Текст книги "Пейзанизм"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
– Вы чего на батяню смотрите? Он никому ничего не скажет. Он "пауков" не любит. Еще больше вашего.
Любава чётко схватывает и также формулирует. Умница малявка. Снова устами младенца глаголет истина.
"Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман".
Но это никому не нравится. А утечка будет. Кто здесь «крот»? Или просто болтун? Или «паучий» прикормленный контакт? Аким прав – если «пауки» подымутся, то рябиновским будет плохо. Зря я так публично... ляпнул. Дур-р-рак ты, Ванька. Всех подставил. Запалят ночью и всех на усадьбе... Я-то со своими может и выскочу, пробьюсь. А Марьяша со сломанной ногой? Аким с битыми рёбрами? Яков с Охримом и еще там двумя – они ведь господина своего не бросят. А Любавины родители? Потану... и за прежнее... А баб наших прежде чем убить... И Домна... Они же за свои страхи на ней... «выспятся».
Аким постанывая, и жалуясь на болячки, отправился на покой. Марьяше, поддерживая ногу в лубке, помогли добраться до спальни. Туда же убежал и Ольбег, встревоженно напоследок заглянув мне в глаза. Народ расползался по конурам, не допив и не доев. Поломал людям праздник.
Хватит печалиться. Уныние – смертный грех. И по здешним понятиям, и в моем времени. Дело надо делать. Какое? А как в типовом дюдике-видике: найти настоящего "стукачка" – "паучка". Взамен несправедливо оклеветанного молвой и общенародным мнением Потана. А как его выявить? Я что, детектив с трубкой? Или умудрённый уседенённый контрразведчик с большими звёздами? Я вообще все эти... службы – не переношу. До блевания. Мне же самому это же и изображать? Да пошли они все...
Альтернатива вырисовалась объёмной движущейся картинкой.
Ночь, Рябиновка горит. В отсветах пожара по двору мечутся бабы, дети, мужики. Дико ржут лошади в пылающей конюшне. Рушится, проваливается внутрь горящая крыша на амбаре, широко разбрасывая облака разноцветных, от белого до багрового, искр. По краям двора в темноте шевелятся серые пятна "пауков". Они вскидывают свои дровеняки и опускают на головы пробегающих, пытающихся спастись людей. Аким стоит на боярском крыльце в одной нижней рубахе, топает босыми тощими ногами, держится одной рукой за бок, другой призывая людей к себе. Ему втыкают вилы в живот. Медленно поднимают и переваливают в сторону в свете пляшущих языков пламени.
– Ладно. И мы пойдём. Спать пора. Парни – вы мне нужны. Потан, пойдём-ка со мной, потолкуем перед сном.
Любава дёрнулась.
– Как же так? Ты мне не веришь? Батяня хороший...
У ребёнка уже и глаза на мокром месте. "Батяня – хороший". Ты вспомни, что сегодня утром кричала во дворе, когда он тебя за ухо домой волок. Я и половины таких слов не знаю. Потан идет... как на казнь.
– В поруб?
– Нет. Ко мне. Поговорить надо. Любава, с матерью – домой. Сразу.
Глава 49
Только вошли в свои сени – погнал команды командовать. Чарджи с Ноготком – во внутренний двор, в кусты, в засаду напротив нашей избы. Ивашку в одни сени, Николая в другие. В избе оконца и с фасада, и с тыльной стороны. Но со стороны фасада – двор усадебный, народу много ходит даже и ночью. Если кто будет подслушивать – придёт от кустов. Люди по местам разошлись, Потан столбом стоит. Мда... бардак у меня. До сих пор всякое барахло неприбранное лежит. Вон парные мечи мои с «людоловского» хутора привезённые. Только и сумел, что развернуть свёрток. Ни почистить, ни ржавчину свести, ни на рукояти оплётки поставить... Достал нашу писальную доску. Ударение, пожалуйста, правильно. Мы на ней пишем.
– Садись, рассказывай.
– Чего?
– А чего хочешь. Про Паучью весь. Ты давно там был?
– Так уже десять лет.
– А с "пауками" давно разговаривал?
– Года три уже.
Как-то он замялся. Уточним. Выстрел в тумане. Как ёжик.
– А с "паучихами"?
Попал. Во что – не знаю, но мужик запнулся.
– Третьего дня.
– С мачехой?
– Если "пауки" узнают... отец её убьёт.
Постепенно, слово за слово, вытаскивается на свет история этой "не легитимной любви". Десятилетней. С непрерывным мордобоем на той стороне, с нелюбимой женой и поэтому тоже мордобоем – на этой. Со свиданиями украдкой под страхом смерти. Ещё один эффективный способ испортить жизнь себе и любимому человеку. Надолго, навсегда.
"Батяня хороший"... А батяня-то... "не плотник, а стучит". Да, Потан, рассказывал своей даме о делах на усадьбе. Просто пытался развлекать общим трёпом. Но его возлюбленная, с его слов, в веси вообще рот не открывает – муж бьёт её по поводу и без. Местные бабы смотрят на неё как на парию. Родни у неё нет. Так что, по мнению Потана, даже если он и скажет ей про "версты межевые двойные", то она все равно не расскажет. А он и не скажет. Что он, дурак что ли?
В пересказе слов его дамы получалось, что "пауки" получают информацию об усадебной жизни из каких-то других источников. Как тяжело извлекать истину из человека. Даже когда он настроен на сотрудничество. Все-таки работать с объективной реальностью куда как проще. Я снова и снова заставлял Потана вспоминать каждое его свидание. Отнюдь не в форме: "А когда ты её вот так положил – ей это понравилось?" Не до того. Вспоминал он... тяжело. Всякие рассказы на общественно-социальные темы хоть из жизни Рябиновки, хоть из "паучьей" – были для них только несущественной приправой перед прелюдией и перед спешным прощанием. Зато неинтересные мне и не озвучиваемые картинки и детали этих тайных встреч весьма действовали на самого рассказчика. Это просто было видно. Бедная Светана – её ждёт бурная ночь.
Слушая его пыхтение, я снова и снова прокручивал сказанное. Что-то такое... какая-то странная закономерность. Странная для меня. Ну конечно! Все новости каждый год доходили из Рябиновки в Паучью весь только в летнее время. Каждую весну Потан вываливал на свою партнёршу кучу новостей. Большая часть из который ей были неизвестны. А вот потом новостная тема становилась очень... тощей. До следующей весны. Как-то для специалиста по информации – странно. Я понимаю – сезонные полевые работы. Но информационные каналы – не берёзовый сок. Что битам, что байтам – температура среды не интересна. Это у барона Мюнхаузена звуки музыки замерзают в русских снегах до состояния разноцветных льдинок. А информации – все равно.
Стоп. Это при передачи информации с носителями из электромагнитных волн. А вот акустические колебания... они же – трёп человеческий... Раз человеческий, то и "говорун", и "слухун" выходят в контакт по сезону. Контакт явно происходит где-то вне усадьбы. В лесу? Все местные жители живут по погоде. Но чтоб только в тепло покидать усадьбу...
Серия уточняющих вопросов... Я не могу спросить прямо. Не потому что ему не верю. Он просто не в состоянии понять вопрос. А если и поймёт, то будет мне поддакивать. Просто из вежливости, чтобы не обидеть отказом. Так африканские пигмеи дружно кивали на рисунки зверей в книгах европейских путешественников. "У нас и это есть, и это видели, и вот это бывает..." Вплоть до изображения белого медведя. А чего ж не покивать хорошему человеку.
Получается, что где-то с мая по сентябрь кто-то довольно регулярно "стучит". И началось это где-то пять-шесть лет назад. Потан-то все эти годы навещал свою возлюбленную. Там, в доме его отца, все маленькие дети – его. И здесь вот тоже: Светана четыре раза беременной ходило. Выжило двое, но это уже не вина мужика – он свои выстрелы сделал.
Светает уже. Через два дня – Купала. Иванов день. Летнее солнцестояние. Ночи – короткие, и эта уже прошла. Засада результата не дала, допрос – тоже. Какие еще тактические находки и профессиональные приёмы из детективно-шпионского репертуара моего времени можно применить?
– Ладно, Потаня, пошли в поруб.
У мужика сразу лицо... окаменело. Хорошо хоть команда "Руки – за спину" здесь еще не утвердилась на уровне инстинктов. Как в моей России.
– Спокойно. Я тебе верю. Ни ты, ни твоя... мачеха в этом деле невиновны. Но ты будешь сидеть в порубе. Чтобы настоящий стукачок думал, что я на тебя подумал. Он опасаться не будет, а я присмотрюсь. Понял?
– Так... А люди что скажут?
– Поймаем виноватого – все твою безвинность увидят. А Аким еще и наградит. Пошли.
Отвёл неповинного зеку к месту лишения свободы, скинул ему тулуп, чтоб мягче и теплее было. Мне здешний поруб – как дом родной. Своих спать отправил. Недовольные они что впустую ночь просидели.
Вот еще один мощный прокол сообщества попаданцев: ни одного персонажа с навыками оперативно-розыскной работы. Осмотр места преступления, сбор улик, фиксация показаний. Построение и отработка версий. Мегре бы сюда, Шерлока Холмса. Но детективы работают с деталями. А внимательность к мелочам для попаданцев... – не типична. Это же ведь знать нужно, а не придумывать. Одно проведение допроса – целая наука. А в моей ситуации – вообще. Вот Потан ни разу не перекрестился. Даже когда клялся в невиновности своей. Это что-то значит? Вся мимика туземцев... о чем речь, когда у мужика борода под глаза? Или баба в платке так что только нос торчит?
И местные реалии, в которых я... как свинья в апельсинах. Может баба раз-два в месяц незаметно или заметно, но обоснованно для посторонних, исчезнуть со двора и из огороженной веси? Что б её никто не заметил? Какие-то у них знаки были? Типа: приходи, жду? Не спросил. Встречались они больше по ночам. Ворота в веси на ночь закрыты, как она к нему выходила? Прохлопал. Но главное: если бабу мордуют как грушу боксёрскую на тренировке, то можно ли доверять тому, что она о своих делах рассказывает? А то, что она про дела в веси почти не рассказывала – это проявление злодейского стремления к односторонней передачи информации или гендерный стереотип поведения: "человек говорит – баба слушает"?
Выбрался на своё любимое место – на крышу башенки. Сижу-думаю. Не думается. Что-то я где-то... как всегда... у нас порой... Вон Домна самых шустрых покормила. Рыбаки. Сейчас пойдут по речке язей да карасей таскать. Может кто из них – рыбарей? Рыбалка-то только летом. Вру. Подлёдный лов еще бывает. Вон на конюшне топор застучал. Пауки там один денник развалили. Ивашко же говорил – доски гнилые. Теперь вот чинить будут. Лес зимой валят. Стало быть, лесорубов – исключить. Или просто "слухун" не приходил? Вон и коровник, и овчарня открылись. Стадо во двор вываливает. Из приизбянных хлевов коровок выводят. Сейчас откроют ворота усадьбы, и пойдёт стадо на пастбище. А пасут скот... правильно. Зимой – не пасут. Пастухи постоянно выходят из усадьбы весь тёплый период. Чтобы пасти и прочие дела делать. Например, стучать и информировать. Но зимой тех же пастухов и на других работах используют. На той же лесосеке, например. Ну предположим, что кто-то из этих серемяжных ковбоев – информатор. И что?
Раз ковбой, то прикинем по американскому триединству: возможность-мотив-улика.
Возможность у них есть. А вот с мотивом... Какой может быть у пастуха мотив рассказывать чужаку из враждебного поселения всякие новости? Подкуплен? Бред полный – тут как в Северной Корее – ничего украсть нельзя. Потому что все друг у друга на виду. Предел кражи – кусок мяса из общего котла. Спёр и, давясь и обжигаясь, съел. Практически коммунизм. Кибуц угрянский. Почти вся история человечества прошла под знаменем коммунизма. Первобытно-общинного. У нас тут феодализм средневековый, а живут практически все как с отцов-прадедов заведено. По-коммунистически. От каждого по способностям, каждому потребностям. Чтобы ноги не протянул.
Ну какие тут информаторы-агенты-соглядатае? За что такое они будут работать? Вознаграждение отпадает. За идею? Высшую, объединительную, общенациональную? Какая такая может быть идея у "пауков"? Или – против? Против Акима? Может, по злобе? А есть основания? А может просто из желание трепануть? Для "поддержки штанов". Оно же – самоуважение. Но информация идет давно и регулярно. И оперативно. Для простого трёпа... как-то сложновато получается. Непонятно все. С людьми надо жить, Ванюша. А то ведёшь себя как... как настоящий попаданец – "местные все-то дураки-неучи". Без мозгов. Ага, у холерной палочки мозгов еще меньше. А убивает на раз. Не надо нам этого попадунского высокомерия. Мы сюда жить... вляпались, а не попадировать и прогрессировать.
Рядом возник Долбонлав. Удивительный... ребёнок. Возникает из ниоткуда и исчезает в никуда. Даже воздух не шевельнётся. А еще он всегда знает – кто в усадьбе где находиться. Находит и призывает. К начальнику. Такая ракета с самонаводящейся боеголовкой. Вот бы кого допросить. Но он же так ответит... Не переварить.
– Тама... Эта... Ну... Болялин сильно кличет.
Так все-таки: "кличет" или "кричит"? Пошли. Послушаем.
Аким принимал завтрак. Вместе с отчётом верных слуг. Хорошо, что он не французский Людовик, который совмещал выслушивание отчётов о делах королевства с собственной королевской дефекацией. Интересно, недо-боярин вкушают-с, а остальные наблюдают-с. Выделяя не наблюдаемый желудочный сок и такую же, но слышимую слюну. Собаки Павлова, однако. Где-то мне сходное описание попадалось. У лагерного врача времён "большой посадки". Начальник лагерной системы аналогично откушивал в присутствии выслушиваемых, но не приглашаемых к столу подчинённых. Совмещение производственного совещания с личным пищеварением. А вот Джордж Вашингтон полагал приём пищи глубоко интимным процессом и всегда обедал в одиночку. Может поэтому у нас такая разница в демократиях?
Я нагло стянул с блюда кусок пирога с рыбой и уселся напротив. Не поговорим, так пожуём.
Доман заканчивал доклад, подводя итоги произведённому нашествию и разграблению. Вообщем-то, ничего существенного не пропало. Со слов кузнеца, из кузни спёрли половину инструмента. Яков хмыкнул и указал, что "пауки" до кузни не добрались. Так что пусть кузнец у себя поищет. И коротенько, одним словом, обрисовал где именно.
Как-то отметилось на краю сознание исчезновение двух молодых барашков из стада. Причём одного "пауки" просто зарезали и съели. Шкуру вернули. А вот второй – с концами. Может потерялся где. Наконец Аким милостиво отдал прислуживающему мужичку посуду, принял кружку пива и величественно махнул рукой. Типа: пошли все отсюда. Все – пошли. Точнее – слуга и Долбонлав. А Доман, Яков и ваш покорный слуга...
– Ты зачем Потана в поруб посадил? Ты чего, думаешь он и вправду "паукам" расскажет?
Слишком много ушей, слишком мало данных. Акима и Якова можно исключить. Доман... не знаю. Он тут не с начала. У него могут быть собственные интересы. Или просто недержание. Речи.
Акима можно исключить. Поскольку он сам владетель и против себя работать не будет. Но у деда настолько вздорные манеры... Он может и за просто так, в порыве справедливого гнева, такое болтануть... Любые оперативные схемы накроются медным тазом.
Яков – молчун преданный. Сам не сболтнёт, но вот по прямому приказу господина...
Долбонлав, судя по отсутствию звуков за дверью... может быть ушёл, а может и слушает. Этот мужичок-слуга... Паранойя. Верить нельзя никому. А как же "бритва Оккама"? "Не умножай сущностей"?
– Рассказывал. Сам сказал когда прижал.
– Ишь ты – прижал. Как?
– Так. Спрашивать умею.
Ядрёна вошь, Ванька! Это же фраза Храбрита-покойничка. Он же тебя так в порубе тогда ночью сломать хотел. А теперь ты сам те же захмычки на вооружение взял. То ли рост профессионального мастерства и степени адаптации, то ли маразм и мрзость прогрессирующие.
– Так это же здорово. (Доман аж засветился). Потан пока в порубе посидит. Сегодня с Пауками старшими поговорим. Мирком разойдёмся. Потом Иванов день, покос. А там оно и забудется.
– Ладно, идите все.
Все и ушли. А я остался. Аким указал взглядом на дверь, пришлось подняться и выглянуть на крыльцо. Ошивающийся поблизости Долбонлав оценил мой угрюмый взгляд и испарился.
– Ты мне не сын.
– Я знаю.
Как-то дед издалека начинает. Кажется, собирался меня поразить. Столь очевидной для меня истиной. Ожидаемый эффект не проявился, так что господину и владетелю пришлось снова хлебнуть пива.
– Так какого же ты тогда... ?
– Мне место надо. Чтобы вырасти, выучиться.
– И за ради этого ты меня блудодеем ославил? А жена-покойница чего скажет? Как преставлюсь?
– Попадёшь в рай – все грехи спишутся. А в аду ты с ней не встретишься – она душа добрая, безгрешная была.
Теология несколько притормозила выражение возмущения. Продолжим.
– Не нравится сын приблудный, назови приёмным. Не нравится сын – назови дядей или там братом. Мне плевать. Если я тебе родня – я могу здесь жить нормально. Если нет... то кем?
– Никем! Уходи с усадьбы! От тебя только беды и душегубство! Безобразия всякие и глупости!
Что-то рано ты начал. Моих настоящих безобразий ты еще не видал.
– Будем по делу говорить или как? С усадьбы я не уйду. Ты не выгонишь – слово дал. Давай думать как от всех беду отвести.
Дед еще подёргался, пыхтел в своё пиво, ругался вообще в никуда... Отстаивал для себя свой авторитет самого "вятшего". Неужели и я к старости тоже таким стану? А почему к старости? По мозгам мне уже чуть за пятьдесят. Акиму – столько же. Или маразм есть следствие не мозгов, а тела? А вздорность – часть характера, не зависящая от возраста, но с ним проявляющаяся? А может это вообще чисто из стереотипов поведения. Которые именно "здесь и сейчас"? Владетель в возрасте должен быть самодуром и прогрессистом? Как парторг при коммуняках? Или генерал-губернатор у Салтыкова-Щедрина?
– Аким Янович, а ты вправду насчёт межевых вёрст с самого начала знал?
Дед... Ох как ему не хочется.
– Нет. Не глянул. Мне эта грамотка тогда... как в лицо плевок была. Да и вообще – обычно надел дают в верстах по реке. От такого-то места пять вёрст по реке. Там-то путевые версты. А тут: "землю вокруг". Писарь, поди, ошибся. Начинать свару – и с соседями поругаться, и по делу – не солоно нахлебавши. Суд-то в их сторону решит.
– А по сроку владения как? Ты же десять лет здесь сидишь.
– А они – тринадцать. Их земля – дольше.
– А если силой? Бойцов восемь-десять с усадьбы наберётся. Ну погонять мужиков немного, подучим. Но недели через две...
– Дурень! Что б я таких слов! Уйди с глаз моих! Пауки придут – чтоб тебя в усадьбе не было. Дело какое себе найди. Веников вон берёзовых нарежь. Сгинь!
Ну так – так так. Я и сам очень интересовался окрестностями. За все время жизни в Рябиновки один только раз за ворота и вышел – раков половить. Эффективно получилось. На этот раз постараюсь без... эффектов.
Озадачил своих освоением турника. Мужики несколько... выразили недоумение. "А нафига оно надо". Здесь нет явной общефизической. Предполагается, что каждый... новобранец и так – здоровый и сильный. Это не моя Россия, где "дефицит живого веса" – это не "усушка-утруска в процессе хранения", а – "защитник отечества принимает присягу".
Профессиональная... ну скажем так – армия. Желающих – полно. Ещё с тобой и гимнастикой заниматься? Это только для "детских" – маленьких янычар-ублюдков, которые при дружине растут. Соответственно, и реакция моих: мы что, сопляки необученные? А взрослых даже и индивидуальному бою не сильно учат. "Это твои проблемы". Отрабатывается, в основном, только взаимодействие в группе: чтобы строй не ломал, чтобы "поперёд батьки в пекло...", чтобы соседей своих замахом не зацепил. Индивидуальные таланты – так, чтобы командир представление имел. Но это должно быть что-то выдающееся.
Кстати, у донских казаков очень похоже было. На службе индивидуальные занятия отсутствуют. Это пехоту, лапотников, при мобилизации пришлось каждому отдельно штыковой удар ставить. А казаки... Мелехов в одном эпизоде "попал в первую шеренгу атакующей лавы". Ведь понятно, что наносить первый удар пикой, пробивая вражеский строй, или выскочить из второй шеренги в общую свалку с саблей – две большие разницы. Но – особых талантов нет, основы умеют все – пойдёшь куда поставят.
"На первый-второй расчитайсь!
Первый – шаг вперёд и в рай".
Так что мои сперва просто обиделись. Пришлось ножкой топнуть и вспомнить нормативы для кандидатов в Военный университет из числа военнослужащих срочной службы: подтягивание – 14 раз. Повторное отсутствие энтузиазма подчинённых вызвало реакцию уже в чисто прапорщицком стиле: перешли к нормативам спецназа. Подтягиваний – 25, отжиманий – 100. Тут мне вспомнился мой личный прапор. С характерной фамилии Козолупский. В принципе, дед был нормальный. Как мы сильно потом поняли.
Но я завёлся и уже чисто по злобе уточнил каратешный вариант – на кулаках, толчком с отрывом и с хлопками ладонями во время полёта. Самому бы попробовать... сдохну сразу. А ведь делал же по молодости. В той еще жизни, в том еще теле...
Дрючок мой неотъемлемый, торба под вещички, пара мешков под веники, ножик, топорик, "тормозок" от Домны. Пошли искать березняк.
Берёза для России – дерево культовое. Не только в России, и другие народы её своим символом считают. Но у нас отношение к этой породе лиственных... особенное.
"Я в весеннем лесу
Пил берёзовый сок.
С ненаглядной певуньей
В стогу ночевал".
Два действия поставлены рядом. Потому что сравнимы по ощущению радости.
И наоборот. Было дело – строили узкоколейку по болоту. Не Боярка как у Павки Корчагина, но тоже... – выразительно. По пояс в трясине, по ноздри в комарье, с брёвнами для гати на плече... и шутки шутили. Пока не дошли до края болота. А там молодой березняк. Деревца тонкие – не толще двух пальцев. Срубается одним ударом. Вот мы через них, сквозь молоденькие эти берёзки, и прорубаемся. Вроде бы и вышли на сухое, и легче стало, а вот шутки кончились. Приходим с работы злые. Ощущение, будто мерзость какую-то делаешь. Как-то сильно противно. Сам себе.
А как в "Калине красной" Шукшин с берёзами разговаривает? А сколько песен, где берёза вспоминается? И всегда образ положительный, светлый. Как сама берёзовая роща. Праздник души и глаза. А вот в Бергамо недалеко от вокзала росли чёрные берёзы. Никогда таких не видел – как негритянки.
Половые органы у берёзы называются "серёжки". Как женские украшения. Ну чем еще бабам украшаться! Всю зиму мужские "серёжки" стоят. Мда... Мне бы так... А весной наклоняются и семенем – пыльцой, осыпаются. Желтоватый дымок в роще стоит – пойдёшь с девушкой в рощу прогуляться, а потом у обоих везде такая жёлтая пыль. Следы берёзовой любви.
И горит берёза в печи жарче прочих деревьев. Уголь берёзовый вообще вещь лекарственная. При куче желудочных – просто и эффективно. И наружное делают. Здесь же ни йода, ни перекиси водорода – дёготь берёзовый. Отличное бактерицидное и общезаживляющее. И не только людям, но и всей домашней живности. А береста? На бересте половина истории Руси держится. Этих грамот вон уже больше тысячи нашли. И не только Новгородские, но и Смоленские есть, Московские, Звенигородские...
У молодой берёзы самый верхний слой коры отслаивается и такими тонкими завитушками заворачивается. Удивительно – древесина, а на ощупь – лёгкие, мягкие. В молодости все пытался найти женщину с такими же нежными волосами. Нашёл. Когда у дочки первые волосики появились.
Даже берёзового паразита люди на пользу себе приспособили. Чага и на других деревьях встречается, но только в ареале берёз.
А вот еще и веники берёзовые.
Лучше берёзового правильно сделанного веника в бане никакого другого нет. Пробовали. И дубовый, и кленовый, и осиновый. Мы как-то даже до елового до экспериментировались. Помогает. При некоторых отклонениях в острой форме.
А вот по жизни – нет ничего лучше берёзового. Но резать веники надо неделю до Иванова дня и неделю после. Если раньше – лист клейкий. "Липнет как банный лист". Если позже – лист сыпется. Такой веник до весны не долежит, или после первых же ударов одни прутья останутся.
Но после Иванова дня начинается покос. Там уже времени не будет. Так что завтра Доман мужиков всех в лес погонит – устроим белокожим красавицам массовое обрезание. Полста веников на мужской нос в год – норма. Тысяча штук на усадьбу – минимум. Нужен хороший березняк.
Я топал куда глаза глядят. По дороге, где недавно прошло стадо.
"В жуткий зимний холод бедный замёрзший воробей упал на просёлочную дорогу и приготовился к смерти. Проходившая мимо корова ляпнула на него лепёшкой своего горячего навоза. Воробей согрелся, высунул нос и зачирикал. Пробегавшая мимо лиса услышала, вытащила певца и съела. Мораль... А морали здесь три:
– Не каждый, кто обольёт тебя дерьмом – тебе враг.
– Не каждый, кто вытащит тебя из дерьма – тебе друг.
– Попал в теплое место – сиди и не чирикай"
Шутка старая, но по-прежнему актуальная.
Я – не воробей в зимнее время. Поэтому старательно избегал... следов жизнедеятельности домашнего крупного и мелкого рогатого... Как-то не хочется, особенно босиком. Ходьба по минному полю требует всего внимания, так что забрёл я куда-то... Не могу даже сказать: "в новое место" – здесь мне все места новые. Попытался сориентироваться. Где-то справа должно было быть луговина, на которой стадо пасут. Двинул лесом, чтобы угол срезать. Влетел в непроходимый бурелом. Пошёл по кругу обходить. Тут не черниговские болота. Суше стало, идти легче.
Ага. Я, конечно, очень уважаю сосну. И ёлку тоже. Но эти представители вымирающего семейства или даже отряда голосемянных, очень хороши в формате пиленном и высушенном. А вот ходить по их лесу... Шишковатому... Босиком... Почему босиком? Потому что "будь проще и люди к тебе потянутся". Как все. А все здесь ходят босиком. С ранней весны до поздней осени. Детишки вообще – от снега до снега. Цыпки на ногах, синие все. Мечта патриота – круглогодичная закалка. Все живые – закалённые. Остальные – вымерли. Процесс не закончен, но интенсивно продолжается. В каждом поколении. Я уже говорил: детская смертность здесь – от трети до двух. В мирное время.
Из обуви здесь... Лапти – на выход или в дальнюю дорогу. Сапоги... Как сказал Владимир Святой, разгромив Волжскую Булгарию: "Нам таких данников не надо – они в сапогах ходят. Поищем себе лапотников". Вот поэтому рюриковичи и сидят на Руси. На лапотниках.
Снова пришлось обходить, ойкая и матерясь на каждом шагу. Наконец, я выбрался к какому-то березняку уже с восточной стороны. Осталось только обойти здоровенный колючий куст. И тут я услышал. В нежный шелест берёз и отдалённое щебетание певчих птиц негромко, но ритмично, вплетались звуки исполняемого поблизости полового акта хомосапиенсов. Сочетание звуков равномерных толчков, шлёпанья голого по голому, хлюпанья твёрдого в мокром, а главное, дыхание самца, не оставляли сомнения в сущности происходящего.
Интересно, а звучание дамы не наблюдается. Воображение немедленно нарисовало ряд картинок, относящихся даже не к зоофилии, а к "дендро-"..., если таковое бывает. Испытывая некоторое любопытство по поводу вариантности форм проявления базового инстинкта в среде свято-русских аборигенов, я осторожно обогнул куст и обнаружил до зевоты знакомую картину. Спущенные штаны, задравшаяся рубаха и ритмично двигающиеся тощие ягодицы между ними. Между частями костюма – в продольном направлении, между двух голых коленок – в вертикальном. Сложно-составная траектория. Коленки дёрнулись, видимо, не в такт. Поскольку прозвучал мужской голос:
– Ты... эта... Чего?
– Вроде есть там кто.
Я немедленно задвинулся назад за куст. Дальнее подсматривание в моем исполнении было исключено. В отличии от подслушивания.
– Дура. Нет никого. Только с ходу сбила.
Ритмическое звучание возобновилось с прерванной ноты. Постепенно скорость и мощность исполнения нарастали. Приближалось крещендо. Приблизилось. Произошло. Окончилось. Мужик произнёс нечто вроде:
– У-у-у, эх-ма!
Через несколько секунд отозвалась его дама:
– Кончил, что ли? Тогда слазь. Мне еще для порося травы набрать надо.
Мужика я узнал: один из пастухов, вчера за одним столом сидели, рассказы его слушали. А вот что за баба? На усадьбе я такого голоса не слышал. И что? Я там почти всех баб не слышал.
– Так не забудь Хохряку сказать. И насчёт земли, и насчёт Паука нашего.
– Теперя Хрысь Шарку до смерти забьёт.
– А тебе что? Завтра приходи об это же время сюда же.
– Не, далеко. К нижнему броду приходи. Там и для порося трава хорошая.
Баба ойкнула. Видимо, мужик ущипнул её на прощание. Потом высморкавшись, он двинулся в одну сторону. Спустя короткое время и босые ноги заботливой поросятницы прошелестели по траве в другую.
Мужика я по голосу узнал. Или правильнее сказать – "опознал". А вот дама...
Переходим к исполнению циркового номера под названием "наружка повисла на...". На чем там она виснет? Лапша – на ушах. А наружка? На хвостах?
Вести скрытное наблюдение в лесу... – практически невозможно. Как это делается в городе – много раз видел в кино. "Топтун" скрывается либо в толпе, либо в подворотне. А в лесу где скроешься? За деревом? А сучки сухие куда падают? – Правильно. А что они делают когда на них наступаешь босой ногой? Два раза правильно. Они трещат. И они колются. Так что сам звучать начинаешь. Почему-то служба наружного наблюдения во всех детективах описывается как второстепенное скучное занятие. Может быть потому, что ни один писатель не пробовал изложить ту смесь азарта, страха, ожидания и предвкушения необратимого, когда "топтун" высовывается из-за дерева, трепеща в каждое мгновения столкнуться взглядом со своим преследуемым?
Дама несколько раз оглядывалась, но я старательно держал и даже увеличивал дистанцию. И оказался прав – перед речкой она остановилась и нарвала руками полную корзинку травы. Поросятница-кормилица. Потом закинула корзину на плечо и пошла по воде "аки посуху".
Кратковременное, но мощное изумление от лицезрения чуда Иисусова в исполнении поросятницы, и даже превосходящей оригинал, ибо еще и нагружена, прошло быстро. При внимательном взгляде стал виден брод в этом месте. А вот дальнейшее несколько удивило. Вместо того, чтобы двинуть вправо прямо по бережку в сторону Паучьей веси, расположенной выше по реке примерно в полуверсте, дама двинула влево к полосе кустарника, окаймлявшей луговину. Так она что – не из "пауков"? Ещё одна команда в игре? Кто?
Нет, чётко видимый на фоне тёмно-зелёных кустов белый платочек поросятницы-полюбовницы двинулся все-таки вправо. По дальнему краю луговины. А я симметрично двинул в ту же сторону по своему берегу. Чуть ниже Паучьей веси по реке росла на горке здоровенная сосна.
