Текст книги "Три Мира Надежды"

Автор книги: В. Рыжов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Чех промолчал, так и не подняв на Алексея своих глаз. Русский понимающе улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Еще, может быть, немного повоюем вместе, а, Карел? Уже скоро, когда тебе под пиндосами совсем невмоготу станет. И снова нам вас спасать придется. Больше ведь некому. Молчишь? Ну, ладно, подумай еще. Я тебе сейчас на память любопытную книжку подарю – гораздо более интересную, чем ваш Солженицын. Мемуары Вальтера Шелленберга. Бригадефюрер СС и начальник

VI Управления РСХА. Слышал про такого?

“Лабиринт. Мемуары Гитлеровского разведчика”, – прочитал название Карел.

– Сейчас, только одно место найду и подчеркну. Ага, вот оно, здесь, на 309 странице. Почитай на досуге.

Алексей убрал ручку и протянул коллеге скромно оформленную книгу в темно-сером переплете.

– Ну, ладно, Карел, пока. Бог даст увидимся.

Они пожали руки, и Алексей ушел. Карел открыл подаренную книгу и прочитал рассказ Шелленберга о разговоре с шефом Гестапо Мюллером в 1943 году:

“Национал-социализм не более чем куча отбросов на фоне безотрадной духовной пустыни, – сказал мне Мюллер. – В противоположность этому в России развивается единая и совершенно неподдающаяся на компромиссы духовная и биологическая сила… Говоря с русскими, всегда ясно, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует ее интересам”.

Чтобы направить беседу по иному руслу, я беспечным и шутливым тоном заявил:

– Превосходно, господин Мюллер. Давайте сразу начнем говорить “Хайль Сталин” и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.

Он посмотрел на меня, в его глазах таилась зловещая усмешка.

– Это было бы превосходно, – ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. – Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям буржуа пришлось бы качаться на виселице”.

КОМТУР УЛЬВНИН. ЗНАКОМСТВО С ЭТАН

В первый раз Ульвнин увидел Этан в своем кабинете резиденции Ордена в Калгрейне. Худенькая темноволосая девушка легко поднялась с кресла, наклонила голову, приветствуя его.

– Здравствуйте, комтур. Великий магистр Рут все-таки уговорил меня придти к Вам, – немного смущенно, словно оправдываясь и извиняясь, сказала она. – Надеюсь, он уже сообщил об условиях нашего сотрудничества?

– Я очень рад, – осторожно, но очень внимательно рассматривая ее, ответил Ульвнин. – Мы уже давно и с нетерпением ждем Вас, Этан. Еще с прошлой недели. Прошу прощения за то, что не сумели предотвратить этот безобразный и страшный инцидент с Бранмином и Баретом. Понимаю, что виноват, но мы ведь даже не знали, что Вы уже в городе.

– Ваши извинения звучат, как упрек, – вздохнула Этан. – Наверное, получили из-за меня выговор от гроссмейстера? Искренне сожалею. Но я прекрасно знала, что делаю. И не предъявляю никаких претензий – ни к Вам, ни к Руту. В общем, не стоит извиняться, комтур Ульвнин.

– Не в этом дело. Мне, действительно, очень неприятно, что Вы подвергались опасности в нашем городе, практически у нас на глазах. Обещаю Вам, в дальнейшем я постараюсь не допустить ничего подобного.

– Значит, и Вы тоже желаете опекать и защищать меня? – чуть заметно улыбнулась она. – Я выгляжу такой беспомощной и беззащитной? Извините. Но ведь не уродовать же мне себя, чтобы казаться более серьезной и страшной? И так не красавица.

– О чем Вы говорите, Этан? Я сейчас смотрю на Вас и думаю, что отдал бы все на свете за то, чтобы у меня была вот такая же красивая и взрослая дочь.

“Надо же, он ведь не льстит и не обманывает меня сейчас, – задумчиво глядя на него, подумала она. – Очень любопытно”.

– А разве у Вас нет детей, комтур?

– Есть даже внуки. Но только мальчики, – развел руками Ульвнин.

Они замолчали.

– Мне кажется, что Вам будет трудно обращаться ко мне на “Вы”, – сказала Этан. – И не надо. Не стесняйтесь. Если так будет удобней… Вам я разрешаю и не обижусь, честное слово. Главное, чтобы ничего не мешало нашим делам и совместной работе.

– Не помешает и я буду очень рад. Но только на условии взаимности.

– Хорошо, я попробую.

– Большое спасибо, Этан, – удивляясь себе, сказал Ульвнин. Он видел эту девочку в первый раз и совсем не знал ее, но испытывал совершенно необъяснимую симпатию к ней. И уже, действительно, был готов защищать от любого врага – даже ценой своей жизни.

– Ты не голодна, Этан? – прервал неловкое молчание Ульвнин. – Могу я предложить тебе чем-нибудь перекусить или пообедать? Или, вначале, ты хочешь осмотреть свою комнату? Мы знали, что ты должна придти и постарались подготовить ее для тебя, сделали все, что показалось необходимым. Возможно, что-то не учли, но исправим, если тебе не понравится.

– Немного позже, комтур. Давай сначала обсудим ситуацию

в этом городе. Мне уже известно кое-что и я сделала определенные выводы, но ты, конечно же, знаешь обо всем гораздо лучше меня.

– Ситуация стала теперь и значительно проще, и гораздо сложнее, Этан. Еще вчера у нас было три активных игрока на рынке “продажи” Калгрейна и три покупателя. И мы играли на противоречиях, изо всех сил пытались не пустить сюда Кинарию и Лерию, и помочь послу Сааранда – Бранмину. Который, к сожалению, вовсе не горел желанием сотрудничать с нами. Теперь же Сааранд, пусть на время, но вышел из игры. И клан Серого шарфа погряз во внутренних разборках не в силах найти нового общепризнанного лидера. Консулы Кинарии и Лерии уже отбросили все приличия

и больше не скрывают своих намерений, однако Витмирн и Сарним еще не пришли к согласию.

– А что же мы, комтур? Чего не хватает, чтобы уничтожить предателей и вышвырнуть чужеземцев из Калгрейна? Неужели, они, пусть даже все, вместе взятые, так сильны, что способны будут противостоять тебе, мне и Руту?

– Не все так просто, Этан, – вздохнул Ульвнин. – Эти мерзавцы контролируют весь Калгрейн и в любую минуту выведут на улицы тысячи зависимых от них людей. И еще столько же наймут, привезут из окрестностей. Нам придется залить кровью весь город… Не думаю, что после этого власть Сааранда будет прочной. Если бы от Мария был здесь кто-то другой, не Бранмин… Ведь даже он изо всех сил старался вредить нам. Мы словно в осажденной крепости, вокруг вакуум, у нас почти нет друзей и союзников.

– Ну и гадюшник у вас здесь, – покачала головой Этан. – Я думала, что меня уже ничем не удивишь после Ольванса, но… Работать и работать нам с тобой.

– Поработаем, – сказал Ульвнин. – Так просто Калгрейн я им не отдам. В крайнем случае, я все-таки пойду на самые решительные меры и завалю трупами весь центр города. Живой или мертвый,

я все же останусь здесь.

– Вот это мне уже нравится! – легонько дотронулась до его руки Этан. – А то я уж чуть было не загрустила, глядя на тебя. Насмотрелась вдоволь на трусливых и безвольных нытиков, которые своим бездействием погубили наш Сааранд. Скажи, на кого стоит обратить особое внимание? Кто из наших противников опасней сейчас?

– Витмирн и Сарним совершенно разные люди, Этан. Сарним похож на удава. Он душит всех в безнадежных объятиях долговых обязательств, перекрывает кислород, заставляет бежать из Калгрейна, разоряет, доводит до самоубийств. Витмирн – как кобра, жалит и убивает в открытом бою. Несколько лет назад он уничтожил всех, кто мешал ему на море. Последний из противников заручился поддержкой Сарнима, который был недоволен монопольным положением Витмирна. Этого ему показалось недостаточным, и за большие деньги он договорился еще и с убитым тобой Баретом – принял его людей на каждое свое судно. И что ты думаешь? Витмирн сжег его корабли прямо в гавани Калгрейна. Все были изумлены и напуганы, на Витмирна смотрели, как на живой труп. Он один, без оружия, отправился к Барету и договорился с ним!

И Сарним, стиснув зубы, вынужден был смириться с этим. Некоторые говорили, что Витмирн дал большой выкуп, очень хорошо заплатил за погибших людей Барета, другие – что он взял в заложники его единственного сына.

– А на самом деле?

– Нам удалось выяснить, что Витмирн предложил Барету легализовать его активы в Лерии. И помог определить сына в самый престижный колледж империи – в одну группу с детьми лучших семейств Лерэйна.

– И лерийцы согласились принять у себя сына разбойника? Не погнушались его грязными деньгами? Как Витмирну удалось это сделать? – удивилась Этан.

– Сына главаря очень большой и влиятельной банды, – уточнил Ульвнин. – И при этом чужой, не лерийской. В Великой Лерии ни в коем случае нельзя нарушать местные законы. А чужие – иногда можно. Этот молодой разбойник очень изменился там. Он отказывается возвращаться сюда, более того, страстно желает стать лерийским лордом, войти в высшее общество этой страны. Его, конечно, вежливо презирают там и при любом удобном случае дают понять, что он им не ровня. Но, вот увидишь, Этан, скоро кто-нибудь “усыновит” его, либо он женится на обедневшей аристократке. В общем, купит себе очень приличный титул каким-нибудь образом. И деньги клана своего отца он никому и никогда не отдаст – ни при каких обстоятельствах

– Не так уж сильно он изменился, как я посмотрю, – усмехнулась Этан. – А громил Семьи не опасается?

– В Лерию они не сунутся, – отрицательно покачал головой Ульвнин. – Там таких, как они, сразу же вешают.

– А у нас?

Ульвнин усмехнулся и ничего не ответил.

– Понятно. Значит, обойдемся без судей и адвокатов, – сказала Этан. – Клан Серого шарфа надо добить. Избавиться от него раз

и навсегда, освободить Калгрейн от необходимости платить дань уголовникам. Надеюсь, ты понимаешь это. Начнем вылавливать

и уничтожать бандитов в самое ближайшее время. Аккуратно, без шума и лишней огласки. Параллельно будем работать с населением. И очень внимательно следить за схваткой удава и кобры. Чтобы не дать им договориться и в решающий момент прибить обоих.

– Договориться они не сумеют, – уверенно сказал Ульвнин. – Витмирн тесно связан в своих делах с Лерией и откровенно симпатизирует ей. Ему удалось привлечь на свою сторону Барета и, казалось, что он совсем близок к цели. До последнего времени шансы лерийцев выглядели предпочтительнее. Но теперь маятник может качнуться в другую сторону. Сарним очень рад гибели Барета и рассчитывает теперь вести переговоры с позиции силы. Если Витмирн не примет его условий, он, не раздумывая, примет сторону Кинарии – в этом нет никаких сомнений.

– Значит, большее беспокойство вызывают все же Сарним

и Кинария… Спасибо за информацию, комтур. Мы вернемся к этому разговору за обедом. Ты ведь не откажешь я пообедать вместе со мной? А теперь, все же, покажи мне мою комнату.

АЛЕКСЕЙ И ДАША.

ГОРОД КРАСНОПЕРЕКОПСК, КРЫМ, РОССИЯ

Молодой, похожий на борца-тяжеловеса, мужчина сидел на старом, но еще крепком стуле в полутемной комнате маленького дома на окраине небольшого городка, расположенного на севере Крымского полуострова. Заведенные за спину руки были скованы наручниками.

– Значит, не хочешь говорить? – задумчиво глядя на него, сказал Алексей. – Ничего. Виктор сейчас поможет тебе.

Он подтолкнул вперед стоявшего рядом с ним коротко стриженого коренастого парня.

– Давай, Витя. Тебя ведь учили разговаривать с диверсантами?

Виктор побледнел, и мужчина на стуле презрительно усмехнулся.

– Не веришь, что он сможет? Правильно делаешь. Я тоже не верил.

Алексей повернулся к парню.

– Товарищ полковник, он же военнопленный, – попятился тот под его взглядом. – Это противоречит…

– Нет, Витя, он не военнопленный. Он – бандит. Террорист. Хотел убить здесь десяток-другой ни в чем неповинных людей.

В Крыму уже давно забыли и про бандеровцев, и про “Правый сектор”. И вот теперь, вдруг, они, непонятно с какого перепугу, решили напомнить о себе. И Киев никогда не признает, что наш Мыкола – один из руководителей Национальной гвардии и командир диверсионной группы. Не так ли? Его никто не звал сюда, знал, на что идет.

– Нет, – отступил еще на два шага назад Виктор. – Его надо передать в военную прокуратуру.

– Зачем нам бюрократы, Витя? Это мы знаем, кто он такой,

а они ведь его отпустят. И он снова придет сюда. Заразу надо выжигать каленым железом. Ты что, притворяешься, или, в самом деле, не понимаешь?

– Это не наши функции. Мы не можем… Я сегодня же напишу рапорт…

– Да, ты все-таки, ненадежен, лейтенант, – покачав головой, тихо сказал Алексей.

Одетая в джинсы и темную блузку стройная светловолосая девушка вышла из тени и легонько коснулась рукой шеи продолжающего пятиться мужчины. Не издав ни звука, тот рухнул к ее ногам.

– Правильно, – кивнул Алексей. – Он бы ведь, действительно, рапорт написал. Я специально взял его сюда – чтобы проверить.

Перешагнув через труп, девушка подошла и встала рядом. Сидевший на стуле мужчина вдруг задергался под ее взглядом.

– Убери от меня свою ведьму! – прохрипел он.

– Смотри-ка, по-русски заговорил! – усмехнулся Алексей. – Она – не ведьма, Мыкола. Ведьма у нас тоже есть, но у Даши другая специальность.

– Кто она? О, боже! Она… Она же… Она – Смерть!

– А ты представлял себе Смерть как-то иначе?

– Ты уже не сможешь отвести взгляд, – сказала Даша, – Говори, или я убью тебя – глазами. Это гораздо страшнее, чем ножом или удавкой. Ты ведь уже понял это?

– Спасибо, Даша, – сказал Алексей через пятнадцать минут. – Возвращайся на базу. Группе “Евпатий Коловрат” ликвидировать бандеровцев. Всех. В плен никого не брать. Мясо нам не интересно. Потом пусть возвращаются в Донецк. А ты займешься этими американцами.

– Как они должны умереть?

– Позорно. Два педофила-извращенца ребенка не поделили, друг друга порезали.

– В ЦРУ не поверят. Впрочем… Нам ведь и не надо, чтобы поверили?

– Да. Там должны все понять сразу и правильно. Побольше крови.

– Как будто двух свиней зарежут.

– Анна проводит тебя до двери их номера. Скажи ей: пусть все увидят то, что нужно увидеть. Мальчика лет десяти, который пришел к ним и через некоторое время, в разорванной одежде, с криком выбежал на улицу.

– А потом?

– Аня – в Москву, а ты – пока останешься со мной. Если не возражаешь и не очень устала.

– Я не устала и не возражаю. До свидания, – прошептала девушка и исчезла из комнаты.

– Ну, вот, откуда она взялась, такая, как ты думаешь? А? Мыкола?– посмотрев ей вслед, спросил мелко дрожащего диверсанта Алексей. – Что такое страх вообще не знает. Умница, красавица, да еще с такими способностями. За что нам так повезло? Ведь не достойны мы все ее, мне это сразу понятно стало, как только увидел

в первый раз. В долг дали? Только бы уберечь, не дать пропасть напрасно. А ты видел ее. Понял Мыкола?

Он подошел к нему, расстегнул наручники, бросил их на пол. Недоверчиво глядя на контрразведчика, Мыкола стал осторожно растирать запястья. Алексей усмехнулся и, открыв ящик стола, указал на лежащий там большой охотничий нож.

– Время помолиться тебе дать? Или как мужчина умереть хочешь? – спросил он, демонстрируя свои голые руки. – Бери, не стесняйся.

Несостоявшийся диверсант вскочил на ноги, схватил нож -

и тут же взвыл от жестокой невыносимой боли. Но даже этот истошный утробный крик не смог заглушить противный хруст беспощадно ломаемого сустава.

– Молодец, послушный мальчик, – спокойно сказал Алексей. – “Пальчики” свои на холодном оружии оставил. Вот ведь кто у нас лейтенанта убил, оказывается. Надо парня посмертно к награде представить.

ДАША И ИГОРЬ. СИМФЕРОПОЛЬ, КРЫМ, РОССИЯ

Специальная группа силовой поддержки “Евпатий Коловрат” в тот день, к сожалению, не сумела избежать потерь. Примерно в 18 часов, тяжело раненный старший лейтенант Игорь Соболев в коматозном состоянии был доставлен в военный госпиталь имени святителя Луки. Его сразу же прооперировали, но, по честному признанию врачей, шансов выжить у него практически не было. Уже поздно ночью, надев на входе синие бахилы и завязав волосы легким платком, Даша прошла в реанимационную палату. Посмотрела на бледное, отмеченное печатью смерти, лицо лежащего в кровати молодого мужчины, на подключичный катетер и системы для переливания крови на обеих руках, и печально покачала головой.

– Не надо его мучить, – сказала она пожилой медсестре.

Та подняла голову, вздохнула, собрала использованные шприцы и вышла из палаты.

– Ты сейчас должен слышать меня, Игорь, – тихо сказала Даша.

– Это Ты? – не открывая глаз, ровным безучастным голосом спросил раненый. – Я, наверное, умираю?

– Да, Игорь. Смерть уже стоит около тебя. Не бойся, солдат.

И поверь мне, таким, как ты, лучше умереть, чем жить инвалидом. Если хочешь, я могу побыть рядом с тобой, чтобы помочь перейти через эту черту.

– Да, я хочу, пожалуйста, не уходи.

Даша села рядом и осторожно взяла его за руку.

– Я вспоминаю сейчас о первой встрече с Тобой, – прошептал Игорь. – И о том, как совсем недавно мы летали в Прагу… Я не знал, кто Ты, но сразу, как только увидел, влюбился в Тебя…

– Я знаю.

– Но раньше ведь нельзя было об этом говорить?

– Да нельзя. И не нужно.

– А сейчас?

– Сейчас тебе можно все.

– Как странно… Мне кажется, что такое уже однажды было со мной. Когда-то давно… Перед тем, как мне умереть… Какая-то девушка рядом… Много крови вокруг… И раны в груди и на голове.

– Нет, Игорь, тогда все было не так, совершенно иначе. И сейчас, на пороге смерти, ты, если очень захочешь, сможешь вспомнить тот день. Ты хочешь попробовать? Это совсем нетрудно. Вот так. Ты видишь это?

– Да, – прошептал умирающий, и черты его лица заострились еще больше. – Я вижу…

– В год 7103 от Сотворения Мира запорожский Кош Базавлуцкой Сечи, ведомый Северином Наливайко, пришел под Луцк, чтобы хорошенько погулять там, отвести казацкую душу, побить и пограбить ненавистников всего доброго православного люда – заносчивых католиков-ляхов и верных им униатов-западенцев.

И, конечно же, посчитаться с тамошним епископом – Кириллом Терлецким. Тем самым, что ездил в Рим и самовольно написал на чистых бланках с печатями других епископов прошение королю

и папе о принятии унии всем народом и клиром. Ты помнишь, Игорь?

– Да, я хорошо помню все это. “Кто желает за христианскую веру быть посажен на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов терпеть всякие муки за святой крест – приставай к нам”, – так кричали наши послы на площадях городов и местечек. И сразу же запылали дома поляков, евреев и местной шляхты.

– “Лях, жид и собака – всё вера однака”, – смеялись вы, громя костелы и синагоги, вешая раввинов и ксендзов. Но хуже всего приходилось тогда бывшим “своим” – предателям православной веры, униатам.

– Да, поляков, турок, татар и даже жидов мы могли и пощадить. А пойманных тогда изменников-униатов мы вырезали всех – до последнего человека. Но этот презренный обманщик, этот иуда, Кирилл, сумел убежать от нас.

– Иуда никого не предавал, Игорь. Он сознательно, зная, что его имя будет проклято в веках, пожертвовал собой, выполняя волю Учителя. И не смог найти в себе силы жить без Него. Неужели ты

и в самом деле думаешь, что Бог был обманут человеком? Или, что Христос сам обманул и цинично использовал своего несчастного ученика? Иисус доверял ему больше других, и именно Иуда хранил деньги общины апостолов. Мог в любую минуту уйти с ними, не марая свои руки кровью Учителя. И он, в отличие от прочих, знал и понимал ВСЁ. А другие ученики не понимали НИЧЕГО. Видели и слышали, но не понимали. Даже на Тайной вечере, когда уже ничего невозможно было скрыть, когда Иисус, у них на глазах, отдал свой последний приказ, они не поняли. Об этом прямо написано в Евангелиях. А у тебя уже почти нет времени. Не надо ничего говорить. Не надо давать оценок. Просто лежи и вспоминай.

Даша встала и отошла к окну. А раненый послушно замолчал

и слабо застонал, снова увидев горящие дома в том богатом селе у тихой речки.

Основные силы Коша уже уходили на Слуцк и Могилев. Оттуда, из белорусской Речицы, напишет Северин Наливайко польскому королю Сигизмунду III письмо с просьбой отдать казакам пустующие земли между Бугом и Днестром ниже Броцлава, обещая взамен помощь в войне против татар и турок. Ответом будет огромное войско, посланное на казаков, предательство, пытки и жестокая казнь в Варшаве. Но пока еще очень силен был Северин Наливайко, и, непрерывно пополняющееся окрестными крестьянами, казацкое войско направлялось в восставшую Белоруссию. Однако слишком широко разбежались по округе казаки, и небольшие отряды запорожцев еще можно было встретить на Западенщине -

и на Волыни, и близ Ровно, и севернее Тарнополя. И Данила Третьяк с тридцатью казаками Дядьковского куреня тоже отстал, задержался в Выривской волости. И попутал тогда бес Данилу, польстился он на красивую дочь попа-ренегата – совсем молодую, белокожую и стройную черноволосую дивчину. Наивную дурочку, которая могла сбежать, да не сбежала, и не спряталась, а бросилась к нему в ноги – жизнь родителям и братьям вымаливать. Предупреждал же его старый товарищ Семен Покутинец, просил не задерживаться, уговаривал не засматриваться на сатанинское отродье, да где там! Нечестивого попа со всей его фамилией, они, разумеется, повесили, а вот с девчонкой… Не удержался Данила Третьяк, попользовался, и не один раз. Так она ему понравилась, что, словно с ума сошел, забыл обо всем, с Семеном, который на пути встал, чуть не подрался, других саблей едва не посёк. Обычное на войне дело, в общем-то. Женщины – такая же добыча, что

и деньги, оружие, рухлядь всякая. Так было везде и всегда. Если местные мужчины настолько слабы и никчемны, что не способны свое имущество отстоять, пусть растят, кормят и воспитывают сыновей победителей. И те, когда вырастут и в силу войдут, своих матерей, сестер и дочерей не в пример лучше защищать будут. Вот только не вовремя затеял все это Данила Третьяк. Испуганная девчонка визжала, кусалась и царапалась, потом смирилась, затихла,

и лишь жалобно и тихо стонала, отдаваясь ему. И, хоть и была она униаткой, пожалел ее Данила, не стал убивать. Оставил лежать на окровавленной простыне с искусанными распухшими губами, судорожно сжатыми ногами и синяками на стиснутых ляжках. Перед тем, как уйти посмотрел еще раз на ее заплаканное лицо, высокую тонкую шею, небольшие твердые груди, подрагивающий впалый живот, стыдливо прикрывающую лобок маленькую ладошку, и почему-то грустно и нехорошо ему стало. Какие-то мысли, незнакомые, странные и ненужные, а слов нет, да и какие слова тут сказать можно. Только понял Данила вдруг, что не будет теперь ему жизни без этой, так некстати обиженной им, юной еретички.

“Хоть прямо сейчас с собой бери ее и уходи потом в сидни из сиромахов. Да ведь не выдержит она нашего пути, погублю, не довезу, помрет в дороге. Потом приехать забрать? Только бы выжила, не сотворила с собой ничего и не прибил никто”.

И так и не придумал, что сказать ей, как утешить, никогда не было так на душе тяжело, даже когда мать на его глазах умирала.

– Как зовут тебя?

– Оксана, – чуть слышно прошептала она, и снова тихо заплакала.

Молча снял Данила с себя заговоренный материнский крест, что удачу приносил и в беде уж столько раз выручал, и девчонке на шею надел, а ее маленький серебряный крестик себе взял. Вложил ей в руку тяжелый кошель с венгерскими золотыми дукатами, что у ковельского жида-ростовщика из тайника забрал – всю эту деревню на те деньги купить можно было. И окрестные хутора

в придачу.

– Это тебе. Ничего, проживешь, как-нибудь. И ни в чем нуждаться не будешь. Только спрячь подальше, не показывай никому, чтобы не отобрали. И… Если не даст мне Бог придти к тебе,

а мальчик вдруг родится… Данилой тогда назови… Ладно?

Не дождался ответа. Посмотрел на нее в последний раз, и вышел из хаты.

– Словно околдовала она меня, сам не понимаю, что нашло, простите, кого обидел зря, панове, – не глядя товарищам в глаза, хмуро сказал Данила Третьяк. – Как вернемся, в церковь схожу

и пудовую свечу во спасение души своей поставлю. И, вот те крест святой, весь курень три дня не одной горилкой, но лучшим венгерским вином поить буду, хабар свой в шинке без остатка спущу, лишь бы вы зла на меня не держали.

“А потом сюда, за ней вернусь, и горе всем, кто в это время, без меня, попрекнет ее или обидит”.

Дорого же обошлась казакам та задержка. Потому что столкнулись они с уланской сотней коронного войска, что спешно вел на запорожцев Станислав Жолковский, замок которого и поныне можно увидеть во Львовской области. Два часа уходили они от них и наткнулись, в конце концов, на главные силы поляков. Три тысячи человек.

– Нет прощения мне, братья, – пал перед товарищами на колени Данила Третьяк. – Погубил я вас всех из-за ведьмы униатской. Сами порубайте меня – как награду приму от вас смерть лютую…

– Вставай, Данила, – хмуро сказал Семен Покутинец. – Не дело сейчас друг друга рубить. Жили мы, быть может, и погано, да зато помрем сейчас хорошо. За православную веру и землю русскую. Если каждый хоть одного клятого ляха-католика с собой заберет, глядишь и простит Господь часть грехов наших.

Сняв шапки, перекрестились казаки. И, среди прочих, были меж них:

Евсей Богораз, сын дьячка из города Алексин, что стоит на берегах реки Оки.

Приблудившийся к казакам и крестившийся десять лет назад татарин Никита Черняченко из Кафы.

Лях Василий Перехрист, сирота из-под Кракова. Мальчиком привезли его в Сечь казаки, и воспитали в своем курене.

Литвин Богдан Семицвет из Полоцка.

Федор Угрин из Пешта.

Хорват Иван Лисиця.

И волох Афонька Щербатый.

Сняв шапки, стояли все они, чуть слышно шепча слова своей последней молитвы.

“Боже отмщения, яви себя! Восстань, судия Земли, воздай возмездие гордым. Доколе, Господи, нечестивые торжествовать будут?”

Польские всадники опустили копья, и перешли в галоп. Казаки вскочили в седла и двинулись навстречу. Тридцать человек против двухсот. И теперь уже каждый читал свою молитву – какую мог вспомнить.

“Не отврати, Господь, лица Твоего от мене и не уклонися гневом от раба Твоего: помощник мой буди, не отрини мене, и не остави мене, Боже Спасителю мой”.

Два отряда сблизились, схватились меж собой, и несколько казаков упали с коней, остались лежать на зеленой траве.

“Молим Тя, Заступнице наша, заступи за раба Твоего Матерним Твоим у Господа дерзновением”.

С седла повалился Федор Угрин, а Данила, увернувшись от копья, схватился с таким-то толстым усатым поляком, сшиб его

и развернулся, выбирая новую жертву.

“Это не мне, это тебе, Семен, и пусть Христос простит часть прегрешений твоих, как ты простил меня сегодня”.

Увидел, как юркий и верткий Никита Черняченко свалил одного за другим сразу двух противников.

“Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое, аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю”.

Пуля ударила в грудь коня Никиты, казак покатился по земле и затих, оглушенный, на радость бросившимся вязать его полякам.

Данила с размаху раскроил череп одному из них.

“Этот лях для тебя, Афонька Щербатый, возьми его от меня и без страха ступай на Христов суд”.

Окруженные толпой ляхов, пали Богдан Семицвет и Иван Лисиця.

“Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, и яко Благ и Человеколюбец, отпущай грехи, и потребляй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная”.

Евсей Богораз, весь израненный, все-таки дотянулся саблей до молодого красивого ляха, но и сам вылетел из седла. И огромный улан уже занес саблю над головой Данилы, но был зарублен появившимся откуда ни возьмись Васькой Перехристом. В тот же миг молодой казак был поднят на пику подлетевшим к нему сзади поляком.

“Молим Тя, Преблагий Господи, помяни во Царствии Твоем православных воинов, на брани убиенных, и приими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъязвленных, обагренных своею кровию, яко пострадавших за Святую Церковь Твою и за Отечество, еже благословил еси, яко достояние Твое”.

“Ну, а уж этот лях – мне”, – сжав зубы, подумал Данила, замахнулся и получил вдруг страшный удар саблей по голове. Кровь залила глаза, и не было сил поднять руку, чтобы утереть ее.

“Молим Тя, Господи, приими убо отшедших к Тебе воинов

в сонмы воев Небесных Сил, приими их милостию Твоею, яко павших во брани за независимость земли Русския от ига неверных, яко защищавших от врагов веру православную, защищавших Отечество”.

Не понимая ничего, Данила полетел с коня и упал плашмя, на спину. Бездонное голубое небо медленно угасло в его глазах.

“Помяни, Господи, и всех, добрым подвигом подвизавшихся за древнехранимое Апостольское Православие, за освященную и в язык свят избранную Тобою землю Русскую”.

Даша подошла, наклонилась над Игорем, посмотрела на ставшие широкими зрачки, закрыла мертвые веки и вышла из палаты.

ДАША И АННА. СЕВАСТОПОЛЬ, КРЫМ, РОССИЯ

Невысокая темноволосая женщина стояла у выложенной природным камнем стены напротив памятника затопленным кораблям, и волны, заливающие гранитные плиты набережной, почти касались ее маленьких ног. Издалека ее можно было бы принять за старшеклассницу, но вблизи явственно проявлялись морщинки вокруг не по-детски усталых, немного печальных, глаз. Женщину звали Анна, и ей было тридцать восемь лет. Многочисленные туристы не обращали на нее никакого внимания, пару раз ее даже толкнули и потом удивленно оглядывались, чтобы извиниться. Смущенно улыбаясь, женщина легонько кивала головой, и прохожие тут же отворачивались, полностью теряли интерес к ней.

В свое время Анна окончила педагогический университет и больше десяти лет проработала учительницей английского языка в одной из московских школ. Все изменил дурацкий кастинг программы про экстрасенсов, запускаемой одним из центральных телеканалов. Пойти на него ее уговорили коллеги. Ведь еще с институтских времен

у Анны была репутация “колдуньи”, предсказания которой, даже шутливые и сказанные невзначай, почти всегда сбывались. Она не могла вспомнить, когда все это началось, но, способности свои не афишировала, прогнозы делала неохотно, “гадать” специально и за деньги отказывалась принципиально и услугами ее пользовались исключительно родные и знакомые. Но в этот раз она, почему-то, проявила малодушие и позволила затащить себя на этот позорный просмотр, хотя в экстрасенсов никогда не верила и поголовно

считала их всех обманщиками и шарлатанами. И вот здесь несостоявшуюся “колдунью” ожидал настоящий шок: все ее попытки оказались более, чем провальными. Тридцать пять процентов совпадений – это даже меньше (и намного меньше) элементарной среднестатистической угадайки обычных людей. В полной прострации Анна вышла из какого-то ангара, в котором проводился отбор, и направилась было к метро, но не успела пройти и пяти метров.