Текст книги "Пейзанизм"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
А поруб у волхвов – лучше нашего. И выше, и светлее. Главное – у них лестница нормальная. Приставная. А у нас – бревно суковатое. Крутиться, зараза, как по нему лезешь. Сделай лучше. Ты здесь – владетеля сынок. Вот и распорядись. Или – сделай сам. Это тебе не "попадировать" с источниками света, это элементарное плотницкое дело. Лентяй ты, Ванька. Для тебя же здешний поруб – дом родной. Ты или сам сидишь, или других сажаешь. А нормальный вход-выход сделать... Руки не доходят. Куда попадают, когда руками ходят... ну, я про это уже говорил.
Ну вот и слез, ну вот и сел, ну вот и поговорим. Может быть. С "скалозубом" беззубым, с волхвом битым, с мужиком здоровым, мною обожжённым и обиженным. Со всеми сразу и с ним одним.
Глава 64
Что пленный волхв со мной разговаривать не будет – было понятно с первого взгляда. Ни на какие осмысленные вопросы он не ответит. С фанатиком – не по-болтаешь. Особенно – с подготовленным, обученным фанатиком. Его и пыткой не прошибёшь. Нет у меня тут инструментов контроля состояния.
Любого человека можно сломать пыткой. Любого – можно пыткой убить. Но вот этот коридор – уже сломлен, но еще не умер – у всех разный. Чем коридор уже – тем точнее надо контролировать состояние подопечного. И иметь средства его возвращений "из-за грани". Некоторые очень примитивно на это смотрят: "уходили – был живой. Вернулись – сдох. Мы не виноваты". Человек – система жидкостная, инерционная. Диссипация, диффузия... Он и сам по себе помрёт. Каждый. Вопрос – когда. И что перед этим успеет сообщить.
Серьёзного здорового мужика... С крепкими морально-этическими установками... С вдолбленной с детства верой в своего бога, с чувством обречённости смерти и практикой "правильной реакции" на болевое воздействие... Раскачать ему психику, сбить установки, убедить говорить... Можно. Кроме предсмертного "мяу" я получу от него только обширный набор изощрённой ругани. В форме сакральных проклятий. Стилистически – интересно. А вот информации по сути...
"Удивить – победить". Кто сказал? – Суворов. – Ну вот, Суворов, давай и удивляй.
Спасибо за разрешение. Только – чем? Чем можно удивить голядину голядскую? Боевого волхва? Что-то ментовское? Раздеться догола, нацепить на голову пакет полиэтиленовый с красочной картинкой от "Пятёрочки" – и в камеру. Мда... Азия-с, не поймут-с.
Аппаратуры нет. Было бы... даже не 3D с голографией, не квадро с ревером – простейший ролик "Прибытие поезда" – уже бы потрясло.
Что-то проще? Типа "перепиливание женщины"? Цирковые фокусы. Мысль хорошая. Но нужна подготовка, репетиции. Реквизит. Что-то еще проще. Чисто коммуникационное. Чтоб сбило установки и ориентировки. Правильно сказано: начал говорить на допросе – не остановишься. Как сподвигнуть его на издавание акустических колебаний? Что-нибудь совершенно не по теме... Как там гласит русская народная мудрость: "В огороде бузина, а в Киеве дядька". Дядька в Киеве... А вот это, может, и сработает.
– Расскажи мне про русь.
– ?!!?!!
– Народ твой живёт на землях этих многие века. Ещё прежде кривичей. Ты волхв. Наверняка вас каким-нибудь старым сказкам учили. Мне ваши тайны не нужны. Но ведь какие-то песни есть. О давних временах. Вы про это знаете больше. Мне интересно. Расскажи.
Молчит, набычился, смотрит исподлобья. Пытается найти ловушку. Ищи. Её там нет. Она не в моих словах – она в тебе. Начнёшь говорить, первое слово скажешь – потом само польётся.
– Когда меч срубает голову – голова падает и сгнивает. И следа не остаётся. Кроме одной отметины – зазубрины на мече. Ты умрёшь. Хочешь сдохнуть без следа, хочешь чтоб от вас, от голяди, от служителей Велесовых и зазубрины не осталось – твоя воля. Тогда я пойду.
– Постой.
Ура! Заработало! "Тук-тук, это я, почтальон Печкин. Принёс вам заметку..." Принёс – давай сюда. Сначала – что принёс, потом вообще – все что есть. Потом сбегаешь и еще принесёшь. Давай, голядина, давай. Сказки сказывать.
Волхв пожевал губами, откинулся к стенке, прокашлялся, долго устраивался по-удобнее. Девица у рояля в домашнем концерте. Точно. Он – запел. Низким баритоном, что-то медленно-тягучее. С хорошо накатанными интонациями. То – мрачное, медленное повествование, то – явно вопросительная интонация. Вдруг, видимо в ответ, высоким голосом униженная скороговорка. Класс. Театр одного актёра. Но ничего не понятно. Язык... незнакомый. Похоже, я присутствую при исполнении балтского варианта всех трёх "Эдд" в одном голядском флаконе. В качестве оперного премьера – присвистывающая отсутствующими зубами египетская мумия. Как-то очень сюрровато.
– Стоп. Я не понимаю. По-русски можешь?
Волхв обиделся. Арию ему прервали. Но остановиться уже не мог. Настоящего артиста остановить нельзя. Ему бы только сцену... и все племя.
– Это священные песни моего народа. По-вашему – былины.
По нашему это – эпос. "Преданья старины глубокой". Сплошное вранье с зерном истины. Можно всю жизнь это зерно выковыривать, так без булки и останешься.
– Я твоего языка не знаю. Запомнить их не могу. Если ты не перескажешь на моем языке – и понять не смогу. Ни запомнить, ни понять. Тебе это нужно? Тебе нужно след оставить. В моей памяти. Зазубрину на мече.
Волхв скривился. Потом начал излагать. Сначала он довольно длинно и театрально выдавал очередной отрывок, озвучивая, например, шум бурного моря и скрип весел. С имитацией крика чаек и пения рыб. У них и рыбы поют? Я попытался уточнить. Сам певец моря не видел ни разу в жизни, поэтому объяснения... Что-то плавающее в море. Не то русалка, не то тюлень, не то "бродячая мина" – гадости делает, корабли топит.
Итак, исполнялся музыкальный отрывок, потом он коротенько мне пересказывал. Либретто. Ему недоставало русских слов, мне – и голядских тоже. Постепенно складывалась примерно такая картинка.
Тысячу лет назад из-за северной солёной воды приплыл на лодках народ. Который поселился на западных землях. Видимо, речь о Балтийском море и Северной Польше. Хотя не уверен – название Варяжское море не использовалось. Но ведь и варягов тысячу лет назад не было.
Потом этот народ на своих лодках пошёл вверх по рекам, а потом по рекам же, но вниз. Шёл-шёл и пришёл в южные земли и к тёплой солёной воде. Похоже, речь о Чёрном море и южнорусских степях. Снова нет привязки на местности – ни Греческое море, ни море Русское – не называется. Так же как и оба варианта собственно греческих названий – понтов.
А народ этот – готы. Похоже по маршруту движения. Затем с востока пришли люди с конями и луками, и народ из лодок – побежал. Не из лодок – из них они уже давно вылезли. Со своих земель.
Вот эти люди с востока меня заинтересовали. Точнее – их луки. Волхв закрыл глаза и, то напевая в пол-голоса, то ругаясь, когда ему не хватало русских слов, дал мне довольно точное описание этого вида оружия. Лук не простой, однодеревка, как у лесовиков. Составной лук с рукоятью и двумя плечами. Реверсивный. То есть в исходном состоянии – без тетивы – кончики лука ("рога") направлены вперёд.
Но этот еще и асимметричный. Плечи лука разные – верхнее вдвое меньше нижнего. А общий рост большой – под три локтя. Большой лук для конного народа – не типично. Но главное – асимметрия. Стрелок держит лук за рукоять. Стрела ложиться ("накладывается") – выше. Получается, что хвостовик стрелы оказывается на таком луке не около середины тетивы, а существенно выше. Тетива растягивается совсем не в равнобедренный треугольник. Треугольник векторов сил – аналогично. Стрелять прицельно из такой штуки очень тяжело. Выучка нужна – с детства. Я знаю только один народ, который массово использовал такое оружие. Гунны. Именно это "ноу-хау" позволило им разгромить в степи и сарматов, и аланов. Бронных сарматов гунны отстреливали примерно со 120 метров, бездоспешных аланов – с 200.
Чтобы сравнить... Идёте в тир, берете мелкашку, из положения "лёжа", с упора кладёте серию в мишень. Попали? 90 из 100? Великолепно. А теперь поинтересуйтесь длиной этого заведения. Дистанция – 25 метров? Прекрасно. Это самое начало нормативов второго разряда по пулевой стрельбе. А теперь в восемь раз дальше, с двухпудовой гирей, подвешенной к концу ствола, на скачущем коне, управляемом только коленями, по такой же скачущей цели. При встречном бое относительная скорость – 120-150 км в час. Огонь. И так 10 раз. 90 из 100? Да вы, батенька, настоящий гунн! У нас в становище все мальчишки так стреляют.
Двухпудовая гиря... Вы же на мелкашке тетиву не тяните. А стандарт натяжения лука в сорок фунтов считался "женским". Мужской норматив лучника у тех же английских йоменов – 100 фунтов. Английских. Два с половиной пуда. Русских.
За такие успехи гуннов, в своё время, еще в четвёртом веке, зарегистрировали в качестве "друзей". "Друзей римского народа". Начали подкидывать золотишко. Примерно, по сорок килограммов в год. В качестве благодарности за услуги по "умиротворению" некоторых "незарегистрированных". Один из гуннских родов на этой римской "благодарности" так поднялся, что ломанулся через Дунай в полном боевом... "Аттила – бич божий".
Точно. Это имя волхву знакомо. Как на Востоке запомнили Искандера Двурого, как на Руси – Батыя, так на Западе хорошо помнили Аттилу. Милейший, кстати, человек был. Даже римские историки отмечают его миролюбие, дружелюбие и стремление избегать конфликтов. Зарезал своего старшего брата. Но – ничего личного, только бизнес. Потом, встречаясь с вдовой покойного, всегда слезал с коня и приветствовал её стоя на земле. Вообще, очень любил родственников: когда 17 из них убежали-таки в Византию, чуть не перебил послов и уже поднимал своё войско на очередное выжигание чего там есть по Дунаю. Император оценил ожидаемый ущерб в полмиллиона. Душ. Своих подданных. Запрошенные были экстрадированы. В лоно семьи. На верную смерть. Немедленную.
А какой менеджер! В двадцать раз поднял доходы от дружбы с Константинополем. Это после первого похода. А при задержке платежей – второй поход. И – "пеня удвояется". Это не считая взятого "самовывозом".
Очень был добр и внимателен к подчинённым. Поскольку значительную часть населения его державы в конце правления составляли готы, то ввёл два государственных языка. Второй – готский. Собственно говоря, даже имя его на готском означает "Маленький отец". Непонятно только какой оттенок имеет здесь это прилагательное: то ли ростом был мал, то ли столько заботы отцовской о готах проявлял.
Так вот, судя по волхву, после первого удара гуннов, готы побежали Степью. В семидесятых годах четвёртого века они вывались на Дунай и слёзно просили их пустить "в домик". Греки были заняты делами в Армении и Месопотамии. Так что пустить пришлось. Причём в худшем для греков варианте – целым народом с компактным расселением.
"Жалует царь, да не жалует псарь". Ещё одна народная, и не только русская. Решения, принятые на имперском уровне были вполне корректны и взаимовыгодны. Но... Переселенцам нужно продовольствие. Местные чиновники так обрадовались госзаказу, что начали воровать "не видя краёв". Готы остались без пропитания. Потом пошло вымогательство. Картинка хорошо знакомая по моей России – сначала чиновник создаёт проблему, потом появляется частник и говорит: "Могу решить, но и мне надо делиться". Это "дай" довело готов до положения, при котором они вынуждены были продавать своих дочерей в рабство. А правды – не сыскать. Правда у бога, который чужой. Поскольку готы были еще язычниками. И у императора. Который в Армении воюет.
Готы восстали, императору пришлось перебрасывать армию на запад, персы заняли половину Армении, готы потеряли половину народа. И все затихло.
Кроме гуннов. Последовал второй удар. Снова готы с Днепра, аланы с Дона и Донца – побежали. На этот раз, по словам "скалозуба" – двумя путями. Часть – южным, вдоль Чёрного Моря, часть северным. Южный путь привёл их, после ряда приключений, в Прованс и к созданию готского королевства со столицей в Бордо. А мне северный путь интересен. Тут готы бежали вверх по Днепру, по рекам, по собственному прежнему пути, назад на историческую родину, в Польшу.
Если первый удар по готам делался при активном участии дядюшки Аттилы, то перед вторым он, "бич божий", вместе со старшим братом, позднее покойным, дядюшку прирезали. И двинулись на Запад двумя армиями. Обходя Карпаты с севера и с юга. Примерно так же потом шли и тумены Бату-хана. Да и в Великую Отечественную Четвёртый Украинский был не просто так создан в стыке между Вторым и Третьим – нормальная армия в горы не полезет.
Отошедшие, было, в леса выше по Днепру готы и примкнувшие к ним аланы – побежали дальше. Через Польшу, где к ним присоединились вандалы. Через Германию. Тут к ним многие за компанию присоседились. Тогда эта смесь огрызков германских народов и получила название "свевы". Через Майнц во Францию, которой еще нет. Потом в Испанию, которая еще Иберия. Свевы там и зацепились. Теперь Астурия называется. Из Астурии особенно не побегаешь – океан за спиной. Когда очередное готское королевство в Испании получило, по излишней сексуальной озабоченности короля, полномасштабное арабское вторжение, потомки этих "огрызков" были единственными на полуострове, кто не лёг под зелёное знамя ислама.
А тогда вандалы и аланы двинули дальше – аж до Карфагена. Которого нет сейчас. Хотя тогда – был.
Что нужно делать, когда на тебя летит поезд? – Слезть с рельсы. Когда пришли гунны, то все готы побежали или на Дунай, на юго-запад, или на свою "историческую родину". На северо-запад. Но самые умные поняли, что бежать "впереди паровоза", когда машинистом там Аттила – не есть гуд. И побежали поперёк. На север и северо-восток. С Днепра на Двину. И за неё.
Местные угро-финны с костяными наконечниками и каменными топорами... приняли своими бабами участие в этногенезе. Народ пришёл южный, горячий, из лесостепи, с примесью степной крови. Смуглый. В современном немецком сохранилось слово "russ" – копчёный. Хорошо хоть – не "чёрножо...ый".
И это же название смуглых пришельцев-руси чётко вошло в финский язык. Именно, как описание цвета, а не народа. По-фински "ruskea" – коричневый. А вот Русь, земли населённые славянами, финны называют "венайя". От "вене" – лодка. Дорог-то нет, только лодочкой.
В современном финском на эту тему есть еще один прикол. Все государства идут с предлогом "в" – в Швецию, в Персию, в Украину. Только Россия – "на". На Русь, на Руси. Россия до сих пор по финской грамматике – не государство. Не важно – какие там власти. Это место, где живут люди, народы разные.
И расселился новый народ "рус" от Чудского до Ильменского озера. Потом, лет через двести, по этим землям прошлись балты. Та же голядь. Но голядь южнее шла. Поэтому, хотя про русь знает, но войны на истребление не было. Потом прошлись славяне. Снова по тем же рельсам. Снова – южнее. Некоторое время контактов славян с русью почти не было. Пока кривичи не вышли на Двину, где и построили Полоцк. А словены добрались до Волхова. Особых конфликтов сначала не случалось. Земли пустой много. Угро-финны – чудь белоглазая – не соперники земледельцу с железным оружием и инструментом. А вот различия между славянами и русами были сильные. Готы-русы, уходя с юга, прихватили с собой не только смуглость и язык. Кстати, именно этот вариант германского языка, адаптированный для слуха греческого писаря, звучит в русских названиях днепровских порогов, даваемых Константином Багрянородным. В отличии от приведённых там же и позднее общепринятых – славянских.
Арабы отмечали и вражду между славянами и русами, и подчинённое положение славянских и прочих племён, и различия в обычаях. Особенно – в погребальных. В большинстве культур именно эта часть наиболее консервативна и трудноизменяемая.
Но есть еще два отличия. Арабы об этом чётко пишут. Может быть потому, что их самих эти отличия по глазам били. Русы, в отличии от славян, имели лошадей. И носили сапоги. Вот варяги, к примеру, приходили на своих ладьях на Русь и на берегу одевали сапоги. На берегу, потому что матросы на кораблях всегда босиком. Хоть на гребных, хоть на парусных. А с лошадями у варягов всегда были проблемы – на ладьях коней не перевезёшь, да и навыка нет. И на востоке, и на Западе, по всей Европе, варяги бились преимущественно пешими. Вот и во время Дунайского похода Святослава, у которого в дружине было много варягов, греки отмечали неумение и нежелание этой киевской дружины биться конными.
Одновременно и сапоги, и кони... Вроде бы мелочь, но вот начинаю вспоминать... Конный народ – всегда в сапогах. Но в сапогах и в северных лесах... Вспоминаются только Волжские Булгары. Тоже степной народ. Убегая от хазар тоже ушли на север, в леса. Но коней и обувь сохранили.
Понятно, что превосходство русов над соседями – не в обувке. А в конях, в навыках коневодства, животноводства вообще. В селекционной работе, выполненной поколениями предков, в сохранённых результатах. А еще – длительные контакты с Причерноморьем, с Римской империей, которые обернулись превосходством не только в товарах, но и в их производстве – в ремёслах. И, что особо существенно, в оружейно-тактической части. Ну не было никого бронных, кроме руси, в то время в тех местах.
Такое "готическое" происхождение руси как-то проясняло еще некоторые странности.
Их участие в приглашении Рюрика. Когда все-таки стало ясно, что словене ильменские и вправду как Советская власть – "всерьёз и надолго"...
Есть такая русская поговорка: "Была бы изба, будут и тараканы". По-наехали всякие... словены. Как тараканы...
Ну не жечь же собственную "избу" чтобы этих тараканов выгнать. Пришлось ставить Новгород. Этот компромисс позволил все-таки сохранить ход на север из Южного Приильменья, где поселения русов были довольно многочисленны.
Готы-русы-аборигены превосходили славян-новоселов организационно и технологически. Но не численностью и скандальностью. Когда словены всех допекли, пришлось идти на второй компромисс – звать стороннего князя. Довольно типовое решение в то время.
В истории Лоуренса Аравийского есть такой эпизод. Один из арабов отряда иорданского короля совершил дисциплинарный проступок, приговорён к расстрелу. Но ни один араб в отряде не может привести приговор в исполнение. Пролить кровь члена рода означает вызвать кровную месть между своим родом и родом казнённого. Пока долг перед родом, перед родственниками сильнее долга перед законом – ни о каком исполнении государственного закона не может быть и речи.
"При мне служащие чужие очень редки;
Все больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то, затем что деловой."
Вот на роль «делового» в формате «расстрельной команды» арабы и приспособили Лоуренса. В ходе Первой Мировой. А жители Приильменья – Рюрика. Значительно раньше.
Кандидатура Рюрика была еще одним компромиссом. Между русами и словенами. С одной стороны – из бодричей – славянского корня. С другой – всю жизнь имел дело с разными немцами, датчанами, свеями.
Но когда отправляли посольство звать Рюрика, были в нем почти одни русы. Не потому, что сильно хотели первыми на князя посмотреть, а потому что найти три десятка человек прилично одетых, а главное – обутых... Привычных, умеющих эту обувь носить... В этом лапотно-босоногом краю... А ведь там еще и на лошадях ездить надо будет...
Собственно, по этой же причине русы составляли большинство и в других посольствах тогдашней Руси. Византийцы перечисляют имена участников первых посольств из Руси. Там славянских имён либо мало, либо вообще нет.
С Рюриком у русов сразу не заладилось. Князь упорно грёб все под себя. Пару раз нарывался. История с Вадимом даже в летописи попала. Но здравый смысл возобладал. Две национально-чуждых славянско-финско-балтской Руси группы, местные аборигены-русь и иммигранты-варяги Рюрика, могли или уничтожать друг друга, или договориться. "С целью всеобщего процветания и благоденствия". Это как в старом анекдоте:
– Армяне! Давайте выпьем за процветание евреев!
– Зачем?
– Пока они процветают – за нас не примутся.
Необходимость сотрудничества возобладала в форме уголовно-наказуемого деяния – похищения княгини Ольги.
Я еще раньше удивлялся – зачем нужно было с такими вывертами искать жену Игорю Рюриковичу? Времена ритуальных похищений невест для князей уже прошли. Воровать девку из под Пскова для киевского князя... Из села Выбуты в 12 километрах от Пскова по реке Великой? Что, к Киеву ближе не нашлось?
Брак князя – дело государственное. Вокруг Киева несколько племён, отношения с которыми куда более важны, чем с какими-то плесковичами-псковичами.
А вот если Ольга – не просто девка, а княжна, из княжеского рода... В народе, который в силу взаимной неприязни с остальным местным населением, является естественным союзником правящей династии инородцев... Народ последовал за своей государыней.
Но не сразу. Вообще, ситуация руси мне кое-чем напомнила положение эльфов во "Властелине колец" – два разобщённых анклава (Псковский и Ильменский), хранители древних знаний и удивительного оружия (греко-римского происхождения), скверная демография, враждебной окружение молодых народов – новосёлов... Даже брачная история с браком принцессы и предводителя шайки иноземных бандитов-освободителей.
У Толкинена принцесса Арвен отказалась от своего народа и от бессмертия ради любимого по своей воле. У Ольги – насчёт любви не спросили. А вот насчёт бессмертия...
Деле в том, что с начала пятого века среди германоговорящих народов ходили переводы "Евангелия". От Ульфилы. Списки этих переводов на готский язык попадали и к руси. Конечно, Ульфила был еретиком – Святую Троицу он так и не принял. Невозможно толковать язычникам о ложности многобожия, наставлять их в поклонении единственному богу, и при этом показывать картинку, где три мужика в круглых шапках сидят за столом, на котором одна рюмка. "Ну их же трое!". Это нам, после четырёх веков непрерывного и повального потребления "водочки сладенькой" можно сказать: "Стакан – один. Видишь? Значит и мужиков – один. А если в глазах троится, так пить надо меньше". Но сорокаградусный алкоголь еще не был запущен в массовое производство, и Ульфила так и остался еретиком.
С христианством русь была хорошо знакома. В отличии от соседей, славян и балтов. Ольга сама была христианкой. Какая именно ересь была её родной – понять трудно. "Скалозуб" в этой части ограничился общей фразой о распятом боге. Видимо, это был какой-то вариант арианства. Но все равно – крещённая. Поэтому и по приходу своему в Киев поддерживала христиан. Летописец, естественно – монах, пишет: "Была она как заря перед рассветом".
Поэтому же и сама отправилась в Константинополь.
Для всех церемониймейстеров и мажордомов императорских это, конечно, был... стресс. То-то Константин описывает именно это посольство в своём "Этикете". Ритуально-церемониальная задача – за гранью восприятия. Уникум уникальный.
Во-первых, во главе посольства – дама. Уже – все. Уже тушите свет. Ну не может дама "подмести пол перед престолом бородой своей". За неимением оной. А "подмести подолом" – так это совсем другая... картинка, геометрия, атмосфера. И посол, и "послиха" могут "пасть ниц на лицо своё". При этом наиболее возвышающаяся часть тела называется у них одинаково. А вот выглядит – по-разному. И главное – вызывает разные мысли у присутствующих. По крайней мере, у лиц с традиционной ориентацией.
Во-вторых, еретичка. Но не воинствующая и упорствующая, а "дщерь утерянная". И, возможно, "обретённая". "Возможно" – потому что патриархов на Востоке несколько. Есть выбор. А то монофизиты, к примеру, в империи – сильны. То есть их, конечно, давят. Но додавить не могут. Вот бы эту даму взять, да перекрестить, да все её земли под правильную веру, под патриарха Константинопольского.
В-третьих, Святослав. Молодой, мальчишка совсем, пятнадцатилетний князь Киевский. И всея Руси. Встречи первых лиц вообще в средневековой практике – не частое явление. А тут еще, визави императора – инкогнито. То есть он есть, но, вроде бы, его нет. Кто стоит за правым плечом "послихи"? "Третий помощник младшего дворника" или сюзерен "великой и ужасной" и совершенно дикой Руси? Каким поклоном кланяться даме, которая не дама, а "особа приближенная к императору"? Причём не в обычном, понятном, "постельно-развлекательном" смысле, а в смысле межгосударственных отношений. Как вообще можно кланяться человеку, стоящему за спиной посла? Он же слуга, челядь, помощник-подносчик. А тут – государь. Но – инкогнито. Так поклон ему ниже, чем послу, или как? Ужас мажордома. Весь протокол сыпется.
А кроме протокола есть еще дипломатия. Примерно каждые тридцать лет славяне ходят на Царьград. Каждый раз – все хуже и хуже. Каждый раз империя заключает новый договор на все более выгодных для себя условиях. Но для империи это всегда напряжение сил. Вот бы уговорить этого юношу не повторять "ошибки предшественников". А заодно натравить молодого и горячего на других молодых и горячих – на мадьяр. Вот ударят русские через Дунай выше Железных ворот, пройдутся своим варварским манером по Паннонии... И станет в имперской Далмации спокойно на несколько лет. Можно и сербов перестать вооружать для защиты от мадьяр. Хорошо бы и болгар прижать – после Семеона они слабы стали, но... Может, может Русь сделать много полезного для града Константинова. Надо уговорить.
Ольга крестилась. Ещё раз, в "правильную" разновидность христианства. Без обещаний. Святослав выслушал. Без комментариев.
Греки давили, наезжали, тянули время. "Византийская хитрость". Дохитрились. Начались зимние штормы. Раздражённые проволочками, прилипчивостью и "вязкостью" греков мать с сыном поехали берегом. А берег – это Болгария. Это места, где из всех кесарей чаще всего вспоминают Василия Болгаробойцу. Который, разгромив болгарское войско и взяв десять тысяч пленных, повелел всех ослепить. Девять тысяч девятьсот человек. Остальным же выжечь по одному глазу, и, распределив по одному одноглазому на сотню слепых, погнал их зимой через перевалы в Родопах.
Здесь хорошо помнят кагана Семеона. Великого правителя Великой Болгарии – Первого Болгарского царства. Когда Болгары дошли до Адриатики, когда во Влахернском дворце грекам пришлось, скрепя зубами, признать его царём. Только двоих признали греки равными своим кесарям: Карла Великого и Семеона. И уже тянулся царь болгар к венцу Константинопольскому. Греки ничего не могли сделать с ним на поле боя. Ярость его в битве не знала преград. И вот, когда собрался каган в новый поход, когда не было у греков ничего, что могло бы остановить болгар вплоть до ворот Константинопольских, когда сел Семеон на коня, то поднесли ему чару вина в дорогу. "На посошок". И великий воитель рухнул мёртвым под копыта коня своего. Посреди своего города, перед строем своего войска.
Здесь тоже есть свои мудрецы-книжники. Не греки – болгары. Сколько Ольга тогда разговоров наразговаривала... На каждой стоянке. Звала из этих, еще в римские времена обустроенных мест, к себе. В дебри лесные, в болота. Люди нашлись. Не одна сотня болгар перебрались позднее, по Ольгиным рассказам, на Русь. И монахи, и книжники. И просто люди сведущие.
А Святослав прошёлся собственными ножками по будущему театру военных действий.
И Доростол посмотрел, и прочие достопримечательности. Оборонного назначения. Тоже, с людьми разговаривал. Не зря в его походе на Дунай потом один из болгарских царей участвовал.
Самый страшный славянский поход на Царьград был в 860 году. Кто командовал – не известно. Тоже – какое-то инкогнито. Весело, с шутками-прибаутками вырезали и сожгли пригороды и радостно ушли. А чего не радоваться, когда ни сопротивления, ни этикетов с церемониями – сами себе хозяева. В чужом дому.
Когда в 1453 году турки осадили Константинополь, патриарх, укрепляя проповедями своими дух защитников, вспоминал не Аттилу, не Олега, с его щитом на городских воротах. Вспоминал вот тот самый приход славян – инкогнитно-безымянный. Значит, паства помнила тот ужас. Уровень опасности был таков, что оставалось только надеяться на чудо. Как тогда. Когда 200 кораблей руссов вдруг вошли в Золотой Рог. Вдруг, потому что 30 километров Боспора, против течения на вёслах, сквозь эшелонированную систему наблюдательных постов, эта армада проскочила незамеченной. Значит был у руссов кто-то, кто эти места и высмотрел, и с системой постов разобрался.
Вошли именно в тот момент, когда император только что увёл из центральных провинций войска, из самого Царьграда – большую часть гарнизона. И снова – может и совпадение. А может и "доброжелатели" посоветовали. Из тех знакомцев, которые у кое-какого инкогнито образовались, которым верить можно было.
Патриарх Фотий, описывая ужасы, творимые язычниками с мирным населением, особенно отмечает, что грабители ушли не от военной силы греков, не от угрозы появления флота, но лишь благодаря "милости богородицы". С обильной добычей, спокойно, весело.
И греки этот ужас помнили. То-то после "высочайшего визита" Святослав на просьбы Ольги крестится – очень странно отвечал: "Надо мною дружина смеяться будет". А как воину не смеяться, если православных можно резать как овец, а у них всей защиты – ни доблести, ни оружия. Одна баба старая, на доске нарисованная, которая их мёртвого бога родила.
Так и смеялась дружина сто лет. Правда, и Олег, и Игорь сходили хуже. А потом под Доростолом император Цимисхий поймал Святослава, прижал своими катафрактами к Дунаю. Тот бред кровавый, которого Святослав сумел избежать на Волге, с хазарами, случился с греками. А конные, закованные в доспехи... что иудеи, что христиане – больно бьются. Те немногие, кто сумел вернуться в Киев после Доростола, после страшной голодной зимовки в Беломорье, когда гордые княжеские дружинники торговали голову дохлой кобылы по полугривне, после печенежской бойни на днепровских порогах, после которой печенежский хан сделал из черепа Святослава чашу для вина – смеяться перестали. И сын Святослава – Ярослав, стал первым из князей Киевских – христианин.
В Киеве тогда перестали смеяться – начали скрипеть зубами. И вышибли князя-христианина едва подошёл к городу Владимир. Разбойник, насильник, ублюдок, "робичь"... Но – язычник. Рьяный, закоренелый. Ставший – Владимиром Крестителем.
