Текст книги "Книга скорбящей коровы"

Автор книги: Уолтер Уангерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава восьмая. Крошка Вдовушка Мышка по мере сил дает о себе знать, после чего Шантеклер находит сокровище

Шантеклер отвел глаз от Мышки и стал ждать, дабы выяснить, куда она направляется. Но не дождался. Она стояла на месте и смотрела на него.

Какое-то время Шантеклер разглядывал свинцово-серое небо. Затем он пошарил по краям кучи из грязи, на которой возлежал, и принялся ерзать по ней задом, устраивая себе местечко поудобней. Когда дело было сделано, он вновь кинул взгляд на Мышку и тут же отвел его в сторону. Она была по-прежнему там, уставившись на него, уставившись прямо ему в глаза.

Скривив клюв, Шантеклер насвистел некий мотивчик. Это означало, что до него стало доходить, как неуютно чувствует он себя под этим женским взглядом. Действительно, было в этом явное неудобство – сидеть под дождем на куче грязи прямо посреди широкого, пустого поля и терпеть столь мелкого, но пристального наблюдателя.

Шантеклер встал, сделал полуоборот, так что хвост его теперь был нацелен прямо в Мышку, и вновь уселся. Он сосчитал до ста пятидесяти семи.

Теперь-то она смылась. Она пошла домой. Очень хорошо.

Но он не слышал, как она уходит.

И все же она, разумеется, ушла. Кто будет стоять тут под дождем, не имея на то другого резона, кроме как пялиться на Петуха? Она уползла, слишком деликатная для того, чтобы обратиться к царственной птице, и поэтому он не слышал, как она удаляется.

Но не было у него такого чувства, как если бы она убралась восвояси. На самом деле...

Шантеклер резко развернул шею, так что глядел теперь прямо поверх собственной спины. Она по-прежнему была там, уставившись на него.

– Ты слышала, что я говорил? – поинтересовался Петух-Повелитель поверх собственной спины.

Мышка кивнула. Капелька дождя соскользнула с кончика ее носа.

– Хорошо слышала?

Она никак не отреагировала. Она смотрела на него.

– Тебе известно, что это означает?

Она покачала головой.

– Это означает иди домой. «Выдуй это из своего носа» означает: иди домой очень, очень быстро. Шевелись! Убирайся! Я не желаю тебя здесь!

Мышка осталась где была и все так же глядела на него.

– КУ-КА-РЕ-Ап! – Петух начал было кукарекать, но кукареканье застряло у него в шее, потому что голова его была выкручена задом наперед.– Что ж, ладно! Хорошо же! – сказал он, поднявшись. Не просто поднявшись, нет – он из этого устроил целое представление.– Оставайся здесь, на этом месте, а я пойду поищу себе другое. Возможно, тебе нравятся теплые грязные лужи.

Продолжая ворчать, Шантеклер важно зашагал прочь. Бросив взгляд назад, он увидел, что она все так же смотрит на него, только чуть повернула голову, чтобы по-прежнему не упускать его из виду.

Это уже слишком! Он ринулся к ней, хлопая крыльями и поднимая изумительные фонтаны брызг.

– ВЫДУЙ ЭТО ИЗ СВОЕГО НОСА! – заорал он, и тут Мышка заплакала.

Неожиданно «выдуй-это-из-своего-носа» прозвучало как самая унылая глупость из всех, которые могли прозвучать, особенно потому, что они были единственными живыми существами на этом промокшем поле, а еще потому, что в дождь всякий нуждается в товарищеской поддержке. Мышка плакала с широко открытыми глазами.

Петух-Повелитель вновь уселся на свою кучу, на этот раз лицом к Мышке. И решил на этот раз дождаться, пока она успокоится, и поговорить. Но он не смотрел ей прямо в глаза, потому что она сама ни на мгновение не отрывала от него взгляда, и Петух стеснялся.

Слезы, мешаясь с водой, печально струились но ее лицу.

Сквозь рыдания она тихо сказала:

– Мои детки... – и замолкла.

Теперь Шантеклер не прерывал и ее молчания. Он ждал. Она настолько промокла, что на расстоянии казалась ему просто еще одним комком грязи, упавшим на поле. Она была поразительно тощей, поскольку мех ее прилип к бокам, и маленькой, и изможденной – казалось, под эдаким ливнем должны раствориться все ее косточки.

– Мои детки в реке, – сказала она.

– Река! – выдохнул Шантеклер. – Ты шла от самой реки?

Река была в нескольких милях к югу.

Она кивнула.

– Мой муж умер, – тихо сказала она.

– Но дети твои – они живы?

Она кивнула, по-прежнему глядя на него. И взгляд был все такой же, как прежде, но впервые Шантеклер заметил, сколько вопросов таится в этом взгляде.

– Но, Вдова... Ты сказала, что они в реке, – произнес Шантеклер теперь и сам очень тихо. – Река течет очень быстро.

Она снова кивнула. Возможно, она кивнула, потому что он правильно понял ее. Возможно, она кивнула, дескать, да, река течет очень быстро.

– Вдова, – сказал Шантеклер, – с твоими детьми все в порядке?

Она кивнула головой.

– Они в опасности?

Она кивнула, глядя на него. Затем прошептала:

– Река течет очень быстро. – Голос просто констатировал факт, но глаза говорили: «Почему река течет так быстро?»

– Так они нуждаются в помощи? – спросил Шантеклер.

– Они на ветках,– шепнула она столь тихо, что он едва услышал ее. Но смотрела она на него так же ясно, как прежде. – Мы спустились вниз по реке на ветках. Я привязала их к веткам.

– Как же ты уцелела, Вдова? Как ты добралась досюда? Ты умеешь плавать? Мне необходимо знать все это.

Шантеклер чувствовал, что ему следует поторопиться, чтобы получить как можно больше ответов, прежде чем голос ее совершенно угаснет.

– Я не смогла отвязать их, храни меня Создатель,– прошептала она, глядя на Петуха. – Мой муж умер. Его убили под Терпентиновым Дубом.

– Здесь, без сомнения, есть о чем горевать, – сказал Шантеклер, – и я тоже буду оплакивать смерть твоего мужа. Но прости меня, Вдова, не сейчас. Дети-то твои пока что живы. Скажи мне, где эти ветки? На каком участке реки?

– Он бы не оставил их одних. Он бы не убежал. Он сражался с ними, и они убили его под Терпентиновым Дубом.

– Вдова. Ветки у пологого берега?

Никакой реакции. Ни кивка, ни отрицания.

– Ветки прибило к острову?

Ничего.

Шантеклер заморгал от нетерпения.

– На этой реке есть небольшая бухта. Ты проплывала бухту? Твои ветки заплыли в бухту? Это как бы откусан кусок берега с одной стороны реки.

Что-то мелькнуло в ее памяти. Глаза приобрели осмысленное выражение.

– Протянутые руки, они схватили ветки.

– Руки? Руки? Чьи руки?

– Кривые, изломанные. Трещащие руки сверху.

Шантеклер импульсивно вскочил и зашагал, размышляя. Из всех мест на реке бухта казалась наиболее вероятной. У пологого берега вода бежит слишком быстро. Остров повернут к течению обрывистым мысом. Повсюду, в любом другом месте, ветки бы разбросало потоком. Но водоворот поворачивает в эту бухту, увлекая туда весь речной мусор. Это была опасная гавань. И там были... ну, конечно же!

– Руки! – воскликнул Шантеклер. – Ох, Вдова, почему же ты решила, что это руки?

Это древесные сучья, нависающие над бухтой! Но послушай: там же водоворот.

– Я хотела накормить их. Они хотели есть, – шептала Крошка Вдовушка Мышка. – Не было молока.

Шантеклер говорил тихо, но настойчиво:

– Еще один вопрос. Ветки пристали к берегу?

Мышка шевельнула губами. Шантеклер тут же приблизил ухо вплотную к ее рту, но оттуда не донеслось ни звука. А когда он отступил, чтобы снова увидеть ее, она глядела на него ясными, серьезными, умоляющими глазами. Глаза ее говорили: «Ответь мне».

– Дорогая Вдова, – сказал он, – я желаю полюбить твоих детей. Мне бы хотелось увидеть их живыми, чтобы я смог полюбить их. Может кто-нибудь дотянуться с берега до этих веток или к ним нужно плыть?

Вновь ее губы беззвучно шевельнулись. У нее окончательно пропал голос, но губы по-прежнему что-то пытались сказать. Шантеклер разобрал, что они говорят. Они вовсе не отвечали на его вопрос. Они говорили: «Почему река течет так быстро?»

_______

Куры использовали дождливый день самым подходящим образом. Они скребли, клевали, чистили Курятник и сплетничали – все это внутри самого Курятника. Скрести там было совершенно бесполезно, разве что для тренировки, ибо деревянный пол и малая толика соломы не способны были родить ни червячка с личинкой, ни зернышка. Потрескавшееся зерно, которое они клевали, особой радости не приносило, будучи, на их вкус, слишком влажным. Уборка была делом рутинным. Но это все, чем позволяла им заняться погода, – этим да еще болтовней. Зато болтовня отлично скрашивала серый, неблагодарный день.

Они тысячу раз обсудили Крыса Эбенезера и два напрочь засевших в нем пера – кудахтали, кудахтали и смеялись так искренне и заразительно, что в конце концов показалось, будто солнце осветило Курятник. Они трясли тридцатью своими головами над ранами, полученными в битве их Повелителем. Шантеклеру было прекрасно известно о единственной ране в животе. Но он не обратил внимания на то, что и шея его, и грудь, и спина лишились немалой части перьев. Зато это тут же увидели куры. От их внимания не ускользнуло и место, откуда Шантеклер вырвал два пера, достаточно длинных и прочных, чтобы навеки остаться в крысиных лопатках: это были важнейшие перья, по одному из каждого его крыла. Без них полет Петуха-Повелителя мог оказаться вопиющим безрассудством. Одним словом, для доброй беседы в дождливый день им с лихвой хватало о чем поговорить, о чем покудахтать и пошептаться и что перемолоть.

Пес Мундо Кани так все утро и пролежал у дверей, накрыв свой нос обеими лапами. Он пытался скрыть свой обезображенный нос от посторонних глаз, но, увы, это было невозможно. Подглядывающий Хорек вполне мог подумать, будто Пес умер, если бы время от времени тот не вздыхал столь тяжко, что у его ноздрей взрывалась целая туча пыли, заставляя кур возмущенно ворчать и квохтать.

Внезапно Пес поднял голову. Никто ничего не услышал, но только не он: уж слух-то у него был замечательный. Но мгновение спустя он со вздохом опять опустил голову на место. Последовал глухой удар, от которого подпрыгнули все тридцать несушек.

Затем он услышал это опять: «Мундо Кани! Пес, немедленно дуй сюда! Ты мне нужен!»

Это уже прозвучало вполне отчетливо, хотя по-прежнему издалека. Голос у Шантеклера был очень даже кукарекальный.

– Берилл, ты тоже! Вы нужны мне оба!

Болтовня прекратилась, и все куры замерли. Пес засеменил во двор, за ним суетливо поспешала Курочка.

– О Доктор,– пробормотал Пес, когда вдалеке заметил Шантеклера, пробирающегося через слякоть. – Сколь мерзок мир, в котором мы живем, раз он допускает с тобой такое. Может, я приношу несчастье, может, мне следует убраться подобру-поздорову.

Ибо даже на таком расстоянии Петух-Повелитель выглядел будто вареная суповая кость.

Его грудь, его живот, его крылья и бедра были покрыты отвратительной коркой серой грязи, высохшей, затвердевшей и растрескавшейся. Это было странное облачение для прогулки, однако оно было именно таково. Ну кто способен ходить с лопатой между ног. Он ковылял. Он переваливался слева направо.

Его тощая розовая шея начисто была лишена перьев. Будто согнутый палец, торчащий из плеч, – жалкое зрелище для столь царственной особы.

А у него на спине – что это у него на спине? Куча грязи? Дохлая рыба? Зачем? Ведь стоит только Петуху выпрямиться, это свалится вниз, и он освободится от своей ноши. Но он ковыляет, согнувшись в три погибели, будто бы желает, чтобы этот лакомый кусочек оставался у него на хребте; и это, конечно, еще более затрудняло его и без того нелегкое продвижение.

– Пес, ты кудесник! – прокричал Петух-Повелитель. Неважно, как он выглядел, – кукарекал Шантеклер, будто гром гремел.– И ты, Цыпочка, уж ты-то, конечно, знаешь, что делаешь. Не позволяйте никому даже заикнуться, будто у вас кленовые мозги. Когда кто-ни-. будь говорит, будто нуждается в вас, – кричал Петух, все так же упорно продвигаясь вперед, – вы знаете, что он вовсе не это имеет в виду. Провидцы! Ангелы, ниспосланные свыше! Вам-то известно, что он просто хочет, чтобы вы поглазели на него, разинув варежки, прежде чем он умрет.

– О нет, Доктор, – заверещал Пес, чей нос был вылитая колода. – Мы совсем не это имели в виду! Прости мне мою дерзость, но мне как раз показалось, что ты нуждаешься в нас.

– ЧТО Ж, ТОГДА ЗАРУБИ ЭТО СЕБЕ НА НОСУ, ТЫ, СУНДУК! ДАВАЙ ЖЕ СЮДА!

Мундо Кани, когда хотел, мог бегать очень быстро. Следом вприпрыжку заторопилась Берилл.

– Приятно посмотреть,– сказал Шантеклер, когда они приблизились.– Мне нужна твоя скорость, дворняжка. Берилл, – обратился он к Курице,– держи аккуратно и будь понежней.

Петух-Повелитель переложил Мышку, которую нес у себя на спине, на чистенькую спинку Берилл. Крошка Вдовушка Мышка спала, а потому никакой помощи несущему ее не оказывала.

– Ты отнесешь ее обратно в Курятник. Согрейте ее. Накормите ее. Верните ее к жизни. И ради Создателя, потише там, пока она спит. Берилл, – добавил он, – иди осторожно.

– Все сделаю, мой Повелитель,– отозвалась Курица.

Шантеклер пристально наблюдал за ней, дабы убедиться, действительно ли осторожна ее походка. Она была действительно такова.

– Пес, припади к земле, – скомандовал он, и Мундо Кани плюхнулся в грязь. Шантеклер вскарабкался на его спину и вцепился обеими лапами в свалявшуюся шерсть.

– Ты знаешь, где находится река?

– Когда я был маленьким,– вздохнул Пес, – я играл у кромки воды. И вот однажды, став достаточно большим, чтобы отличать дурное, я узрел свое отражение. Мой нос...

– Ты знаешь, где находится река. Бегом, Пес! Быстрее ветра! Беги к бухте, что к западу от Печеночного ручья. ШЕВЕЛИСЬ!

И Пес обогнал ветер. У Мундо Кани была способность, о которой никто и не подозревал: он, как лошадь, мог бежать галопом, во весь опор. С каждым диким скачком из-под его лап взлетали комья грязи. Мускулы на загривке и ляжках его вздулись, захрустели и натянулись с изумительной силой; и ветер, дующий в лицо Шантеклера, ослепил Петуха.

Петух-Повелитель едва держался, чтобы не свалиться. Но он держался. Он растопырил крылья для равновесия, подался вперед, восторженно кукарекал, глядя на стремительно летящую под ним землю, и изо всех сил стискивал жидкую шерсть. Мундо Кани имел хоть один несомненный талант!

Мили стали минутами, зеленые холмы – прыгающими мутными кляксами, деревья – непрерывно подстерегающей опасностью, дождь – крохотными пулями, бьющими в лицо Шантеклеру.

Они промчались долгий подъем и благополучно взлетели на самую вершину. Оттуда Шантеклер узрел долину и посреди нее – серую реку. Так много миль – и так быстро! Теперь вниз по склону, едва касаясь лапами земли.

Река сверху выглядела гладкой и неподвижной, серая масса на дне долины. Но как только они спустились к ней, Шантеклер увидел неистовство вод. Близ берега течение кружило и завихрилось и только посреди реки выравнивалось и неслось вперед, устремляя мощный поток на запад, к морю. От дождя река вся вздулась. И как же, гадал Шантеклер, смогли несвязанные ветки и мыши уцелеть на поверхности этих вод? И почему, ради Создателя, они пожелали отправиться в такое путешествие?

Купа деревьев указывала на то, что бухта находится справа от ездоков. Между ними и деревьями пенился вздувшийся темно-бурый Печеночный ручей. Мундо Кани безо всякого промедления прыгнул, перелетел ручей, коснулся лапами земли на другом берегу и пустился дальше. Он бежал вровень с рекой. Шантеклер был немало удивлен таким количеством воды и таким быстрым течением, забитым вздымающимися бревнами, сучьями, корягами. Он не издавал ни звука.

Затем Мундо Кани ворвался в купу деревьев.

На этот раз не Пес, а Петух издал тяжелый вздох, когда они увидели нагромождение деревьев, кружившихся в бухте. Нависающие ветви пока удерживали на месте этот зыбкий остров, но удерживали из последних сил, ибо нависающие ветви и остров расшатывали друг друга. И скоро уже дело станет вовсе безнадежным.

– Она сказала, что привязала их к веткам, – выпалил Шантеклер. – Ты их видишь? Ты их видишь? Что ты видишь?

– Что это за они?

Шантеклер забыл сообщить Псу ну хоть какую-нибудь причину их путешествия.

– Ее дети. Мышкины дети.

– О, Повелитель Вселенной! – тут же зарыдал Мундо Кани.

– Не сейчас! – рявкнул Петух. – Ищи их. Что ты видишь?

Это было примерно то же, что пытаться углядеть приятеля, крутящегося на карусели. В этой массе дерева было великое множество скрытых мест, и все это вертелось в бешеном водовороте. Чем дольше смотрел туда Шантеклер, тем меньше видел, что происходит там на самом деле. Там было много дерева. Веток – тех, о которых говорила Мышка, прутьев, стеблей, сучьев, листьев, других веток: сломанных и целых, голых и с корой, сгнивших и высохших, белевших над водой. Но Петуху теперь стало видеться совсем другое. Кости. Раздробленные ребра. Потрескавшиеся, иссохшие пальцы, хватающие воздух. Обломки раздробленного черепа. Кружащееся кладбище костей. И на мгновение его охватил ужас.

– Там! – крикнул Пес. Зрение у него было замечательное.– Что это там?

Шантеклер опять видел только ветки.

– Где?

– Там.

Псиный нос ходил кругами, указывая направление.

– Пес Мундо Кани! Это они!

Это было птичье гнездо, втиснутое в гущу ветвей, просто комок прутьев. Гнездо не было привязано к ветвям, но дети были привязаны к гнезду. Гнездо было терпеливо перевязано крест-накрест множеством волосков, и Шантеклер заметил выпуклости в этой паутине, тельца, бьющиеся в ней.

Он прыгнул на нижнюю ветку дерева, что росло рядом с ним, удержал равновесие, затем перескочил на ветку повыше. Таким образом он вскарабкался по дереву до места, где оно склонялось над водой. Сук прогнулся под его весом. Он взмахнул крыльями, но удержался. Цепляясь клювом и лапами, он прокладывал себе дорогу вниз по свисающим веткам, пока не повис вниз головой прямо над крутящимся островом.

Краем глаза он видел часть берега, которая раньше была не видна. Там что-то белело, что-то вроде камня, или подушки, или соли. Но посредине горело ослепительное пятно. Не было времени рассмотреть как следует. Он спрыгнул вниз.

Острым краем своего клюва Шантеклер разодрал нити, опутывающие гнездо. Семь крошечных мышат в ужасе прижались к самому дальнему углу. Петух просунул в гнездо крыло – увы, без всякого толку.

Шантеклер боролся с собственным раздражением против этих крошечных комочков глупости. Естественно, они ведь не знают, что для собственного спасения им нужно лезть по этому ужасному клину, и следует им все объяснить.

– Послушайте меня, дети,– сказал Шантеклер. – У вас прекрасная мама. Мех у нее мягкий, как сон. У нее есть тепленькое местечко, где она споет вам песенку. Но сделайте мне одолжение, послушайте: она не здесь. И тепленькое местечко тоже не здесь.

Возможно, не сами его слова, а интонация или спокойный взгляд что-то им объяснили. Ибо теперь они смотрели на Петуха-Повелителя еще печальней, но с меньшим испугом.

– А потому она послала меня с этим сообщением. Подойдите. Подойдите поближе, чтобы услышать его.

Один подполз поближе. У Шантеклера неистово забилось сердце.

– Она сказала: «Петух-Повелитель подаст вам свое крыло». Это крыло. А я – Петух-Повелитель. Простите меня за мой гадкий голос, совсем не такой, как у вашей мамы. Но это действительно ее послание. И она сказала: «Вы, детки мои, должны поскорее забраться на это крыло». Давайте, дети, пожалуйста, лезьте на мое крыло.

Шантеклеру казалось, будто река и весь мир вертятся кругами, в то время как остров из зарослей стоит на месте. Перед ним еще раз промелькнула эта белая вспышка на берегу. Но затем он чуть не потерял равновесие: остров погружался, и ни один мышонок не лез на крыло!

– Слушайте. Слушайте меня.– Мышки глядели на него, у Шантеклера прямо сердце екнуло, насколько взгляд этот походил на взгляд их матери. – Слушайте. Самую важную часть ее сообщения сможет понять только наиболее из вас толковый. Остальные слишком глупые, чтобы понять это, но один из вас более сообразительный, чем прочие. Она сказала: «Я жду вас». И что же, вы думаете, это означает?

И тут же один Мышонок – его розовая кожа была столь тоненькой, что просвечивали косточки,– вскарабкался на крыло своими невероятно маленькими лапками. Еще двое последовали за ним.

– Вот это разумник! – воскликнул Шантеклер, удерживая равновесие.– О, Создатель благословляет разумника. А вот и храбрец – храбрее всех остальных, во имя Создателя. Он узнает, что вы вскарабкались на самую мою спину – опасный, опасный подъем! – и Он узнает, что вы притаились под моими перьями.

Итак, Храбрец последовал за Разумником, а следом и вся процессия голых детей забралась на плечо Петуха-Повелителя, в то время как он что было сил удерживался на месте. Головокружительное, гортанное кукареканье после понукающего кукареканья, когда он давился, воспаленным глазом пересчитывая детей,– все это он держал в себе, пока последний Мышонок не заполз на свое место, а затем – взорвался.

Дикий прыжок вверх, и вот уже остался позади готовый развалиться остров. Шантеклер едва-едва зацепил лапой качающуюся ветку. Остров наклонился и уплыл прочь. Дерево Шантеклера согнулось под его весом, хвост коснулся воды, и его тут же потащило водоворотом. Из уст Шантеклера вырвалось ругательство. Когда его вторая лапа, из-за корки высохшей грязи, налипшей между ногами, не смогла подняться достаточно высоко, чтобы уцепиться за ветку, он разразился еще дюжиной ругательств и проклял реку, затягивающую его. Теперь внизу уже не было острова. Петух висел посреди бухты один-одинешенек, тяжелый от грязи, облепившей его от шеи до хвоста.

И в этот исключительный момент глаз его вновь заметил белый предмет на берегу. Наверное, от отчаяния чувства его обострились, потому что теперь он понял, что это такое. Никакая не соль – это была Курица! Но только эту он раньше никогда не встречал. И алое пятно ослепительно сияло у ее горла.

И тут же Шантеклер обрел новые силы, чтобы закинуть на ветку вторую лапу. Просто поразительно, как быстро ухватилась эта лапа и как мощно лапа за лапой полезли вверх по склоненной ветке. Петух пулей взлетел на дерево, пробрался сквозь сучья и спустился по стволу, как прирожденная белка.

– Мундо Кани, разинь свою пасть, – проревел он.

Мундо Кани открыл рот. И тут же вознамерился вложить в него слово, а то и целое предложение. Но прежде чем он успел выполнить свое намерение, Шантеклер просунул ему голову в пасть и принялся клевать в язык, пока тот не отступил до самого горла.

– Бульк! – только и произнес Пес Мундо Кани.

А Шантеклер сказал:

– Я понимаю. Я все прекрасно понимаю, дружище. Попридержи свой язык там, где он есть. У меня здесь для тебя несколько пассажиров.

И скоренько, но с изумительной осторожностью он по одному извлек мышат из перьев на своей спине и уложил их прямо в рот Мундо Кани.

– Не очень сухое место, – сказал он им. – И факт несомненный, что та штуковина позади вовсе не ваша мама. Но это, дети, дорога к вашей маме. Ваша карета! И ваша мама так будет рада увидеть вас снова. Пес, закрой варежку!

Пес повиновался, но глаза его увлажнились.

– Если ты чихнешь, дурья башка, – зарычал Петух, – я двину тебе по носу, и он лопнет, как воздушный шарик!

Мундо Кани помотал головой. Его глаза увлажнились вовсе не поэтому.

А Шантеклер теперь карабкался по маслянисто-скользкому берегу к месту, где он видел Курицу.

Бесчувственная, лежала она на спине, маленькие лапки съежились на груди. Малиновые перышки на ее горлышке были замечательно красивы. Но на хвосте все перья были смяты водой, и вообще вся она промокла насквозь. Клюв ее был открыт. Но она была жива. И она была прекрасна.

И Петух Всегда Поспешающий занялся совсем неспешным делом: он сел и погрузился в созерцание.

Возможно, увидь он ее впервые идущей в стайке кур, квохчущую и надутую, этого бы с ним и не случилось. Но он увидел ее в бессилии. Он увидел ее лежащей совершенно беспомощно там, где любой в этом мире может пройти мимо и причинить ей боль. Он увидел ее расслабленной, спящей и без какой бы то ни было защиты. Он увидел ее истинной, когда она не могла притвориться кем-то, кроме как целомудренно-белой Курицей с пламенем на горле. Он увидел ее, когда она не могла вернуть ему взгляд. Он увидел ее восхитительной.

Шантеклер встал. Затем снова сел. И опять встал; он кинулся искать Мундо Кани, но Пес как сквозь землю провалился; тогда Петух-Повелитель вернулся и сел – достаточно близко, чтобы коснуться ее, сумей он сохранить хладнокровие. Как бы то ни было, истина в том, что Шантеклер, Петух-Повелитель, желал пробудить ее к жизни. Но он не знал как. Он пребывал в замешательстве. Ее сон приводил его в замешательство.

Он попробовал небольшое, сиплое кукареканье. Просто покашливанье, если на то пошло. Но Курочка оставалась недвижной. Если она не замечает дождя, что заливает ее грудку и крылья, как же обратить ей внимание на кого-то, прочищающего себе глотку.

Тогда Шантеклер, несколько раз громко извинившись, кукарекнул по-настоящему. Он выдал звучное, громкое утреннее кукареканье – хвалебный гимн с полным хлопаньем крыльев и вскидыванием головы. Затем он посмотрел на нее и увидел, что глаза ее вращаются под веками. Но и только.

Он был в отчаянии.

– Нести ее я не могу, – сокрушался он. – Я сам еле иду. Тебе придется очнуться!

Затем дотронулся до нее. И тут же отпрянул, боясь быть застигнутым за этим действом. Но пользы не принесло и это.

После долгих колебаний он набрался храбрости и потряс ее. Голова ее безвольно падала взад и вперед. Он потряс ее снова, и на этот раз она издала отрывистый вздох и закашлялась.

– Ура, ура, ура,– бормотал Шантеклер, однако отошел и принялся наблюдать.

Курочка с кашлем перевернулась на живот и начала медленно вставать. Пытаясь подняться, она опиралась о землю, потому что была так слаба, но все же она устояла, покачиваясь. Шантеклер непроизвольно захлопал крылом о крыло. Глаза ее обретали осмысленное выражение. Непонимающим взглядом она оглядела реку, дождливое небо. Затем внезапно посмотрела на самого Шантеклера. И Курочка пронзительно закричала. Это был вопль чистейшего ужаса.

Шантеклера сразу же бросило в пот, ноги его задрожали.

– Не надо,– только и вымолвил он, все так же хлопая крыльями и перетаптываясь с ноги на ногу.

Но Курица только сильнее закричала – безумным, необъяснимым криком. С широко разинутым клювом она повернулась и кинулась бежать. Но это был ужасно прерывистый бег, и крылья ее хлопали по земле. Она заскользила к реке.

Шантеклер не смог броситься за ней: он чувствовал себя слишком виноватым. Но не мог он и спокойно стоять и смотреть на ее страдание, ничего не предпринимая, – тем более что чувствовал себя виноватым. А потому он воскликнул:

– О, пожалуйста, не надо, – всем сердцем уповая на то, что она остановится по собственной воле.

Она не остановилась. Она была уже в опасной близости к бурному потоку. В вопле ее появилась членораздельность, и он превратился в одно-единственное слово, повторяемое снова и снова безо всякого смысла и без конца. «Кокатрисс! – кричала она со столь невыразимым ужасом. – Кокатрисс! Кокатрисс! Кокатрисс!»

Шантеклер больше не мог оставлять это так. Сама его природа возмутилась, видя ее столь пренебрегающей собственной жизнью. Против собственной воли он кинулся за ней. Не то чтобы бежал он хоть сколько-нибудь лучше. Он также спотыкался из-за своей грязевой повязки, но у него была цель.

Он догнал Курицу. Клювом уцепил ее сзади за шею и обхватил крыльями. Она яростно сопротивлялась, молотя крыльями по голове; но он не сопротивлялся. Он лишь держал ее крепко, как мог. И вместе они начали соскальзывать к реке.

Она повернула голову. С убийственной решимостью Курица старалась пронзить своим клювом глаза Петуха-Повелителя. Но Шантеклер опустил голову, позволив ей клевать свою шею, и разрыдался. Не от боли он плакал, а потому что был окончательно вымотан; и еще из-за этой чертовской непогоды; и еще потому, что она лупит его почем зря. Он крепко сжимал ее, и он плакал.

Затем, когда они уже болтались в воде, грязевой компресс на Шантеклере размяк и стал отваливаться. Куски его уплыли или утонули, и рана Шантеклера снова открылась и начала кровоточить. Кровь его окрасила воду.

Именно кровь опустошила куриное горло и наконец заставила ее замолчать. Мгновение она смотрела, уставившись на грудь его и живот, где теперь была не серая грязь, а золотые перья и кровоточащая рана. Курица открыла рот, и взгляд у нее был до глубины души потрясенный.

– Ты ранен, – как-то странно промолвила она. – Тебя можно ранить. О, да как же сильно ты ранен.

Шантеклер еще смог вытащить ее на берег, сжимая все так же крепко, даже еще крепче. И какое-то время оба они лежали под дождем. Оба они отчаянно дрожали. Оба они плакали.