не желая терять более ни минуты на бесполезные рассуждения.

И вот, уже четвёртый день длится этот одиночный переход, а никакого лагеря всё нет. Да, что там лагеря – он до сих пор умудрился не встретить ни дорог, ни сёл, ни деревень, ни одиночных домиков. Скажи ему кто раньше, что в Подмосковье есть такие малозаселённые места, он расхохотался бы этому человеку в лицо.

А может, это просто усталые ноги несут его таким путаным маршрутом, что все обитаемые места остаются в стороне? Так он может долго бродить по сырому лесу, который с каждым пройденным километром всё больше напоминал болото, и не достичь цели. А тут ещё эти проклятые усталость, жара, пот – да, мало ли, напастей поджидают путника, уставшего от одиночества, неудач и потерь. И, самое главное, Максим уже начал постепенно терять надежду на то, что найдёт этот «Новый мир». Иногда, он даже начинал думать, что этот самый лагерь людей будущего – не что иное, как просто талантливая мистификация, разыгранная каким-нибудь психом. Или даже компанией душевнобольных мерзавцев, которых немало бродит теперь по дорогам и возле них.

Но больше всего он боялся, что найдёт эту комунну, но Ольги в ней не окажется. Он даже, что греха таить, пытался представить свои действия в подобном случае, и не мог. Его при одной мысли о тщетности многомесячного следования за любимой, начинало трясти, как в жестокой лихорадке. Сердце начинало колотиться в бешеном ритме, а на глаза наползали крупные слёзы, разъедавшие их не хуже пота.

Максим тут же гнал эти крамольные мысли, прибавляя шаг, чтобы не оставалось ни сил, ни времени для сомнений. А вечером, устроившись на ночлег возле более-менее сухой кочки, он непременно вытаскивал фото любимой женщины. Бережно удерживая истёртый бумажный прямоугольник на ладони, Максим долго смотрел на родное лицо. Иногда он начинал гладить любимый образ кончиками пальцев, а, порой, нежно касался его губами. Так и засыпал, с именем любимой на губах, чтобы наутро продолжить однообразные поиски возможного места её пребывания. Единственно возможного – в противном случае Максим терял все нити, ведущие к Ольге.

И, вот уже четвёртый день пути близится к завершению, а вокруг ничего примечательного, если не считать деревьев, со стволов которых широкими кольцами срезана кора. Видать, зверьё за зиму окончательно оголодало, раз принялось грызть жёсткую, как камень, старую кору. Не каждый желудок подобную жратву вынесет. Это подтверждали и часто попадавшиеся по пути «подснежники» – трупы истощённых животных, активно распространявшие вокруг тошнотворный гнилостный запах.

Максим ко многому привык за время скитаний, но терпеть эту ужасную вонь не мог, и не собирался. Но запах тлена настойчиво преследовал его, так как плотность гниющих оленей, кабанов и зайцев заметно возрастала с каждым пройденным километром. Максим долго не мог найти объяснения для этого феномена, но потом сообразил, что вело зверей именно сюда.

Видимо, где-то здесь, за лесом, расположено человеческое жильё. И животные, из-за отсутствия зелени не успевшие перед зимой накопить жир, пытались спастись от зимней голодухи, держась поближе к человеку. Но, похоже, до спасительных сельских помоек не все четвероногие добрались. А, если бы и добрались, то, в лучшем случае ничего съедобного не нашли бы. Люди теперь не склонны делиться и разбрасываться едой – сами готовы глотку перегрызть за лишний кусок.

Значит, эти оттаявшие трупы животных, не смогли обнаружить человеческого селения, так же, как теперь не может его найти и Максим. Ни селения, ни захудалого просёлка – никаких признаков цивилизации, будто он не в Подмосковье, а в глухой сибирской тайге бродит. Максим устал, вымотался и физически и морально. Сейчас он страстно желал устроиться на ночёвку, доесть консервы, и заснуть, чтобы наутро, со свежими силами продолжить поход.

Но и это было непросто сделать из-за вездесущей трупной вони, настолько плотной и едкой, что естественный и необходимый процесс дыхания, превращался в настоящую пытку. Уже и сумерки сгущались, и даже зловонный туман опустился на влажный мох, а несчастный путник всё ещё метался в поисках хоть небольшого пятачка земли, свободного от разлагающихся тел.

В конце-концов, одолев естественную брезгливость, и подавив сильнейшим усилием воли, рвотный позыв, Максим взялся за расчистку места для ночлега. Если не считать нескольких зловонных туш, полянка вполне соответствовала всем условиям для спокойного отдыха. Используя сучковатые палки, как багры, он перетаскал туши двух оленей, и одной лисицы в глубокую канавку, на дне которой даже сохранился небольшой сугроб. Шкуры зверей рвались, как мокрая бумага, обнажая кишащие колонии желтоватых личинок, и Максиму пришлось очень постараться, чтобы на поляне ничего, активно разлагающегося, не осталось.

Закончив уборку, Максим забросал канавку с мертвечиной ветками, и спешно стал собирать сухой хворост для костра. Когда окончательно стемнело, он уже благополучно доедал тушёнку возле жаркого пламени костра. Трупное зловоние, конечно, не исчезло окончательно, но уже не было столь невыносимым, и позволяло, притерпевшись, не обращать на него внимания.

Перед сном, всё же, Максим соскоблил с рыжего соснового бока немного смолы, скатал её в пахучий шарик, и положил возле головы. Приятный запах сосновой хвои немного забивал тлетворный дух смерти, и Максим, убаюканный ароматом душистых смол, быстро и незаметно скользнул под бархатный полог долгожданного сна.

Ночами к Максиму приходили все, кого он знал и любил – Ольга, родители, друзья по школе, армейские товарищи, Антоныч, Гриша. Он разговаривал с ними, слушал приятельские советы. Проснувшись, он забывал всё, до последнего слова, но чувствовал небывалый прилив сил, и готовность продолжать поиски полумифического «Нового мира». Но этой ночью, вместо добрых сновидений, его посещали кошмары, наполненные скомканным хаосом из боли, крика и страха.

Максим испуганно вскакивал, задыхаясь, будто от долгого бега. В отсветах тлеющих в костре углей, боль и страх постепенно исчезали, но крики никуда не девались. Исполненные боли и страдания, вопли слышались откуда-то издалека. Максим не мог определить точное направление, откуда доносятся эти стоны – мешали высокие деревья. Однако, примерно понимал, в какой стороне терпят жуткие мучения люди. То, что это были именно люди, и именно во множественном числе, Максим ни секунды не сомневался.

Мужчина был жутко напуган. Он понимал, что ему-то бояться особенно нечего – кричали довольно далеко, и ему вряд ли что-то угрожало. Но ему почему-то вспомнился первый визит к стоматологу. Максиму было около четырёх лет, когда всю детсадовскую группу строем отвели на осмотр к зубному врачу. Максим оказался в очереди одним из последних, и успел пообщаться с приятелями, уже покинувшими кабинет врача. Одни бодро хвастали аккуратными пломбами, а другие, состроив жалобную гримасу, демонстрировали окровавленный тампон и дырку на месте вырванного зуба.

И все сходились во мнении, что нет ничего страшнее в этом мире кошмарной сверлильной машины, одно жужжание которой повергало в панический ужас самых отчаянных смельчаков из старшей группы. В тот день мальчик, зашедший перед Максимом в кабинет, стоило заработать страшной машине, принялся так вопить, что задрожали стёкла в коридоре. Максимка вжался спиной в холодную стену, и принялся искать пути к бегству. На самом деле, его зубы были в полном порядке, и встреча с бор-машиной была отсрочена на несколько лет, но тот страх засел глубоко в подсознании.

И это не был страх перед зубным врачом и жужжащей машиной – нет, то был ужас пред неведомой опасностью, скрытой стеной или большим расстоянием, которая способна заставить другого человека вопить столь ужасным образом. Максим встряхнулся, прогоняя неприятные воспоминания, и попытался уснуть, невзирая на пронзительные вопли вдали.

Человек, как известно, привыкает ко всему, даже к грохоту струй водопада. И Максим, не сразу, но смог уснуть, несмотря на непрекращающиеся стоны, языками чёрного пламени полыхавшие в ночи. На сей раз, усталому путнику несказанно повезло проспать до самого рассвета без сновидений.

Рассвет был до безобразия прекрасен – восток переливался всеми оттенками оранжевого. Свет солнца окончательно вымел с души детские страхи и обрывки кошмаров, после чего Максиму уже не казалась бредовой мысль пойти в ту сторону, откуда ночью доносились жуткие крики. Ведь, чтобы там ни происходило, одно не вызывало сомнений – кричали люди. И если действовать со всей осторожностью, то можно попытаться выведать что-нибудь о дороге в «Новый мир».

А иначе, неизвестно, сколько он будет кружить по сырому лесу, пока окончательно не сгинет в гнилом болоте. Максим набрал флягу воды, и сполоснул лицо в небольшом ручейке, укрытом в корнях деревьев. Потом, прихватив вещи и пахучий смоляной шарик, бросился в выбранном направлении, с чавканьем шагая по топкой низине. Он усмехнулся, когда на ум пришло сравнение с былинным героем, который из всех путей выбрал тот, что обещал встречу со смертью. А впрочем, Максим уже к подобным встречам почти привык, да, и сказочные путевые камни редко предлагали герою заманчивые варианты – всё больше смерть, болезнь, потери.

Хотя, нет – в некоторых сказках, вроде, один из путей, указанных камнем, обещал море удовольствий. Однако, с содроганием вспоминая ночные вопли, на такую щедрость судьбы Максим не считал возможным рассчитывать. Он даже начал мысленно перебирать варианты, способные объяснить пугающие ночные звуки. Пожар? Но почему не было видно зарева? Жестокая стычка? В таких случаях слышны более отрывистые и резкие крики, никак не напоминавшие протяжные ночные стоны.

А, может, это какой-нибудь странный ритуал? А что, мало ли новых сект появилось – можно вспомнить Лесопоклонников, с которыми Максим прожил несколько месяцев. Эта версия могла объяснить всё, что угодно, в том числе и ночной переполох. Но, что Максим никак не мог взять в толк, так это, как можно идти два с лишним часа, с трудом избегая студенистых пятен трясины, и так и не встретить признаков присутствия ночных крикунов.

Максим уже, в шутку, подумал о четвёртой версии, предполагавшей, что орали в темноте самые настоящие привидения, бесследно пропавшие с первыми лучами солнца. Мужчина нервно засмеялся, не пугаясь того, что выглядит сумасшедшим, и принялся грозить небу кулаками, громко плюясь ругательствами. Он орал всё громче, и ожесточённей, страстно желая ударить что-то похожее на человека, чтобы отплатить за все свои неудачи.

Максим был не в силах справиться с этим приступом необъяснимой ярости. Он задыхался от бессильной злобы, но продолжал что есть мочи, на разрыв горла, выкрикивать проклятия, постепенно начинавшие напоминать нечленораздельный рык первобытного охотника. Внезапно, его взгляд остановился на дереве, верхушка которого была будто срезана огромными ножницами.

Максим, спотыкаясь в жирной грязи, побежал к этому сухому стволу, испытывая почти радость от нелепой возможности стравить своё бешенство на куске сухой древесины. Ведь, для него это бревно, неожиданно, обрело черты всех самых мерзких людей, встреченных на опустевших дорогах Подмосковья. Этот болотный идол на глазах менял внешность, как глина в руках талантливого, но безумного скульптора. Топор, мародёры, пытавшиеся его убить в старой школе, старый людоед Аркадий Ильич, бандиты в балахонах и без них – лица всех, кто желал зла Максу, по очереди проступали из-под замшелой коры мёртвого дерева.

Максим с яростным воплем принялся пинать корягу, потом начал с силой всаживать кулаки в призрачные лица, в кровь раздирая кожу на мозолистых костяшках. Удар, ещё, выдох, удар… Сгнившие корни не удержали дерево, и ствол шумно рухнул на вязкий грунт, плеснув чёрной жижей в лицо обезумевшего мужчины. Максим, тяжело дыша, стёр рукавом прохладную грязь с лица, и, казалось, вместе с ней сошло на нет странное наваждение.

Обливаясь потом, Максим сел на поваленную корягу, и сдавил виски в ладонях, будто желая выдавить из головы последние капли безумия, как лишнюю воду из постиранного белья. Было уже довольно жарко, и Максим, забыв о правилах гигиены, зачерпнул из-под ног прохладной торфяной жижи, и приложил ко лбу. Стало немного легче. Даже вернулась способность мыслить. И Максим тут же применил её, придумав пятую причину для ночных криков. Незамысловатая идея заключалась в том, что эти вопли были ни чем иным, как галлюцинациями, порождёнными усталым сознанием, измученного одиночеством, путника.

Максим был почти в отчаянии. Ведь, если ночной переполох ему лишь почудился, то он по-прежнему бродит вдали от людей, и сколько так будет ходить – можно лишь гадать. А последнюю банку консервов он опустошил этой ночью. Зверь и птица имеются, но, почти всегда, в виде полусгнившей, зловонной падали. Положение отчаянное. Но, если сидеть на месте и жалеть себя – лучше точно не станет.

Максим выпил воды из фляги, немного плеснул в лицо, чтобы стереть с него грязь, и решительно встал. И куда теперь идти? Кругом мёртвое болото с редкими бородавками кочек, щетинками ползучих кустов и хилыми деревцами. Но, что это? Вдали, над шершавой трясиной едва заметно торчал красноватый хребет. Максим приставил ладонь козырьком ко лбу, закрывая глаза от солнца, и попытался рассмотреть странное возвышение, протянувшееся через всё болото, и пропадавшее в редкой рощице из корявых осин.

Максим пошёл к этой глинистой гряде, с каждым шагом утверждаясь в своём предположении – он нашёл дорогу. Дорогу! Хлипкий просёлок, заброшенная тропка – неважно. Если дорога есть, она приведёт его к людям. Мужчина стал осторожно пробираться к выбранной цели, стараясь не увязнуть обеими ногами в глубокой трясине. Но, с какого-то момента, выдерживать ровный ритм движений стало невыносимо, и Максим сначала перешёл на ускоренный шаг, а потом просто побежал.

Несколько раз, споткнувшись, он плашмя, вышибая дух из груди, падал в грязь лицом, но сразу же поднимался, и утираясь бежал дальше. Он просто боялся, что дорога окажется иллюзией, как ночные голоса, и пропадёт, стоит выпустить её из виду хоть на мгновение. Задыхаясь в изнеможении, Максим вскарабкался на невысокий откос, и опустился дрожащими коленями на влажный песок неровного просёлка.

Нет, это не мираж, и не галлюцинация, вызванная тепловым ударом – настоящая грунтовка. Размытая, взрезанная трещинами ручейков, и, похоже, давно не используемая по назначению, дорога пересекала заболоченное поле из конца в конец.

Немного отдышавшись, и собравшись с мыслями, Максим попытался сообразить, в какую же сторону ему следует пойти. Попытки раскрыть перед мысленным взором атлас Московской области результата не дали, так как Максим на этот раз действительно заблудился. На что он мог опереться в выборе верного направления, так это на ночные вопли, которые, можно сказать, вывели его на дорогу. Закрыв глаза, Максим, попытался представить, откуда могли звучать ночные стоны. Он, конечно, порядком покружил, прежде чем выйти сюда, но, готов был поклясться, что идти надо в правую сторону – туда, где серыми змеями корчились стволы осин. Люди, что отчаянно вопили ночью, должны быть в той стороне.

Отдохнув ещё с полчаса, Максим побрёл в направлении осинника. Но, идти пришлось дольше, чем он рассчитывал. Просёлок вёл Максима сквозь однообразие торфяных болот, хилых рощиц, ползучих кустов и размякших лужаек. Надежды на то, что трупное зловоние, порождённое обилием сдохших от голода и болезней зверей, станет терпимее, также не оправдались. Мало того, теперь этот тошнотворный газовый коктейль, пополнился тяжёлым духом болот с отчётливыми нотками протухших яиц.

Несмотря на жаркое солнце, Максиму пришлось достать из мешка свитер, и обмотать его вокруг нижней части лица, на манер медицинской маски. В этот момент, запах шерсти с потом, был для Максима предпочтительней «чистого» воздуха дикой природы. Так он и шёл, истекая потом, и мучаясь одышкой, пока, выйдя из очередных кустов, не заметил вдали покосившийся сарай. В такие постройки, обычно, складывали на зиму сено. Да, чёрт с ним, с сеном – увидев это строение, Максим понял, что поблизости должно быть жильё. Он вновь невольно ускорил шаг.

И он оказался прав – за ближайшим поворотом показались ветхие деревянные домишки, подпоясанные дощатыми заборами. А возле самого первого дома суетился какой-то мужик в камуфлированных штанах защитного цвета. Одежда такой «боевой» раскраски была одно время очень популярна в среде дачников, грибников, а также ярых любителей охоты и рыбалки. Этот человек выглядел крайне озабоченным, и ковырялся у забора с лопатой, расчищая неглубокую канавку, и не обращал ни на что внимания.

Максим подошёл к незнакомцу, и громко окликнул его:

– День добрый. Не подскажете, куда я попал?

Но человек с лопатой, будто и не слышал, что к нему обращаются. Максим демонстративно откашлялся, безуспешно пытаясь таким способом привлечь внимание, и почти прокричал:

– Я говорю, здравствуйте! Как это место называется?

Наконец, мужчина разогнулся, поправил чёрную шерстяную кепку, и повернул к Максиму лицо какого-то пугающе-синеватого оттенка. Под покрасневшими глазами набухли мешковатые складки, а в уголке рта собралась желтоватая пена. Мужчина утёр грязной ладонью губы, и заговорил:

– А то ты не знаешь, как называется. Ты меня за дурака-то не держи. Сюда просто так не посылают. Ладно, жди, сейчас я тебя отмечу, ― и мужик, надсадно кашляя, скрылся в избе. Сквозь распахнутую дверь доносились звуки открываемых ящиков, переставляемой посуды, и кашля, перемежаемого отчаянной руганью.

Максим ждал, переминаясь с ноги на ногу. Это упражнение ему быстро надоело, и он попытался прислониться к забору. Но едва не рухнул на спину, когда доски стали разъезжаться под его весом. Максим с трудом устоял на ногах, размахивая руками так же бестолково, как выпавший из гнезда птенец машет куцыми крылышками. После такой осечки он решил осмотреть забор повнимательней. Так и есть – несколько досок свободно болтались на одном гвозде, и расползались в стороны при малейшем касании.

Максиму даже понравилось раздвигать, и отпускать дощатые створки, наблюдая, как они с сухим треском бьются одна о другую. В этой нехитрой детской забаве он даже находил некоторое успокоение своим расшатанным в конец нервам. Скрип, стук, скрип, стук – всё равно мужик в доме застрял, и, похоже, не очень торопится. А, может, он вообще забыл про гостя – судя по внешнему виду, мужичок не совсем здоров, так что наличие провалов в памяти исключать не стоит.

Максим в очередной раз раздвинул, украшенные пятнами лишайников, доски, но в этот раз решил посмотреть, что находится там, за забором. Увиденное произвело на Максима эффект, подобный тому, что случается от выплеснутого в лицо кипятка. Он невольно отшатнулся, едва не переломав пальцы схлопнувшимися досками.

Подождав немного, пока схлынет первая волна испуга и отвращения, Максим вновь раздвинул доски. Всё-таки глаза его не обманули – на вскопанной земле были беспорядочно свалены скорченные человеческие тела. Застывшие в гротескных позах, доступных разве что самым искусным «гуттаперчевым» циркачам и гимнастам, трупы, а это были мертвецы, без сомнения, образовывали подобие пологого кургана. Целый холм застывших в нелепых позах тел.

Смерть, судя по состоянию покойников, настигла их недавно. А жуткие гримасы указывали на то, что конец их был полон ужасных мучений. Ещё больше потрясли, видавшего виды мужчину, грубо отделённые от туловищ конечности. Казалось, ноги и руки, просто выдирали из людских тел, заставляя их мучиться ещё больше перед гибелью. Некоторые мертвецы были перемазаны жирной копотью, как кочегары с «Титаника».