Текст книги "Три Мира Надежды"

Автор книги: В. Рыжов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, – покачал головой Рут. – Отпустите всех. Я останусь с ней и буду все делать сам.

– А Вы умеете? – недоверчиво посмотрел не него Ливиин

– Вы же говорите, что она вне опасности? – сказал Рут. -

А ухаживать… У меня была дочь… Может быть, Вы не знаете этого. И она тоже болела иногда. Справлюсь. Позову на помощь, если что-то не получится. Поймите меня правильно, ректор Ливиин.

Я полностью доверяю Вам и Вашим людям, но должен быть с ней и помогать, как смогу. Это не самодурство и не каприз. Я готов подчиняться во всем, но в данном случае все же прошу Вас пойти мне навстречу.

– Хорошо. Я распоряжусь, чтобы Вам все показали и проинструктировали. Будут проблемы – обратитесь к нему, – Ливиин положил руку на плечо стоявшего рядом доктора. – С Лонира никто не снимает ответственности за состояние Этан. Он будет заходить к Вам каждый день, и придет в любое время в случае необходимости.

Рут поклонился стоявшему перед ним врачу.

– Я буду выполнять все Ваши распоряжения, – сказал он. – Командуйте и не обращайте внимания на мое звание и должность.

– Рад, что Вы все правильно понимаете, – одобрительно кивнул головой Ливиин.. – Думаю, Вам, действительно, можно доверять. Вы всегда сможете найти меня, Рут. Объясни ему все, Лонир,

и можешь пойти отдохнуть.

Через несколько минут Рут и Этан остались одни в этой комнате.

ЭТАН И РУТ. ПРОБУЖДЕНИЕ

Когда Этан в следующий раз открыла глаза, то увидела Рута, сидевшего на стуле перед ее кроватью.

– Как ты здесь оказался? – спросила она, осторожно поворачиваясь на бок.

– Богиня Кали помогла мне найти тебя, Этан. Тебе что-нибудь нужно? Я все равно не уйду до тех пор, пока ты не выздоровеешь.

Этан снова прикрыла глаза.

– Не стоит, – сказала она, помолчав немного. – Твое время очень дорого для Сааранда. Я как-нибудь сама.

– Нет, – покачал головой Рут. – Я всё понял теперь. Подождут все – Верлэрис, Ольванс, Хебер, Шайенн, весь Сааранд. Остальные Миры и другие страны. Если ты умрешь, мне будет все равно, что случится с ними. Если выздоровеешь – мы все исправим. Начнем все сначала, в крайнем случае.

Этан отвернулась, чтобы спрятать улыбку.

– Нет, Этан, ты ничем не будешь обязана мне, – быстро сказал Рут. – Не прогоняй. Я просто побуду рядом с тобой и уйду, когда увижу, что у тебя все в порядке.

– Помоги мне сесть, – попросила Этан.

Рут осторожно приподнял ее, стараясь не смотреть на левую грудь, выглянувшую из разреза ставшей слишком свободной рубашки – девушка очень похудела за три месяца, проведенные за пределами монастыря.

– Неужели я даже сейчас нравлюсь тебе? – тихо спросила его Этан. – Впрочем, не отвечай, и так понятно.

– Извини. Ты же понимаешь, что от меня это не зависит, – смущенно сказал Рут.

– Ладно, спасибо за “комплимент”, – слабо улыбнулась она. – Только вот ответить на него я сейчас тебе не смогу – ни одним из известных мне способов.

– И не надо, – быстро ответил он.

– Да, Рут, умеешь же ты говорить приятные слова девушкам, – вздохнула Этан.

– Я лучше буду молчать, – сказал он и осторожно дотронулся до ее волос, но погладить все же не решился.

Этан украдкой посмотрела в сторону ведра, стоявшего под специальным стулом.

– Ладно, оставайся, сколько захочешь и вытерпишь, – сказала она. – Только, пожалуйста, выйди сейчас на пять минут. Я понимаю, что ты не увидишь ничего особенного, нового или интересного. Но слишком уж это большое испытание для моей гордости.

Дождавшись, пока за Рутом закроется дверь, она с трудом встала, сделала два шага и упала на пол.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил подбежавший к ней Рут. – Ты не ушиблась?

– Не знаю, – слабым голосом ответила Этан. – Не понимаю, что произошло. Упала почему-то.

– Позволь я тебе помогу, – Рут аккуратно взял ее на руки.

– Справился, да? Что ты делаешь? Куда ты меня несешь? Не надо на кровать.

– Извини, но мне кажется, что тебе первое время следует делать это на кровати.

– Не смей! Еще чего.

– Хорошо. Пойдем, куда ты хочешь. Господи, Этан, ты ведь даже сидеть ровно не можешь.

– Отпусти меня, я сама.

– Конечно. Только, осторожно, не упади. Голова кружится?

– Да. И живот внизу… Какая противная, неприятная боль.

В жизни не испытывала ничего подобного. Ладно, не беспокойся, пройдет сейчас.

– Нет, Этан, ты совсем бледная, еще немного и вообще зеленой станешь. Позволь я поддержу тебя, – сказал Рут, осторожно прижимая ее к себе. – Вот так тебе удобно? Я не смотрю и ничего не вижу. Только… Я так давно хотел… Можно я поглажу твои волосы?

– Ты меня смущаешь, Рут. В такую минуту…

“Я уже давно жду, когда ты, наконец, попытаешься сделать это. И мне очень интересно: зачем тебе это надо и что именно я должна при этом чувствовать? Даже сама себя по голове как-то раз погладить попробовала – и так, и этак. И Талин попросила – ничего особенного”.

– Ладно, гладь, – опустив глаза, прошептала она. – Надеюсь, мурлыкать мне не обязательно?

– Спасибо, Этан.

“Господи, как это приятно. И хорошо. – Этан уткнулась лицом в грудь Рута. – Еще. Продолжай, не останавливайся. Мне кажется, или ты, действительно, начал слышать меня?”

– Я понимаю, как тебе неловко сейчас, но постарайся, пожалуйста. Не надо стесняться.

“Все время, прошедшее с последней нашей встречи, я хочу и готова отдаться тебе. А ты настаиваешь, чтобы я сделала ЭТО! При тебе! И мне придется… Я уже не могу больше… Проклятая физиология! Как стыдно. Гладь меня!”

– Боже мой… Какой позор…. Рут, прости, что ты сейчас был рядом со мной и видел это…

– Все в порядке, Этан, ты просто умница.

– В порядке!? Я и не знала, что ты такой бесстыжий, Рут. А я – вообще, просто чудовище.

– Перестань, пожалуйста. Все нормально, не случилось ничего страшного. Мне тоже было бы неудобно в такой ситуации. Но ты, наверное, не отказалась бы мне помочь, и не ушла? Да, Этан? Лучше скажи, ты готова вернуться на кровать?

Она, молча, кивнула головой.

– Пойдем. Все хорошо. Ты слышишь? Ну, что ты молчишь? Я делаю что-то неправильно? Не так, как нужно? Извини, я в первый раз ухаживаю за взрослой больной девушкой. Я научусь, честное слово.

– Нет, мне просто очень стыдно, Рут, – вздохнув, сказала она, устраиваясь в постели. – Ты всегда хотел меня как женщину, а получил беспомощного ребенка.

– Ничего, – улыбнулся он, накрывая ее одеялом. – Ты вырастешь у меня на глазах. Почему ты так смотришь на меня, Этан?

О чем ты думаешь?

– О том, что лучше бы я умерла. Кому я теперь нужна, такая?

– Мне, – быстро ответил Рут, осторожно, словно боясь сделать больно, сжимая маленькие тонкие пальцы ее рук в своих ладонях. – Ты нужна мне. И я никому тебя не отдам. Даже Кали.

Этан прикрыла глаза, чтобы скрыть подступающие слезы. Неужели это правда? И она, действительно, все-таки, нужна ему? Почему? Вокруг столько девушек – красивых, доступных, готовых на все. Им нет необходимости пачкать в крови свою ауру и мягкие нежные руки. И рядом с ними – Этан. Колючая, неблагодарная

и несправедливая. Которая столько времени не способна была даже понять, что Рут ее любит…

– Сейчас я приду. Только ведро поменяю. Лежи и не думай о глупостях. Хорошо?

– Не задерживайся, – попросила она.

Дождавшись его возвращения, Этан взяла его руку в свою ладонь и уснула на два часа. Проснувшись, съела немного бульона.

– Оказывается, уже темнеет, – посмотрев в окно, сказала она. – Где ты будешь спать? Там, в другой комнате, есть диван.

– А можно я останусь здесь? – попросил он ее. – На полу что-нибудь постелю.

– Ладно, не приставай только, – чуть заметно улыбнулась Этан.

“Дождешься от тебя, как же”, – со вздохом подумала она про себя и уснула теперь уже до утра.

Боли у нее почти прошли уже на следующий день, и в покое состояние можно было бы даже назвать вполне удовлетворительным. Однако стоило ей встать, как страшная слабость накатывала на нее, ноги буквально не держали, голова кружилась, и уже через пару минут она вынуждена была снова ложиться в кровать. Рут все время находился рядом с ней, постепенно Этан привыкла к его присутствию и уже гораздо меньше стеснялась его. Однако, несмотря на все уговоры, есть что-нибудь, кроме бульона, молока и соков категорически отказывалась. На четвертый день она, после долгих колебаний, разрешила ему помочь вымыть себя: постоянное чувство дискомфорта и стыд за свое, казавшееся непривычно грязным

и нечистым, тело оказались сильнее стеснительности.

– Женщин здесь нет, и лучше уж со мной там будешь ты, чем кто-нибудь еще, – сказала она Руту. – Не пялься на меня совсем уж откровенно, ладно?

– Я постараюсь, – ответил он.

– Ладно, попробуем, – смущенно отворачиваясь в сторону, сказала Этан. – Можешь не смотреть, как я раздеваюсь?

– Да, конечно, – отвернулся он.

– Все, я готова.

Рут повернулся и словно в первый раз посмотрел на нее.

– Наверное, я сейчас кажусь тебе совсем маленькой девочкой, – чтобы скрыть неловкость, пошутила она. – Надеюсь, ты не захочешь воспользоваться моей слабостью и беззащитностью.

– Нет, ты уже совсем большая и взрослая, Этан, – улыбнулся Рут, осторожно дотрагиваясь до ее плеча мочалкой. – Даже неудобно отшлепать тебя за такие слова.

– Только попробуй, – держась руками за его плечи, тихо ответила она.

– И очень красивая, – добавил Рут. – Я, даже, и представить не мог, насколько.

– Я просила тебя мыть, а не трогать меня, – подставляя под мочалку ногу, прошептала Этан.

– Я очень осторожно, почти не касаюсь…

– Нет, касаешься. И трогаешь… Какой ты настойчивый… И властный сейчас.

Рут снова хотел возразить, но промолчал, увидев лицо стоявшей перед ним девушки.

– Я люблю тебя и не сделаю ничего плохого, – сказал он. – Полностью доверься мне. Ты никогда не пожалеешь об этом.

– Я постеснялась сказать, но это так нечестно – быть обнаженной только мне одной, – сказала Этан, когда они вернулись в ее комнату. – Теперь ты знаешь все обо мне. А я? Почему ты тоже не разделся? Боялся, что испугаюсь? Там, наверное, это не выглядело бы непристойно и пошло.

Он осторожно помог ей лечь на кровать.

– Накрой меня одеялом, – тихо прошептала Этан, закрывая глаза. – Или делай что-нибудь. О, боже мой, значит, именно это? Да? Неужели, я смогу… Я постараюсь, только будь осторожней, пожалуйста.

Рут наклонился над ней.

– Нет, – удержала она его. – Опять эта боль. Прости. Я не испугалась. Действительно…

– Ничего страшного, – сказал он, целуя ее в губы. – Я подожду. И все будет хорошо. Выздоравливай.

Положив руки на живот и согнув ноги, Этан попыталась оценить свое состояние. Она никогда не испытывала ничего подобного. Низ живота ныл, тело посылало мозгу какие-то нескоординированные, странные и малопонятные сигналы и хотелось плакать.

– Ты можешь просто полежать рядом со мной? – тихо спросила она.

Повернувшись к нему, она в первый раз сама обняла его и не заметила, как задремала. И словно увидела себя со стороны, а рядом – знакомую девушку с льняными волосами.

– Да, моя девочка, не ожидала я этого от тебя, – сказала она. -

И никогда еще не видела такой возбужденной. А вот это называется фрустрацией – то, что ты испытываешь сейчас.

– Это ты заставила вернуться боль? Да, Кали? – от возмущения Этан даже назвала богиню ее настоящим именем. – Зачем?

– Я же предупреждала тебя – еще не время, Этан. К тому же,

в Мире и времени, из которого я пришла во все известные богам

и людям Миры, не одобряются добрачные связи, – усмехнулась богиня.

Она подошла ближе и погладила Этан по голове.

– Как же ты растравила себя, моя бедная девочка! Боль уже ушла, правда? Но она может вернуться вновь, уже сама по себе, если ты останешься в таком состоянии. Я сейчас верну тебя на несколько минут назад. Не смей прижиматься к нему, лежи спокойно. Так лучше, правда?

– Рут рядом, он не видит тебя, но поймет, что со мной происходит, не надо, – испуганно прошептала Этан.

– Рут уже давно хочет отойти на несколько минут, но ты лежишь на его плече, и он боится разбудить тебя. Отпусти его. Вот так, умница.

– Талин…. О, господи! Талин! Это ведь предназначалось не тебе сейчас…

– Я знаю, – сказала она. – Ни о чем не беспокойся, Рут теперь уже никуда не денется от тебя. А ты через три дня будешь совсем здорова и уйдешь отсюда, чтобы закончить свою миссию в Сааранде. Потом настанет очередь других стран. С ними будет намного проще. Они сами упадут к твоим прекрасным маленьким ногам. А твой Рут, – усмехнувшись, богиня снова погладила ее по голове. – Он пусть еще немного подождет, посходит с ума и помучается рядом с тобой.

– Я не хочу, чтобы он мучился. Ни рядом со мной, ни вдали от меня.

– Ты ничего не понимаешь, Этан. Чем больше преград, тем сильнее чувства. Рут считает тебя особенной, непохожей на других, девушкой. Другие – на каждом шагу. А чтобы быть рядом с тобой, надо идти на край земли и совершать подвиги. Он влюбился в тебя такую. Не стоит его разочаровывать. Первая брачная ночь запомнится вам гораздо больше, чем судорожные торопливые объятия в случайной постели.

– Это моя детская кровать! – возмутилась Этан.

– Тем более, – засмеялась богиня. – Будь хорошей девочкой и не скучай без меня. Я скоро вернусь.

– Ты с кем-то разговаривала, Этан? – спросил Рут.

– Приснилось кое-что, – вздохнула она. – Ты сегодня сказал, что любишь меня. Это получилось случайно?

– Нет, Этан, – опустился на колени перед ее кроватью Рут.

– Не хочешь поговорить о нашем будущем?

– Ты готова к этому? А я так боялся…

– Это будет совсем не страшно. Я жду.

Рут осторожно взял ее руку, сжал безымянный палец и отпустил его.

– Ты согласна стать моей женой, Этан? – тихо спросил он.

– Красивое, – она посмотрела на тонкое белое кольцо, сняла его и отдала Руту. – Да. Но не здесь и не сейчас. Я не хочу, чтобы это было тайком, словно мы стыдимся или боимся чего-то. Ты понимаешь меня? Если не передумаешь, отдашь мне это кольцо в каком-нибудь храме Верлэриса.

– Да, Этан. Никого и ничего не бойся рядом со мной.

– Нет, я буду очень бояться, Рут, – засмеялась Этан. – Ведь это, наверное, все-таки больно – рожать.

АННА. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Не обращая внимания на прохожих и сверкающие витрины многочисленных кафе и магазинов, Анна медленно шла по какой-то улице старой Риги. Она была расстроена и очень недовольна собой. Ведь сколько раз уже обещала себе не пытаться контролировать каждый шаг сына, не лезть в его жизнь, избавить от, безусловно, вредящей ему назойливой и раздражающей опеки, но срывалась вновь и вновь. Вот и неделю назад, во время последней встречи, так глупо все получилось… Впервые увидела девушку

в его постели. Совсем взрослый здоровенный парень, студент второго курса Бауманки, должно ведь было это произойти когда-нибудь. Что ее так разозлило тогда? Что эта девчонка, его однокурсница, оказалась не девственницей? Из любопытства когда-то подарила свою невинность репетитору – опытному, уверенному

в себе взрослому мужчине, так не похожему на всех этих озабоченных прыщавых ребят из ее класса. Или мысли девушки о близости с сыном? Его первой близости с женщиной.

“Слишком быстро, торопливо, неумело, даже грубо…”.

“Ты еще смеешь быть недовольной, похотливая мерзкая тварь?!”

Вечная ошибка матерей, которые выбирают не жену для сына,

а удобную и беспроблемную невестку лично для себя.

“Любовь? Что за глупости! Какая любовь? Что он понимает?

Я лучше знаю, что ему нужно. И вижу ее насквозь. Окрутит его эта вертихвостка, будет мучиться всю жизнь”.

И горе невестам и женам, которые посмеют не понравиться любящим матерям своих женихов и мужей. Они будут постоянно провоцировать скандалы, поссорят, даже развода добьются. Потому что их замечательный и самый лучший на свете сын достоин большего. И, конечно же, легко найдет себе другую, гораздо более подходящую, женщину. Они, эти достойные и подходящие женщины, должны сами выстраиваться в очередь и на шею ему вешаться одна за другой – только выбирай. А как же иначе?

Анна поежилась.

Да, она может избавить Андрея от этой, показавшейся ей нелепой и ненужной, привязанности. И отвадить эту девушку от сына тоже очень просто. Но, все-таки, зачем она в тот день сразу, без раздумий, сделала это? Пока Анна была дома, эти мысли совершенно не тревожили ее, но стоило уехать – и ничего другое и в голову уже не идет. Невозможно сосредоточиться, а ведь еще и работать надо.

“Что я натворила!”

Бедные дети. Если отбросить эмоции, эта девочка (Саша, кажется?) вполне нормальный вариант. Не вульгарная, симпатичная, воспитанная, даже не курит. И учится хорошо. Она не хуже других. Даже лучше, наверное.

“Еще ничего не потеряно. Я же была дома и потому очень мягко, осторожно ударила, не всерьез. Воздействие было совсем поверхностным, не глубоким, все можно исправить. Без повторного внушения этот блок вообще может рассыпаться сам собой. Но я виновата и потому аккуратно сниму его. Пусть они сами решают”, – пообещала себе Анна, и сразу стало легче на душе. Она глубоко вздохнула, остановилась, подняла глаза, оглядываясь. Куда же она шла все это время и где оказалась?

Улица Кунгу. Господская, в смысле – Селедочная. Доказательство того, что Рига всегда была немецким городом. С истинно германской бюргерской бережливостью здесь старались не менять всю табличку с названием улицы: зачем, если можно изменить только некоторые буквы? Где-то совсем рядом Кунгу должна пересекаться с улицей Пелду – Плавучей, бывшей Свиной: тоже изменили три буквы в ее названии. Когда-то епископ Альберт очень удачно разделил земли покоренных ливов на три части: одну отдал Церкви, другую – Братству рыцарей Христа Ливонии, более известному как орден Меченосцев, а основанная немецкими колонистами Рига получила права самоуправления. Что же касается местных туземцев, то им милостиво было даровано право стать рабами и слугами завоевателей. Такое положение дел устраивало и Польшу, и Швецию, которые по очереди захватывали этот кусок Прибалтики. И лишь после завоевания Россией положение аборигенов-латышей стало меняться в лучшую сторону. Впрочем, даже в начале ХХ века в России у всех на слуху была поговорка: “У него, как у латыша – х…, да душа”. Историческая память, привычка быть слугами немцев, позвала часть мужчин Латвии на службу Третьему Рейху. В то время, как их жены и дети-подростки (всего – около ста шестидесяти тысяч человек) работали в лагерях трудовой повинности на территории Германии, сами они честно охраняли концлагеря, расстреливали евреев и заложников, сжигали деревни в России, Белоруссии и Польше. Именно Рига стала административным центром рейхскоммиссариата Остланд, включавшего в себя Эстонию, Латвию, Литву и (какое неслыханное унижение!) славянскую Белоруссию. Территорию этого рейхскоммиссариата Гиммлер планировал заселить германскими колонистами (и в Литву успели привезти аж 30 000 расово полноценных господ),

а большую часть местного населения предполагалось депортировать

в Западную Сибирь. Но, в отличие от белорусов, прибалты не забивали такими пустяками свои головы. И потом, после поражения, они очень не любили русских “оккупантов”, которые заново отстроили их города и возвели на латышской земле самые современные заводы и фабрики. После обретения независимости очень довольные собой эстонцы, латыши и литовцы сразу же разорили, разграбили и разрушили это наследство СССР. А потом по дешевке продали ненужную им независимость Евросоюзу и НАТО. С тех пор более двух миллионов молодых и здоровых людей покинули Латвию, оставив в ней почти одних лишь стариков и детей. Уехали на Запад, чтобы убедиться: со времен епископа Альберта их место

в благополучной Европе совершенно не изменилось, и конкурировать за рабочие места им придется не с англичанами, французами или немцами, а с неграми, арабами, албанцами, галичанами, поляками

и турками. А коварные оккупанты тем временем снова вернулись

в Латвию, скупили почти все побережье, заставили вновь выучить русский язык. Но самым подлым и непорядочным с их стороны оказалось то, что их теперь было слишком мало. В России уже поняли, что есть заграница поприличней и почище, и на все магазины и рестораны русских просто не хватало. Приходилось с удвоенной угодливостью обхаживать тех, что все-таки еще приезжали. И даже заставляли официантов, барменов и продавцов петь с ними советские военные песни, кричать “Yankee go home” и “Hitler kaputt”.

Анна посмотрела на часы. До парома в Стокгольм оставалось еще несколько часов.

“Надо бы сыну купить что-нибудь”, – подумала она и тут же почувствовала неладное. Когда-то давно Алексей учил ее, что

в первую очередь при работе “в поле” надо опасаться внешне ничем не примечательных, выглядящих абсолютно обычными, людей. Профессионалы в толпе никогда не выделяются. Далее – неопрятных асоциальных личностей, которые, конечно, к контрразведке не имеют никакого отношения, но никто не знает, что придет в голову наркоману в ломке или ищущему мелочь на опохмелку алкоголику. И практически совсем не опасны всевозможные неформалы с очень аккуратно порванными джинсами и тщательно покрашенными и уложенными ирокезами. Это пустышки, которые и раздражают рядовых граждан именно своей никчемностью. Никто не упрекнет прославленного художника за синие усы, а нобелевского лауреата по физике – за идиотскую прическу. Гениям все можно. Но, “что позволено Юпитеру, не позволено быку”. Сказал “А” своим вызывающим внешним видом? Изволь продолжать

и говорить “Б”, “В” и далее по алфавиту. Не можешь? Получай насмешки и крепкие выражения, и не обижайся, сам нарываешься и виноват. Но сейчас запах беды просто пропитал окружающий воздух. Опасность была везде и всюду. Как же могла она позволить себе так задуматься? Быть такой безответственной и беспечной? Надо бы бежать, но ведь ее ждут в Стокгольме. Как посмотрит она в глаза Даше? И что скажет Алексею? Но и в Стокгольм намеченным путем уже нельзя. Не выпустят, только пропадет напрасно. Анна сосредоточилась, сжала зубы так, что из прокушенной губы потекла кровь. Стоявший в нескольких метрах впереди нее панк зашатался, позеленел и, схватившись за голову, уткнулся в стену. Неопрятного вида мужчина на другой стороне улицы, тупо глядя перед собой, опустился на землю. Молодая красивая женщина сзади споткнулась на ровном месте и растянулась на асфальте,

а потом свернулась клубком, держась за разбитое колено. Выскочившие из припаркованного рядом микроавтобуса люди в камуфляжной форме незнакомого образца растерянно затоптались у дверей, а потом – полезли обратно. Еще полтора десятка метров -

и свернуть за угол, раствориться в толпе. Сесть в первую попавшуюся машину с шофером, поменять ее несколько раз. Главное уйти из поля зрения тех, кто ее уже увидел. Десять метров. Пять.

“Надо же, совсем местные нацисты оборзели, – ускоряя шаг, подумала Анна. – И куда лезут, маленькие?”

Она ошибалась. Начинающий лысеть мужчина в дорогом сером костюме, стоявший на чердаке дома в ста метрах от нее от души чертыхнулся и нажал кнопку микрофона.

– They deceived us! Damned Russians! Kill her!

(Они обманули нас! Проклятые русские! Убейте ее!)

Словно наткнувшись на невидимую стену, Анна остановилась, настороженно оглядываясь вокруг.

“Падай на землю!” – заорал какой-то голос в ее голове. Но гордость не позволила ей послушаться.

“Не дождетесь, фашисты долбанные”, – тихо сказала она и нащупала ауру человека, отдавшего страшный приказ. С крыши одного из окрестных домов прилетела пуля и ударила точно между лопаток.

– Control shot in the head! (контрольный выстрел в голову) – приказал бледный, как смерть, человек на чердаке. Попытался вытащить сигарету, но правая рука уже не слушалась его. Хотел сделать шаг – и нога предательски подвернулась, он грузно осел на пол, вместо слов из губ вырвалось невнятное мычание. В местной больнице, куда его доставили через пятнадцать минут, диагностировали острый ишемический инсульт.

АЛЕКСЕЙ И ДАША.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО И ГИБЕЛЬ ГЕРОЕВ

Молодая светловолосая женщина, сверившись с указателем, свернула на одну из дорожек стокгольмского парка Хага, и через несколько минут неспешной ходьбы вышла к Дому бабочек. Человек, которого она искала, сидел на скамейке во второй беседке справа.

– Что случилось? – спросила она, осторожно садясь рядом

с ним. – Это все очень неожиданно и рискованно. Ты уверен, что за тобой не следят?

– Не следят, Даша, – вздохнул Алексей. – В этом уже нет необходимости. Пять дней назад на встрече “двадцатки” в Рейкьявике кое-кто пошел навстречу заокеанским друзьям и нас обменяли на одно очень сомнительное торговое соглашение. Впрочем, что

я говорю – не обменяли, конечно, просто сдачу не стали требовать. Отдел будет расформирован, а нашего подразделения больше нет, и никто не вернется обратно. Заранее приехавшие ребята не вышли на связь. Не прибыла в Стокгольм резервная группа “Эльфийский клинок” из Парижа. Недоступна Аня, а ведь паром из Риги пришел шесть часов назад.

– Аня? Она же могла заговорить всех, кроме тебя и меня, заморочить голову, заставить поверить во что угодно…

– Могла… Ей уже давно не доверяли, боялись, и я, как мог, преуменьшал ее возможности, говорил, что от цыганки, найденной где-нибудь на вокзале, было бы больше толку. Кажется, не все поверили… Поэтому ее, сегодня, просто убили. Выстрелом в спину.

Даша опустила глаза и стиснула зубы.

– Знаешь, кто руководил операцией с их стороны?

– Почему же ты не позволил мне убить его в Праге?

– Лембински не игрок, а исполнитель, – пожал плечами Алексей. – Не он, так еще кто-нибудь… К тому же, то, что успела сделать с ним Аня – на мой взгляд, это хуже смерти.

Они замолчали.

– Я несколько лет собирал людей, десятки раз проверял их, прежде чем доверить серьезное дело, этот киношный Джеймс Бонд был мальчишкой по сравнению с ними. А наверху решили, что незаменимых людей нет и, как считают, очень выгодно всех продали. Мы последние, Даша. “Покупателям” известно все: зачем мы здесь, куда и за кем придем завтра… Поэтому затаились, сняли наблюдение, боятся спугнуть. Меня они слишком хорошо знают, и из этой поганой псевдонейтральной страны уже не выпустят. Но

у тебя есть шанс. Ты всегда была лучшей из всех и будет очень жаль, очень обидно потерять тебя. Я берег тебя, как мог, и почти никто не знает о тебе. А остальные не знают правды. Беги, киска.

Я верю, ты сможешь уйти и добраться до дома. Но, имей в виду, наш куратор не в курсе и за проваленное задание ты получишь сполна. Правду не говори, все равно не поверят. Наплети ему что-нибудь, не важно, что. Оперативные задания за границей тебе, конечно, уже не доверят. Будешь работать референтом в каком-нибудь отделе. Многие так всю жизнь с 9 до 17 бумажки перебирают – и ничего, счастливы. И ты привыкнешь, со временем.

– Я никуда не уйду, – схватила она его за руку. – Пожалуйста, пойдем вместе. У нас, наверное, есть пара часов. Даже ты не знаешь, на что я способна сейчас. И мы вырвемся, я обещаю. Не оставляй меня.

– От чужих уйти можно, а от своих – нет. Они уже обещали мою голову и сдержат свое слово. Если не сегодня в Стокгольме, то завтра в Амстердаме или в Лондоне. А, может быть, и в Москве. Ты привлечешь к себе внимание и тоже пропадешь, зря погибнешь, если будешь рядом со мной. Пойми это.

– Я согласна пропасть и погибнуть вместе с тобой.

– А я – нет.

Они замолчали.

– У нас есть друзья, – сказала Даша. – В Китае и Вьетнаме,

в Боливии, Венесуэле, Кубе и Никарагуа.

– Ну, и сколько мы продержимся там? Еще несколько лет? Да

и противно мне будет от наших же ребят прятаться.

– А отомстить? – глухим незнакомым голосом спросила Даша. – Не хочешь? За наших ребят. И здесь, и там. ЗА ВСЁ И ЗА ВСЕХ.

– Кому отомстить? – невесело усмехнулся Алексей. – Президенту?

– И президенту тоже. Всем. Кому скажешь. Я уйду из ФСБ, растворюсь, исчезну, меня никто не найдет. А потом они начнут умирать. Один за другим. Или ты больше не веришь в меня? И в себя тоже?

– И чего мы добьемся? Дестабилизации ситуации в стране? Нет, Даша, давай мы, все-таки, не будем заниматься благотворительностью и делать такие щедрые подарки нашим врагам.

– Значит, приносишь себя в жертву? Да, Алексей?

– Все не так печально, Даша, не грусти. Я ведь уже прожил лучшую половину своей жизни, не так ли? Было бы глупо, да и невозможно, отрицать это. Стоит ли так уж сильно дорожить худшей? Ты когда-нибудь задумывалась о том, что именно скрывает за собой, казалось бы, невинная формула пожелания “долгих лет жизни”? На самом деле ведь человеку желают старости: прогрессирующей слабости, одышки и боли в сердце, плохой памяти, головокружений, мучительных проявлений остеохондроза… Слишком долго пришлось бы перечислять все эти весьма сомнительные “удовольствия”, которые дарят нам долголетие и долгожительство. Я слышал много пожеланий – искренних и не очень, шутливых

и серьезных, умных и глупых, но лучше, чем в одной из песен, не сказал никто. “Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой”. Ты ее когда-нибудь слышала, Даша? Я так и думал. Кто-то заменяет хорошие, правильные, сильные книги, стихи и песни подделками и фальшивками. А потом мы удивляемся, почему у нас так много фальшивых учителей, депутатов, чиновников и солдат. Но я отвлекся. В моем случае второй вариант, с небольшой раной, невозможен. Я не хочу слишком сильно обрадовать наших заокеанских друзей. Ты понимаешь меня?

– К сожалению, понимаю, – тихо ответила ему Даша.

– Мне не на что жаловаться: я занимался любимым делом

и сражался за свою страну. Порой ошибался, но старался, как мог, не все получалось, но кое-чего все же, надеюсь, добился, а иногда даже был счастлив. Ты знаешь, почему я позвал тебя? Не только для того, чтобы предупредить и попрощаться. Окажи мне ЭТУ услугу. Не хочу стреляться, как в плохом шпионском фильме. Газеты шумиху поднимут. И, самое главное, человека, который предупредил, подставлю. Уже невозможно ничего изменить. Так будет лучше и проще для всех. Похоронят за государственный счет, на могиле скажут хорошие слова, семья будет получать пенсию…

Я очень на тебя надеюсь. Ты поможешь мне?

– Да, – чуть помедлив, ответила Даша.

– Спасибо.

Алексей протянул ей руку, почувствовал легкое, едва ощутимое прикосновение.

– У меня еще примерно две с половиной минуты? – спросил он.

– Может быть, даже три. Вполне достаточно, чтобы сказать тебе. Молчи и не говори ничего. Все это время я работала не на ФСБ, и не на правительство. Я всегда презирала этих толстопузых генералов, бессовестных депутатов, министров, похожих на олигархов, и олигархов, которые ведут себя, как министры. Я даже не встала бы с дивана, если бы они посмели что-то приказать мне. Но несколько лет назад ты позвал меня – и я пришла, и теперь уйду вместе с тобой. Я люблю тебя, Алексей. Уже давно,

с самой первой встречи. Но у тебя семья – жена, сын. И в жизни мы не могли быть рядом. Однако никто не может запретить мне быть с тобой в смерти.