Текст книги "Индеец с тротуара (сборник)"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

Соавторы: Мириам Мортон,Кристин Хантер,Мелвин Ричард Эллис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 3

Когда Лоретта после третьего урока – английского языка – выбежала в школьный коридор, в голове у нее шумело от счастья. Мисс Ходжес, миловидная, миниатюрная темнокожая учительница, поставила ее в пример всему классу. Большинство учеников вовсе не приготовили домашнее задание – не прочли три стихотворения Лонгфелло, – а Лоретта не только прочла их, но одно стихотворение запомнила наизусть от начала до конца, не заучивая специально.

Сперва мисс Ходжес вызвала Джоэллу Эванс и спросила, что, по ее мнению, Лонгфелло хотел сказать своим «Псалмом жизни».

– Он хотел сказать… – запинаясь, отвечала Джоэлла, – он вообще-то хотел сказать… Я не знаю, что он хотел сказать, мэм. Я его вообще не поняла.

– Ты хочешь сказать, что ты не поняла стихотворения, – поправила мисс Ходжес. – Послушай, но как ты могла его понять, когда ты его не читала? Ведь так, Джоэлла? Признайся, что ты не выполнила домашнее задание… Лоретта!

– Я думаю, Лонгфелло хотел сказать, что мы должны серьезно относиться к жизни, не тратить зря время и делать свое дело, – ответила Лоретта.

– Отлично, Лоретта. Ты можешь найти в стихотворении то место, где об этом говорится? Зачитай нам его, пожалуйста.

Стихотворение Лоретте понравилось. Слова в нем пели, будто просясь, чтобы их положили на музыку. Накануне вечером Лоретта несколько раз вслух прочла стихотворение. Встав теперь со своего места, Лоретта почувствовала, как оно запело у нее в голове. Начала она неуверенно, но под конец декламировала бойко, звонким голосом.

Класс молчал в изумлении, а Лоретта, кончив декламировать, пояснила:

– Видите ли, мисс Ходжес, главная мысль здесь не в нескольких строчках, а во всем стихотворении. Поэтому я прочла вам его целиком.

– Прекрасно, Лоретта. Ты не только выучила стихотворение, но и откликнулась душой на содержащийся в нем призыв. Жаль, что остальные не проявляют того усердия, к которому зовет нас Лонгфелло.

Лоретта не знала, что означает «проявлять усердие», но поняла, что мисс Ходжес была очень, очень довольна ее ответом. Остаток урока она просидела в каком-то теплом, приятном тумане; в голове у нее шумело от возбуждения, и она едва замечала то, что происходило вокруг. Когда прозвенел звонок, она все еще не оправилась от волнения.

Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь своей радостью. Оглядевшись, Лоретта заметила Донну Демарко, которая разговаривала с двумя мальчиками.

Когда-то они с Донной были лучшими подругами. Семья Демарко жила тогда на Карлисл-стрит, тремя домами дальше Хокинзов. Их квартал был тогда, что называется, «смешанным», и быт их действительно был «смешанный», а жизнь – разнообразной и веселой: девочки то ели спагетти в доме Донны, то бобы у Лоретты и постоянно играли вместе.

Однако, когда обеим было около девяти лет, семья Демарко, подобно другим итальянским, польским и еврейским семьям, переехала в другой район, и Лоретта не виделась с Донной до тех пор, пока не пошла в среднюю школу. Они остались подругами, но что-то в их отношениях переменилось: после уроков они уже не заходили друг к дружке – им теперь было в разные стороны. Что именно переменилось в их отношениях, Лоретта не знала, но догадывалась, что это каким-то образом связано с мальчишками. Все ее белые одноклассницы имели обыкновение в присутствии белых мальчишек неожиданно становиться недружелюбными.

Когда Донна разговаривала с мальчиками, Лоретта, как правило, проходила мимо нее, но сегодня она была слишком взволнована и забыла об осторожности.

– Донна, – прямиком направилась она к подруге, – ты слышала, как мисс Ходжес похвалила меня за стихотворение? Здорово, правда?

Мальчишки – оба высокие, светловолосые игроки в американский футбол, – едва Лоретта подошла к ним, прервали оживленный разговор, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Конечно, – ответила Донна, – еще бы ей тебя не хвалить!

– Что ты хочешь сказать?

– А то, что она всегда за тебя. Но мне, между прочим, было смешно, когда ты читала эти стишки с твоим дурацким акцентом. Мисс Ходжес, понятное дело, и бровью не повела, – прибавила Донна.

– Моим акцентом?! Ну, ты нахалка! – парировала Лоретта. – Твои родители вообще с трудом говорят по-английски.

Донна покраснела, но не сдавалась:

– Ну и подумаешь! Зато они читают стихи и могут сочинять их, если хотят. Спорим, что ты ничего не слышала о Данте.

Лоретта молчала.

– Ясно, не слышала, – ответила за нее Донна, тряхнув своим иссиня – черным конским хвостом. – Твой народ никогда не сочинял стихи. Вы только и знали, что рыться в земле, собирать хлопок и вкалывать дома. И тебе, я считаю, туда же дорога.

От обиды и злости Лоретта не знала, что ответить. В ушах у нее загудело, глаза застлал туман, в котором перед Лореттой возникло сразу две Донны. Обе они презрительно смотрели на нее, а мальчишки понимающе ухмылялись. Лоретта поняла: Донна не хочет, чтобы мальчишки приняли Лоретту за ее подругу, и лишь поэтому так себя ведет. Но легче от этого не стало. Точно побитая, Лоретта пошла по коридору, пообещав себе, что никогда в жизни больше не подойдет к Донне.

Из класса вышла Джоэлла Эванс. Вид у нее был мрачный. Мисс Ходжес задержала ее после урока, вероятно, затем, чтобы отругать за невыполненное задание. Джоэлла была неуклюжей девочкой с толстогубым лицом; когда она бывала сердитой, губы у нее еще сильнее выпячивались. Лоретта подошла к Джоэлле. Не нужна ей Донна – она может дружить с другими девочками.

– Послушай, Джоэлла, – сказала Лоретта, – я с удовольствием объясню тебе стихотворение. Хочешь, я могу каждый вечер помогать тебе готовить уроки. Давай приходи ко мне после школы.

Конечно, дома у Лоретты было тесновато, но они с Джоэллой могли бы заниматься на кухне, после того как все пообедают. Лоретта попыталась взять Джоэллу под руку, но та сердито оттолкнула ее:

– Да пошли вы все, тоже мне объяснялыцики нашлись! Думаешь, раз ты любимица мисс Ходжес, значит, ты такая умная? Видела я, как ты только что клеилась к этим белым. Чего, у тебя белая горячка, да?

Когда кто-нибудь ради дружбы с белыми поступался собственным достоинством, это называлось «белой горячкой». Лоретта попыталась объяснить Джоэлле, что она этим не страдает, что к Донне она подошла потому, что они когда-то дружили.

– Ты не права, Джоэлла. Я просто… – начала Лоретта, но Джоэлла перебила ее:

– Еще бы у тебя не было белой горячки, с твоей-то физией!

– На что это ты намекаешь? – рассердилась Лоретта.

– У мамочки своей спроси, – огрызнулась Джоэлла и пошла по коридору на «мальчиковую» сторону, где ее поджидали Фрэнк, Улисс и Джетро. Лоретта хотела было пойти следом за ней, но не решилась, испугавшись, что мальчишки тоже будут подсмеиваться над цветом ее волос.

Джоэлла присоединилась к саутсайдским мальчишкам. Они смеялись, перешучивались, пританцовывали. На другом конце коридора развлекались Донна и ее друзья.

Прислонившись к стене, Лоретта стояла одна в центре школьного коридора, слушая их смех. Глаза у Лоретты были сухими, а вид – беззаботным, но внутри у нее все болело: она казалась себе такой одинокой и никому не нужной. К Донне и ее приятелям она демонстративно повернулась спиной. Но к другой компании она также не могла подойти. Разве что каким-то образом доказав им, что она, в сущности, ничем от них не отличается.

Вот если бы Вильям снял тот дом и пустил в него ребят! Но на все вопросы сестры он отвечал лишь «не знаю», или «посмотрим», или «потерпи, рыжик».

«И учись в труде упорном ждать прихода лучших дней», – вспомнила Лоретта строки из стихотворения Лонгфелло. Трудиться пожалуйста, но с терпением у Лоретты было менее благополучно.

Опасаясь, что Джоэлла уже успела наябедничать на нее «ястребам», Лоретта молча прошла мимо них. Домой она пришла рано. В квартире было тихо, но дымно, к тому же сильно пахло паленой шерстью. Лоретта сразу же поняла, что происходит.

Она пошла на кухню. Арнита с полотенцем на плечах сидела возле плиты, а мама медным гребнем распрямляла ей волосы. Гребень она то и дело накаляла в конфорке. Причесывание было в самом разгаре, поэтому часть волос у Арниты клубилась мохнатым облаком, а другая часть была прямой и сверкающей, как кусок шелка.

– Сильнее жми, мама, – просила Арнита. – Надо, чтобы они до субботы у меня лежали: у нас вечеринка.

– Если я хоть капельку нажму сильнее, ты станешь лысой, – ответила мама и отбросила расчесанную прядь Арните на лицо.

– А-а-а! – взвизгнула Арнита, но голос ее был приглушен волосами. – Горячо же!

Лоретта расхохоталась: у сестры был такой смешной вид.

– Над чем веселимся, барышня? – поинтересовалась мама. – Между прочим, следующая – ваша очередь. Давай вынимай из головы заколки и переодевайся.

Лоретта сняла с себя блузку, набросила на плечи полотенце и вынула заколки, освобождая свернутые у нее на макушке тяжелые каштановые волосы.

– Мамочка, когда будешь мыть мне голову, покрась мне, пожалуйста, волосы в черный цвет. Как у тебя и у Арниты, – попросила Лоретта.

Мама перестала расчесывать Арниту и удивленно покосилась на Лоретту.

– Это еще зачем? У тебя такой красивый цвет волос.

– А мне не нравится, – тихо произнесла Лоретта.

– Не верю я в это дело, – сказала мама. – Я даже свои седые патлы никогда не крашу, потому что считаю: господь наш дал каждому человеку то, что ему положено – волосы, глаза, кожу и прочее. Все это одно к одному… Черные волосы тебя изуродуют, Лоретта.

– Господь знает, что она и так уродка, – пробормотала Арнита.

– А ты считаешь, что ты Лина Хорн?! – накинулась на сестру Лоретта и тут же пожалела: своим хорошеньким личиком Арнита и вправду напоминала кинозвезду. Впрочем, сейчас, когда волосы у нее были в беспорядке, она скорее была похожа на овчарку.

– Ничего я не считаю, – ответила Арнита. – Но я, по крайней мере, похожа на члена нашей семьи.

Мама отложила в сторону горячий гребень.

– Что это вы хотите сказать, мисс Арнита? – спросила она.

Арнита смутилась.

– Сама знаешь, – пробурчала она.

Лоретта все поняла. Она посмотрела на свои светлые руки. У остальных членов ее семьи, от мамы до Рэндолфа, кожа была другого оттенка – теплого и гладкого цвета какао.

Мама подбоченясь возвышалась над Арнитой.

– Ну-ка, выкладывай. Я жду.

Арнита молчала. Вид у нее был довольно испуганный.

– Ну ладно. Тогда я отвечу за тебя. Ты хотела сказать, что у Лоретты, как ты думаешь, был другой отец, не тот, что у остальных моих детей. Белый отец. Ты это хочешь сказать?

Лоретта зажала уши ладонями. Вот что все они имели в виду, когда дразнили ее, называя «рыжей». Лоретта не желала слышать об этом, но мамин голос просачивался сквозь Лореттины пальцы: – …уж от тебя-то я никак не ожидала услышать. По крайней мере, когда я вас рожала, я была замужем. Но раз ты так думаешь о своей матери, Арнита, придется тебе искать другого парикмахера.

Арнита была в отчаянии: она собиралась вечером на свидание! Но мама теперь даже не смотрела в ее сторону.

– Иди сюда, доченька, – позвала она Лоретту. – Давай займемся тобой.

Расчесывая Лореттины волосы, намыливая их шампунью, моя над раковиной, вытирая полотенцем и раскладывая их на пряди, мама осветила некоторые события из истории их семьи, о которых Лоретта прежде не слышала. Обращалась она к Лоретте, но то, что она рассказывала, предназначалось и для Арнитиных ушей:

– Я всегда считала, что ты, Лоретта, пошла в своих родственников по отцовской линии. На самом деле, ты очень похожа на отца. Ты светлее его, но среди его родичей было много людей со светлой кожей.

Многие теперь считают, что быть светлокожим позорно, что это якобы потому, что твоя мать была нехорошей женщиной. Тем самым они только показывают свое невежество. Бывает как раз наоборот, как это случилось в семье твоего отца.

Вы, поди, и не слышали о том, что в старину рабами были не только черные, но и белые. Масса людей об этом понятия не имеет. Но белые тоже были рабами. И вот дедушка вашего отца женился на одной из таких белых рабынь. Он родился на Севере и был свободным негром, а она была крепостная служанка. Ее привезли сюда из Уэльса. И свободу она получила только после того, как вышла за него замуж.

Так что, видишь, Лоретта, тебе нечего стыдиться. Твой цвет кожи достался тебе законным путем. Он ничем не хуже, чем у других людей, и не позволяй никому убеждать тебя в обратном. Не слушай тоже тех, кто говорит тебе, что ты непохожа на члена нашей семьи. Ты самый настоящий член нашей семьи. Ты вылитый отец: у вас одинаковые глаза, нос и многое другое. А он был хороший человек. Жаль, что не все мои дети на него похожи.

– Если он был такой хороший человек, почему он тогда ушел от нас? – спросила Арнита.

Лоретта повернулась на стуле, чтобы взглянуть на маму. Вид у той был довольно растерянный.

– Я никому из вас пока не рассказывала, – с трудом ответила она, – только Вильям знает об этом. Но вы две по старшинству идете следом за ним, и я думаю, вы тоже имеете право знать.

То, что мама рассказывала до сих пор, пришлось Лоретте по душе. Но теперь Лоретта насторожилась. Ничего плохого о своем отце она не желала слышать.

– Папа же не хотел от нас уходить, правда, мама?! – воскликнула Лоретта.

К ее большому облегчению, мама ответила:

– Нет, доченька, не хотел. Видишь ли, нам тогда было трудно вас всех прокормить. Твой отец потерял работу, а другой работы для него просто не оказалось. У нас не было денег ни на еду, ни на что другое. И тогда в конце концов он пошел в бюро социального обеспечения… Я не хотела, чтобы он туда ходил. Но он пошел…

Теперь Лоретта поняла, из-за чего когда-то спорили ее родители и почему такими ожесточенными были эти споры. Жить на «соцобеспечение» – ничего хуже не могло случиться с семьей.

Это означало сидеть в собственном доме как в тюрьме, тратить деньги только на самое необходимое, раз и навсегда отказаться от каких-либо развлечений; агенты из «соцобеспечения» постоянно совали нос в твои дела и в любой момент могли нагрянуть с проверкой. Мама всей душой противилась этому, и поэтому они так часто спорили с отцом.

– …и они ему сказали, что семья с отцом не может получать «соцобеспечения». Замужней женщине с детьми они дадут пособие – пожалуйста, но только если ее муж с ней не живет. Мы все это обсудили, и я просила и умоляла его… Но денег у нас все равно не было. И тогда он ушел.

История была короткой. Простой и короткой. Но Лоретта знала, что надолго, надолго запомнит ее.

И все-таки одного она не могла понять:

– Но ведь мы никогда не жили на «соцобеспечение»? Так ведь, мама?

– Нет, никогда. Когда Вильям узнал о том, что произошло, он так рассвирепел, что на следующий день нашел работу. Ваш отец доучился в школе только до четвертого класса, так что ему было сложно устроиться. А Вильяму с его аттестатом о среднем образовании это было куда проще.

– Ну хорошо, но когда Вильям нашел работу, почему ты не позвала папу обратно?

– Я не знала, куда он делся. Он ни разу не подал о себе вестей, – ответила мама.

– Но почему, мама? Почему?!

Мама слезла со своей высокой табуретки и подошла к окну. В сгущающихся сумерках ее грузная, сутулая фигура и ее лицо выглядели еще более усталыми, чем обычно.

– Думаю, ему было слишком стыдно, – ответила мама.

На несколько минут в кухне воцарилось молчание. Потом мама отвернулась от окна и указала на Лоретту пальцем. Похоже, она сердилась, но не на Лоретту и не на кого бы то ни было, разве что на самого господа бога.

– Но тебе не должно быть стыдно! Нечего тебе стыдиться! Кроме того, что случилось с твоей сестрой. И слава богу, отец об этом ничего не знает. Где бы он ни был, он ничего не знает.

Лоретта взяла в руки зеркало и посмотрела на свои только что вымытые, подсыхающие волосы. Они были такие, как всегда: длинные, густые, волнистые, темно – русые, в тон ее бровям, ресницам, глазам. Всю жизнь она слышала разговоры про «хорошие волосы» и «плохие волосы». Ее волосы, решила Лоретта, не были ни хорошими, ни плохими; это были ее волосы, такие, какие должны были у нее быть.

– Не хочу я их красить, мам, – объявила Лоретта. – И не хочу, чтобы они были прямыми.

– Насколько я понимаю, моими волосами никто не собирается заниматься, – плаксивым голосом произнесла Арнита.

– Правильно понимаешь, милочка, – ответила ей мама. – А я так понимаю, что тебе сегодня придется напялить свой парик. Или сиди дома.

Никто из них больше ничего не успел сказать, так как в следующий момент на кухню влетел Вильям.

– Мам, Нит, привет, – торопливо поздоровался он, чмокнув маму в щеку. – У вас тут пахнет, как в салоне красоты. Но где же красотки? – Вильям вдруг подмигнул Лоретте. – Как делишки у малышки?

С этими словами Вильям бросил на кухонный стол связку ключей.

– Это, – пояснил он, – ключи от дома номер тринадцать сорок три по Авеню. От бывшей «Радостной баптистской церкви». А ныне – «Печатной мастерской Хокинза».

– Вильям, миленький! – вскрикнула Лоретта и кинулась к брату, обхватив его обеими руками за талию, потому что до его шеи было не дотянуться. – Ты снял его! И у тебя теперь будет своя мастерская!

– А у тебя – домик для игр, – откликнулся Вильям.

– Не домик для игр, а клуб! – возмутилась Лоретта.

Впрочем, ничто в эту минуту не могло омрачить ее счастья. Даже то, что мама взяла горячий утюг и, похоже, намеревалась распрямлять им Лореттины волосы, или прижечь ей уши, или то и другое одновременно.

Глава 4

Ясным осенним днем Лоретта шла из школы мимо тесных домишек и грязных проулков. В знакомых уродливых улицах города не было ничего волшебного, – но Лоретта чувствовала себя дудочником в пестром костюме. Сначала она увлекла за собой лишь пять «ястребов», но на каждом перекрестке, без особых на то приглашений, к цепочке присоединялись другие подростки. К тому времени, когда процессия достигла Авеню, их было уже пятнадцать – большей частью мальчишки, чуть разбавленные девочками, Джоэллой Эванс в том числе.

Вильям ждал их на месте, поигрывая ключами и широко улыбаясь. Однако, увидев Лоретту с ее компанией, он тут же нахмурился.

– Откуда все эти дети, Лу? – удивился он. – Ты хоть знаешь, как их зовут?

– Знаю, как же, – ответила Лоретта. – Это мой брат, Вильям. А это мои друзья: Шарон, Джоэлла, Флоренс, Джетро, Фрэнк, Дэвид, Фесс и… и… – Лоретта запнулась, добравшись до незнакомого паренька с угрюмым лицом и желтовато – коричневым цветом кожи.

– Кэлвин, – подсказал тот.

– …и Кэлвин, – повторила Лоретта. – Ну вот, видишь?

– Отлично вижу, – мрачно ответил Вильям, медленно переводя взгляд с драного свитера Джетро на большой живот Шарон, потом на насупленное лицо Кэлвина. – Если это твой «клуб», Лу, то боюсь, тебе придется поискать для них другое место. Извини, конечно.

– Да ладно тебе, старик! – крикнул Улисс.

– Я же говорил, он нас не пустит, – сказал Дэвид.

– Смотри, какой скот! – заявил Джетро.

Зашаркали по асфальту ноги, ребята напряглись.

– Вильям! Ты же обещал! – взмолилась Лоретта.

Вильям, казалось, не слышал ее. Все свое внимание он теперь сосредоточил на бритвенном лезвии, неожиданно появившемся в руке у Кэлвина.

– Ты что-то задумал, парень? – спросил он у незнакомца.

– Задумал, – ответил тот. Угрюмое выражение на ею лице сменилось улыбкой, точно солнце выглянуло из-за тучи. – Думаю соскоблить эти буковки с вашего окошка. Или пусть так и останется?

Все посмотрели на окно и на золотые буквы, по-прежнему возвещавшие: «Радостная баптистская церковь». Первым засмеялся Джетро, потом басом – Улисс, к ним быстро присоединилась вся компания.

Вильям засмеялся последним. Сердитые морщины вокруг его глаз исчезли, а заодно с ними исчезло и напряжение.

– Как вы собираетесь назвать это место, мастер? – снова помрачнев, спросил Кэлвин. У него, должно быть, всегда такой угрюмый вид, подумала Лоретта. И не агрессивный он, а просто сосредоточенный. – Дайте мне пятьдесят центов. Я сгоняю в магазин, куплю там золотой краски и нарисую все в лучшем виде.

– Так ты, значит, художник? – снова рассмеялся Вильям.

– Да, мастер, я художник, – с достоинством отвечал Кэлвин. – Два года я занимался тиснением и рисунком, а сейчас осваиваю макетирование и иллюстрацию.

– Ладно, художник, – сказал Вильям, – как насчет «Радостной печатной мастерской»? Тогда тебе придется переделать только два слова. А заодно сохраним кое-что от здешней радости. – Вильям протянул Кэлвину долларовую бумажку. – Сдачу оставь себе.

Кэлвин протестующе поднял руку:

– Нет, мастер, я не за деньги. Мне нужна практика. Вот если бы вы разрешили мне время от времени где-нибудь тут рисовать. Дома мне просто негде.

Прежде чем Вильям смог ответить на его просьбу, со всех сторон на него посыпалось:

– А бильярд можно поставить?

– Можно задарма взять автопроигрыватель…

– А мы каждый вечер сможем устраивать клубные заседания?

– Да пошел ты со своими заседаниями. Я плясать хочу!

– А нельзя назвать «Радостный клуб и печатная мастерская»? – предложила Лоретта.

– Я лучше придумал: «Ястребиное гнездо»! – перебил ее Джетро.

– Угу, – одобрил Фрэнк. – Чтобы другие коты знали, что место уже забито.

Тревожные морщинки снова появились на лице Вильяма. Стряхнув со своего рукава дюжину чужих рук, он скомандовал:

– Хватит давить мне на психику! Погалдели – и будет. Это и тебя, между прочим, касается, Лу.

– Послушай, Вильям, – обиженно возразила Лоретта, – если бы не я, не видать тебе этого дома как своих ушей.

– Я знаю, Лу, – согласился Вильям. – Я действительно многим тебе обязан. Без твоей помощи я бы до сих пор сидел у мамы на поводке. Может быть, до конца своей жизни. – Вильям вновь улыбнулся, заметив, что Кэлвин уже принялся соскабливать буквы с окна. – Конечно, твои друзья могут приходить сюда, если хотят. Но давай сначала посмотрим, как у нас пойдут дела, а потом сделаем вам вывеску. Вопросов нету у Лоретты?

– Убедил, братец Билл, – ответила Лоретта, хотя в глубине души испытывала некоторые сомнения. Достаточно одного маленького ЧП, и Вильям может выставить их всех за дверь. А ведь эти ребята на многое способны. Лоретте хотелось намекнуть брату, что с этими уличными мальчишками ему придется запастись терпением. Он не привык к ним, так как в их возрасте сидел дома. Он не понимал, что как бы они ни вели себя поначалу, он должен доверять им, и тогда в конце концов они станут нормальными людьми.

– Главное для меня сейчас, – продолжал Вильям, – наладить дело. Ничто не должно этому мешать. Потому что, если моя работа не будет окупаться, нам будет не из чего платить арендную плату.

– Так чего же мы ждем? – воскликнул Фесс, до этого молча любовавшийся массивным металлическим станком, стоявшим на тротуаре.

– Да, черт возьми! – поддержал его Джетро. – Давайте втащим эту бандуру.

Вильям отпер дверь. Мальчишки, сгрудившись возле станка, с трудом подняли его и, кряхтя от натуги, потащили внутрь дома. Джетро, отойдя в сторону, командовал ими:

– Эй, впереди, выше поднимай! Куда заваливаете, изверги! Я тебе споткнусь! Под ноги смотрите, гориллы!

– Вильям, можно, ключ будет у меня? – спросила Лоретта у брата.

– Не мешай мне сейчас, – рассеянно ответил ей Вильям. – Ребятки, давайте его в дальнюю комнату. Вон к той стене.

– Можно мне ключ? – повторила Лоретта, не желая, впрочем, испытывать терпение брата.

Вильям посмотрел на сестру таким взглядом, что Лоретта тут же поняла: она добилась как раз того, чего не желала.

– Нет, – ответил Вильям. – Я не хочу, чтобы в мое отсутствие здесь кто-нибудь находился. Я подписал договор об аренде. А значит, отвечаю за все, что здесь творится… Поаккуратнее, ребята! Не волочите его по полу. Если устали – поставьте, передохните, а потом осторожненько поднимите и тихонечко…

Лореттина мечта о клубе сбылась, но тут же пришло разочарование – какой-то станок Вильяму был дороже родной сестры.

Когда Вильям с мальчишками и с печатным станком исчезли в дальней комнате, Лоретта оглядела переднюю залу. При дневном освещении она была похожа на пещеру, темную, пустую и холодную. Может быть, поэтому почти все ушли вместе с Вильямом, а не столпились радостной гурьбой, как представляла себе Лоретта, вокруг пианино и ее самой.

Пианино стояло на своем прежнем месте, большое, черное. Днем оно уже не производило того впечатления, что в сумерках, когда Лоретта впервые увидела его. Корпус его был исцарапан. Подойдя ближе и открыв крышку, Лоретта обнаружила, что нескольких клавиш не хватает, а остальные были пожелтевшими и грязными. Лоретта дотронулась до одной из клавиш. Та отозвалась дребезжащим, фальшивым звуком.

Лоретта потерянно огляделась. Вместе с ней в большой комнате остались только девочки: Шарон, Джоэлла и Флоренс. Вид у них был скучающий, недовольный.

– Давайте споем, – с надеждой в голосе предложила Лоретта.

– Да ну-у! – выпятила нижнюю губу Джоэлла. – Я хочу послушать какую-нибудь музыку и потанцевать.

– Здесь же нет проигрывателя, – заметила Флоренс, высокая тощая девица в брюках и с короткой мальчишеской стрижкой.

– Здесь вообще ничего нет, – уточнила Шарон. На ее лице было написано отвращение. Лоретта так и не поняла, к чему она его испытывала: к состоянию, в котором находилось помещение, или к собственному своему состоянию.

– Пойдем выпьем где-нибудь газировки. Там, где можно посидеть и послушать музыку, – предложила Флоренс.

– У нас же есть собственная музыка! – Лоретта была в отчаянии. Она попыталась играть, но пианино откликнулось на ее попытку новыми фальшивыми звуками. Надо запомнить сломанные клавиши и стараться не нажимать на них во время игры, подумала Лоретта.

– Ты называешь это музыкой? – рассмеялась Шарон. – По-моему, так орут голодные кошки, сидючи на заборе.

Лоретта решила показать им, на что она способна, и воспряла духом. Она заиграла свой сольный номер, последнее, что она разучила за те полгода, которые занималась музыкой, – самое начало бетховенской «Лунной сонаты». Она боялась, что уже давно забыла ее, но оказалось, музыка до сих пор оставалась у нее в памяти. Она боялась также, что старое пианино не послушается ее, но начало сонаты пришлось главным образом на черные клавиши. Все они были на месте, рождая чистые, как кристалл, унылые, как лунный свет, и прекрасные, как поэзия, звуки.

Где-то в середине она все же сфальшивила, и Джоэлла захихикала, но это лишь укрепило решимость Лоретты доиграть до конца. Закончив, она выжидательно посмотрела на девочек. Вид у тех был беспокойный, неловкий, точно им не хотелось реагировать на то, что они не понимали.

– Милочка, это же никакая не музыка, – наконец произнесла Шарон. – Ты когда-нибудь видела, чтоб под такое танцевали?

– Черт знает что! Какой-то похоронный марш! – добавила Джоэлла.

Но тут появился Фесс.

– Неслабо, Лу, – сказал он. – В этом есть душа.

При всей своей неприязни к Фессу Лоретта была готова тут же расцеловать его. Но прежде чем она успела это сделать, Фесс добавил:

– Но это душа белого. У тебя ничего не выйдет на этом пианино, пока ты не вложишь в него черную душу.

Теперь Лоретта готова была расплакаться. Она даже не знала, что такое «душа», и уж тем более не могла отличить «белую» душу от «черной». А Фесс намекал ей на то, что одна из них – хорошая, а другая – плохая.

Осудив Лоретту так же неожиданно, как похвалил, Фесс удалился в маленькую комнату, а девочки быстро направились к входной двери.

– Давай посмотрим, что делают мальчики! – бодрым голосом воскликнула Лоретта.

Из всех ее предложений за день это оказалось самым удачным. Джоэлла, Флоренс и Шарон обернулись разом, словно близняшки Кларис и Бернис, будто соединенные невидимыми нитями. Очевидно, мальчишки были тем предметом, к которому все трое проявляли одинаковый интерес.

То, чем в маленькой комнате были заняты ребята, к музыке не имело ни малейшего отношения: все помогали Вильяму установить станок и подготовить его к выполнению первого заказа – ресторанного меню.

– Неслабая машина, мужик, – возбужденно говорил Фесс, укладывая в стопку листы бумаги.

– Я думаю о том, как мы можем ее использовать. Можно, скажем, выпускать газету.

– Что это за газету вы собрались выпускать? – спросил Вильям, отрываясь от стола, на котором он смешивал чернила.

– Правдивую газету, – мгновенно откликнулся Фесс. – Мы можем просветить весь район, показать им, как освободиться от рабства. Ведь они до сих пор рабы! Зарубите это себе на носу.

– А кто собирается платить за все это дело? – поинтересовался Вильям.

– Послушай, мужик, у тебя уже есть печатный станок. Ну так не будь эгоистом. Неужели ты не хочешь помочь своему народу?

– Насколько я понимаю, – спокойно ответил Вильям, – ты просишь меня помочь тебе.

Но мальчишки были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на его слова.

– Старик, а как мы назовем эту газету? – спросил Фрэнк.

– «Правда за неделю», – тут же ответил ему Фесс; похоже, он уже давно все обдумал.

– За неделю? – недоверчиво повторил Вильям, но его голос потонул в общем гвалте.

– А сколько мы за нее будем брать?

– Нисколько. Мы будем бесплатно распространять ее.

– Ну ладно, старичок, а чего мы туда напишем? – спросил Джетро.

– Я же сказал – правду, – ответил Фесс. – Мы откроем им глаза на наших местных спекулянтов. Научим их, в каких магазинах отовариваться, а какие обходить стороной. И как через мэрию заставить домовладельцев отапливать их квартиры. И за кого голосовать на выборах. Вот в таком плане.

– А как насчет рассказов и стихов? – спросила Лоретта.

В ответ на ее вопрос раздалось несколько громких стонов. Фесс, однако, задумчиво посмотрел на Лоретту.

– А цыпа дело говорит. Само собой, рассказики, которые она имеет в виду, мы не станем печатать. Никаких стишков про цветочки и мотыльков.

– Откуда ты знаешь, какие стихи мне нравятся? – рассердилась Лоретта. – Ты вообще ничего обо мне не знаешь.

– Но парочку крепких стихов я бы напечатал, – продолжал Фесс, не обращая на нее внимания. – Ну, вы знаете, вроде того, в котором говорится о линче.

– Верно, старичок, нормальная вещь, – тут же поддержал его Джетро.

– И все мы можем написать рассказы. Массу рассказов.

– Только не я, – возразил Улисс.

– А почему вдруг не ты? У каждого из нас найдется о чем рассказать. Что-то такое ведь было в твоей жизни!

– Было, старик, но я писать не умею.

– А ты давай своими словами. Как было все, так и напиши!.. Короче, даю вам неделю, и чтоб каждый написал рассказ, – обращаясь ко всем присутствующим, приказал Фесс. – Потом отберем из них лучшие и опубликуем в газете.

Вильям нарушил его далеко идущие планы:

– По-моему, я еще никому пока не разрешил печатать газету. Как я, интересно, смогу работать, если вы будете все время галдеть вокруг меня?

Фесс медленно повернул голову и с удивлением посмотрел на Вильяма, словно совершенно забыл о нем и только сейчас вспомнил о его существовании. Потом ласково заметил: