Текст книги "Ваншот: За пределом («Oneshot: Beyond») (СИ)"

Автор книги: Вадим Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Пока возились с лечением, подтянулись те пятеро бойцов, которые, собственно, и загнали нас в подвал. Один из них, самый косолапый, задел установленную мной растяжку с осколочной гранатой. От взрыва сдетонировала припрятанная среди пустых бочек «Игрунья», жаль огонь не занялся – просмоленные бочки не самый горючий материал. Чтобы их сжечь, нужна как минимум плазменная граната.

«Получено: Опыт +15. Подрыв +25», – обрадовала программа. Выходит, кому-то из пятерых хана.

Рискнул осторожно пустить в их сторону дрона в режиме разведки. То, что увидел его «глазами», понравилось мне чрезвычайно. Один из автоматчиков и вправду валялся дохляком, с двух других полностью сшибло силовую броню, а одному вдобавок ополовинило ХП. Впрочем, ранены были все, а то и контужены. Такой случай упускать было нельзя.

Отдал команду дронам атаковать, распределив цели, и сам помог дробовиком.

Чистая победа, практически без потерь с нашей стороны. Разве что чуток перепало одному из дронов, кстати сказать, тому самому ББ-15-2, то бишь Второму, который не так давно переходил на сторону врага.

Из всей пятерки моих дронов уцелел лишь он и Четвертый – ББ-15-4. У Второго прочность в настоящий момент составляла: 80/100, а у Четвертого 30/100. Как ни странно, Второй оказался самым юрким из всех или просто везучим. Как я.

«Получено: Стрельба +20. Открыт навык: Стрельба», – подвела итог скоротечного боя программа. Это значило, что общая сумма полученных мною очков за стрельбу достигла сотки. У меня теперь повысится меткость и прочность оружия, то есть ремонт моим пистолетам-автоматам-дробовикам будет требоваться реже. Ну, круто, что сказать.

Обыск трупов разочаровал, гранат у них не нашлось. Ценными оказались разве что так называемые плюсовые аптечки в количестве десяти штук – у каждого из автоматчиков их было аж по две. Такие аптечки невероятно дорогие. У них есть очень полезный бонус – жизнь восстанавливается не постепенно, а сразу, рывком. Незаменимая вещь при тотальном обстреле или кровотечении. Эх, попались бы мне такие на складе, где крашеры Спока фаршировали меня свинцом!

Кроме аптечек, взять с трупов было нечего – их оружие и снаряжение мне по уровню не подошло. Правда, удалось вооружить бетианку бластер-автоматом девятого уровня с претенциозным названием «Стикс». Она сразу перестала испуганно дрожать, расправила плечи, почувствовав себя увереннее.

Остальное трофейное оружие я разрядил, патроны хозяйственно убрал в окно инвентаря, оно же рюкзак, пригодятся. В отличие от автоматов, патроны уровня не имеют.

Ну, что, живем! Я ободряюще подмигнул прекрасной спутнице. Возможно, получилось излишне игриво. Но она не обиделась, а лукаво улыбнулась в ответ.

«Получено: Харизма +20». Ого! Да я ей, кажется, нравлюсь. Может, когда все закончится, стоит развить наши отношения, узнать друг друга поближе…

И тут нам прилетело. Романтическая нота разом превратилась в кровавую симфонию.

Плазменная граната в один миг превратила наш кусок подвала в крематорий. Стало ярко так, что показалось, будто я ослеп. Моя жизнь в мгновение ока упала до трех хелсов. Спасло только то, что под рукой оказались сложенные кучей на пол трофейные плюсовые аптечки. Я упал на четыре из них, закрывая своим телом от адского пламени. Принялся использовать, одну за другой, но это позволяло мне только удерживать жизнь на уровне трех-пяти хелсов, о реальном повышении ХП и речи не шло. О том, что будет, когда закончатся аптечки, думать не хотелось.

Впрочем, осознанных мыслей вообще толком не было. Они все сгорели в дьявольском огне вместе с моей одеждой, волосами, кожей. Чудовищная боль заставляла сознание балансировать на краю безумия. Меня окутывала то тьма-тьмущая, когда выжигало глазные яблоки, то ярчайшая вспышка света, когда аптечки возвращали органы зрения на место.

Интерфейс игры выдавал предупреждение за предупреждением:

«Критическое повреждение головы! Правой руки! Левой! Обеих ног! Тела! Срочно требуется лечение!»

Плазменная граната обычно горит пять секунд, но мне показалось, будто прошли века.

Чудо или сказочная удача, что я все еще оставался в живых. Последняя аптечка закончилась за миг до того, как плазменная вспышка наконец-то погасла, оставив после себя серый густой дым и хлопья жирного черного пепла. В моем индикаторе здоровья зеленело всего шесть хелсов.

Пожар не занялся – все, что могло, уже сгорело. Негорючие в обычном огне просмоленные бочки спалило дотла. Трупы убитых нами островитян превратились в бесформенные головешки. У дронов выжгло все микросхемы, и хотя сверхпрочный корпус почти не пострадал, они превратились в оплавленные бесполезные куски композита.

Бетианка погибла. Угасла – ярко и быстро, как свеча. Она не догадалась или не успела схватить аптечки, как я, и теперь на бетонном полу рядом со мной лежали ее обугленные обезображенные останки.

«А я так и не спросил ее имя».

Мысль возникла и тут же исчезла, ее спугнул огромный – так мне вначале показалось, черный силуэт. «Я в аду, а это сам Люцифер. Только где его рога?» Похоже, я бредил от невыносимой боли в обожженном теле. Предупреждения о многочисленных критах по-прежнему алели перед внутренним взором.

«Дьявол» наклонился надо мной. Я видел его как-то странно, только с одной стороны, словно смотрел всего одним глазом. Сквозь пепельный дым проступила знакомая рожа ящера. Отшельник! Мразь! Сволочь! Гад! Я потянулся, чтобы убить его, схватить за шею и душить, душить, душить, выдавливая жизнь, каплю за каплей. Но тело не послушалось. Обгоревшие почти до кости руки поднялись и тут же бессильно упали.

– А ты живучий, гаденыш. И везучий. Скажи спасибо «Синей птице», – рептилоид смотрел на меня с каким-то болезненным интересом, словно пытался ответить на некий, мучающий его вопрос.

– Да пошел ты… – я прохрипел едва слышно. Язык с трудом ворочался во рту. А губы… их не было. Они сгорели вместе с большей частью лица.

Но он услышал. В желтых нечеловеческих глазах ярко полыхнула ненависть. Диверсант двадцать первого уровня отлично помнил, как испугался меня – нубовой «бандитской» четверки, да так сильно, что запаниковал и удрал. Воспоминание об этом унижении будет преследовать его до конца дней. И он прекрасно знал, что я тоже не забуду его позор до самой смерти.

– Иди, подгузник поменяй, сыкло, – я не мог оскорбительно скривить губы, было просто нечего, но ему хватило и просто слов.

Его аж перекосило от ненависти.

– Я-то пойду, – проскрежетал Отшельник. – Мне есть, чем ходить. В отличие от тебя, ведь у тебя больше нет ног. У тебя вообще больше ничего нет. Жизнь и та висит на волоске. Могу легко оборвать ее в любой момент.

– Валяй, – я не изображал равнодушие, мне и впрямь сейчас было плевать на все. Перед глазами стояло лицо бетианки. Ее улыбка, лукавая и полная надежды. Пахнущие свежей хвоей волосы, маленький аккуратный носик и веснушки.

– Что ж… Раз так, – в голосе хозяина Острова прозвучало разочарование. Ему до смерти хотелось, чтобы в последние мгновения жизни я испытал панический страх, вроде того, что совсем недавно пришлось пережить ему. Чтобы я унижался и молил о пощаде. Только тогда он сможет забыть собственный позор, исцелить пострадавшую уязвленную гордость. Не вышло. – Пора спать, везунчик.

Отшельник замахнулся для удара.

«Ну, вот и все. Гейм овер», – подумалось устало и равнодушно. Страха во мне по-прежнему не было. Не потому что я такой крутой. Причина куда банальнее. Когда мучения становятся запредельными, они убивают страх – еще один закон психологии. Вместо страха пришло облегчение – терзаемое невыносимой болью от ожогов тело блаженно погрузилось во тьму.

ГЛАВА 7. НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ

За шесть часов до провала задания

Представьте себе большую картонную коробку, заклеенную со всех сторон. Внутри кот. Он не может выбраться наружу. Разбегается внутри коробки и со всей силы бьется головой о стенку. Коробка от его ударов летает по комнате.

Ничего не напоминает? А ведь именно так устроена наша жизнь. Кот в коробке – это наши внутренние устремления. Наши мечты и чаяния. Мы хотим достичь чего-то, стремимся к этому изо всех сил. Разбегаемся, бьёмся головой об стену, и коробка сдвигается в каком-то направлении. Беда в том, что снаружи все выглядит не так, как внутри. Нам кажется, что мы сдвинули ситуацию в нужном направлении, но на самом деле коробка уже отскочила от стены и летит в другую сторону. Нам, сидящим внутри, кажется, будто мы смещаемся куда надо, а на деле оказываемся далеки от цели.

Вот так нас и мотает по жизни. Мы упорно ставим перед собой очередные задачи, преследуем призрачные идеалы, но каждый раз попадаем не туда, куда хотели.

Наша жизнь – череда неудач, потому что мы не видим картины целиком. Нас ослепляют наши же желания. Нам кажется, что поступив в институт, мы достигнем стабильности и процветания. Но в результате оказываемся на тупиковой должности менеджера без малейшей перспективы роста. Отсюда просто так не выбраться.

Это называется «загнать себя в угол». Слышали такое выражение? Вот так это и выглядит. Коробка вашей судьбы застряла в углу! В прямом смысле слова! Тупик. Выбраться можно, но придется приложить ещё больше усилий, чем чтобы сюда попасть.

И самое обидное, что тупики в нашей жизни создаются нашими же титаническими усилиями!

К примеру, как сейчас. Чтобы уберечься от Катюши и Папы Карло, я взял бонус. Мне казалось, ход верный, ведь только повысив скачком уровни, смогу противостоять их наглому наезду. А в результате сам загнал свою коробку в угол. Причем интуиция громко кричит, что угол этот темный и страшный, гораздо страшнее Папы Карло…

…Сознание потихоньку возвращалось. Первой возникла мысль – та самая, о коробке. А за ней появился звук. Не слишком отчетливый, на уровне простого гула. Затем я стал различать слова, и только потом вернулось зрение.

Увиденное не порадовало. Помещению, в котором я находился, больше всего подошло бы название застенок. Или комната пыток. С потолка свисали цепи и крючья. В углу дышала огнем жаровня с различными металлическими штырями, явно предназначенными для прижигания. Стояла бочка с водой, причем вряд ли для питья – слишком уж ржавая и грязная. Нет, пить из такой разве что верблюд захочет, а вот окунать чью-то голову и держать под водой, самое то.

Имелись и другие орудия пыток. Я машинально сфотографировал их взглядом, но вникать, ради сохранения душевного здоровья, не стал.

Кстати сказать, я полностью раздетый был прикован в положении «полулежа» к жесткому креслу, наподобие зубного.

На груди разместилась аптечка. Лечат, значит. Плохо. В подобной ситуации лечить меня могут лишь с одной целью – чтобы как можно дольше пытать.

Аптечку активировал какой-то абсолютно лысый тип с наростами на лбу, будто ему набили несколько шишек. Его лицо вообще смотрелось необычайно странно и напоминало клоунскую маску. Белая, словно покрытая мелом, кожа. Гипертрофированно огромный, застывший в вечной улыбке рот. Нос картошкой. Брови домиком, выглядят так, будто состоят не из волосинок, а просто намалёваны углем. Оттопыренные смешные уши-лопухи. При всем при том черты смотрятся абсолютно натурально, не нарисовано. С первого взгляда становится ясно – это не маска, он таким уродился.

Мощное, но по-клоунски неуклюжее тело пряталось под свободной белесой рубахой до колен и мятыми широкими штанами. Обуви не было вообще. Из-под штанин торчали человеческие ступни размера этак пятьдесят пятого, а пальцы заканчивались когтями типа собачьих. При каждом движении они негромко, хоть и отчетливо цокали по бетонному полу застенка. Зато руки перса от человеческих ничем не отличались, разве что цветом кожи – такой же белой, как на лице.

Но самым примечательным у него были глаза – яркие, большие, разноцветные. Один синий и таинственный, как море. В глубине даже угадывались волны и течения. А второй имел цвет крови и внушал ужас, навевая мысли о чертях и адских сковородках или кровожадных вампирах. Казалось, глаза принадлежат абсолютно разным людям, но в то же время непостижимым образом сочетались друг с другом.

Расу типа определить я так и не смог. Не знаю таких в Ваншоте. В целом, перс выглядел нелепо и одновременно страшно до омерзения. Если бы классы присуждал я, то ему бы светила специализация Урод. Но нет, в его идентификационной полоске значилось одно-единственное слово… «Карнавал»! Это что за класс такой?! И почему не указан уровень? Неизвестный класс, неопределяемая раса. Да что тут творится?!

– Ну, что, очнулся? – Отшельник по-хозяйски отодвинул подручного в сторону и навис надо мной, как скала. – Очнулся. Это хорошо. Тогда давай знакомиться по-настоящему. Так кто же ты такой, Ром Мел?

За пять часов до провала задания

Прут раскален докрасна. Даже на расстоянии он обжигает грудь своим жаром. А уж когда впивается в кожу…

Я кричу во всю силу легких – от такой боли невозможно не кричать.

Прут отнимают от тела, предоставляя мне возможность чуть-чуть перевести дух, и прижимают вновь. Снова и снова. К одному и тому же месту, отчего ожог становится все болезненнее, а мясо выжигается до кости.

Я охрип, сорвал голосовые связки. У меня дерет горло от постоянных криков, кажется, гортань распухла, как полено.

Наконец, боль становится невыносимой, и я на короткое время погружаюсь в холодную освежающую тьму.

…При подготовке разведчиков-диверсантов ГРУ им преподают специальный курс о том, как противостоять допросам, в том числе с применением самых крайних, жестких методов воздействия. Если говорить проще, их учат, как выдержать пытки и не сломаться.

Вообще, у боли есть две характеристики: сила воздействия и ее продолжительность. То есть важно не только насколько сильна боль, но и как долго вы умеете ее терпеть. Бывает, что люди с высоким болевым порогом могут без единого стона вынести, когда им отрезают один палец, но ломаются на третьем или четвертом, не в состоянии и дальше терпеть такую боль.

Впрочем, в большинстве случаев, важнейшая цель пыток заключается не просто в причинении физических мучений, основная задача – сломать психологический защитный барьер, чтобы уничтожить личность человека. И не важно, кто выступает в роли истязателя – опытный подготовленный палач спецслужб или хулиган на задворках школы. Для обоих главное – сломать человека, уничтожить его суть, подчинить себе, не доводя до фактической смерти. Именно поэтому наряду с болевым воздействием обязательно применяется психологическое давление: запугивание, шантаж, унижение.

Пережившие такое воздействие люди уже никогда не станут прежними, возврата к нормальной жизни для них нет. Физическая боль со временем забудется, а вот психологическая травма останется навсегда.

У профессионалов разработаны целые тактики, как правильно пытать, и как противостоять пыткам, чтобы избежать фатального распада личности.

Умелый подготовленный диверсант точно так же плачет и кричит на допросе, когда ему раз за разом прижигают грудь, как и обычный прохожий с улицы. Секрет профессионала не в том, чтобы не стонать во время истязания, а в том, чтобы, когда все закончится, остаться самим собой – не калекой в психическом смысле, а по-прежнему сильным, уверенным в себе и потому опасным…

– Физическая боль рано или поздно забудется, а психологическая травма останется навсегда. – У меня бред. Я цитирую кусками секретный курс спецподготовки. Нет, я не состоял и не участвовал. Но случай, ознакомиться с конспектами, был – там, в настоящей жизни, его предоставил один мой наниматель, из тех самых серьезных дяденек в строгих костюмах. Дал пролистать распечатку и тут же забрал обратно, но мне хватило…

Сознание прояснилось окончательно, мой индикатор здоровья снова стал полон под завязку – Карнавал опять вылечил меня. И только разум еще помнит – ох, как помнит! – испытанную совсем недавно боль.

К счастью, бредил я про себя, не вслух, или так тихо, что мои истязатели не разобрали слов. В противном случае задавали бы совсем другие вопросы…

– Откуда ты узнал точку Ваншота? – орет мне в лицо Отшельник. Он по-прежнему нависает надо мной горой, давит Харизмой, пытается заставить поверить в мою ничтожность перед его нескончаемой силой. – Как сумел управлять дронами? Смотри на меня, кусок дерьма! На меня смотри! Про тиму и геймера – это правда? Зачем ты полез к Круизникам? Говори! Ну!

Мне на грудь опять ложится раскаленный прут. В то же самое место. Это один из приемов «правильных» пыток – когда палач повторяет свои действия, раз за разом. Жертва уже знает, что ее ждет, и тут срабатывает психология: бедолага машинально начинает стонать еще до того, как горячий металл вопьется в тело, и тогда боль кажется сильнее, чем есть на самом деле. Мы сами, наше подсознание и страх, усиливаем ее.

Кстати, и пытка раскаленным металлом для меня выбрана неслучайно. Она призвана напомнить подсознанию о том, как я совсем недавно заживо сгорал в огне взорвавшейся плазменной гранаты. И потому нынешняя боль от ожогов должна усиливаться многократно.

– Физическая боль забудется, – как заклинание твержу я. – Главное, не потерять себя.

Чтобы этого избежать, я отфильтровываю голоса мучителей, словно посторонние, не относящиеся к моим страданиям звуки.

Голоса и боль не связаны друг с другом. Отшельник и боль не связаны между собой. У боли вообще нет причины. Она сама по себе, как стихия. Ее надо пережить, и она пройдет.

Отшельник что-то орет и брызгает слюной мне прямо в лицо, но я не воспринимаю его слов. Это просто работает радио, и ко мне оно отношения не имеет. Раз за разом я убеждаю себя в этом, твержу, как мантру, как заклинание.

Рептилоид надвигается на меня, с угрозой и намеком ставит ногу на мой стул в миллиметре от самых нежных частей тела. Любой мужчина в такой ситуации непроизвольно дернется, стараясь уберечь свое хозяйство. Но со мной не тот случай. Я не осознаю действий Отшельника, отфильтровываю их так же, как голоса.

Перед моим мутным расфокусированным взором внезапно возникает сообщение:

«Получено: Подрыв +5».

Откуда? За что? Ах, да, это взорвался салют и мина у стены – сигнал для Спока и Швеца начать отвлекающий огонь. Самого взрыва я не услышал, как и стрельбы, которая должна была за ним последовать. Уши будто залили водой. Очень горячей водой. Она пульсировала в голове, наполняя ее невыносимой болью.

Мысли сбивались в комки и перекатывались в разрывающейся от боли голове, словно колючие сухие перекати-поле в Аризонской пустыне.

Мне сейчас мучительно больно. Я хочу это прекратить любой ценой! Но все закончится, когда я… хм… да вот хотя бы разберусь с информацией о Морфии. Да, точно. Это хорошая причина.

Вообще, в качестве такой задачи замещения годится, что угодно: можно спрягать неправильные глаголы, можно теорему Ферма доказывать, а можно инфу о криминальном короле Бродвея анализировать. Тогда на вопросы палачей ты будешь отвечать не то, что они хотят услышать, а то, что ты сам задал у себя в голове. Это классический прием поведения во время пыток. Он помогает не расколоться и не сломаться на допросе, заставляя палачей беситься от бессилия.

И я заменяю настоящую причину страданий – вопросы Отшельника – выдуманным делом.

Ухожу в себя, пытаюсь сосредоточиться. Вызываю в памяти сообщения про Морфия, одно за другим, анализирую их, рассортировываю.

Мысли путаются от боли, но я заставляю себя сосредоточиться вновь. Пока не разложу по полочкам всю информацию про Морфия, мучения не прекратятся! Хочешь, чтобы боль прошла? Тогда работай! Анализируй! Соображай!

– А-а-а… – кричать уже нет сил, изо рта вырывается лишь слабый хрип. Запах горелого мяса тошнотворен. Никогда больше не смогу есть отбивную или шашлык.

Нет! Так нельзя!

«Чтобы объект не смог восстановиться, необходимо в процессе пытки использовать обыденные вещи: телефон, карандаш, зубочистки, пластиковый пакет, вареное яйцо, воду или… горелое мясо», – цитирую очередной кусок секретного конспекта. Так жертва пыток и становится на всю жизнь сломленным психом, шарахающимся от привычных вещей. Значит, надо отфильтровывать и запахи тоже.

Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не обоняю, и вообще, я в домике. У меня есть дело – Морфий.

А у него, оказывается, был внезапный скачок в развитии. Интересно…

– У-у-у!!! А-а-а!!!

Провал сознания.

Вновь прихожу в себя. На чем я там остановился? Скачок вроде…

– Почему он не отвечает на мои вопросы?! – Отшельник был в ярости. Истязания продолжались уже почти час, но кроме криков, стонов и бессвязных бредовых фраз от пленника не удалось добиться ничего, даже мольбы о пощаде. – Надо действовать жестче! Наверное, у него очень высокий болевой порог, к тому же усиленный «Круизом». Нам пока не удалось его преодолеть. Этой мрази недостаточно больно!

– Ему ЗАПРЕДЕЛЬНО больно. Обычно персы теряют сознание, когда у них остается всего один хелс, а он отключается уже при пяти, значит, болевой порог мы перешагнули с лихвой. Тут дело в другом. Он от нас закрылся, – Карнавал положил бесполезное орудие пыток на жаровню и уверенно повторил: – Его с нами нет.

– Что ты несешь? Как так нет?

– Эмоционально нет. Он нас не видит и не слышит. Он «ушел», оставив нам только тело. К его сознанию теперь не пробиться.

– Но как такое может быть? – Отшельник сразу поверил своему компаньону или, как их еще называли в игре, пету.

(* Компаньон, спутник или пет – непись, которую предоставляют персонажу за какие-нибудь заслуги, например, в качестве награды за выполнение миссии. Также компаньона можно купить на аукционе или продать. Петы полностью подчиняются хозяину и только ему. Собственного уровня не имеют, их навыки соответствуют рангу хозяина. После гибели хозяина-шотхолла или удаления аккаунта хозяина-геймера пет исчезает. Каждый шотхолл или геймер может иметь одновременно не более трех компаньонов).

Карнавалы-петы имели специализацию лекарей и пыточных дел мастеров и знали о своем ремесле абсолютно все, умели причинять страдания, но так же знали, как им противостоять. Если бы на месте Мела оказался сам Карнавал, он действовал бы точно так же – закрылся от истязателей в стремлении уберечь психику, как наиболее уязвимую составляющую.

– Как ему удалось?! – завопил Отшельник.

Карнавал промолчал – ответ на этот вопрос не был заложен в его программу.

Диверсант двадцать первого уровня в бешенстве со всей силы ударил кулаком в лицо ненавистную четверку, хотя нет, теперь уже пятерку. Нос с хрустом завалился на бок. Осколки зубов разрезали губы.

– А-ах!..– всхлипнул пленник и внезапно улыбнулся окровавленным ртом: – «Сундук Мертвеца»! Точно, дело в нем…

– Ну, причем здесь «Сундук»?! – Отшельника едва удар не хватил. Он остервенело схватил пятерку за горло и принялся душить. – Говори, мразь! Говори!

Карнавал внимательно наблюдал, как индикатор здоровья пленника наливается красным и, наконец, проинформировал хозяина:

– Один хелс остался. Лечить? Или добьем?

– Лечи! – Отшельник опомнился, поспешно разжал руки и отшатнулся от потерявшей сознание жертвы. Помотал головой, приходя в себя. – Почему он заговорил про «Сундук»? Я добывал его для Морфия, но это было так давно…

Карнавал вновь не ответил. Закончив лечение, повернулся к хозяину:

– Он опять здоров. Будем продолжать или как?

– Или как. Ты ж говоришь, продолжать бесполезно.

– Да.

– А разговорить его надо. Он явно не так уж и прост. Нубовая пятерка, как же! Не смешите мои тапочки. У него есть секрет. Согласен?

– Да, – послушно подтвердил Карнавал. Компаньоны-петы никогда не противоречили своим хозяевам. – Используешь «Темную Лошадку»?

– Придется, – Отшельник скривился. – Терпеть этого не могу… И ты поплатишься за то, что заставил меня пойти на такое! Слышишь? – рептилоид схватил пленника за волосы, запрокинул ему голову и попытался поймать его взгляд, но желтые звериные глаза пятерки смотрели, не видя, будто сквозь Отшельника. – Ах, так? Ну, сам напросился! Карнавал, у тебя в загашнике есть казнь пострашнее «испанского галстука», который мы применили к бомжу?

– А как же! «Свинья», – оживился истязатель. – Давно хотелось на ком-нибудь попробовать. Со стороны это выглядит забавно, но для жертвы о-о-очень мучительно и страшно. Он будет долго умирать, желая поторопить смерть.

– Подойдет, – кивнул Отшельник. – Как только я с ним закончу, устроишь ему «свинью».

Рептилоид глубоко вздохнул, успокаивая нервы, сосредотачиваясь на предстоящем деле, затем положил ладони на виски пленника и активировал «Темную лошадку».

Боль от ожогов полностью угасла – меня вылечили, восстановив индикатор здоровья до последнего хелса. В который уже раз? Я давно сбился со счета. Но передышка наверняка временная, в тело вот-вот опять вопьется ненавистный раскаленный прут.

Я всхлипнул. Не хочу! И тут же одернул себя. Не хочешь? Тогда возвращайся к анализу Морфия. Договорились ведь: пытки прекратятся, как только ты поймешь, что с ним не так.

Я ждал очередного ожога, но в этот раз палачи изменили тактику. Вместо раскаленного железа мне на виски легли шершавые, как шишки, ладони Отшельника. Его лицо приблизилось к моему, а немигающий змеиный взгляд ввинтился в переносицу и дальше в мозг. Тотчас в голове возникло какое-то странное томление. Захотелось потрясти ею, чтобы вытряхнуть нечто чужеродное, будто воду, попавшую в ухо. Но я не смог шевельнуться, словно парализованный.

Ощущения нарастали. Они не были болезненными в привычном понимании. Дело обстояло куда хуже. То, что я сейчас чувствовал, можно охарактеризовать одним словом: невыносимо. Казалось, будто к голове присосалась гигантская пиявка и высасывает… что? Не знаю. Жизнь? Мысли? Воспоминания?..

Я не то чтобы потерял сознание, скорее утонул в своем собственном прошлом. Оно всплывало галлюцинациями, дробилось кусками, словно в паззле, складывалось в единую картину и рассыпалось вновь, чтобы превратиться в холст очередного воспоминания.

…

– Мам, а дядя Гена что с войны вернулся? – мне десять лет, дяде Гене, маминому брату, тридцать два, он военврач, хирург.

– С чего ты взял? – удивляется мать.

– Нет, что ты, Ромочка, – улыбается тетя Зоя, жена дяди Гены. – Он просто был в командировке в Питере. На курсах повышения квалификации.

Она искренне верит в это.

– Да? – теперь приходит моя очередь удивляться.

Мне никто не рассказывал правду, но я точно, абсолютно точно знаю, что дядя был не в Питере, а совсем в другом месте. Там, где стреляют, рвутся снаряды, пахнет порохом и кровью. Об этом говорят тысячи мелочей, на которые люди, как правило, не обращают внимания. Но я не могу их не замечать. Даже если сильно захочу. Они сами назойливо лезут в глаза, как грязное пятно на белоснежной футболке.

Дядя Гена хмурит брови и украдкой делает мне предостерегающий знак. Я затыкаюсь, чтобы не спалить его. Мне нравится мой дядя. Он классно умеет рассказывать про анатомию человека, легким доступным языком, понятным и ребенку.

– Ну, и как там Питер? – с серьезным видом спрашиваю я.

…

– А ну-ка, ушастый, стоять! – три старшеклассника останавливают меня за углом школы. На самом деле мои уши вполне нормальные, просто новая прическа – с подбритыми висками, делает их более заметными.

Один из подростков отвешивает мне довольно болезненный щелбан:

– Деньги гони. Мамка, небось, на карман-то дала? И телефон покажи. Че зыришь? Выворачивай карманы, мелюзга.

Пробую сопротивляться, но они сильнее. Отвешивают тумаков и отбирают все, что приглянулось. Один из них, рыжий и щербатый, сует мне под нос на прощанье кулак и напутствует:

– Каждую неделю будешь по столько же приносить. Понял?

Мое молчание расценивается, как согласие.

Но больше я им денег не отдавал. Мне потребовалось пять дней, чтобы поссорить их друг с другом и перевербовать на свою сторону рыжего. Он был потупее и подоверчивее остальных, включая того типа, который был лидером в их маленькой шайке.

Но и лидера я не забыл. С ним оказалось сложнее. У меня ушло почти три месяца на то, чтобы «взломать его» – собрать максимально полную информацию и подставить по-крупному, подведя под исключение из школы…

…

– Ромка, тебя куратор искал, – передо мной стоит староста нашей университетской группы, вечно прыщавый, пухлый, но очень полезный Володька Литвинов. Обычно именно он скидывает мне конспекты, если я пропускаю лекции, и прикрывает перед преподами, когда отсутствую на лабораторных занятиях.

– Зачем, не знаешь?

– По поводу производственной практики. Ты уже определился, нет?

– Почти. Кстати, если прямо сейчас пригласишь Ленку Фролову в клуб, она точно пойдет.

Литвинов давно и безуспешно сохнет по ней, но девчонка предпочитает других парней: брутальных харизматичных байкеров в коже, заклепках и тату.

Староста краснеет.

– Откуда ты знаешь, что она пойдет?

– Ветер нашептал, – ухмыляюсь я. Не в моих привычках рассказывать всю цепочку рассуждений. В отличие от Шерлока Холмса я сообщаю собеседникам только окончательный вывод.

На самом деле, все просто, как синий апельсин. Ленка поймала своего парня на измене, поэтому пришла утром в универ вся нервная, с красными заплаканными глазами. Я видел, как она набирает в WhatsApp'е своему Юрику: «Больше никогда не звони мне, козел!» У девчонок это означает: «Немедленно позвони и извинись!» Ленка всю первую пару пялилась в телефон, ожидая звонка или сообщения с покаянием. Не дождалась и ко второй паре созрела для мести – привела себя в порядок, навела боевую раскраску, и теперь пойдет на свидание с первым, кто позовет. А Литвинов у нас из мажоров, хоть и нетипичных – тусовкам в модных клубах предпочитает науку. Просто тащится от своей обожаемой физики. Занудливый, некрасивый, но богатый, на «ЛендРовере» рассекает. Для Ленки сейчас самый подходящий вариант, чтобы утереть нос неверному байкеру. А дальше, как сложится.

– Иди к ней прямо сейчас, – повторяю Володьке. – Как минимум одно свидание я тебе гарантирую…

…

– Рома, привет, – это Машенька Самойлова, первая красавица курса. – Мы тут вечеринку замутили. Придешь?

– Ну, если там будешь ты…

Кокетливая улыбка вместо ответа. И куча обещаний во взгляде…

…

– Ромыч! Ты курсовую уже сдал? Нет? А можно к тебе на хвоста сесть? – Игорек Беребнев – лентяй и неуч, зато прикрывает меня перед моими предками, когда приходится срываться на несколько дней по заданию дяденек в строгих костюмах. Для родителей это время я провожу на даче у Игорька, типа мы занимаемся, грызем гранит науки-теплотехники. Ха.

…

«Строчка из песни» – поет мобильник. Снимаю трубку.

– Вас приветствует стоматология «Зеленое яблоко», – жизнерадостно объявляет приятный женский голос и приглашает на бесплатные процедуры в рекламных целях. Внимательно дослушиваю сообщение до конца и соглашаюсь. Еще бы! Бесплатно поставить пломбу кто ж откажется. И неважно, что все зубы целые. Главное другое. В оговоренное время я сажусь в такси и получаю от водителя пакет. А там загранпаспорт и билет на самолет на имя… Впрочем, не важно, на чье именно. Оно все равно не мое – в отличие от фотографии в паспорте…