Текст книги "Пейзанизм"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Пропотел я хорошо. Интересно, почему когда капает с кончика носа – чувствуешь себя успешным, правильным мужиком, а когда
"У красавца-молодца
Что-то капает с конца"
сопляком-неудачником? Ну, или подтекающим самоваром из этой Мурзилочной загадки.
Глава 52
Уже ближе к вечеру начали возвращаться мужики с подводами. Домна всех покормила, потом мужики разбрелись ровнять ветки и вязать веники. «Фирма веников не вяжет» – это хорошо или плохо? Потому что моя команда не пошла вязать и ровнять, а снова взяла подводу и отправилась дорезать недорезанное. Среди общей суматохи разбора веток не привлекли особого внимания погруженные на телегу пара мешков. Доспехи мои ребятки еще могут дома оставить, а вот без колюще-рубяще-режущего в ночной лес... Хотя я строго-настрого приказал: «ловить и вязать, а не рубить и резать».
Как обычно: "ни один план не выдерживает столкновения с действительностью". Предполагались собачьи бега с "пауками" в качестве гончих и мною в роли механического зайца. Никакого кровопролития, чисто захват нарушителей с последующим пристыживанием их односельчан. Я вообще воображал это как встречу с двумя-четырьмя подростками моего или чуть постарше возраста. Типа: "Ты чё по нашей улице ходишь? А закурить есть? А наших девок снимать – кто разрешил?". Далее традиционно: оплеуха, переворот в полете, ноги в руки и... "у-тю-тю – погнали наши городских". Тут выходят добрые дяденьки типа дяди-Степы-милиционера: "А кто это тут у нас шумит-хулиганит? А пройдём-ка для выяснения". Ага. Здесь двенадцатый век, стереотипы мирной жизни городских окраин времён застоя и стагнации – не работают. "Хотели как лучше – получилось как всегда".
Над нами посмеивались. Типа: "работать ленивы". За день урок сделать не смогли – теперь и ночью трудится будут. Ну, и стандартный набор насчёт не перепутать берёзу с ёлкой, "не залазь, а то поколешься". Кстати, хорошо что напомнили. Фраза: "пока вы там на осину – мы тут на Светану" заставила найти Домана. Требование не повторять вчерашнего, вызвало у управителя раздражённое ворчание на тему "молоко на губах". Пришлось напомнить, что порча имущества господина путём снижения рыночной стоимости предполагаемого к продаже двуногого товара в результате нецелевого использования и неравномерного изнашивания есть прямое упущение управителя. С последующим неотвратимым взысканием. Доман был здорово раздражён после дня на жаре и непрерывного подгоняния мужиков. Так что ответил.. несколько не по уставному. На что я указал. Тот вообще... "в бочку полез". Хорошо, что поблизости нарисовался Яков и внятно пообещал сам присмотреть.
Вот в таком раздражённом состоянии, с острым желанием набить кое-кому морду. мы и отправились.
Если по реке считать, то до нижнего брода вёрст шесть. А вот если на телеге, то как бы не пятнадцать. Четыре часа вытаскивания подводы из колдобин и расчистки того, что здесь называют дорогой. Уже в сумерках мои ребята расположились в березнячке. Телегу сюда подвести не удалось, так что еще придётся потаскать улов. Если будет.
Чем дальше, тем больше вся эта затея казалась мне глупой. Я даже не знал, передал ли Хотен мою дезу своей даме. Конечно, можно было бы его сразу по возвращению и допросить. Но... не гебешник я, навыка нет, а все наперёд продумать – не хватает времени и мозгов. И еще. Я не исключал и наличие третьего канала "паучьей" шпионской сети. Так что отмазка собственной глупости у меня есть.
Если "пауки" не придут, то получиться "пшик". А это очень не есть хорошо. Для моего авторитета. "Начальник всегда прав". Вот это надо постоянно подтверждать и поддерживать. В нашей ситуации, когда мои слуги – взрослые мужчины, я могу поддержать своё реноме только непрерывной демонстрацией своей хитромудрости. Предусмотрительности и прозорливости, "предсказательности" и "пророчевистости".
Недостаток указанных "витаминов" "ПР" в моем организме был продемонстрировано быстро и однозначно.
Пока парни устраивались, в березнячке порядком стемнело. Чарджи упорно доказывал, что будет метать аркан. "Стрелять на звук" – знаю, метать ножи – могу представить. Но аркан, он же "лассо", в темноте, в берёзовом лесу, "на звук"... Ивашко развесил между деревьями рыбачью сеть. Все доказывал, что я, когда от злых и нехороших побегу, пригнусь и пролезу под ней. А преследователи в неё влетят. А тут он как верёвку отпустит – и они все в бредне. Проводить полную характеристику идей категории, одноимённой указанному типу сетки, мне не хотелось. Время подпирало. Ноготок с дубиной примерялся на краю рощи – как бить чтобы не зацепить. Берёзы не зацепить, а не предполагаемых преследователей.
Пока были в березняке – уже темно стало. Пока я топал по открытому месту – еще нормально. Но дальше тропа вошла в лес. Плотный тёмный лиственный лес.
"Тропа вилась в тенистом сумраке под тихо шелестящим пологом леса...". Отнюдь-с. Никакого су-мрака, один мрак. В лесу натурально было темно. Очень темно. Если бы это была нормальная тропа, то она хотя бы "загадочно белела" или там "вилась под ногами". Но это несильно хоженая дорога. Как обычно в России – "место по которому русские собираются проехать". Может быть это была звериная тропа, может быть просто такая длинная прогалина. Вся заросшая травой, она не белела совершенно. Хорошо хоть трава здесь невысокая. Если высокая – значит сошёл с тропы и надо возвращаться. Вот так я и шёл, нащупывая на каждом шаге ногой ровное место. То, что при свете просто не замечаешь – при таком "по-шаговом" движении вдруг превращается в проблему. Вот ямка... Ёшкин кот, так же и навернуться можно. Вот валежина лежит. А где она была, когда я тут прошлый раз... – а здесь же и лежала, только в прошлый раз я её перешагнул и не заметил. Тут вроде никакой малины не было – почему же так колется-царапается?
Хорошо, хоть ветра не было – шелест листьев, скрип и стоны веток качающихся деревьев привели бы меня в состояние полного... смущения. И птицы ночные не кричат. Или я просто совиного ультразвука не слышу? А вот вылетит такая... ночная тень, махнёт мягким крылом по лицу, глянет жёлтыми глазами по кулаку каждый, гугукнет басовито... И будет мальчик Ваня долго и упорно отстирывать штанишки.
Тропа пошла под уклон, в низину. Лес стал еще гуще, темнота еще темнее. Если это возможно. Я несколько раз приседал на корточки, ощупывая дорогу уже руками. Помогало то, что с дрючком я все-таки не расстался. Вот и тыкал впереди себя как слепой – палочкой. Собственно, при таком уровне освещённости я и был как слепой – люменов и люксов совершенно не хватало. Так и получилось, что последующее и было следствием моей "дрючковизны". Или – "дрючковатости".
В очередной раз я уселся на корточки и пытался вспомнить: а были ли здесь такие заросли папоротников, когда я тут проходил. Вот теперь я чётко чувствую руками их узорчатые листья. А вспомнить не могу. Заблудился что ли? Так нет же – вон сбоку пустое ровное место. Тропа. От неудобного положения колени устали, я начал тяжело, как старый дед с ревматизмом-радикулитом-остеохондрозом, подниматься.
Ещё одно анти-попаданское наблюдение. В своё время исследователи индейцев Амазонии были весьма поражены способностью туземцев длительное время проводить на корточках. Вести долгие беседы, просто отдыхать, перекуры перекуривать. А для европейцев-исследователей такая поза очень быстро становилась мучительной. Из чего был сделан вывод о принципиально ином, генетически обусловленном, строении икроножных мышц аборигенов. Потом оказалось, что очень многие не-городские жители спокойно часами могут сидеть на корточках. Во всех частях света, включая и мою Россию. А горожане – нет. Просто воспитываемый жизнью навык. В лесу, да и в деревне – не в кабинете за столом. Специальные места для сидения не предусмотрены. А сесть прямо на землю – очень вредно. И для здоровья, и для одежды. А теперь представьте себе попаданца, который даже просто посидеть рядом с нормальным человеком не может. Ну и чего он может? Сразу вывод: чужак-слабак. Ну или – больной.
Я опёрся на вытянутый вперёд посошок, впереди сбоку что-то стукнуло, потом шикнуло. Вверху что-то зашелестело. И мимо моего лица что-то... мягко пролетело. Только ветерок качнулся. Я беззвучно ахнул, заглотнул воздуха, собираясь одновременно... убежать во всех направлениях сразу, обделаться всеми известными и неизвестными способами, и умереть, не сходя с места, от инфаркта, инсульта и почечной недостаточности. Как хорошо что у меня нет волос – они бы встали дыбом и увеличивали бы трение о воздух. Тут в темноте впереди что-то рявкнуло, и я стартовал. Быстро и вопя от страха. Я думал... Какого черта! В тот момент я вообще ничего не думал. Даже не дышал – просто орал. Страх – лучший погонщик. Ужас... – еще погоняльщее. Но не долго. На третьем шаге я влетел головой во что-то мягкое. Оно тоже вякнуло. И мы рухнули на землю. Отвратительное ощущение. Как в кошмаре. Молотишь кулаками, ногами и никакого результата. Меня что-то держит за одежду, хватает за руки, за ноги. Всякие страшные сказки о деревьях-людоедах, о росянке-переростке, о гигантских пауках, о сухопутных восьминогах... А потом они все высасывают из живой еще жертвы соки...
Я рвался, пинался, толкался. В какой-то момент удалось оторваться от этого... ужаса. Наступить куда-то коленкой. Во что-то мягкое. Бр... Хорошо хоть не жидкое. Наверное. Восьминог подо мной взвыл, отпуская захваты своих щупалец, по левому плечу вскользь ударило что-то жёсткое. И врубилось в восьминога. Там что-то... ахнуло. Я снова рванул вперёд, даже не задумываясь о возникшей из ниоткуда, из ночной темноты, помощи. Не ждал я никакой помощи в этом лесу. И был прав. Следующий удар пришёлся по моей, уже распрямившейся и удаляющейся от место лежания, спине. Удаляющейся недостаточно быстро. Меня швырнуло через голову восьминога лицом в траву. Я уже говорил, что на тропе трава не высокая? Была бы выше – было бы мягче. Два раза. Потому что, приложившись рёбрами о землю, я не успел даже вдохнуть, как на мою спину рухнуло следующее порождение ужасов ночного леса. И стало отрывать мне только что разбитую левую руку.
Сработало старое правило. Этому в айкидо не учат, это уже мой собственный метод выработался. Как результат столкновений с мастерами. "Если тебя делают – не мешай. Наоборот, иди туда, куда ведут. Тогда мастер инстинктивно ослабляет хватку. Есть надежда обогнать его в движении и найти время и место для контратаки".
Так что, когда чудовище завернуло мне левую руку за спину, я уже сам лежал на спине. И освободившейся правой рукой ударил в нависшую надо мной мохнатую чёрную морду. Чуть выше близкой к моему лицу зловонной пасти. Двумя пальцами прямо в поблёскивающие глазки. Ну или что там у них блестит. Последующий вой доказал мою правоту и эффективность приёма. Тварь вздёрнула конечности к глазам, а я коленки к груди. А потом пятками в эту морду. Пятки вверх – это не "руки вверх", это хорошо и эффективно. Оно полетело назад, там тоже что-то упало и взматерилось. Русский мат я узнаю в любой ситуации. И фонетически, и семантически, и интонационно. Момент узнавания оказался для меня роковым, ибо задержка в собственном движении от "осознания и просветления", завершилось падением на мою голову чего-то матерчатого, вонючего, душного. Я и так-то ничего не видел. А теперь... серия мощных, но не сильно болезненных ударов сделали невозможным мои усилия в любой форме. Хоть физкультурной, хоть интеллектуальной.
Удары по голове сбивают с мысли очень сильно. Но не больно, поскольку голова замотана этим тряпьём. Довольно толстым. Аналогично плечи, живот и ребра. А вот когда мне приложили по ногам... Но их же у меня две. Пока все ещё – две. Я взвыл от боли в одной, но сумел очень неплохо приложить другой. "Лягнул не глядя". Куда попал – не знаю. Судя по звуку и посыпавшемуся на все части моего многострадального... граду ударов, попал правильно. Ни слышать толком, ни видеть хоть что-нибудь – я не мог. Однако по возникшей паузе предположил гипотетическую перемену в своём ближайшем будущем. Меня перестали использовать в качестве груши для битья. Некоторое время меня еще покрутили, небрежно роняя и стягивая какими-то... узами. Явно – не брачными. Потом подняли и понесли.
Сразу же возникло недоумение – и кому это я нужен в качестве груза? Потом полезли всякие страхи. "Ирокезы-людоеды отлавливают прохожих и приносят в свои питекантропные пещеры для употребления после вымачивания". Рецепт известный, называется: "европеоид по-полинезийски". Берётся "белокурая бестия" одна штука. Перебивают ей все значимые кости. Примерно триста штук. Инструмент кухонный, подручный и повседневный – дубинка пальмового дерева. Хорошо отбитый полуфабрикат опускается в проточную пресную прохладную воду. Например, ручеёк. Примерно на сутки. Меньше нельзя – в европейцах дерьма много, в среднем – около четырёх килограммов. Меньше чем за сутки – не промоется. За время отмокания можно приготовить гарнир и десерт. Принято также подавать лёгкие алкогольные напитки типа пальмового пива. Затем приготовленное мясо вынимается из воды и, после потрошения, запекается в земляной печи по вкусу.
Однако я уже сталкивался здесь с питекантропами. В самом начале, на торжествах по случаю публичного отрубания голов. Оказались – просто аборигены. Нормальные люди. Только – предки. Рубят друг другу головы на раз.
И ирокезов я недавно вспоминал. Когда "пауки" ворвались в наш неустрашимый форт имени отставного сотника Акима Рябины. У них тогда явно было желание снять с меня скальп. И острое сожаление о собственной необученности в этой части кожевенно-скорняжной деятельности.
Очевидная мысль о том, что я просто попался команде "пауков", вызвала сначала приступ облегчения. Ну не людоеды же. С немедленно последующим приступом стыда: я полный идиот. Они устроили засаду на меня. Но не там, где я планировал, а по дороге к указанному месту. Конечно, "пауки" – смерды, крестьяне, ткачи. Не охотники. Но в охоте, в ловушках, в засадах тут любой и каждый понимает больше придурка-попаданца. И я попался. Как стыдно...
Я начал дёргаться. Пара пинков в область копчика выразили сильно негативную реакцию носильщиков. Потом меня бросили на землю и, после некоторой возни, стащили с головы тряпье. Пришлось зажмурить глаза от яркого света. Мы были на полянке, вокруг стеной стоял мрачный лес. Когда сидишь в лесу возле огня – все окружающее кажется мрачным, страшным, непроходимым и стоящим стеной. А перед моими лицом качалась горящая ветка.
– Ты, выблядок поганый, мне за все заплатишь.
Как приятно слышать родной русский язык. Пусть и не русский, за неимением здесь такового. И не родной, поскольку до моего родного еще восемьсот лет "и все рачки". Но это-то туземное наречие я понимаю.
– Гнида лысая, ты моему сыну глаза испортил. Ежели он видит будет худо – я твои зеницы сам выну и тебе в горло вобью. Гадёныш.
О, и декламатор мне знаком – Кудря Паук. С дочкой которого Пригодой я так резко и публично недавно пошутил. Значит, деза прошла. Хоть и не так, как я думал. Предполагалось-то прямая передача самому старосте – Хохряку. Надо уточнить. Прокашлялся и обозначился. Акустически.
– А Хохряк что скажет? Он-то тебя для этого посылал?
– Да плевал я на Хохряка! А то так и сделаем: я перед истуканом очи твои выну. А дальше уж Хохряк... выпотрошит. Змеёныша. Кричать будешь долго – порадуешь старика. Голядина давно не веселился. Давненько мы медведю нашему деревянному добрых жертв не давали. Мелковат ты. Но – сойдёшь. Падла.
Новый удар в лицо был естественным завершением тирады. Её апофигеем. Или – апофеозом. Я сумел чуть повернуться и принять часть удара на выставленное плечо. А вот последовавшее за этим появление странно слушающего выражения на лице Кудри – несколько выпадало из стилистики. Кудря с тем же мечтательно-задумчиво-прислушивающимся выражением медленно повалился на меня. По дороге вздохнул, словно что-то сказать хотел. Но поперхнулся, и из левого уголка его рта неожиданно хлынула струйка крови. Все быстрее, мощнее и пульсируя. Он свалился на меня, воткнувшись головой в землю за моим плечам. Его тело раз за разом дёргалось на мне. Он пытался поднять голову, шевелил руками и ногами. Пытался ползти или что-то сказать. Довольно долго. Пытался. И вдруг обмяк, тело его сразу потяжелело, навалилось мне на грудь. Дышать стало совсем невозможно. Горевшая прежде ветка упала, и теперь только несколько тлеющих угольков изображали из себя источник света. Дальше двух шагов ничего не было видно.
Я попытался выбраться из-под трупа, пытался встать на мостик, подцепить мертвеца ногами, чтобы скинуть с себя, начал крутить головой. Где-то недалеко вдруг раздался вскрик-стон: "Ой". Затем плеск воды. Неужели мы уже у реки? Какая-то возня, звук удара. Вскрик и снова звук удара. Я задыхался под этой навалившейся на меня тяжестью покойника. Снова попытался вывернутся. Но замотанному от плеч до колен... Вдруг тело Кудри отвалилось в сторону, а надо мной появилось лицо. В свете последних угольков я увидел... знакомое, в этой ситуации – уже родное и любимое, лицо Чарджи. Он пару мгновений рассматривал меня. Потом мерзко ухмыльнулся. Смесь презрения, высокомерия, цинизма, полного превосходства с долей весьма обидного сочувствия к... недоделанному персонажу. Мне бы полагалось ощутить глубокую радость от избавления. И благодарность к спасителю. Просто за возможность вздохнуть. Но глядя в эту ухмыляющуюся физиономию я немедленно разозлился. Я тут... в этом во всем. А он лыбится. Так бы и убил гада. Если б мог.
Чарджи и в самом деле происходил из царского рода правителей Западного Тюркского Каганата. Эта усмешечка была одним из немногих сокровищ, доставшихся ему от предков. Полагаю, что именно из-за этой гримасы невыразимого превосходства над собеседником, он и был изгнан из родных становищ. Не один раз сия гримаса ставила его на край гибели, приводила к ссорам и неприязням лютым. И мне от того не мало забот и бед было. Однако и пользы от неё немало случалось. Через тринадцать лет именно эта усмешка торкского принца, как доносили мне верные люди, взбесила обычно осторожного половецкого хана Тургая Тазовича и погнала его с ордой через Дунай. Трёх дней бешенства хана хватило для того, чтобы переправить в Паннонию четыре тысячи кибиток, встретить лучшую мадьярскую армию – армию молодого короля Беллы. И погибнуть самому, вырезая королевских рыцарей, завязших в месиве из табунов, отар, кибиток, женщин, детей. Можно сказать, что именно с родовой усмешки торкского инала (принца) Чарджи началась новая жизнь и новая смерть извечных врагов торков – кыпчаков. Начался Дунай-ы-Кыпчак.
Справа раздалась возня. Чарджи легко, текуче приподнялся и исчез. Снова неясные звуки. Снова надо мной его голова.
– Что, боярыч, обделался?
– Развяжешь – покажу.
Он вытащил кинжал и перерезал путы вокруг моего тела. Дальше я развязывался сам. Он что-то делал на другой стороне поляны. Потом появился, волоча какой-то куль.
– Это что?
– Один из них. Расспросить хочу, боярыч. Сейчас вот веток на огонь подкину...
– Стоп. Не надо. Тут открытое место. Могут с той стороны заметить.
– А что они, сюда полезут? Так я здесь их и положу.
– Чарджи, игра не закончена, дело не сделано. Дай подумать. Где остальные наши?
Сюжет произошедшего был довольно прост. Чарджи со своим волосяным арканом сообразил, путЁм ряда последовательных экспериментов, что между берёз торк с таким инструментом будет... несколько не уместен. Ноготок и Ивашко спрятались внутри березняка, а он выбрался на опушку. И услышал какие-то крики. Остальные ничего не слышали. Ивашко начал высмеивать степняка, которому в лесу черт знает что слышится. Чарджи хотел было поучить наглеца, но передумал и пошёл посмотреть. Как оказалось, я отошёл от места нашей засады всего-то шагов на двести. Так что торк топал тихонько, а потом увидел свет – "пауки" зажгли факел. И не опасались ничего, и идти им было тяжело. Один ничего не видел из-за боли и слез в глазах. Другой хромал после моего удачного движения типа "лягнуть не глядя". А двоим пришлось меня тащить в сетке. Той самой сети, которая пролетела мимо моего лица в самом начале. "Пауки", конечно, понимают во всяких охотничьих ловушках куда более меня. Но вот на такого зверя им точно охотиться не приходилось. Скрадывать придурка-попаданца... Ну кто мог предположить, что я не только буду дорогу дрючком ощупывать, но и ползать там на карачках.
Как должен двигаться сексуально озабоченный подросток в моей ситуации? Бежать вприпрыжку, сгорая от нетерпения перед свиданием.
"Как ждёт любовник молодой
Минуты первого свиданья?".
Как-как... Ну явно – не так. Не ползком на четвереньках.
Чарджи следовал за похитителями в отдалении. пока те не вышли на берег реки. Предвидя мой уход "с концами" на ту сторону, он решил несколько подпортить "радость жизни" удачливых охотников. А ножи он мечет... ну, я и сам видел. Двое легли сразу, двое инвалидов разделились. Один попытался сопротивляться. И остался без головы. В прямом смысле этого слова. Сабельный удар у Чарджи поставлен на все случаи жизни. Полу-слепой пытался убежать через брод на ту сторону речки. Вернул, побил, связал.
Ну и чего теперь делать? Полный провал. Зачистить место побоища и перетащить мертвецов на Рябиновскую землю? Маразм полный. Здесь на земле, как минимум, ведро крови. В темноте, в траве. Земля истоптана. То что здесь был бой – видно будет по утру невооружённым взглядом. Даже на свету – следы не убрать. Да и не дадут. Вся "Паучья весь" явится посмотреть.
Значит? Значит бой был. Кого с кем? Нас с "пауками"? Снова абзац, переходящий в длинное пипикающее многоточие со смыслом: "абонент временно недоступен. Ввиду внезапной и скоропостижной".
Значит? Значит бой был между... между самими "пауками". Во как! А мы? А мы мимо проходили. Мы сами не местные, заблудились в ночи. А тут шум, крики... Прибежали, хотели помочь. А они уже ... "Вдоль дороги мёртвыми с косами стоят". Ну мы, конечно, перепугались, кинулись оказывать первую и неотложную. Натоптали вот, может чего и обронили... в порыве благородства и бескорыстности.
Вероятные проколы? Мертвецов "паукам" предъявлять нельзя. По крайней мере, пока сами не осмотрим. Все-таки след сабельного удара... специфичен. Как и следы метательных ножей.
Очевидно, что последний "паук" нам мало того что не нужен, а просто... крайне неуместен. В живых. И Хохряк. Он-то точно знает, что у меня тут свидание как бы назначено. Что Кудря пошёл именно меня отлавливать. Именно на этом месте. Будет подозревать, но вот что здесь произошло– он точно не знает. Если не дать ему фактических улик, то все его умозаключения... "Красные комиссары в бессильной злобе засылают к нам своих наймитов...". Будет Хохряк "в бессильной злобе". Кстати, Хотена надо... прибрать в ближайшее время. Повторное использование для толкания дезы... После такого провала... Крайне проблематично.
Я повернул к себе нашего пленника. Темно – толком ничего не видать. Понятно, что молодой – бороды нет. На ощупь – все лицо слезами залито. То ли от страха, то ли после моего удара глаза все еще слезятся.
– Звать как?
– Всерадом кличут. Я Кудре сын третий.
Вот так. "Всерад". Всем радый. Или – все ему. А я как-то – нет.
– А остальные?
– Так... батя. И старшие: Первуша со Вторушей. Вторуша это которой без... ну, у которого поганый голову... Он прошлой осенью женился. Баба его вот только недели две как родила.
– А ты? Женат?
– Не еще. Так... есть девка... мастерица. Батя сказал – осенью оженю. А сам вот...
– Ты лучше скажи: чего вы на меня так накинулись?
– Дык... Батя вчера к старосте ходил. Вернулся злой. Сестрицу Пригоду побил сильно, мамке досталось. Потом велел собираться на охоту. Сказал: "зверь хитрый, злой. Вроде рыси, брать будем живьём". Что это ты будешь – мы только тогда увидели, когда взяли и ветку запалили.
Да. Перезасекретился Кудря. Рассказал бы сыновьям – они бы чётче действовали. Тогда бы я и пикнуть не сумел.
– Ну ладно, вот вы бы меня взяли. А дальше куда? Батя говорил?
Парень замялся.
– Ты не тяни, говори сразу, потом поздно будет.
– Да не знаю я ничего. Я же младший – мне и не говорят ничего. Не говорили.
– Не ври. Или ври умнее. Кудря про какую-то "голядину" вспоминал. И медведя деревянного. Рассказывай.
Рассказ получился долгий. До возвращения Чарджи. Я его сразу послал за остальными и телегой. Потом сходил к реке, намочил тряпку и утёр слезы парню. Ему лет шестнадцать-семнадцать, плачет не от страха – от рези в глазах.
А по рассказу получается так. "Пауки" из кривичей. Это одно из самых широко расселившихся славянских племён. И до сих пор все еще расширяет ареал расселения. Говорят – потомки белых хорват, сербов и хорутан с территории нынешней Белоруссии. Ну, что сербы и хорваты не только в Сербии и Хорватии жили – это я знаю. Про лужицких сербов не слышали? А про государство Само? Ну и ладно, в другой раз.
Северные кривичи участвовали в основании Новгорода, вместе с русью, чудью, словенами. Западные основали Полоцк. Рогволд, тамошний князь, был, как и Рюрик в Новгороде, – не местный, призванный из варяг. Тот Рогволд, которого Владимир Святой с его сыновьями зарезал, а дочку Рогнеду публично изнасиловал, был последним из этого рода. Только Рогнеда потом добилась, чтобы её сыну Владимир Святой, он же – насильник, убийца, муж и отец ребенка – отдал дедов Полоцк. И нынешние князья там, вроде и рюриковичи, вроде и варяги, вроде и кривичи. Нынешние летописи их кривичами называют. Полоцк первым вышел из-под "лествицы" – Киевские князья там своих братьев и сыновей не сажали. Потому и упорно дрались Полоцкие Рогволды (это у них родовое имя, в каждом поколении есть свой "рогволд") с Мономахом.
Киевляне местных побили. "Рогволдов" выгнали. Но потом все равно местная династия вернулась. Редкий случай на Руси – род местных, пусть и не из племенных, а призванных князей, сидит на своём исконном владении. А все благодаря Рогнеде. Вот у Степана Кучки так не получилось – на его костях Москва поднялась.
А восточные кривичи обошли с севера радимичей, что сидели по Сожу в междуречье Днепра и Десны, основали Смоленск. И двинулись вместе с вятичами на восток. Кривичи выкатились сюда – на Угру. И тут столкнулись с Голядью.
На мой слух – звучит несколько... рыбно-непотребно. Но – не ругательство. Переспрашивал у Всерада – точно. Этот народ именно так и называется.
Русская равнина заселялась несколько раз. Сначала от Карпат до Урала были угро-финны. Потом из Северной Польши на Днепр пришли готы. Съехали вниз к тёплым и плодородным землям и попали под гуннов. И побежали... от Крыма до Прованса.
Следующая волна была балтских народов. К моему 21 веку из десятка племён этой группы остались только литовцы и латыши. Ну и они, мои современные, судя по генетике, финны больше эстонцев – вполне угро-финского народа.
А потом с запада на эти же земли пошли славяне. Очень по-разному пошли. Если на юге поляне, северяне, древляне были многочисленными и селились плотно, а оставшихся аборигенов просто вырезали, то северные племена кривичей, радимичей, вятичей расселяясь среди угро-финских и балтских племён, были сначала меньшинством. Поэтому довольно интенсивно и успешно соседствовали.
Даже обычаи и украшения перенимали. До смешного: по всяким попаданским и около-попаданским текстам символом "руcскости" является шейная гривна. Боярская, княжеская. Где-то и сотникам в дружине такой знак дают. А знак этот, украшение чисто балтское. Славянам не свойственное и не воспринятое. За двумя исключениями: радимичи и вятичи. Только эти два племени из-за постоянных контактов с предшественниками-балтами приняли эту штуку как свою. Причём с элементами, явно родственными летто-литовским изделиям.
Есть еще одна странность. Само слово "русь". Такие названия славяне использовали только для соседних лесных народов. Чудь, весь, жмудь. Или там мордва, меря, литва. Ни себя, свои племена. ни дальних – так не называли. "Путь из Варяг в Греки". А не "в грець". Получается, что "русь изначальная" либо финны, либо балты.
В моё время пару раз попадалось другое объяснение: "русь" не народ, а социальная группа. Типа "гридь" – княжеские воины. Или там: "рвань", "пьянь". Только княгиня Ольга с самого начала называлась "княгиня русская". И немцы её также называли: "Ольга – королева руссов". Такого, "от социального" титулования нигде нет. "Президент Газпрома" и "президент России" – это, все-таки, две большие разницы. Надо будет стариков-туземцев расспросить – как-то оно на самом деле было.
Кривичи не настолько уж сотрудничали с балтскими соседями, как радимичи и вятичи, но и особой вражды не проявляли. В Западной Белоруссии, на другом конце территории их расселения, местные жители использовали балтские наречия даже и в шестнадцатом веке. И наоборот, в латышском языке всех русских до сих пор называют кривичами.
Придя сюда, на Угру, "пауки" столкнулись с одним из племён этой же группы. Дальше на восток были и другие: меря, мещера. Но здесь жил народ "голядь". Хоть и крещённые, признавшие власть Смоленского князя и "Русской Правды", но сохранившие кое-какую самобытность.
Именно это население более всего пострадало от похода Свояка тринадцать лет назад. Если в поселениях кривичей с напавшим северцами хоть могли поговорить, упросить, вымолить, то общность северского и голядского диалектов – одно слово из пяти. Ну, а уж чужаков резать...
Поход Новгород-Северского князя против князя Смоленского в 1147 к очередному объединению Святой Руси не привёл. Привёл только к очередному четырёхлетнему этапу непрерывной междуусобной и братоубийственной войны. А вот целый балтский народ уничтожил. Но не до конца. Кое-кто уцелел. Уже не как народ – как отдельные личности. Как говорят о таких: "принял участие в этногенезе". Попросту – поймали и к делу приспособили. Всех – работать. Баб еще и рожать. Местные, почему-то, к такому своему участию в этом самом "этногенезе" не сильно рвались. У Акима, к примеру, только двое мужиков из этого народа. А вот в "Паучьей веси" – треть. А разгадка простая. Мне её Всерад и выдал, не сильно соображая что делает.
Верхушка голяди "ославянилась". Можно и другие глаголы с приставкой "о" применить. Окрестились, отринули отечество... Суть простая: смена веры. Христианизация. Смена языка, смена обычаев. "Обрусение края". Вот эта часть и погибла под саблями воинов Свояка. Поскольку была наиболее продвинутая, жила наиболее кучно, дороги там, поля. А вот самые... тупые. Которые по глухим медвежьим углам лапу сосали, и до них добежавшие – выжили.
