Текст книги "Роковые таблички (СИ)"

Автор книги: Вадим Ечеистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Нужно было спешить, пока за стеной все спали. Максим опираясь на локти и колени, неуклюже дополз до угла, в котором он когда-то заметил пустую бутылку. Есть! В куче старой ветоши, в самом деле, нашлась стеклянная посудина, вымазанная чем-то липким. Замотав бутылку в тряпьё, Максим локтем, что есть силы ткнул в этот свёрток. Послышался характерный хруст. Максим вытащил из тряпичного кокона бутылочное горлышко, обрамлённое острыми, как лезвие бритвы, краями.

Этим подобием ножа он за несколько минут освободил свои ноги. Отпихнув обрывки верёвок, он с трудом поднялся с пола. Максим ухватился за стенку, так как жутко кружилась голова. Но он уже не обращал внимания на боль, на слабость и головокружение. Свободен! Он смог освободить себя до того, как бандиты проснутся. Теперь надо быстро покинуть здание, пока есть время.

Максим знал, что дверь можно было закрыть только изнутри. Доковыляв до неё он аккуратно, чтобы не скрипнуть петлями, приоткрыл дверь, и шагнул в пустой коридор. Каждый шаг давался с огромным трудом, но Максим добрался до выхода довольно быстро. Однако, потянув засов, он остановился. Просто уйти, и всё? Оставить всё этим уродам, и простить боль, раны и унижение? «Ну, нет, выродки – я вам устрою приятное пробуждение», ― в мозгу Максима неожиданно возник план мести.

Он похлопал по карману куртки – спички на месте. Пересилив естественное желание бежать подальше от опасности, Максим зашагал обратно к своему бывшему убежищу. «Спите, гады, а я вам подарок приготовлю», ― твердил про себя Максим, как речёвку. С этой мыслью он ходил по коридорам и классам, собирая тряпьё, бумагу и всё, что способно гореть, и что не успело ещё оказаться в его печи.

Потом он спустился в подвальную кладовку, где давно заприметил полки с мутными склянками, и банками, заляпанными краской. Обнаружив среди этих посудин бутылки с растворителем, он прихватил парочку. С детства остались яркие воспоминания, как резво горит эта зловонная жидкость. В том же подвале Максим взял и тяжёлый лом для колки льда.

Поднявшись наверх, ломиком Максим плотно подпёр дверь, лишив своих обидчиков возможности вырваться из комнаты. Потом, стараясь не шуметь, натаскал под дверь весь собранный мусор, способный гореть. Ворох получился завидный. Максим примерился – почти по грудь высотой вышла куча. Максим вылил на тряпки обе бутылки растворителя.

Пред тем, как запалить дымный костёр, Максим прислушался – за дверью было тихо, если не считать редкого покашливания, да чьего-то пронзительного храпа. Оно и понятно – несмотря на неважное состояние, Макс успел подготовить своё возмездие менее, чем за час. Этого маловато, чтоб хорошо выспаться.

«Счастливо выспаться, идиоты», ― прошептал с ухмылкой Максим, и полыхнул спичкой. Подпалив край бумажного кома, мужчина метнул яркий огонёк на тряпку, смоченную горючим растворителем. Огонь занялся сразу, будто раздуваемый жаждой мести, которой был охвачен побитый поджигатель.

Убедившись, что пламя само по себе не угаснет, Максим пошёл к выходу. Дверь обидчикам не поддастся, а вот со стороны окна вполне можно ожидать желающих спасения. Кто останется в комнате, если и не сгорит, то дыма наглотается точно. Собирая топливо для своего «аутодафе», Максим загодя присмотрел в подвале молоток. Теперь он прихватил его на случай, если кто сможет выбить фанерные щиты, закрывавшие окна комнаты. Молотком он сможет орудовать быстрее, чем тяжёлым ломом.

Уже у самого выхода он расслышал, как сверху доносятся истошные вопли и ругань вперемешку с удушающим кашлем, и град отчаянных ударов по пылающей двери. Максим от радости на мгновение даже позабыл о боли. Улыбаясь во весь рот, и щурясь заплывшими, слезящимися глазами, он вышел под окна. Из форточки, в которую он когда-то вмонтировал печную трубу, валили мощные клубы фиолетово-серого дыма.

Один из фанерных листов сотрясался под отчаянными ударами изнутри. Похоже, постояльцы уже поняли, что вырваться из, превратившейся в пекло, комнаты через дверь – затея безнадёжная. Максиму внезапно стало весело, и он решил поделиться этой радостью с задыхающейся в дыму компанией.

– Дышите глубже, гости дорогие!

В ответ из-за фанеры донёсся поток отборной брани и страшных угроз. Максим рассмеялся, зажав локтем больное ребро. Ради того, чтобы враги перед мучительной смертью услышали его смех, он готов был потерпеть колющую боль в боку. Но, похоже, ликование его было несколько преждевременным – кусок фанеры, не устояв под натиском ударов, выскочил из рамы, и, в облаке из осколков оконного стекла, хлопнулся на почерневший весенний снег.

В проём окна хлынул густой поток плотного дыма, сквозь который протискивались человеческие фигуры. Бандиты сейчас казались Максиму какими-то гротескными персонажами из простенькой комедии времён первых немых кинолент. Кашляя, отхаркиваясь и постоянно утирая слёзы с распухших, красных глаз, они старались высунуться подальше в окно, поближе к свежему воздуху. При этом шла непрерывная, и комично неуклюжая борьба за место у окна. В ход шли кулаки, ноги, зубы, ногти – весь небогатый арсенал, которым наградила природа свой мягкотелый, прямоходящий венец – человека.

Максим поймал себя на крамольной мысли, что радуется страданиям задыхающихся в дыму людей. Это, возможно, не так, чтобы совсем правильно с точки зрения просвещённого гуманизма, но… какого чёрта – эти твари едва не покалечили его. А может, и вовсе планировали съесть в ближайшее время. Так что, о каком всепрощении можно говорить – пусть подыхают. Максим самодовольно улыбался, любуясь отчаянной вознёй на подоконнике второго этажа.

Однако, радоваться в одиночку – это совсем не тот накал положительных эмоций, которого ожидал Максим. Он решил обратить на себя внимание обитателей устроенной им коптильни, чтобы поделиться с ними своим счастьем. Выломав из сугроба твёрдый кусок ноздреватого снега, Максим примерился, и лихо метнул его в дымящееся окно.

Он сам не ожидал такой невероятной точности от первого же броска, но грязный комок хлёстко влетел прямо в измазанное сажей лошадиное лицо одного из мерзавцев. Мёрзлый ком рассыпался мелкими искрами. Принявший порцию жёсткого снега в лицо, громко ойкнул, выругался и стал отчаянно тереть глаза. Под носом мужика проросли тёмные полоски кровяных ручейков. Максима это развеселило ещё больше.

– Что, жлоб, не выспался. Нравится моё жилище? Так в нём и оставайтесь. Навсегда.

Мужик, «раненный» снегом, заметив Максима, злобно ощерился:

– Это ты, гадёныш! Надо было тебя добить вчера, ― и, обернувшись к приятелям, пытавшимся оттеснить его от окна, добавил:

– Кто из вас, дебилов, его связывал? Кадык вырву!

Максим снова попытался обратить на себя внимание:

– Ладно, неудачники, не ругайтесь – лучше поцелуйтесь на прощание. Скоро ваши копчёные рёбрышки станут блюдом недели для местных людоедов. Гордитесь.

Его собеседник, и без того красный лицом от вдыхания ядовитого дыма, теперь совершенно побагровел от злости.

– Стой, сволочь, никуда не уходи. Я сейчас, ― и, задержав дыхание, нырнул в черноту дымной завесы, которая начала уже подсвечиваться язычками пламени.

Максим на секунду задумался: «Интересно, что может означать это « я сейчас»? Но быстро сообразил, что у этих ребят остался его дробовик. Он не стал дожидаться подтверждения своей догадки, и решил понаблюдать за окном из-за ближайшего угла. И едва он успел скрыться за стеной здания, как прогремел выстрел, сопровождаемый яростным воплем с нотками разочарования. Максим едва сдерживал злорадный смех. Разумеется, не оттого, что мог ранить чувства стрелявшего, а лишь затем, чтобы не беспокоить лишний раз свои сломанные рёбра.

Вопль стал громче, разделился на разные голоса, но ярость в интонации быстро сменилась ужасом и отчаянием.

– Комната горит, братцы! Пропали мы, надо прыгать.

– Ты чего, бугай стукнутый, парашют в кармане таскаешь? Мы же ноги переломаем.

– Ну и задыхайтесь тут, бараны, а меня уже огонь за пятки кусает. Долго здесь не высидишь.

Максим выглянул из-за угла, желая посмотреть, как его враги будут прыгать с высоты второго этажа на обледенелый газон. Тот здоровяк, что держал в руках дробовик, высунул голову из облака дыма, и поводил по сторонам слезящимися глазами. Должно быть его, Максима, высматривал. Но, похоже, не углядел, потому что, ухватив дробовик за самое дуло, и слегка раскачав, бросил его так, чтобы ружьё мягко приземлилось на голые ветки маленького куста.

Потом мужик неуклюже вскарабкался на подоконник, и, развернувшись задом к улице, принялся одну за другой опускать вниз ноги. Максим посмотрел на боязливые попытки его обидчика спасти свою никчёмную жизнь, потом перевёл взгляд на ружьё, повисшее на тонких ветках. Можно успеть, надо успеть!

Максим покрепче сжал в руке рукоять молотка, и, не выпуская из поля зрения повисшего на руках грузного мародёра, бросился к ружью. И он успел. Смог ухватить приклад дробовика, как раз в тот момент, когда мужик грохнулся на землю. Именно грохнулся, так как после падения не смог устоять на ногах, и с размаху приложился ягодицами о мокрый лёд.

Максим даже со спины заметил, что упавшему трудно дышать. Да, что там – Макс будто сам ощутил силу удара о мёрзлую землю. Но на то, чтоб отдышаться много времени не потребуется – Максим прекрасно понимал это, и крепче сжал приклад ружья. Но тут же поменял решение. Сделав несколько быстрых шагов в сторону сидящего на земле мужчины, Максим со всего маху опустил на спутанные, сальные волосы свой молоток.

Звук от удара был звонким, как от сухого дерева. Наивно полагая, что одного такого удара будет вполне достаточно, Максим ждал, когда же здоровяк затихнет у его ног. Максим чётко видел вмятину на черепе, которая быстро наполнялась кровью. Однако, мужик заревел, как раненный медведь, и стал медленно поворачиваться к Максиму. Тот принялся по-новой наносить жесточайшие удары. Один, другой, третий… и так до тех пор, пока обмякшее тело не распласталось, как мешок старого тряпья.

Не успел Максим утереть со лба капельки пота, как над головой прозвучал плачущий женский голос:

– Жорик, ну что, получилось? Ты меня поймаешь? Здесь уже невозможно жарко. Задыхаюсь.

Конечно, Максим сразу узнал этот голос, и даже жалобные интонации были всё те же. «Похоже, она и в жизни так общается, а не только, когда требуется простачка выманить», ― решил он. Вслух же, стараясь унять нотки волнения в голосе(как-никак, человека только что убил), он крикнул:

– Конечно, поймаю, крошка, с превеликой радостью.

Максим посмотрел в слезящиеся глазки дамочки, благодаря которой едва не лишился жизни. Потом он поманил её окровавленным молотком. Девица скрылась в дыму, и её место в окне заняла отвратительная, почерневшая от сажи, физиономия. Рожа злобно оскалилась. Максим направил дуло дробовика точно на одну линию с переносицей наглеца.

– Спрячься, чёртов подгузник. Я с дамой беседовал, и тебя не приглашал.

Чумазый бандит попытался плюнуть на голову Максу, но, похоже, от дыма и жара слюна в его рту высохла. Однако, сам жест Максиму очень не понравился. Грязная рожа решила не останавливаться, и распахнула кривозубую пасть:

– Да пошёл ты, козлина. Я спущусь и на ремни тебя порежу. Я тебя жрать по куску буду, и заставлю на это смотреть. Я…

Максим пожал плечами, и надавил на спуск. Хлопок выстрела, истошный вопль наверху – и, рассыпавшееся кровавыми лохмотьями лицо, скрылось в чёрно-оранжевом аду пылающей комнаты. Ему на смену тут же высунулась до смерти перепуганная девица.

– Не стреляй, умоляю, убери пушку. Мы уже почти задохнулись, у нас волдыри от ожогов, нас рвёт постоянно так, что сердце почти через горло вылазит. Ещё полчаса, и ту одни головешки останутся. Дай нам спуститься – мы всё для тебя сделаем. Пожалей нас.

Максим в ответ молча помотал головой, давая понять, что жалеть никого не планирует. Конечно, он на мгновение всё же почувствовал некоторую жалость к запертым в душегубке людям – что ни говори, а девчонка хороша, как актриса. Убеждать она умеет. Но мгновение, на то и мгновение, что быстро заканчивается, уступая следующему. А в следующий миг Максим снова вспомнил боль и унижение прошедшей ночи. Нет, ребята, такое прощать нельзя.

Вдруг из комнаты раздался ужасающий, звериный рёв. Грязная лапа откинула женщину от окна, и в следующую секунду в проём выпрыгнул мужик, размахивая огромным тесаком. На что он рассчитывал, непонятно – если напугать Максима, то частично ему это удалось. Самому бесстрашному заори сзади на ухо – он вздрогнет. Эффект неожиданности. Вот и Максим застыл в недоумении, но лишь на пару секунд.

Если же мужик, обезумев от едкого дыма и нестерпимого жара, решил, выскочив в окно, напасть на Максима, то его замысел был обречён на провал. Земное притяжение ни для кого исключений не делает, и мужик, грузно, как-то боком рухнув на обледенелый асфальт, заголосил невероятно высоким голосом. Про тесак он совершенно забыл, и тот валялся в метре от корчащегося прыгуна. Максим подошёл ближе, изготовив молоток для удара.

Подступив ближе к упавшему, он брезгливо поёжился – одна нога бедолаги была неестественно вывернута, и светло-серая кость вспорола обильно смоченную кровью и мочой ткань брюк. Тот, кто вчера хотел лишить жизни Максима, сейчас, не прекращая вопить, повернулся к недавней жертве. Его лицо, искажённое гримасой боли и ненависти, представляло собой один большой ожог. Максиму даже показалось, что вздувшаяся багровыми волдырями кожа слегка дымится и потрескивает, как мясо на гриле.

Максим не стал ждать, и пробил молотком самую макушку обожжённой головы. Вопль, который доводил его до оторопи, стих только после четвёртого, или пятого удара, когда жало молотка с чавканьем опускалось уже в кашу из мозгов и осколков кости.

Всё, отмучился! С некоторыми людьми лучше не связываться, но этот бандит слишком поздно уяснил это для себя. Хотя, Максим сильно сомневался, в том, что такие люди вообще способны что-либо понять. Образумить их можно лишь с помощью пули, ножа, огня или вот… молотка.

Максим отвернулся от агонизирующего тела как раз вовремя – в окно вылезала крикливая девица, которую придерживал мужчина в тлеющей куртке. Похоже, что он только что сбил с одежды пламя. Решили воспользоваться тем, что Максим отвлёкся на их товарища, да упокоится тот с миром, и думали под шумок сбежать от наказания. Не тут-то было! Максим подошёл к ним поближе, и передёрнул затвор дробовика. Он уже знал, как сделать это погромче и пострашней. Так, чтобы у того, кто услышит это сухое клацание, засосало под ложечкой в ожидании выстрела.

– Не рано ли вы уходить собрались, гости дорогие? Вам же так нравилось у печки греться. Вот и грейтесь, твари. Лезьте обратно или картечью грудь разворочу.

Женщина снова заголосила, на этот раз ещё проникновенней и жалостливей.

– Ну, отпусти ты нас. Мы уйдём, и ты нас никогда не увидишь.

– Я вас и так больше никогда не увижу. И никто не увидит, за что мне все только спасибо скажут – меньше мрази на земле останется, ― Максим поигрывал дробовиком, упиваясь ролью праведного мстителя. На время он даже забыл о болячках, полученных благодаря этим «просителям».

Девушка уже не играла – по её лицу, смешиваясь с сажей текли слёзы. Сама она, не просила, а уже ревела в голос:

– Умоляю, отпусти нас. Да, какого чёрта – нас? Меня отпусти, я тебе пригожусь. Я такое могу, что ты о других бабах вмиг забудешь. Я всё для тебя сделаю. Любое желание. Только помоги мне выбраться.

Максим опустил ружьё, но не потому, что внял увещеваниям девицы – просто рука затекла. Но в глазах женщины он успел заметить мелькнувший огонёк надежды. Сам не зная почему, но он решил дать ей немного пожить – в конце-концов, с одной женщиной он всегда сможет справиться, в случае, если она решит навредить ему.

Максим изобразил рукой с зажатым в ней молотком, приглашающий жест:

– Ладно, ты одна можешь прыгать – убивать пока не стану. Но только ты.

Женщина мгновенно прекратила реветь, продолжая лишь негромко всхлипывать: «Да, только я. Да, на кой мне ещё кто-то. Только я», ― суетливо принялась карабкаться на карниз. Однако, едва она перекинула за окно лишь одну ногу, в её густые волосы вцепилась огромная, обожженная ручища. Надежда на её лице мгновенно сменилась ужасом, когда из дыма, вслед за рукой, появилось лицо, с которого кусками слезала кожа, будто шкурка с разваренной картофелины.

Намотав волосы женщины на руку так, что её веки полностью обнажили перламутр глазных белков, монстр, этот человек-головешка, взревел:

– Куда же ты без меня, крошка? Не выйдет – со мной пойдёшь. На тот свет, и прямо сейчас, ― лишившийся рассудка от боли и удушья мужчина бросился в объятую огнём комнату. Он буквально запрыгнул, вскочил в самое пекло пожара, как на борт уплывающего катера, увлекая за собой несчастную женщину. Вопли, что вылетали из пламени, были недолгими, но пробирали до самого костного мозга высочайшей концентрацией в них боли и безысходности.

Максим подождал, когда утихнет последний стон, и отошёл на противоположную сторону улицы. Возле стен его бывшего убежища становилось нестерпимо жарко. Максим устало опёрся о кирпичную стенку здания. Пламя уже вырывалось из окон, и, будто огромными пальцами, щекотало кирпичную стену. Было видно, что пожар бушует и в коридоре, и в некоторых смежных кабинетах. Через пару часов, может чуть больше, от старой школы останется лишь закопченная кирпичная коробка.

Максим с сожалением смотрел на пожар, им же устроенный, щурясь на ослепительно-оранжевую стену огня. Всё же, здесь он смог пережить самое суровое время – морозы, метели, пронизывающие зимние ветра. Сейчас уже нет таких смертоносных морозов, даже по ночам. Однако, выйти из города пока не получится из-за раскисших до полной непроходимости полей и просёлков. Придётся подыскать новое убежище. Хотя бы на пару недель.

И уходить на поиски надо прямо сейчас, пока на пожар толпами не сбежались зеваки. Это дело такое: бедствия всегда людей манили, как мотыльков на свет. И в прежние, спокойные дни, и, уж тем более, в нынешние времена, бедные на развлечения. Набегут, как миленькие. А Максиму не очень то хотелось встречаться с незнакомцами. Как показали события последних суток – от таких встреч можно ждать любых неприятностей.

Макс прихватил тесак одного из мародёров – вещь нужная и универсальная, а то его маленький ножичек не во всяком деле хорош. Ну, хоть какая польза, взамен нанесённого вреда. Он обыскал трупы. Спички – пригодятся. Сигареты – Максим не курил, но понимал, что такой товар сейчас в ходу – всегда можно на что-нибудь сменять.

Стоп! А это что такое? В подкладке куртки одного из бандитов Максим нащупал с десяток небольших прямоугольных предметов. Он рывком порвал потёртую материю. Ну надо же – мобильники. Самые настоящие, мобильные телефоны! Максим удивился, так как успел отвыкнуть от столь привычной когда-то вещицы.

Свой он выкинул вскоре после того, как покинул Москву. Связь пропала ещё до момента, когда разрядилась батарея, которую, кстати, тоже не предвиделось возможностей зарядить. Видимо, стало слишком опасно поддерживать работоспособность вышек-станций, расположенных в полях, перелесках, близ деревень и маленьких посёлков. А может, это был временный сбой. В любом случае, счёт пополнять теперь негде.

Зачем же этому обалдую понадобилось столько безжизненных и бесполезных теперь аппаратов? Для коллекции, или в расчёте когда-нибудь продать? Что ж, теперь Максим мог только догадываться о замыслах покойника, но ему было уже не до этого. В отсветах пожара стали внезапно появляться, и пугливо исчезать малочисленные тени. Пора уходить, пока не подтянулись более сплочённые и решительные компании, вроде тех, которые опрометчиво не добили его этой ночью.

Пока окончательно не стемнело, надо было найти относительно безопасное убежище. Максим посчитал патроны в магазине дробовика. Три штуки. Не густо, придётся экономить, и стрелять только в самых исключительных случаях. Если человек не совсем ослаб рассудком, ему будет достаточно одного вида направленного на него оружия. Он ведь не угадает, сколько патронов в магазине. Да, и сколько бы ни было – ему-то достанет и одного. Это одна из приятных сторон владения оружием, ради которой Максим не выпускал дробовик из рук.

Он решил идти в ту сторону, с которой они с лесопоклонниками когда-то вошли в город. Просто, именно оттуда он решил начать свой дальний поход, когда придёт время и земля подсохнет. До тайника с тушёнкой путь неблизкий, а до «Нового мира» и того дальше. И это напрямую – не по дорогам, а поперёк их пересекая.

По магистралям, конечно, удобней, но там теперь засады за каждым поворотом. Всем ведь ясно, что люди к дорогам тянутся – там их и надо ловить тем, кто ищет лёгкой наживы и не брезгует лишний раз кровь пустить ближнему. Только идиот в одиночку, без хорошей поддержки по дорогам путешествовать решится.

Максим себя таковым не считал, и остановился в пустой хибарке на отшибе, возле старого бетонного забора. Похоже, что когда-то за этой оградой располагались склады, или подсобные цеха какой-нибудь фабрики. А этот бревенчатый домишко служил в те времена чем-то вроде проходной и, одновременно, бытовки для сторожей. Странный выбор для пропускного пункта. Максим так и не понял – куда вёл этот выход? Может, дорогу много лет назад провели по-новой, но уже в другом месте? Там и ворота другие прорубили, а тут проход оставили так – на всякий пожарный, или, просто, руки не дошли заделать.

Место было настолько глухое, что даже на заборе, кроме лишайников и сизой плесени, не было ни обычных в таких местах граффити, ни даже просто похабных надписей, которые, порой, будто сами собой прорастают на свободных плоскостях. А здесь – ни закорючки, ни чёрточки. И правильно – кому читать-то? С одной стороны – осиротевшие ангары, с другой – заболоченный пустырь, упирающийся у горизонта в реденький, как пушок на лысине, лесок.

Максим нашёл эту развалюху случайно, когда, выйдя из города, увидел в стороне от дороги забор, и решил обойти его. Домишко привлёк его уединённостью, почти целыми стёклами, прекрасным обзором окрестностей и небольшой печуркой в углу. Ну, и ещё ему понравилось, что в случае опасности он мог легко скрыться как в одну, так и в другую от забора сторону. С учётом последнего случая – огромный плюс в пользу выбора для временного жилья этого домика из почерневших от старости брёвен.

Максим смог наломать дощечек от сваленных у забора складских поддонов, ещё до того, как окончательно стемнело. На растопку печи ушёл почти час. Дым поначалу не желал уходить в трубу, настойчиво растекаясь едким облаком по жилищу. Лишь когда Максим вспомнил, что надо открыть заслонку трубы, дело пошло на лад. Ясно, что он слегка одичал в городе с центральным отоплением, да потом со своей самопальной буржуйкой-каменкой, и позабыл о том, как нормальными деревенскими печами пользоваться.

В комнате, освещаемой лишь красноватыми бликами печного огня, Максима неодолимо тянуло спать. Даже напомнившие о себе болячки, полученные в начале дня, бессильны были разогнать неодолимую дремоту, клонившую его голову к полу. Он едва дождался, когда тесная комнатка прогреется, а деревяшки в печи прогорят до углей. Тогда Максим, хватаясь за бок с больными рёбрами, дотянулся до печной заслонки, задвинул её до упора, выпачкав ладони сажей, и, растянувшись прямо на дощатом полу, забылся крепчайшим сном.

Проснулся Максим оттого, что в щели пола ощутимо веяло холодком. А солнце, подползающее к самой макушке небесного свода, не оставляло сомнений в том, что здоровый сон продлился аж до полудня. Максим, поохав, когда болячки тоже проснулись, стал неспешно собираться на поиск еды. Что бы там ни случилось, а ждать придётся здесь, и есть что-нибудь надо.

В последующие дни Максим не раз благодарил провидение, что вывело его к этой уединённой сторожке. Расположенное вдали от дорог это местечко не привлекало ничьего внимания, давая забытое чувство покоя и безопасности. Похоже, обособленное расположение уберегло эту заброшенную промзону от визита палачей «Нового мира», и во время обхода территории Максим не обнаружил ни одного гниющего мертвеца. Этакий райский оазис на краю загаженного трупным ядом городка.

Если бы не травмы, и не тревога за Ольгу, Максим и, в самом деле, чувствовал бы себя вполне довольным. Отсутствие трупов позволяло дышать полной грудью, не считая редких дней, когда ветер дул со стороны города. Пустынная территория не привлекала внимания мародёров. А что здесь брать? Ржавые гвозди, гнилые доски, да покосившиеся бетонные столбы? За бетонным забором Максим был единоличным и полным хозяином.

Возле одного из ангаров ему удалось отыскать бухту тонкой стальной проволоки. Из неё он сумел связать корявую, но вполне пригодную для ловли ворон и голубей сетку. Ещё он накрутил несколько проволочных петель, и понаставил их в близлежащем леске, на заячьих тропах. Птичье мясо быстро надоедало. То, что изредка удавалось разнообразить свой стол жёсткой зайчатиной, особой радости Максиму также не доставляло. Но с голоду он не подыхал, и даже быстро шёл на поправку после избиения мародёрами.

Каждое утро Максим прижимался к оконному стеклу лбом, жадно поглощая кожей его прохладу, и наблюдая за изменениями в природе. Он видел, как пятна снега уменьшаются, открывая солнцу серые стебли трав, или ржавые пятна глинистой почвы. Потом мерял на глаз, как сжимаются, усыхая, лужи талой воды в ложбинках и бочагах.

К утру десятого дня, Максим уже мог дышать полной грудью, не боясь, что в боку резко дёрнет калёным шилом больное ребро. Синяки и ссадины также постепенно исчезли, перестав доставлять неудобства в жизни, требующей постоянного движения. В очередной раз, вернувшись из леса, где проверял заячьи силки, Максим отметил, что ноги уже не вязнут так сильно в размякшей грязи. То есть, грязь пока не пропала, но вдоль кромки леса или кустарника, да по согретым солнцем возвышенностям, вполне можно передвигаться, не опасаясь по колено провалиться в густую, цепкую жижу.

Больше ждать он не мог. Ведь, Ольга могла по-настоящему рассчитывать лишь на его помощь, а он тут ждёт, когда все тропки просохнут. Ничего – и так доберётся до тайника, а там, глядишь, и ещё теплее станет. И Максим стал готовиться в дорогу.

Привычно ощипав пойманных голубей, он насадил их на стальную спицу, и повесил запекаться над углями. Сам же принялся чинить поистрепавшуюся одежду и обувь. В этом деле очень кстати оказались обрывки проволоки, и гвоздик, который Максим использовал в качестве шила. Не имея опыта в латании штанов и сапог, он провозился очень долго, а результат по-прежнему не радовал глаз. Но, понимая, что добыть одежду сейчас не удастся, Максим подавил свой критический пыл. Ну, не на парад же ему идти, а от грязи, снега и ветра эти заплатки вполне смогут на время защитить.

Провозившись до самого заката, Максим заново растопил остывшую печь. Потом натаскал поближе к очагу досок, наломанных со старых поддонов. Пусть сохнут – в лесу сейчас сухих палок для костра не отыскать. Поужинав голубиным мясом, развесив для просушки одежду и выставив сапоги ближе к огню, Максим устроился на ночлег.

Перед дальней дорогой тревога долго не отпускала Максима. Он старался представить, какие опасности могут подстерегать его на пути к тайнику. А вдруг морозы ударят заново, или, напротив – зарядят весенние дожди. В прежней жизни, сытом существовании в большом городе, он и помыслить не мог, насколько человек слаб и зависим перед мельчайшими капризами погоды. А теперь… теперь пугает каждая мелочь: тучка над горизонтом, ощущение постороннего взгляда на затылке, шорохи за стеной.

Иногда Максиму казалось, что он стал различать чужие, враждебные запахи, как один из тех псов, что противно и громко скулили по ночам в ближайшем перелеске. Просто появлялось ощущение какого-то враждебного присутствия. Максим тут же брал в руки дробовик, и бросался к дверям. Но, к счастью, это были лишь лисы, или одичавшие собаки, которые при виде человека с ружьём тут же бросались прочь.

Вот и теперь, накануне ухода из этого, провонявшего покойниками, городка, Максиму было не до сна. В каждом шорохе, стуке и скрипе слышалась угроза. Будто за порогом сторожки кто-то так и ждёт, когда Максим уйдёт подальше от своего временного убежища, порвёт связь с укрывшими его стенами. И там уже будет несложно сбить его с ног, отобрать оружие, втоптать в грязь, утопить в болоте.

Все эти тяжёлые мысли мучали Максима всю ночь, иногда незаметно перетекая в реалистичные кошмары, от которых он вскакивал, машинально хватаясь за оружие. Гладкое ложе ружейного приклада, или рукоять ножа, неизменно успокаивали его разыгравшееся воображение, принося чувство защищённости, но потом всё повторялось по новой. Его мысли всю ночь кружили вокруг одних и тех же образов, как искорки на детском волчке.

Дождавшись рассвета, как спасения, Максим скрутил из проволоки и тряпок подобие заплечного мешка. Совершенно опустошённый, отправился он в дорогу, решив, что любая возможная опасность лучше, чем её ожидание. Лучше держать врага на прицеле или руками за горло, чем озираться в ожидании неизвестной угрозы.

С каждым шагом страх рассеивался, а восходящее солнце окончательно вытравило из головы Максима остатки ночных кошмаров, напитав его, капля за каплей, прежней уверенностью и стремлением к цели – соединению со своей любимой женщиной.

Максим быстро добрался до дороги, по которой они вошли в городок с поисковой бригадой. По ней он и отправился вдоль реки, выискивая глазами знакомые ориентиры. Максим пытался найти тот маршрут, по которому они подошли к реке, чтобы оттуда напрямую двинуться в сторону общины лесопоклонников. Разумеется, он не собирался посещать лагерь, ведь большинство общинников уже считали его мертвецом. Однако, чтобы отыскать свой тайник, ему потребуется идти от лагеря – только так он сможет вспомнить заветное место.

Максим никогда не жаловался на свою память, и легко запоминал приметные деревья, камни, холмики и канавы – всё то, что помогло бы впоследствии вновь пройти тем же путём. Он не делал это намеренно, но всегда, повторно посещая какое-либо место, отмечал, что помнит всё до последнего поворота. И пусть последний раз по этим местам он проходил, когда всё было укрыто снегом, Максим без особого труда нашёл то место, где следовало повернуться спиной к реке, и двигаться к следующему ориентиру.

Так он и шёл, старательно избегая заболоченных низин. Максим собирал сухие сучья, и, ближе к заходу солнца, устраивался на ночлег в какой-нибудь сухой и защищённой от ветра ложбинке. Спал Максим недолго, просыпаясь от невыносимой, зубодробительной дрожи, вызванной ночным заморозком. Тогда он вновь разводил огонь пожарче, и, дождавшись восхода светила, двигался дальше.