Текст книги "Пейзанизм"
Автор книги: В. Бирюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Глава 46
Конфликт между рябиновскими и Паучьей весью тянулся давно. Собственно говоря – всегда.
В 1147 году от Рождества Христова, Свояк принял участие в основании Москвы, подарил Долгорукому не принадлежащий ему Киев, подкормил своих, оголодавших в зимних вятских лесах, людей на поминках Степана Кучки и свадебках дочерей свежеупокоенного лидера вятичей, и пошёл резать смоленских. Именно сюда – на Угру. Собственно говоря, он прошелся по всему юго-востоку Смоленского княжества. Очень жёстко прошелся. Его северцы еще не отошли от выжженных черниговскими Давидовичами окрестностей своего Новгород-Северского, от сожжённого самими, от безысходности, Корачева. От страшного зимнего отступления и голодного сидения по вятским лесам. А половцам Гоши – тем вообще... Дай. Все. Всегда.
Местным досталось за все обиды Свояка. Потом, когда княжии дружины ушли, на пепелища пришли неизбежные спутники армий – мародёры. Где-то поганые не все утащили-сожгли, где-то местные успели спрятаться и отсидеться. Скотинку сховать. Барахлишко припрятать... Да и сами людишки имеют товарную ценность – продать можно.
Вокруг поселений оставались засеянные поля. И не везде – сожжённые или вытоптанные. Бесхозный хлеб.
"Только не сжата полоска одна.
Грустную думу наводит она"
Кто думу думает, а кто жнёт да молотит. Чужое. На том месте на Угре до Свояка стояла молодая весь. Лет пять как пришли смерды и стали расчищать место. Остались и постройки, и нивы. И народец кое-какой по лесам сумел спрятаться. Бабы да дети. Первая волна мародёров там и осела. А чего ж нет? – Готовое хозяйство на мази. Можно спокойно зиму пересидеть. А по весне все продать и дальше двинуть.
Но на эту компанию наших удачливых предков-падальщиков нарвался один из княжьих тиунов. Со смертельным для себя исходом. Потом, естественно, пришли мастера насчёт спросить. С бронированной группой поддержки. "Падальщики" были выведены из разряда "наши предки" и переведены в разряд "покойники свежие". Сама весь снова уцелела в своей недвижимости. Поскольку местные за пришлых не в ответе. Чтобы не привлекать следующую стаю стервятников, ближайший начальник посадил в это место проходивших мимо переселенцев. Пауков.
Почти каждое поселение на Руси, да и в моей России до "великого перелома", занималось каким-либо своим особенным промыслом. Кто шляпы войлочные валял, кто сказки на продажу рассказывал, кто просо на веники выращивал. Пауки сажали лен и пряли из него тонкую нить. "Паутинку". Сами и полотно ткали тонкое. Так что не сколько "пауки", сколько "паучихи".
На Святой Руси крестьяне на одном месте дольше одного поколения не сидят. Каждые двадцать-тридцать лет люди бросают свою землю и перебираются на новое место. Подсечное-огневое земледелие. И налоги. Новосёлам дают льготные годы. Где три, где пять, где восемь, как в моё время в Хабаровском крае. Когда срок льготы заканчивается – приезжает княжий тиун и устанавливает сумму платежа. Навечно. Вплоть до особых обстоятельств типа вымирания, выгорания, ухода всего селения.
Ростик много чего сделал в части упорядочения налогообложения и расширения налогооблагаемой базы. Не зря его посмертно к лику святых приобщили. Но как бы налоги не раскладывали, все равно где-то в подсознании и налоговика, и налогооблагаемого, маячит древнее: или с дыма (дома) или с рала (сохи).
В части фискальной политики на Святой Руси для смердов получаются две фазы.
Льготные годы, когда платить не надо, но жить надо бедно, потому что могут потом такую налоговую ставку загнуть... – не проморгаешься.
Основной налогооблагаемый период. Когда известно вперёд сколько надо отдать. Тогда все сверх подати – твоё.
В начале народ жмётся. И живут по двадцать человек в доме, и печей на подворье не ставят. Если второй дом во дворе складывают, то летний – холодный. И с сохами также. На всех – одна. А ведь пахота – дело жёстко по времени ограниченное. Опоздал – потерял. Поэтому и нивы – не велики. Это помимо того, что лес под пашню свести – наломаешься. Мало того, что его вырубить надо. Это как раз – меньшая часть. А лесосеку вычистить? Но самое тяжкое – корчёвка. Без тракторов, без пил, без железных ломов. Главное – без нормальных штыковых лопат, которые малые корни рубят.
Бог с ней, с механизацией. Но без нормального штычка... Да просто огород не раскопать. Дощатым аналогом фанерной снегоуборочной можно только песок из кучки в кучку пересыпать. Вот и нет на Руси огородов. Не-ту-ти. Только поля, по которым сохой "проезжают". А вторая причина – тоже очевидна. Огороды внутри веси, у дома не сделаешь – весь огораживается тыном, частоколом, заплотом. Как не назови – места внутри только для дворов. Плотненько живут предки. На радостях, что от природы отгородились, что лес – там, с той стороны забора. А мы здесь и всякой лесной мерзости-дикости-гадости нас не достать.
Лес крестьянам враждебен. Крестьянин – не охотник. От дома редко кто дальше десяти верст отходит. Это городской человек, асфальтовый может просто "пойти в лес погулять". Горожанину после каменных коробок всякое дерево в радость. А крестьянин идет в лес конкретную работу делать. Дерева эти – рубить. На дрова, на бревна, на поделье. Грибы собирать. Не вообще, а конкретно подберёзовики и именно сейчас. Веники для бани нарезать. Именно берёзовые, только в эту одну-единственную неделю в году. Если по ягоды, то не вообще, а конкретно клюква. Или конкретно – малина. В разное время в разных местах. Даже тара для сбора разная.
Когда расспрашиваешь о местности, охотник рисует схему своих маршрутов. Куст с корнем-стойбищем. "Тут большой камень – от него налево. Увидишь горелую падь – обойди справа". Крестьянин рисует круг. С центром в селении. Полярная система координат называется. И начинает этот круг заполнять. "Тут камень большой. Тут падь горелая. Тута овсы в третьем годе хорошо уродились". Пожалуй, только землепашец воспринимает землю как непрерывную территорию. Все остальные – как автомобилист – схемой шоссейных дорог.
Но территория на Руси – лесом заросла. Поэтому его надо сводить и корчевать. Чем? Топор да слега. Жердина еловая. Столько пота прольёшь... Вот почему на Руси столько названий с этим процессом корчёвки связанных. "Новины" – где новую пашню выгрызли. "Починки" – где начинали, почин делали. "Огнища" – где лес выжигали.
Можно лес не вырубать – можно выжечь. Выжечь лес легко. Только... Нет тут МЧС, не прилетит на вертолёте Шойгу и "не покажет бесплатно кино". И не надо сюда "Министерства Чего Случилось" – обычно старики и сами чётко укажут где и когда надо лес запалить, чтобы огонь на жилье не пошёл. Ну и? По лесной гари, как и по лесосеке, – пахать нельзя. Сперва – корчёвка.
Зимой лес не зажжёшь. Даже – подсечённый. Подрубают живое стоящее дерево, и оно засыхает. Лес превращается в "костёр поставленный". До первого серьёзного ветра. Если прошёл "ветровал", то – бурелом. А это такая гадость... Оно же не продувается, сырость, мох. Ещё хуже стало.
Надо жечь, пока дерева стоят. Весной, летом, осенью... Но только по сухой погоде. Чтоб было сухо "до того" и сухо "после того". Могут мои современники-метеорологи дать прогноз на две недели по выпаданию осадков в данном конкретном месте? Не вообще по Центральному Нечерноземью, а конкретно по деревне "Паучья весь"? Со всеми своими спутниками космическими, ракетами, шарами-зондами и суперкомпьютерами?
А прогноз погоды по приступам ревматизма у местных старожилов... "Старожил – это человек, который ничего не может вспомнить". Так и говорят постоянно: "Старожилы не могут вспомнить такого лета...". А здесь и старожилов настоящих нет – не сидят крестьяне на одном месте.
Ладно, предположим, собрались старики со всего села, по-рассматривали свою мочу. На цвет, вкус, запах. И правильно предсказали продолжительность ожидаемого сухого периода. А ведь в это же время в деревне и другие дела есть. Зажечь сухой лес не трудно, где время в сезон на корчёвку взять? А пропустил – там уже новое растёт, такие малинники по гарям получаются... Снова выжигать? Ну, вообщем-то, так и делают – за два раза. Если лес сухой – горит хорошо. Сухой сосновый бор – как костёр поставленный. Но в сосновом бору земля песчаная. На ней один-два урожая и все. Где земля богаче – лес сырой. Его так просто не запалить – момент надо ловить. И корчевать по суглинку – не то что по песку.
Есть такое заболевание: "арахнофобия". Это когда у человека панический страх перед пауками, паучьими сетями. Тоже из фундаментальных, мартышечьих еще страхов. Кошмарные сны людям снятся: попал в паутину, прилип, запутался. И что-то страшное подбирается со спины, а ты рвёшься, кричишь... но без толку. А оно все ближе...
Это жизнь здешнего пахаря. Не во сне – наяву. Выжгли новину, и пахарь с конём и сохой приходит в эту... паутину. Грубо говоря – гектар плотной, многослойной, переплетённой паутины древесных корней. Опускаешь соху, конь делает шаг. И останавливается. Под зуб сохи попал корень. У сохи заднего хода нет. Выворачиваешь её из борозды, из-под задницы коня вытаскиваешь плеть этого корня. Тянешь. И вылезает такая плеть, вполне живая, хотя самих деревьев уже нет. Тянется куда-то в сторону. Где тебе еще предстоит пахать. И ты рвёшь пупок, выворачиваешь руки... А она, гадина, уходит где-то под землёй, под такую же. Все, не выдернуть. Обрубаешь эту мерзость топором, снова соху в борозду, снова шаг. Следующая. Какой длины шаг получился? 10 сантиметров? 20? 30, Сколько ты за сегодня прошёл? 100 шагов? 1000? День кончился. День пахоты. Если кормиться хлебом, то нужно, грубо говоря, по гектару на едока. Вперёд, а то дома...
"Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я..."
По новинам сеют пшеницу. У неё срок сева 3-4 дня. Не успел – опоздал.
И приходит "паук" куда реальней кошмарного – "голод" называется. Он у здешних всегда за спиной. Они его постоянно чувствуют и помнят. Каждый, легче-тяжелее, но пережил в своей жизни голодовку. Часто – не одну. Пух с голоду сам Мономах в Переяславле, волхвы в Ростове в голодный год резали знатным женщинам их христианских семей спины и, будто-бы, оттуда хлеб вынимали. Чушь несусветная. Но они этот хлеб кидали в народ. И за ними толпами шли. От голода вымирали целые волости и города.
Иисус, проходя по Галиее, совершил несколько чудес. Какое самое известное на Руси? Не хождение по водам – у нас тут каждую зиму по водам ходят. Как лёд станет. Не воду в вино и обратно. У нас вина не пьют, а бражку – мы и сами... И обратно. Иисус накормил народ хлебом. Не важно – сколько этих хлебов было. Евангелия разные цифры дают. Но – накормил. Хлебом. Чудо божественное.
Так что давай, пахарь. Работа на пашне называется по-русски по-разному: биться, рваться, орать. С кем ты там биться собрался? – С землёй, с лесом. Своей русской землей, со своим русским лесом. А – рваться-то чего? – Пупок себе рвать, жилы. Опять же землю свою, свято русскую. – Ладно, ори свою пашеньку. И сам ори – кричи в крик. Когда тянешь из-под земли очередную "паутину" уже сгоревшего леса. Рвёшь землю под собой и сам рвёшься от натуги. Кричи на сына или дочку, которые тянут коня вперёд за недоуздок. Упираясь босыми ногами на колючих, холодных комьях земли. Холодных, потому что сев начинается с 5 градусов в слое заделки семян. Ори на коня. Только бить не вздумай. Ты надорвёшься – ладно. Грыжу вправишь, вывихнутую руку тряпицей перетянешь. Ты хоть сказать можешь. Конь... Если конь ляжет – все. Детям сумы пошить – и христарадничать. А самому – кистень в руку и на дорогу. До первого большого обоза. Там тебя и положат.
Удивительно: у верхового для коня плётка, у возчика – кнут. Только пахарь выводит коня на пашню без всяких погонялок. Только – голосом. И стоит над пахотой ор. Человек с конём пашню делают.
Именно что делают. Пока она не станет чистой, мягкой. Пока каждый комочек пахотной земли через твои руки не пройдёт, не будет ими размят и согрет. Что бы зерно и росло хорошо, проросло легко.
И все равно – как не крути, а за семь-десять лет земля срабатывается, урожай – только семена вернуть. Минеральных удобрений нет, органические не используют, севооборот отсутствует. Нужны новые пашни. Место вокруг много, но... Если до рабочего места полчаса ходьбы – можно потерпеть. А если два? Да с инвентарем? И не только на основные работы: пахота-сев-жатва. За посеянным надо присматривать, чтобы птички не поклевали, чтобы звери всякие вроде кабанов и лосей не потравили... А в овсы или гречиху и медведи приходят...
Ставят станы, роют землянки, перебираются мужики ближе к хлебу. А если люди в домах не живут – зачем они? Путь до места работы крестьянской все дальше, время для дела все меньше. Наконец, весь поднимается и перебирается на новое место. Примерно раз в двадцать-тридцать лет.
Селище опустело, пашни лесом зарастают. Лет через тридцать – пятьдесят – сто, когда земля восстановится, когда лес станет настоящим, спелым – придут новые насельники. Заново раскорчуют, распашут, поживут. И так же сами дальше двинутся.
Как ушли в своё время с Одера на земли Римской Империи германские племена. А на их место пришли славянские.
Поселения сельского типа, сидящие на одном месте столетия, в средней полосе России из этой эпохи – единичны. Либо селище погибает, либо уходит, либо становится поселением городского типа. Исключения есть, но они или у большой реки, или у озёр, или на волоках. Там где есть дополнительные и существенные источники дохода.
А их-то всего три.
Рыбалка. Отнюдь не спортивная – неводом, вершами. Динамита пока нет. Надо чтобы рыба шла косяком как по расписанию.
Торговля. И чтоб хлебушек подвезти можно было. Не мешок-другой, а в значимых, товарных объёмах.
Животинка. Скотоводство оседлое. Летом – пастбищное, зимой – стойловое. И чтоб кормов хватало.
"Хлеб – всему голова". Ага. Но потом. Когда Иван Третий заставит вводить трёхполье. С озимыми, с чистыми парами. А пока... Русь Святая – не хлебом единым жива. Очень даже не хлебом. Тяжесть корчёвки и быстрое истощение почв ведут к тому, что источники пропитания максимально дивертифицируются.
Вот эти "дополнительные и существенные источники" успешно наблюдаются в северных лесах. Вот почему предки так свободно расселялись по лесной Русской равнине, вот почему довольно легко уходили с Юга, от половцев – в Залесье. В реках – рыба. Между реками – волоки. У рек – луга. Покосы.
Вот почему и называются: "русские люди" – у русла живут, с русалками хороводятся.
"Пауки" получили все сразу. И жилье целое, и пашни раскорчёванные, распаханные, но еще не истощённые. И три года без податей. А еще – богатые заливные луга по Угре. Промысел у них свой, для торговли удобный, компактный. Места много. Живи и радуйся.
Но через три года в пяти верстах выше по речке посадил свой хутор смоленский сотник Аким Янович Рябина. Конфликт был неизбежен. И он вяло тянулся все эти десять лет. Только что состоялся очередной эпизод. В форме захвата полонянки.
* * *
Пять дней назад я встречал рассвет на крыше башенки Акимовского «недостроя» и радовался солнцу. Ощущению тепла, света. Давно забытому чувству покоя и безопасности. Все казалось мирным и благостным. Правда, когда туман на той стороне реки стал уходить – мелькнула тень волка. Кажется, уходящего иноходью. Кажется, очень большого, похожего на тех монстров, которых я видел возле Снова. И у «отравительской» веси. Как напоминание. Ну и что? В баньке лежит труп моего врага. И второй труп, который выводит меня из-под обвинения в первом трупе. «Минус на минус даёт плюс». Вот я и наслаждаюсь полученным «плюсом». Поскольку и тот, и другой из категории «предки», то и князь-волку положено показаться. Положено? – Показался. И ушёл. А так – все хорошо, «комар носу не подточит».
Мрачный Яков, которого я на самом деле больше всего опасался из жителей усадьбы, выразил мне свою благоволение и поддержку. С самим Акимом Яновичем потом состоялась беседа. Я пересказал Корькины словоизлияния. Аким сначала ругался и вскрикивал. Потом затих и к стенке отвернулся. Я уже уходить собрался – заснул, наверное, дед. Но Аким все-таки оставил последнее слово за собой:
– Чуял я что меня не просто так оболгали. Сети какие-то вокруг плелися... Спасибо, тебе – просветил дурня старого. Спасибо... сынок.
Основные мои нынешние проблемы происходили не от меня. Я-то вписался в жизнь усадьбы спокойно. В том смысле, что меня и не видно, и не слышно.
С главной поварихой Домной у меня сразу установился нормальный контакт. Тут сработал автоматизм казарменной жизни. Ещё из той, прежней России: "с кухней надо дружить". А еще полное моё незнание местных реалий и обычаев. Постоянное "вляпывание", происходящее на каждом шагу от идиотизма попаданства. От здравого смысла в форме крепко вбитых предрассудков. От рефлекторной привычки к равноправию, демократизму и заботе о ближнем.
У Домны явно варикоз. Ходит она тяжело, старается присесть где можно. Видно, что ноги болят и крутит их. Варикозное расширение вен сопровождает человечество с момента его появления. Упоминания об этой болезни можно найти и в Ветхом Завете. Я это сходу вижу. Просто по жизненному опыту. Была у меня одна... очень хорошая знакомая. Приятно, когда с тобой в постели женщина стонет – это радует. Но если не от страсти, а от боли в ногах... Помогал чем мог: мази там всякие, эластичные разные штуки. Вылечить эту гадость нельзя. Хирургическое вмешательство даёт... разнонаправленные вектора результатов. Собственно, от варикоза не умирают. Умирают от тромбофлебита. Как быстро человек "даёт дуба", когда тромб отрывается от своего места в какой-нибудь тазобедренной вене и направляется в сторону лёгочной артерии? У моего дальнего родственника, довольно успешного режиссёра "Мосфильма", эту ситуацию поймали совершенно случайно – во время осмотра по совсем другому поводу. Не поймали бы – прожил бы от 20 до 30 минут.
Ну и как я могу помочь этой женщине? Был бы я нормальным попаданцем, вытащил бы из чемоданчика складной "Склиф" и... И закрыл бы назад. Поскольку варикоз и на уровне моего времени излечим... через раз. А в условиях отсутствия регулярных процедур, железнодорожного вагона с таблетками и причиндалами, без регулярных визитов к толковому специалисту... Временное облегчение с последующим ураганным отёком. Милосерднее сразу цианистый калий.
Тут не попаданцем надо быть, а магом или там феей. Хотя и эти как-то с варикозом... Видать, тут и магия – бессильна.
Так что я не заморачивался по поводу невозможного, хоть и жаль женщину, а занимался своим прямым делом – управлением и построением слуг микро-феодала Ивана ныне Акимовича как-бы даже Рябины.
В первый же завтрак я собрал со стола всю посуду своей компании и отнёс на стол возле посудомойки.
– Эта... а чего это?
– У стряпухи ноги больные. Ей по поварне за нашими мисками ходить тяжело.
– И чё? Она баба, это её дело.
– Ей тяжело – мне нет.
– Не дело бояричу грязную посуду убирать.
– Конечно. Я показал – дальше каждый из вас по очереди.
Мои слуги начали выражать недовольство. Пришлось вразумлять. Именно эта четвёрка и составляла мою главную головную боль. Четыре здоровых, вполне себя самоуважающих, даже гонористых мужика. Отнюдь не деревенщина из глухого угла. Много чего повидавших по жизни, трое – просто профессиональные убийцы. Они же – святорусские воины. И – сопляк в роли предводителя. Психология малых групп. Серия глубоких конфликтов по всему полю – гарантирована.
Впрочем, все оказалось не так уж безысходно. На меня работали и мой статус хозяйского сынка, и неопределённые, но страшные слухи вокруг смерти Храбрита и Корьки. И прочие разные странности как моего поведения, так и внешности.
Очень просто оказалось с Ноготком. Когда я в первый вечер вытащил немалые еще остатки Юлькиной "пенистой" мази, Ноготок выразил сильное недоверие. А насмешки и хмыканье Чарджи меня вообще возмутили:
– Давай Ноготок. Это ж такое средство... Я похожее видел. Смажешь – к утру и последнее отвалится.
Пришлось посоветовать заткнуться. Чарджи чуть в драку не полез, хорошо, Ивашка сразу начал свою саблю цапать – он с ней не расстаётся. Для успокоения Ноготковского сомнения пришлось провести показательный сеанс. Смазать своё собственное хозяйство для доказательства безвредности. Типовая реакция советского народа на процесс врачей-отравителей: "доктор, я тебе верю, но сперва ты сам эту таблетку скушай".
Только я начал демонстрацию – сколько брать, где мазать, откуда начинать втирание – сразу понял – не слушают меня мужики. Уставились зачаровано на моего коронованного королька. Чарджи снова влез с ухмылочкой:
– Так ты еще и обрезанный? Агарянин или иудей?
Торки – христиане, православные. Как все местные, к инородцам и иноверцам относятся либо просто враждебно, либо враждебно-пренебрежительно. А "агарянин" это здешнее название мусульман. По имени рабыни праотца Авраама, которая родила хозяину сына Исмаила, прародителя арабских племён.
Родила она по ритуалу, прямо на колени госпоже своей Саре. Поскольку у той никак не получалось. Потом, правда, заявились к праотцу в гости пара-тройка ангелов, Сара их хорошо угостила, телёнок очень у неё удачно получался. Гости раздобрели, осоловели, пояса распустили... И выдали, на сытый желудок: "Быть тебе, баба, беременной. Сыном". Сара сразу смеяться начала – набрались мужики, несут несусветное. Ей же уже сто один год. Это у мужика в таком возрасте еще могут быть дети. В конце концов – сосед какой поможет. Она тогда, после обеда, так этим... ангелам и сказала: "Зачем мне этот смех?". С этой исторической фразы и началась история еврейского народа. "Смех" этот – до сих пор.
История весьма ветхозаветная, но до сих пор в обиходе используется. А тогда... Сара терпела эту наложницу. Но та начала характер проявлять: "Мой сын старше. Ему и быть главой рода. И с Авраамом – мне спать". Насчёт "главы" – хозяйка бы еще вытерпела... Вообщем, отец с обоими подросшими сыновьями построили для Исмаила и его матушки домик в Мекке. А где? Ну не "домик в Коломне" ему строить. Домишко до сих пор стоит – Кааба называется. Потом еще много чего было. Между потомками братьев. А название "агаряне" осталось. Обычно с эпитетом – "нечестивые".
Пришлось вправлять мозги. Мозги православные, тюркскоговорящие. Метод вполне суворовский: "удивить – победить". Приподнял, помахал, к свету повернул. Юльку вспомнил. Ох как давно это было. Полгода не прошло.
– Ты такую резьбу видел? С меня кожа слезла. Вся. А потом наросла. По воле господа нашего – вот по такой линии. Сие есть знак от бога. А не от ножа человеческого. Понял?
Мужики загрузились хором, но по разному. Пока они переваривали, успел поймать Ноготка за руку – ну нельзя же полной горстью загребать. "Кашу маслом не испортишь" – наше родное. Только это "маслице" – не в кашу. Снова объяснял, установил график применения. Пожалуй, мы с ним остаток на два месяца через день сможем растянуть. Если не поможет – ну не знаю что делать. Здоровенный страхолюдный мужик смотрит преданными глазами в ожидании чуда. Полная преданность, разнообразные боевые навыки, неразговорчив. Из оружия предпочитает боевую секиру. Однолезвийную, короткую, с рожном на торце обуха. Впрочем, прекрасно работает и боевым топором, и булавой, и боевым двусторонним молотом. Просто дубиной, наконец.
Откуда знаю? Ну, обижаете. Сразу как вынул Храбритовых слуг из погреба, позвал Якова и велел кандидатам в приближенные к моей драгоценной особе, показать свои умения.
Меньше всего было проблем с Ивашкой. Он и мою кормёжку князь-волка видел, и в "рюриковизну" мою поверил. И за "гурду" благодарен. Предан. Приказ исполнит. Кого-нибудь зарубить – да запросто. Пить бросил. Но взрослый муж, да еще с такой саблей, перед подростком гнутся... может. Но ну просто должен проявлять свой гонор. Особенно под женскими взглядами. А главное – болтает много. Впрочем, здесь я быстро нашёл решение. В первый же день после убийства Храбрита, сидючи на башенке, обратил внимание на потёки смолы. Крыша на башне из сырого дерева сделана. После полудня вытащил туда Ивашку, поговорить, поспрашивать о разных разностях. Потом тот на солнышке разомлел и уснул. А я набрал чуть этой смолки и ему губы смазал. Вариант пионерского лагеря, но без зубной пасты и исключительно по губам. Как солнышко садиться начало – Ивашка проснулся. А сказать... му да му.
– Говорил я тебе, Ивашка, чтобы ты о моих делах не болтал. Ни в церкви, ни спьяну, ни во сне. А ты тут начал по усадьбе языком трепать. Ведь клялся, клятвой сына божьего. Ну вот боженька и наказал. Первый раз – мягенько. А то смотри – вовсе зарастит. Будто и не было.
Ивашка со сна перепугался страшно. Просто в панику впал. Как главный герой "Матрицы" в аналогичной ситуации. Пришлось успокаивать, помогать губы разлеплять. Потом он передо мной на коленях ползал, обещал больше ни-ни. Посмотрим. Пока получилось удачно – когда поп отпевание провёл и все за стол поминать сели – Ивашко только ободранными и опухшими губами плямкал. Ничего сболтнуть не мог. И выпить-закусить тоже. После похорон я ему еще раз объяснил:
– Вспомни, Ивашко, сколько раз ты в жизни жалел о сказанном? А о "не сказанном"? Вот бог тебе и помог – научил как меньше поводов для печалей твоих делать.
Ивашка воин хороший. Но без особых талантов. Многое из умений подрастерял, пока в Сновянке сидел. Надо гонять мужика, восстанавливать боевую форму, новым штукам учить. Хороший мастер должен три часа в день с саблей упражняться. Это если все мирно и не надо на войну идти вскорости. Кто будет гонять? Кто будет учить? Из меня в этом деле... Мне бы самому... с самых азов.
Николай тоже особых забот не доставляет. Клятва его в церкви – работает. Очень на него подействовало, когда Храбрит его расписку о долге мне нашёл и себе забрал. Резко дошло: если со мной что случиться – ему очень плохо может быть. А еще я его засадил карты географические рисовать. Здесь есть чертежи земель. Но исполняются они в такой... художественной форме. Не в масштабе, без сопроводительной легенды, с ориентацией по сторонам света – проблемы. Хотя компас есть. Когда я ему за два часа изложил основы картографии, систему условных обозначений и прочее... Дал циркуль с линейкой... Он сильно уверовал в мою мудрость. И проникся. Как мы линейку делали – отдельная история.
Япона мать! Ни в чем нельзя на попаданцев положиться. Базовые вещи пропускают как так и надо. "Смотрят и не видят". Такое ощущение что и в средней школе не учились. Про международную систему единиц – не слышали. Аббревиатура "СИ" – только "СамИздат".
"Наука начинается там, где начинают измерять". Если бы только наука – я бы потерпел. Но ведь почти всякое объяснение, задание, приказ содержит или длины, или веса. Или – и то, и другое вместе. "Высота тына в усадьбе больше двух Могуткиных ростов" – это как? Вполне понятно? А если не можешь объяснить, не можешь поставить задачу и понять отчёт об исполнении – никакой организации в принципе невозможно. Так что не только наука, а вообще – цивилизация, начинается там, где начинают измерять. Причём – единообразно. Иначе – дикость, бардак, "золотой век" и "предания старины глубокой".
Нужен порядок в счёте. В русских былинах, например, часто повторяется: "В тридевятом царстве, в тридесятом государстве". Смысл понять можно: государства с порядковыми номерами 28, 29, 30 являются, вероятно, республиками, а не монархиями. Может быть – номера другие. Но хоть как-то можно получить информацию
Но вот в Калевале: "А на третий день, на четвертую ночь..." – это как понимать? Так когда же имело место быть описываемое событие – днем или ночью? А проблемы с указанием количества объектов:
"на мысу три девы было,
девушки купались в море,
Айно к ним идет четвёртой,
гибкой веточкою – пятой"
Ну и какова численность этой команды купальщиц? Сколько купальных костюмов, например, требуется? Никакая логистика невозможна. Я уж не говорю про потребное количество мужиков. Для равномерного покрытия рассматриваемого множества особей в стиле праотца Ноя: «каждой тваре – по парню». Или Вольфовича: «каждой бабе – по мужику».
О каком взаимодействии между людьми может идти речь, о каком планировании и организации совместных действий? Сплошное: "поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что". Или – сделай. Не скажу – чем.
Вообщем, взяли мы у Николая его собственный локоть. Не в смысле части тела, а в смысле единицы измерения. Которым он мне столь памятную камку мерил. Я сперва насчёт аршина заикнулся. Мне сразу:
– А это что такое?
Что метра здесь нет – понятно. Метр – наследство французской революции. Как и всякие "фратерните, эгалите...". Но и аршинов на этой Святой Руси нет. Я несколько даже растерялся. Прояснили: слово это персидское, Николаю лично знакомое. Означает: "мерить вдоль". Но русской меры длины такой нет.
Вытащил Николай палку из вещей своих. Свой личный локоть. Не "левый" или там "правый" – локоть мерный. Можжевельник, круглого сечения, на торцах по кругу выжжено меленькое: "н м" – "Николина мера". На глазок – чуть больше полуметра. Ну и как этим мерить? Ткань понятно: в штуке полотна – 48 локтей. А остальное? А производные? Сколько ангстрем в этой дубинке? Или дубинок – в парсеке? А в попугаях? "В попугаях меня больше"...
И стали мы от этого плясать. Локоть – три пяди.
"Чужой земли мы не хотим ни пяди
Но и своей вершка не отдадим"
Из чего делаем вывод, что цена недвижимости в форме собственной территории ровно в четыре раза выше, чем зарубежной. Это если пядь – малая. Если «пядь с кувырком» – в шесть. Ну и как это в ангстремах выразить? Причём система построения производных не десятичная, а, в основном, двоичная: половина, четверть, осьмушка... Выньте из меня мозг и расправьте его. А то он уже в трубочку свернулся.
Вторая единица – сажень. Ну как же, "плавали – знаем". "Косая сажень в плечах" – здоровый мужик. Забудьте. Это уже не мужик, а монстр-мутант. Косая сажень – от двух с половиной метров. Строительный подъёмник типа "Пионер" имеет стрелу примерно такого размера. А всего разных "саженей" на Руси – десятка два, от менее чем полутора метров до почти трёх.
Расстояния и площади здесь меряют "поприщами". Этим словом называют расстояние, пройденное от одного поворота плуга до другого во время пахоты. На мой слух – что-то совершенно неприличное. Сначала что-то "попёрли", а потом и вообще – "ща". Типа: "попаданичища". Попаданец женского пола большого размера...
